Ускоряющийся

Глава 17

На первый взгляд можно было сказать, что они — Инга и Дима — жили душа в душу. Нет, ну в самом деле: ни тёщи тебе, ни свахи. Живут отдельно от всех и от пристального внимания к себе от кого бы то ни было. Не отчитываются ни перед кем (кроме самих себя) в своих планах и поступках, никому ничего не должны (они так для себя решили), ни над чем не заморачиваются.

Деньги надо? Пожалуйста! Прошлись до какой-нибудь конторы сомнительного вида деятельности или залезли в движущуюся машину с мажорскими номерами. Вывернули портмоне и дамские сумочки. Вот и деньги на карманные расходы. Карточки, а не наличные? Не вопрос. Вот банкомат, вот маленький приборчик, что сделал папа Инги, обналичили, бросили карточку там же. Наркотики, всякие таблетки или курительные смеси? Выкинуть, разбить, развеять по ветру. Мы делаем доброе дело! Вот и нашли оправдание. Вот такое робингудничанье.

Решили погулять? Тоже не проблема. Иди куда хочешь, занимайся чем хочешь. Решили вместе, куда именно идут — рванули туда наперегонки в ускорении. Решили никуда не ходить, а устроить траходром? Очень даже за! Решили перекусить? Любой ресторан или забегаловка к твоим услугам.

Сказка!

Даже «насаждать добро» они теперь ходили вместе. Нет, они не купились на всякие комиксы и фильмы, по этим комиксам снятые. Не стали шить себе суперкостюмы и изображать из себя борцов с несправедливостью. Пусть Зорро и прочие Спайдермены остаются в книгах и на экранах телевизоров. Хотя вот Суперпупс всегда оставлял после своих «козней» пузатую «С» с глазами.

Они просто шли в ускорение — и «учили поступать правильно» тех, кто — по их мнению — «вёл себя неподобающе в обществе». Машины лихачей теперь внезапно получали прокол всех четырёх колёс. Иногда даже находясь в движении. Неправильно припарковавшиеся автомобилисты могли обнаружить свою машину исцарапанной или изрисованной граффити. Впрочем, всегда с объяснением, почему. Сделанным гвоздём или при помощи баллончика краски. Гопники из ниоткуда получали ну о-о-очень болезненные удары. Владельцы собак бойцовых пород, демонстративно выгуливающих своих питомцев без намордников, оказывались связанными с со своими питомцами пластиковыми жгутами спина к спине, собаке при этом челюсти тоже жёстко фиксировали. И так далее.

Инга очень не любила грабителей (причём их совместные «художества» по нахождению денег на увеселения под эту категорию как-то совсем не попадали), потому буде карманник какой попадал в её поле зрения, то она без тени сомнения ломала тому пару-тройку пальцев. Однажды они вечером, возвращаясь неспешно домой, наткнулись на парней, которые хотели их ограбить. Инга очень разозлилась. Очень… Грабители выжили. Но ноги им она поломала. В коленных суставах. Дима потом долго не мог забыть выражение её лица. То есть его отсутствие: Инга била по ногам найденной неподалёку металлической трубой сосредоточенно, расчётливо, словно делала важную, но опостылевшую уже работу. И — словно делала это далеко не в первый раз. А может, так оно и было. Это выражение лица его… напугало. Впрочем, ненадолго. Инга, видать, сама поняла, что перегнула палку, и на следующий день устроила такой романтический вечер, что все страхи и подозрения вымело с головы напрочь.

А потом она внезапно стала менять планы. Вдруг наметившаяся на следующий день поездка срывалась по «причинам, от меня не зависящим» ((с) Инга). А когда девушка приходила, уставшая, злая, раздражённая, то зарывалась в него и долго и молча глубоко дышала. Он без слов гладил её плечи, гладил, иногда лишь шептал успокаивающую ничего не значащую белиберду. И мечтал оторвать голову Савве.

Или вот приходила она такая же уставшая, но навеселе, со зло-озорными чёртиками в глазах. Хватала на пороге Диму за… разные части тела — и тащила в душ, где они долго, рьяно и жёстко занимались сексом. К чему были эти взрывы похоти и одновременно — злости? Что на них сподвигло? Она не объясняла. Так же лежала у него на груди — и молчала.

Эти отлучки становились чаще, дольше. Однажды её не было целых три дня! На звонки не отвечала, лишь иногда кидала короткие SMS, мол, жива, здорова. Скоро буду… жди через полчаса.

Однажды после вот такого же краткого SMS он встречал её под домом. Ожидал словить на лету ураган невостребованных и нерастраченных эмоций — а к нему подошла поникшая, усталая, дергающаяся от каждого шороха и запуганная до полусмерти девушка.

Впервые тогда осталась на ночь.

Она пила вино не пьянея, курила одну сигарету за другой, поджигая следующую трясущимися руками от дотлевающего бычка. Под глазами её появились мешки, одна щека иногда дёргалась в нервном тике. Ломающимся, прыгающим голосом рассказывала какую-то совершенно дикую историю о том, как они, вся их банда ускоренных, захватила в заложники какого-то местного мафиози. Да не одного, а со всем его семейством. С женой и двумя детьми. Не считая помощника-финансиста, трёх амбалов-охранников, кухарки, садовника и нянечки. Мафиози должен был выдать им какие-то бумаги, разрешения, что-то ещё. А он не хотел. И вот его заставляли это делать. Сначала уговорами и прессингом, потом угрозами и побоями. Не выходило! Потом на его глазах начали пытать его обслугу и помощника. Не помогло. Тогда всё то же начали вытворять на глазах его родных. Когда и это не возымело действие, несмотря на отчаянные вопли детей и жены, их проклятия и мольбы — перешли к последнему доводу. Начали угрожать пытками детям и жене мафиози. Даже сделать вид, что вот-вот начнут. Только на этом мафиози сломался. И не он один.

— Я пыталась держаться оттуда подальше, — нервно, глотая окончания слов, говорила она, и сигарета в её пальцах дрожала. — Чтобы не слышать этих… диких, мать её, воплей! — совсем сорвалась на крик, сбила пепел, затянулась. — Но они постоянно чего-то от меня хотели. Что-то блин постоянно хотели. То принеси, то подержи, то потяни за верёвку. Потяни, мать её, за верёвку! А верёвка перекинута через крюк на потолке, где раньше висела, мать её, люстра! И затянута на руках женщины или мужика! За спиной! «Потяни» — и им руки выкручивает! И они орут! От боли, которую ты! Ты! Ты, мать её, творишь! Нет! Нельзя отказаться! Ладно там Псих, ладно, Спец. Но Савва! Но Асассин! Эти заставлять умеют. Эти… И тянешь. И орёт она. А они: «Сильнее!» И сильнее, и она сильнее…

Сигарета комкалась в груде окурков, а она вновь охватывала его руками и ногами, дрожала и вновь ревела.

— Боже, а как раньше хорошо было! Как хорошо было раньше, когда я не знала всех этих уродов, выродков всех этих! Я говорила, говорила маме: «Не надо сюда ехать! Пошла она в жопу, эта родина!» Но не-е-э-эт, блин, попёрлись. И нате вам! Ты прости, прости меня, Димочка, — осыпает его лицо поцелуями, влажнит слезами. — Прости, что я так… Да, не встретилась бы с тобой, но боже, боже, ты бы знал, ты бы…

Она вновь дрожала и плакала, а Дима тоже дрожал и едва не плакал. От ярости дрожал, от сострадания едва не плакал. Какой-то Савва, урод и подонок, смеет так издеваться над его девушкой! Он был готов задушить эту тварь голыми руками, войди он вот сейчас в эту вот дверь. И… и кто это такой — Асассин? Что такого в этом мужике, почему она его боится? Об этом и спросил.

— Ой, Димочка, это страшный человек. Страшный. Он повёрнутый на всю голову, у него нет тормозов, у него сдвинуты напрочь человеческие ценности. А ещё у него есть маяк.

— Что за маяк?

— Он может ощущать любого человека, которого повстречал в жизни и который ему вот сейчас нужен. Я не знаю, может ли определять точное расстояние до этого человека, но направление — точно. Это как-то его с собакой роднит. Видела несколько раз, как Савва ему такой: «А скажи-ка, Асассин, жив ли такой-то человек?», они вместе вспоминали, кто это, и тогда Асассин поворачивался на месте, застывал и молча показывал: там, мол, этот человек, жив ещё. Далеко. Но жив. Так что… не сбежать мне, Димочка. Я не бросила бы маму, папу, это само собой, но если представить, что… то и тогда не убежать. Он найдёт. Они найдут.

— Значит, — тут Дима говорил без какой-либо внутренней дрожи. — Нужно его убить? — Он даже не осознавал, что говорит сейчас страшные вещи. Для него именно сейчас не существовало преград как внутренних психологических, так и внешних материальных. Скажи ему Инга сейчас «Да», он молча встал бы, пошёл на кухню за ножом — и направился бы к Асассину. Убивать. Какие ещё могут быть вопросы и условия? Эта тварь посмела причинить боль его девушке! Эта сволочь заставляет бояться за собственную жизнь человека, которого он любит! Похоже, это осознала и сама Инга. Она рывком повернулась к своему мужчине, заглянула ему в глаза, со смесью страха, недоверия и восхищения долго в них смотрела, потом, не говоря ни слова, вновь охватила его руками и ногами, покрыла лицо поцелуями:

— Нет. Не сейчас. И не его.

— Кого?

— Савву. Без него Асассин — не враг. Савва выводит его на «плохих» — и эта бездушная тварь с собакой творит над «плохими» суд. Хотя, после того, что с ним сделали, — она раньше уже успела рассказать историю Асассина, как он стал ускоренным и кто в этом был виноват, — я не удивляюсь. Да и потом… — она задумалась, — он же… пусть мне и всё равно по большому счёту, но он нужное дело делает. Он — уборщик этого долбанного жуткого мира. Убирает из жизни всякую шваль. Савва по головам лезет наверх, а Меченый аккуратно эти головы отчекрыживает. Пусть он ужасный как смертный грех, пусть тварь и подонок, но… он — нужен этому миру. Главное, чтобы мы в его сферу интересов не входили. Не будет Савва его на нас натравливать — он быстро нас забудет. Да и вообще: с глаз долой — из сердца вон. Вот только мы нужны Савве, и пока мы ему нужны…

Она не закончила, но и так всё было понятно.

С того разговора у Димы появилась новая — и главная цель.

«Савва, значит», — размышлял он, в очередной раз пытаясь придумать план устранения, так сказать, жизненного препятствия. Он садился за стол, клал перед собой лист бумаги, брал в руки маркер. Потом пытался набросать план покушения, быстро забывался, что-то чёркал, малевал, а через полчаса-час очухивался, обнаружив, что зарисовав каракулями и человечками весь листок. Вроде бы как бы и важным делом занимался, а потратил время, как всегда, на какую-то фигню. А всё потому, что сама мысль об убийстве его пугала неимоверно. «Тварь я дрожащая или право имею?» — раз за разом приходилось обдумывать слова классика, взвешивать «за» и «против», выдумывать аргументы и контраргументы, выступать одновременно за ангела и дьявола и т. д., и т. п. Но сколь ни горячи были внутренние споры, а всё же, ложась спать, он понимал, что всеми этими пустопорожними метаниями он попросту оттягивает время. Никак не мог принять окончательное решение. Нет, оно в глобальном смысле давно было сформулировано: от Саввы нужно избавиться. Дело в частностях. Избавиться — как? Убить? А может лучше как-нибудь так покалечить, чтобы отбить память, а с ней и желание досадить Инге? И тем самым, правда, оставить его на всю жизнь инвалидом. Одно другого «стоит». Вынудить его уехать куда-нибудь в другое место? Нагрузить делами или проблемами настолько, чтобы он и думать забыл об Инге и её семье? Вряд ли получится. Судя по рассказам Инги, этот человек довольно-таки целеустремлённый. И ему нужна чета Маладиевских и их дочка. Как-то так сделать, чтобы Савва своего добился и таки отстал от любимой девушки? Вряд ли он отпустит людей, обладающих столь уникальными и нужными способностями. Пригрозить? Не смешно. Слишком разные жизненные категории. Тогда остаётся то, с чего и начали — убить. Но… нельзя же так, ведь должен быть выход!

И снова, и снова всё те же мысли, пустопорожние размышления.

Инга, как только он высказал свои соображения насчёт дальнейшей судьбы Саввы, молча обняла Диму, прошептала «спасибо» — и на этом её помощь и участие в разработке плана и закончились. Впрочем, через пару недель, не наблюдая за Димой рвения в реализации обещаний, она начала сначала робко (что на неё совсем не походило), а потом всё настойчивей намекать, мол, эй, шевелись давай! Между нами лишь этот человек! Ну так устрани эту преграду!

Инга сначала вскользь, а потом уже и открытым текстом сообщала о тех планах Саввы и их шайки, которые знала. Мол, вот там-то и тогда-то будет Савва, воспользуйся этим знанием! Подстрой несчастный случай или научись стрелять из снайперской винтовки!

Дима видел, что их отношения натягиваются, портятся — и вновь из-за этого незнакомого пока человека. Он лихорадочно перебирал в голове способы покушения: пистолет, нож, дубина, похитить и утопить, сжечь, сбросить с небоскрёба, и т. д., и т. п. Но всё заканчивалось на одном и том же: «я не смогу лишить жизни человека».

И вдруг он осознал, что думает уже не так. А думает так: «Я ещё не готов. Пока не готов».

Время шло. Натягивалось. Трещало по швам.

Как-то в круговерти событий Дима совсем забыл, что вокруг него — реальный, живой мир, в котором живут реальные, живые люди. А некоторые из них к тому же даже знакомы.

Суперпупс как-то отвык от того, что у него были и есть друзья по жизни. Водоворот событий отдалил его от повседневности. Потому случайная встреча на улице с хорошим другом семьи стала приятной неожиданностью. Дима как раз ждал Ингу на площади рядом с большим торгово-развлекательным центром, как вдруг его окликнули по имени. Это оказался Роман, он как раз с детьми приехал в большой детский развлекательный центр отмечать день рождения сына. Дима с удовольствием поболтал с другом, пока его дети — сын и дочь — возились на детской площадке. Рома поразился, насколько изменился Дима, даже недоверчиво похлопал того по рукам, торсу, проверяя крепость мышц, прицокнул языком. Что там говорить, слишком уж быстро для нормального мира Суперпупс превратился из увальня в атлета. Они обменялись актуальными номерами мобильных, пожали на прощание друг-другу руки, и разошлись каждый по своим делам. Настроение у Димы стало приподнятым: всё же общение с хорошим человеком способствует, так сказать, пандемическому выбросу положительных флюидов. Он ещё посмотрел, как Рома садится за руль машины, предварительно усадив на заднее сиденье детей. Коротко «папакнув» на прощание, авто начало выруливать на дорогу. Дима махнул рукой и, улыбаясь, поспешил к Инге, как раз появившейся в поле зрения.

Вдруг что-то кольнуло под сердцем. Какая-то заноза появилась там и теперь шевелилась, пытаясь рассказать что-то нехорошее. Что-то должно было случиться. Что-то очень поганое. Дима остановился и недоверчиво оглянулся: опасность грозила не ему, а… получалось, что его другу! Странно, конечно, раньше такого чувства у него не было, а тут вдруг появилось. Что за странные волнения?

Дима в нерешительности остановился, даже сделал шаг вслед за Романом, потом помялся, развернулся идти всё же к увидавшей его Инге… как вдруг до него донёсся совсем недалёкий рёв клаксона и визг тормозов. Не отдавая себе отчёт в том, что делает, Суперпупс тут же влетел в ускорение, крикнул изменившейся в лице Инге: «Догоняй!», а ноги уже несли его тело именно туда, откуда донёсся звук пока ещё только возможной аварии. Почему эта авария должна была случиться именно с его другом, а не с кем-то ещё? Ответа на этот вопрос Суперпупс не искал, он просто знал, что так оно и есть, что не зря его кололо под сердце. А ведь у Ромы в машине дети!

Последняя мысль ещё больше подстегнула ускоренного, и он ещё наподдал, и ещё. На максимуме возможного, не заботясь о том, что на такой скорости он, если вмажется во что-то, то и пикнуть не успеет, как его размажет тонким слоем по асфальту. Впрочем, уроки любимой не пропали зря: теперь он бежал правильно, напрягал те мышцы, что нужно, оценивал препятствия и пути их обхода задолго до них и т. д., и т. п. Дима не знал, как сильно он разогнался, но вдруг ощутил, что гул в ушах нарастает и давление воздуха становится всё сильнее, да и сам воздух почему-то стал нагреваться. Скосил глаза в сторону и вдруг заметил возникающую вокруг него эдакую юбку, появляющуюся от сконденсировавшихся молекул воды в воздухе. Он приближался к звуковому барьеру! «Это же с какой скоростью я бегу?» — такая мысль ментальным молотом шарахнула по затылку. Цифры путались и не хотели вспоминаться, а кроме затуманенного сознания в голову стали лезть зрительные галлюцинации. В дрожащем мареве на границе зрения вдруг почудились странные тёмные сгустки, отдалённо напоминающие фигуры людей. Очень высоких и тонких людей. В бесформенных развивающихся от невидимого ветра балахонах. Словно какие-то пришельцы из ада. В сознании почему-то всплыло «дементоры». В книге какой-то читал про таких или в кино видел. «Кто они?» — успел подумать Дима, потом мотнул головой, отгоняя ненужные мысли. «Видится», — тут же решил он и через пару секунд вообще и думать о фигурах, кстати, пропавших, как и воздушная «юбка» по бокам, забыл: он добрался туда, куда и стремился.

На дороге действительно авария! И одна из сцепившихся в одно целое машин — Ромина «Тойота»! Нужно было тормозить, но тормозить по-умному, чтобы не расплющится в лепёшку и не переломать все кости. В ход пошли подручные средства и рельеф местности, многоступенчатое торможение и постепенное гашение скорости. И всё же он не рассчитал. Уж слишком разогнался, потому и не успел остановиться на том рубеже, что наметил. Всё ещё большая скорость, всё ещё невозможно остановиться! А его уже закручивает, и кидает, и норовит свалить. Пришлось с земли, с клумбы, на которой и намеревался сделать «стоп», перебираться по деревьям, лавочкам, вмурованным урнам для мусора и театральным тумбам. Погнутые стойки, вмятины на уровне лица, длинные борозды по зелёной траве прописали пунктиром его тормозной путь. Исчезающая цепочка следов до второго этажа и обратно, вмиг возникшая на стене дома, закончилась в кустах, взорвавшихся ветками аккурат между идущими парочками.

Хромая на обе ноги и потирая ушибленный локоть и счесанное плечо, Дима вернулся на перекрёсток, где всё и произошло. То есть ещё происходило. Столкновение всё ещё длилось, и от одного только его вида Дима взвыл от отчаяния: в легковушку Романа врезался бетоновоз. Громадный, много больше отечественных и массивный. Кубов на восемь-десять бетона, а это тонны, десятки тонн бетона. Вкупе с массой самого грузового автомобиля это тянуло на локомотив, не меньше. Да заметил ли он вообще легковушку? Судя по клаксону, может быть, и да, но сумеет ли бетоновоз остановиться и не перевернуть Ромину машину?

Время, время!

«Где Инга? — возникла мысль. — Почему её нет? Я не могу ничего придумать! Как можно так долго бежать?»

— Инга! Инга! Помоги! — а сам обежал по кругу сцепившиеся машины. — Так. Тихо. Спокойно. Думаем.

«Эх, Роман, Роман, как же ты вляпался-то?» — беглый осмотр перекрёстка навёл на мысль, что как только красный у Романа сменился на мигающий жёлтый, он уже нажал на педаль газа. А бетоновоз решил, что успеет проскочить, видать, опаздывал на объект. Ну и вот. Со всей скорости въехал в вылетевшую на перекрёсток легковушку.

Бетоновоз медленно, очень медленно, но неотвратимо сминал бок «Тойоты». Хорошо хоть противоположный от водителя. Тело Романа впиваясь боком в страховочный ремень, а навстречу голове уже вспухал пузырь боковой подушки безопасности. Руки, вцепившиеся в рули, белели на фалангах пальцев: от неожиданности произошедшего Роман попросту впился в руль. Глаза только скашивались в бок, туда, откуда пришёл ещё не окончивший звучать клаксон и откуда пришёл грохот. А дети? С ними было всё намного, намного хуже. Они не были пристёгнуты — это «раз». Им было шесть с половиной и самую малость больше пяти лет. Они уже вышли из того возраста, когда обязаны сидеть в специальном детском кресле и вполне могут вести себя нормально, не прыгать по салону и не отвлекать водителя. Вот они смирно и сидели, пока в бок машины не въехало что-то страшное и большое. Видать, в последнее мгновение они увидели опасность и инстинктивно бросились от неё прочь. И удар застал их кинувшихся в противоположную от надвигающейся громады сторону. Стёкла разлетелись, и теперь в воздухе, медленно приближаясь к детям и Роману, висело облако острых мелких осколков. Дети же, находясь чуть ли в невесомости, падали и на это облако осколков, и на надвигающуюся вместе с ними внутренний сминаемый бок машины. И это вот было жутким «два». Через пару секунд — в нормальном времени — они встретятся на контркурсах сначала с острыми стёклами, а потом и металлом машины. Ещё через секунду их телам передастся чудовищный импульс от громады бетоновоза. Людское тело слабо и совсем не прочно. В мгновенной «битве» между костьми и мышцами и железом последнее выиграет с огромным счётом. То, что останется от тел детей, будет кинуто вперёд, по ходу движения всей сцепленной механическо-плотской конструкции. Дальше салона «родного» авто им улететь всё равно будет не суждено, и при последующем столкновении всё будет окончено. Если каким-то чудом им удастся выжить при первом ударе, то от внутреннего второго ничто не спасёт.

Всё это промелькнуло в голове Димы буквально за секунду его времени, и от представленного он взвыл. Нужно было действовать, и действовать немедленно! Но что же делать, что???

— Инга-а-а!!! — закричал он, беспомощно оглянулся по сторонам. Девушки всё ещё не было. А может, ещё кто-нибудь поможет? Дима бегло огляделся. Обычный перекрёсток, вон небольшое кафе, люди сидят, улыбаются, пьют пиво и чай, но кое-кто уже начал поворачивать голову на визг тормозов. Пешеходы, зазывалы, на балконах стоит мужик в трениках и курит сигарету. Никто не поможет, никто!

Дима кинулся к машине, упёрся в неё плечом, в отчаянной попытке сдвинуть легковушку с траектории движения многотонного бетоновоза. Словно комар, пытающийся сдвинуть слона. Разбежался, ударил ногой. И ещё, и ещё. Крыло, в которое он бил, смялось — и только. Да ногу ещё отбил.

С трудом открыл заднюю дверь, уже протянул было руки, чтобы схватить и вытащить девочку, да вовремя остановился. Эдак он своей помощью сделает медвежью услугу: повлияет своим временным полем на неё, на всё окружающее — и девочку просто кинет вперёд, то есть назад, на бетоновоз. А если схватит за руки, так может просто руки оторвёт?!

Что же делать, что делать?! Секунды — здесь — тикают. Время не остановить, сколь быстрым ни будь.

Но не станешь же тупо смотреть на то, как тельце малыша размазывает о металл сминаемой машины?!

Раздираемый на части внутренними противоречиями Дима, перекрестившись, сунулся в салон, чтобы хоть как-то, хоть ценой растянутых мышц, поломанных костей, но спасти жизнь детям. Ребёнку. Одному из них. С ужасом Дима вдруг осознал, что таким вот образом — пытаясь аккуратно, чтобы выжил — вытащить ребёнка он сумеет только одного. Второго, увы, просто не успеет. Но… кого?

Словно в замедленном сомнамбулическом сне он протянул руки к ближайшему ребёнку… как вдруг его за плечо рванули наружу.

— Нээээт! — замедленно, заторможено крикнула ему в лицо Инга. Она, тяжело дышащая от бега, передвигалась, тем не менее, очень плавно, словно в замедленной съёмке. Дима понял, что он ускорился до своего максимума, то есть передвигался как минимум почти втрое быстрее своей девушки. Для неё это стало открытием, и теперь в её глазах он увидел вопрос, который она, конечно же, задаст, но задаст позже, когда — и если! — они совладают с ситуацией. И ещё. В глазах читался не только вопрос, но и… боль? Более того — ужас? Словно вся эта ситуация, всё то, что она видит перед собой, навевает ей совсем не радостные воспоминания. — Неэээ таааак!

— А как? Как? — Дима и не думал замедляться. Он понимал, что в своей скорости он сумеет сделать больше. Быстрее. Инга — чудо девушка! — и это поняла. Она не стала объяснять и договаривать, а просто указала, то есть начала указывать, протягивать руку по направлению к кафе. Дима не стал дожидаться, пока её рука (как же медленно!) выпрямится и тут же кинулся к столикам.

«Что? Что ты тут видишь? Что ты задумала? Мягкие подстилки на стульях? Но их мало. Сами стулья и столы, всунуть их между машинами, чтобы смягчить? Да не получится! Стащить у официанта стальной поднос и поставить его как щит между осколками и детьми? Это, конечно, идея, но не спасёт малышей от удара и переломов! Что же?»

Он, тем не менее, выхватил из рук официанта поднос и помчался обратно. Но не успел сделать несколько шагов, как затормозил со всех четырёх: Инга отчаянно и очень медленно махала головой. Отрицательно махала! Да что же? Её руки сжались в кулаки и дёрнули пустой воздух на себя. Что она хочет этим сказать? Выхватить что-то. Стащить. Что? Дима в отчаянии обернулся вновь на кафе и тут только обратил внимание, что столики покрыты скатертями. Весёлые жёлто-зелёные расцветки, бахрома по краю. Это? Он подбежал к столику, схватил покрывало и потащил на себя. Стоящие на столе бокалы и тарелки даже не шелохнулись, настолько быстро в том мире он выдернул скатерть. Оглянулся. Это? И угадал, что Инга начала тянуть вверх уголки губ, а пальцы складываться в довольный «Ок».

Дима со всей возможной скоростью выдернул ещё несколько скатертей и помчался обратно, лихорадочно размышляя на бегу, как же эти скатерти пристроить? Инга хочет укутать малых в скатерти так, чтобы вокруг них вышли мягкие коконы? Да маловато времени и скатертей. И не укутаешь особо — ускоришь ведь их!

А Инга, умничка какая, уже рассказывает. Вернее, показывает, поняв за мгновения, что так меньше времени уйдёт. Она сжала ладони, а потом одну направила к себе, а вторую — от себя. И указала на простыни.

Вот ведь нескладуха! Он же ничего и не понял! Что она хотела показать? Дима сунул в руки Инге скатерти, обнаружил, что под скатертями поднос, который он умудрился не выкинуть, сунулся в салон и осторожно, но быстро просунул его между детьми и роем осколков, чуть подкинул и поспешил убрать руку. А всё равно не удалось избежать травм: несколько стёклышек успели соприкоснуться с временным полем Димы и, ускорившись, впиться в запястье. Словно пчёлы ужалили. Дима зашипел, но пересилил себя. Кинулся на помощь Инге, которая, не дожидаясь его, схватила пару скатертей и стала связывать их углы между собой попарно.

Из салона стали доноситься звонкие «цок!» — это осколки разбивались о повисший в воздухе металлический поднос. Каждый такой «цок» словно секунда в ходиках напоминала Диме, что времени всё меньше и меньше.

И вдруг Суперпупс понял, что задумала Инга. Это было очень, очень рискованно, это могло получиться только при ювелирной точности и абсолютном самоконтроле и взаимодействии. И это должно было получиться! Иначе всё — зря.

Задумка была сумасшедшей, на грани фола, но терять было нечего — и он решил рискнуть. Идея заключалась в том, чтобы выдернуть детишек из машины при помощи скатертей, да не просто так. Просто так не получилось бы: всё так же изломали бы детишек, только не фронтальным ударом железного бока машины, а выдёргивающим усилием, переданным через ткань. Инга же показала, что что-то крутит. Закручивает. Словно волчок запустила. Словно крутанула йо-йо. И вот такое йо-йо она хотела сделать из детей, только вместо нити — скатерти.

Связать несколько тканевых полотен, протащить их между детьми, а потом потянуть один конец на себя, тщательно следя за тем, чтобы ткань нажимала на детское тело, воспринимала его импульс, переводила его в крутящий момент. При этом добавлять потихоньку давление в нужном направлении. Тогда — теоретически! — при тщательной проверке и координации усилий можно добиться того, что тело, мягкое, податливое тело ребёнка, не будет изломано об окружающие предметы. Соприкасаясь на широком фронте вдоль всей скатерти, давление будет распределяться на большую площадь постоянно вращающегося тела, и если нигде не создать концентрации напряжения, то можно будет избежать переломов. Ну, растяжения, ну, обширнейшие синяки. Это ладно. Главное — выкрутить тело из машины, а уж потом ступенчато затормозить его. То уже мелочи. То мы умеем.

Ну-ка, получится, нет?

Следующие несколько десятков секунд были самыми тяжёлыми в жизни Суперпупса. Он медленно, тщательнейшим образом следя, чтобы его временное поле не слишком повлияло на тела детишек, протаскивал скатерти вокруг обречённых. У него ничего не получалось, он начал нервничать, психовать, браниться. Но ощутил на плече крепкую ладошку Инги, глубоко вздохнул — и продолжил. Вот скатерти просунуты за «дальнего» ребёнка, полотно отдано любимой, и та очень медленно, осторожно потянула на себя край. Дима не терял времени зря — и так же осторожно, лавируя теперь между задним креслом машины и тянущимся с двух сторон постоянно поправляемым полотном скатерти, так же медленно протискивал в нескольких сантиметрах от живого человечка «свою» скатерть. Нет, их общую с человечком скатерть. Это полотно связало их в единое целое. Дима осторожно потянул за край, и материя послушно потянулась за ним, но быстро, слишком быстро! Ромин сын, подстёгнутый скатертью — а в его времени это было не мягкое касание, а хлёсткий удар — качнулся много быстрее положенного. Инга зашипела сзади, а Дима от отчаянья застонал: мальчика от его дёрганий несло просто в железную переборку открытой двери. Суперпупс вновь потянул за скатерть, та зацепила мальца за плечо и стала разворачивать. В следующие несколько секунд Дима пытался спасти лоб Роминого сына от соприкосновения с потолком машины и совсем не видел, как дела у Инги. Судя по шипению и растянутым проклятиям, не очень. Дима бросил взгляд на её старания и чуть не поседел: мастерски закручиваемая девочка только набирала скорость, Инга только начала её вытаскивать из машины. Сминаемый бок, расплёскивающий от себя ошмётки внутренней обшивки, был в каких-то сантиметрах от девочки! Усилием воли Дима вернулся к своему «подопечному»: он как раз «выкручивался» из дверного проема наружу. Суперпупс вслушивался в какофонию звуков, что раздавалась отовсюду. Он с ужасом ждал глухих и звонких хлопков ломаемых костей, но секунды шли, отнимая у ускоренных годы и годы — а этих жутких звуков не было слышно.

Дима чуть не разрыдался от счастья, когда мальчишка, вращаясь, «вылетел» наружу. Суперпупс тут же стал увлекать его в сторону, давая, во-первых, больше места для Инги, а во-вторых, уводя малыша с траектории сцепившихся машин. У девушки, сколь скрупулезно она не старалась выдернуть девочку из машины, всё же не обошлось без накладок. Когда она уже почти вытащила ребёнка из обречённой машины, та зацепилась ножкой о распахнутую дверцу. Её завертело в противоположном направлении. Инга, вскрикнув, развила бешенную активность, стараясь уберечь тельце от каких бы то ни было столкновений с предметами. Это ей удавалось, с большущим трудом, но удавалось! То голова, то ножки девочки проплывали всё в тех же нескольких сантиметрах от всё так же надвигающихся остовов машин. Дима кинулся было на помощь Инге, но та упрямо мотнула головой, рыкнула, мол, спасай мальца, справлюсь — и продолжила свою индивидуальную войну за жизнь чужого человечка.

Самое худшее было позади. Оставалось «затормозить» ребёнка и обеспечить его по возможности безболезненное приземление. Благо, вскоре заканчивалось дорожное полотно и начиналась обочина, а на обочине росли кусты. Невысокие, но густые. Пыльные, правда, но это ничего. Дело оставалось за малым: затормозить малыша и аккуратно его приземлить. Останавливать хрупкие предметы так, чтобы при переходе из одного времени в другое они не превращались в набор осколков, он уже умел. Этому его учила Инга, и вот пришло время серьёзного экзамена. С которым он справился на отлично. Переменное временное частичное влияние, перераспределение векторов скорости, сила гашения — и избыток полученного мальчишкой импульса улетучивается в окрестности, в атмосферу, в Диму.

Реальность плавно накатила, пришли звуки, мельтешение и неразбериха.

Это мы тоже проходили. Главное — вовремя смыться.

Дрожа от пережитого, еле стоя на ногах от выплеснутой энергии, Дима с трудом добрался до уже знакомого по скатертям и подносу кафе и со стоном плюхнулся на кресло за свободным столиком. Через полсекунды рядом с ним приземлилась Инга. Тяжело дыша, они смотрели на то, что происходило на перекрёстке.

Для обывателей всё произошло как-то слишком быстро и непонятно. Вот визг тормозов, грохот! Бетоновоз со всей своей исполинской массой ударяет прямо в бок «Тойоты». Удар такой сильный, что машину наполовину сминает, пассажирские двери едва ли не сносит напрочь, да так удачно, что через них вылетели дети, сидевшие на заднем сидении. Водитель выжил. Получил сотрясение мозга, но умудрился сам выбраться наружу и тут же кинуться к задней дверце. Начал звать по именам детей, и те — вот чудо! — ответили плачем из кустов, куда каким-то невероятным образом закинуло. Бросившиеся на помощь люди видели, как мужчина, сам окровавленный, прижимает к себе мальчика и девочку, тоже истекающих кровью. Каким чудом детишек выкинуло из машины так, что они не зацепились за металлический каркас и не раскололи головы о стекло окна? Как вообще такое возможно?

Тормозили машины, выходили из них люди, прохожие и зеваки бросились на помощь. Кто-то, правда, просто достал мобильный и начал снимать видео.

Что здесь случилось, знали только двое. Парень и девушка. Они сейчас окрикнули испуганного официанта, озадаченного пропажей подноса из рук и скатертей со столов. Он как-то даже и не заметил появления новых посетителей, да и не мудрено: все сейчас были заняты трагическим ДТП, произошедшим в каких-то тридцати метрах отсюда. Официант не расслышал, что заказали новые посетители, только краем глаза заметил, что у молодого человека почему-то кровоточит одна рука. Порезался, что ли? А когда повернулся к нему, чтобы уточнить заказ, то новых посетителей не было. Ушли куда-то. А может, почудились?

К счастью, авария произошла столь неожиданно, что никто загодя не был к ней готов, никто специально не снимал на фотокамеры или сотовые. Тем не менее, несколько видюшек с видеорегистраторов машин тут же засветились в профильных блогах. «Страшное ДТП», «Чудесное спасение» запестрило там, сям. Люди пытались делать анализ произошедшего, но, к облегчению ускоренных, съёмка была вскользь, захватывала краешек, была очень размыта. Камера видеонаблюдения на перекрёстке вообще обновляла снимки раз в три секунды, так что момент аварии на ней не запечатлелся.

Стоп-кадры, на которых специально выделяли размытые фигуры, отдалённо напоминающие людские, вызывали у многих лишь скепсис и недоверие. Кто-то говорил о «Фотошопе», кто-то — о призраках и ангелах-хранителях. Да ещё вот совсем недавно на экраны вышел голливудский блокбастер про очередного комиксного супермена, и тот, как порядочный «супер», спасал попавших в беду. Так что большинство признало в съёмках вирусную рекламу этого блокбастера.

И всё же двух человек эти ролики зацепили больше остальных.

Первый — Шатун — сидел, обложенный снимками и отпечатанными скриншотами на рабочем месте. На одних снимках им же маркером были проставлены какие-то отметки, цифры. На других обрисованы лица, иные зачёркнуты, другие — жирно обведены. Тут же присутствовали списки и коллективная фотография пожарных одной станции. Копия коллективного снимка была безнадежно испорчена: все лица на ней были замалёваны, а по периметру громоздились большущие вопросительные знаки. Поверх этой испорченной фотографии лежал скриншот стоп-кадра съёмки какого-то пожара. Молодой закопчённый человек устало оттирал копоть со лба. Он был в костюме пожарного, но почему-то прятался за машиной. В съёмку он попал случайно, вскользь, потому лицо видно было нечётко. Список был подписан лаконично: «Кто это?»

Рядом с этим снимком лежали старые уже снимки с камер наблюдения и совсем новый, с одного из регистраторов этой вот аварии «с призраками». Машина саму аварию сняла только фрагментально, видны были только выплеснувшие на дорогу осколки. Но потом машина остановилась на обочине, водитель вышел из машины и кинулся на помощь. Видеорегистратор в это время был направлен на кафе, и вот там за одним столом сидели двое. Парень и девушка. Парень — ну точь-в-точь тот пожарный, разве что не закопчённый. А девушка… её Шатун знал. Её фото было в папке, а папка — в сейфе, и называлась она лаконично «Савва». Девушкой была Инга Маладиевская, относительно недавно влившаяся с отцом и матерью в шайку Саввы. Что связывает этих двух? Ведь явно не случайно они оказались на том месте. За одним столом. Может, именно с ними и стоит связать «чудесность» спасения детей из повреждённой машины?

«Пора поднимать старые связи», — подумал Шатун и набрал на телефоне длинный номер:

— Иннокентий Самуилович. Наше вам… Нормально. Кеш, нужна твоя помощь… Да. Нет, не срочно. Можем завтра встретиться?.. Отлично.

Второй человек, которого заинтересовала запись, тоже позвонил по телефону, дождался отклика, коротко бросил:

— Далеко? Рядом? Зайди.

Через несколько минут послышались шаги, дверь, загодя отпёртая, распахнулась — и в комнату вдвинулись двое. Громадный мужик и собака. Овчарка привычно улеглась у порога, а мужик остановился на границе света, отбрасываемого настольной лампой и тени. В тени ему было лучше, и звонивший это знал. Он без лишних слов развернул к вошедшему лэптоп и нажал на «Пуск». Когда ролик остановился на размытых фигурах «призраков, спасших детей», Савва тоже нажал на паузу.

— Кошка, — осклабился Асассин.

— Кто с ней, знаете, Василий? На наших не похож.

— Не знаю. Не ваш, — Савва привычно поморщился, вновь осознавая, что Меченый — не его подчинённый, что он сам по себе и всякий раз об этом напоминает.

— Вы. Можете. Его. Найти?

Асассин неопределённо пожал плечами.

— Помогите мне в этом, пожалуйста. Мне нужно с ним побеседовать. Я давно его ищу, поручал это Илье, но он, похоже, с этим делом не справляется. Я просил не того человека. Нужно было сразу обратиться к вам, Василий. Он не враг нам, но с его помощью мы сможем выявить множество как раз врагов.

Последнее предложение ударило точно в цель. Асассин дёрнул плечом и молча пошёл на выход. Овчарка, цокая по паркету когтями, пошла следом.

Через несколько секунд Савва закрыл крышку лэптопа. Теперь, можно сказать, дело сделано.

Затем спохватился, нажал на мобильном пару клавиш, дождался отзыва:

— Медвежатник? Далеко? Нет? Зайди, дело есть.