Он ждет, пока я вернусь в свою комнату.
— Приказ выполнен, — говорю я, не глядя в его сторону. — Мы выдвинемся этой ночью, — я колеблюсь. — Поэтому… прошу меня простить, но я должен разобраться с другими вопросами.
— Какого это, — спрашивает он, — быть покалеченным? — он улыбается. — Как ты можешь стоять и смотреть на себя, зная, что был покалечен собственными подчиненными?
Я останавливаюсь прямо у порога своего кабинета.
— Что ты хочешь?
— Какое оно, — интересуется он, — твое увлечение этой девушкой?
В позвоночнике чувствуется тяжесть.
— Для тебя она значит больше, чем просто эксперимент, не так ли? — спрашивает он вновь.
Я медленно оборачиваюсь. Он стоит посреди комнаты, засунув руки в карманы, и улыбается мне, отчего мне становится противно.
— Что ты имеешь в виду?
— Посмотри на себя, — говорит он. — Я даже не назвал ее имени, а ты уже распадаешься.
Он качает головой, все еще изучая меня.
— Твое лицо бледное, а единственная рабочая рука сжата в кулак. Твое тело слишком напряжено, и ты слишком быстро дышишь, — он прерывается. — Ты обманул сам себя, сын. Думаешь, что слишком умный? — продолжает он. — А не забыл ли ты, кто научил тебя всем этим уловкам?
Мне горячо и холодно одновременно. Я стараюсь разжать кулак, но не могу этого сделать. Хочу сказать ему, что он не прав, но вдруг почти не ощущаю опоры. Жаль, что я так мало поел утром, и после еще раз жалею, что вообще ничего не съел.
— Я делаю свою работу, — вот и все, что я успеваю сказать.
— Скажи мне, — говорит он, — что тебя не волнует, если она окажется мертвой вместе с остальными.
— Что? — слишком рано это дрожащее, нервное слово слетает с моих уст.
Мой отец опускает глаза. Он сжимает и разжимает свои руки.
— Ты разочаровывал меня множество раз, — его голос кажется обманчиво мягким. — Прошу, не позволяй этому случится еще раз.
В какой-то момент я не ощущаю себя на своем месте, словно нахожусь по ту сторону, смотря на себя с его стороны. Я вижу свое лицо, раненную руку, эти ноги, которые больше не в состоянии держать тело. На моем лице, руках, ногах, торсе начинают формироваться трещины.
Полагаю, он бы хотел, чтобы я развалился.
Я не сразу осознаю, что он позвал меня по имени, пока отец не повторяет еще дважды.
— Что ты хочешь от меня? — спрашиваю я, и удивляюсь, потому что слышу собственный голос. — Ты вошел в мою комнату без разрешения; стоишь здесь и обвиняешь меня в вещах, которые я не понимаю. Я следую своим правилам и твоим приказам. Ты можешь уничтожить их, если считаешь нужным.
— И твою девушку? — спрашивает он, склонив голову набок. — Твою Джульетту?
Я вздрагиваю, слыша ее имя. Мой пульс учащается настолько быстро, что я сам слышу его.
— Если я прострелю три дырки в ее голове, как ты будешь себя чувствовать? — Он пристально смотрит на меня. Ждет. — Разочаруешься, потому что потерял любимый проект? Или будешь опустошен, потому что потерял девушку, в которую влюблен?
Кажется, что время замедляется, все вокруг расплывается.
— Это была бы пустая трата, — отвечаю я, игнорируя дрожь глубоко внутри себя, чувствуя, как она намеревается сломить меня, — потерять то, на что потратили столько времени.
Он улыбается.
— Приятно знать, что ты видишь все это таким образом, — говорит он. — Но проекты, в конце концов, можно заменить. И я уверен, что мы можем найти что-то лучше, что не затрачивает так много времени.
Я медленно моргаю, смотря на него. Какая-то частичка в моей груди рухнула вниз.
— Конечно, — я могу слышать собственные слова.
— Я знал, что ты поймешь, — он хлопает меня по травмированному плечу, а затем уходит. Мои колени почти согнулись. — Это было хорошей попыткой, сын. Но она стоила нам слишком много времени и расходов, и доказала, что абсолютно бесполезна. Таким образом, мы избавимся от всех неудобств в один момент. Мы просто считаем ее дефективным убытком.
Он стреляет в меня последней улыбкой, проходя мимо, и исчезает за дверью.
Я припадаю спиной к стене.
А затем скатываюсь на пол.