Рваная дыра в центре. Прямо как от животного. Правда.
Ничего не подозревающему наблюдателю это было бы единственным объяснением, но тогда в этом не было бы никакого смысла. Ни одно животное не может пробить себе проход сквозь многодюймовую арматурную сталь, не лишившись своих конечностей.
И она не является животным.
Она нежное, смертельное создание. На вид доброе, робкое, но внушающее страх. Она полностью потеряла контроль и теперь понятия не имеет, на что способна. И хотя она питает ко мне ненависть, я все равно очарован ею. Я очарован ее притворной невинностью; даже завидую силе, которой она обладает. Мне так хочется быть частью ее мира. Я хочу знать, через что она проходит, что у нее на уме, чувствовать то, что чувствует она. Кажется, такой груз нести очень тяжело.
И теперь она где-то там, выпущенная в общество.
Что за прекрасное несчастье.
Вожу пальцами по зубчатым краям отверстия, осторожно, чтобы не порезаться. В этом нет никакой определенности, задумки. Только мучительный порыв, особенно это очевидно по уланкам данной двери. И я задумываюсь, знала ли она, что делала в тот момент, или это было также неожиданно, когда она пробила бетонную стену, чтобы добраться до меня. Я подавляю улыбку. Интересно, как она запомнила тот день. Каждый солдат, который работал со мной, проходил моделирование и знал, что можно ожидать, но я намеренно держал эти детали в секрете от нее. Я думал, эксперимент должен быть максимально целостным; надеялся, что какие-то дополнительные, реалистичные элементы сделают ситуацию еще более подлинной. Больше всего мне хотелось, чтобы она имела возможность сама исследовать собственную природу — иметь возможность применять силу в безопасном месте — и, учитывая ее прошлое, я знал, что ребенок был прекрасным спусковым механизмом. Но я никак не мог ожидать таких разрушительных результатов. Ее действия были нечто большим, чем то, на что я надеялся. И хотя я хотел обсудить все это с ней позже, но когда нашел ее, она уже планировала свой побег.
Моя улыбка дрожит.
— Хотите войти вовнутрь, сэр? — Голос Дэлалью возвращает меня в настоящее. — Там нет ничего значительного, но интересно заметить, что дыра достаточно велика, чтобы в нее пролезть. Кажется, сэр, именно с таким намерением она и была сделана.
Я киваю, отвлекаясь. Тщательно исследую отверстие; пытаюсь представить, какого это было для нее проходить здесь. Мне так хочется поговорить с ней обо всем этом.
Мое сердце внезапно ёкает. В очередной раз я себе напоминаю, что ее больше нет рядом. Она больше не живет на базе.
Моя вина в том, что она ушла. Я позволил себе поверить в то, что ей тут хорошо, и это повлияло на мои суждения. Я должен был внимательнее следить за деталями. За своими солдатами. Я забыл о своем намерении, о большой цели, о причине, по которой привел ее на базу. Я был глуп. Неосторожен.
Но, по правде, я просто отвлекся.
Ею.
Когда она только прибыла, она была таким упрямым ребенком, но после нескольких недель пребывании на базе она, казалось, уже менее тревожилась, не боялась. Но я должен напомнить себе, что ее улучшения никак не связаны со мной.
Все дело в Кенте.
Но, так или иначе, предательство казалось невозможным. Невозможно, чтобы она оставила меня из-за роботопобоного, бесчувственного идиота Кента. Его мысли настолько пустые, что это бессмысленно; словно беседуешь с настольной лампой. Не понимаю, что он мог предложить ей такое, чтобы она увидела в нем не только инструмент для побега.
Она до сих пор не поняла, что в жизни обычных людей у нее нет никакого будущего. Она не принадлежит к обществу тех, кто никогда не поймет ее. И я должен вернуть ее.
И я понимаю, что последнюю фразу сказал вслух, прямо тогда, когда Дэлалью начал говорить:
— Наши войска ищут ее по всему сектору, — говорит он. — И на всякий случай мы предупредили соседние сектора, на тот случай, если они собираются пересе…
— Что? — я оборачиваюсь, говоря тихим, опасным голосом. — Что ты только что сказал?
Лицо Дэлалью исказилось болезненно-белым оттенком.
— Я был без сознания всего одну ночь, а ты уже предупредил соседние сектора об этом происшествии.
— Я думал, что вы хотели найти их, сэр, и я подумал, что они могут попытаться спрятаться в другом месте.
Мне требуется немного времени, чтобы вдохнуть и взять себя в руки.
— Мне жаль, сэр, я подумал, что так будет безопаснее…
— Она с двумя моими солдатами, лейтенант. Ни один из них не настолько глуп, чтобы вести ее к другому сектору. У них нет ни распоряжения, ни оружия, ни разрешения на пересечение границы.
— Но…
— Они в бегах только один день. Они ранены, и нуждаются в помощи. Они путешествуют пешком и с украденной машиной, которую не так легко выследить. Как далеко, — мой голос срывается, — они могли уйти?
Дэлалью ничего не говорит.
— Ты поднял национальную тревогу. Ты известил об этом другие сектора, а значит — вся страна уже знает. А это значит, столица тоже уже осведомлена. А это значит что? — я сжимаю здоровую руку в кулак. — Как вы думаете, что это значит, Лейтенант?
Кажется, на мгновение, он потерял дар речи.
— Сэр, — ахает он. — Прошу, простите меня.