Унесенные магией

— Сколько от вашего поста до Карбума идти? — после небольшой паузы спросил Ламил.

— Хрона три. А ежели бегом, то и за меньше управятся.

— Что еще за «хрона»? — Седой сплюнул под ноги и выжидающе уставился на меня.

Я лишь пожал плечами.

— От рассвета до заката — двадцать хронов, — раздался вдруг голос Нарив, о которой в этом вихре событий все успели забыть. Похоже, она уже полностью пришла в себя. А если нет, то очень умело это скрывает. Только некоторая бледность абсолютно бесстрастного лица напоминает о том взрыве эмоций, который совсем недавно чуть не закончился печально для несчастного гнома. — С того момента, как нас не пропустила та застава, прошло чуть более четырех хронов.

— Значит, три… пусть два с половиной этих самых хрона… — принялся подсчитывать Ламил.

— Это выходит, один хрон — около полутора звонов, — вклинился Баин.

Десятник, которого Баин сбил со счета, злобно зыркнул, но, подумав, кивнул:

— Ну да… Почти четыре звона уже как о нас знают в том городе. — Он снова взялся за подсчеты, а все остальные, включая капитана и даже Каролу, притихли, стараясь не мешать. — Еще через полтора звона Ямал получит указания, а тот второй, который был вот с этим и убежал, доберется до своих… Если бегом и ноги себе на камнях не переломает, то где-то через четыре звона.

— Значит, через четыре звона на той заставе будут знать, куда мы направились, — подхватил мысль Седой. — К концу второй дневной стражи об этом станет известно в городе, и еще через три с половиной звона Ямал снова получит указания. За тыл, где-то до половины первой ночной стражи, можно не беспокоиться. Алин, спроси, сколько сюда от города идти.

— До города отсюда, если поскорее, как дойти можно? — перевел я.

— До Карбума? — Карола шмыгнул носом и попытался потереть распухшую щеку о плечо. — Это по расщелине до каньона…

Он повторил то, что нам уже рассказал Брумгум о пути к Малому входу в Карбум. С той лишь разницей, что гном в своем рассказе как-то обошел тот момент, сколько идти от Малого входа до этой расщелины по каньону. Из сказанного же Каролой выходило, что этот путь занимает всего лишь около трех звонов.

— Значит, в каньоне нас уже будут ждать, — подытожил Ламил.

— Возможно, — кивнул капитан. — Ну, чего сгрудились здесь? Быстро разошлись по десяткам! Через пять мгновений выступаем!

— А с этими что делать? — Ламил указал взглядом на гнома и Каролу.

— С собой возьмем, — бросил капитан, отворачиваясь. — Ты за них отвечаешь.

Нас действительно ждали. Впрочем, по-другому ведь и быть не могло. Несколько сотен вооруженных и, по всей видимости, умеющих с оружием обращаться людей, которые появились ниоткуда, просто не могут не привлечь внимания правителя этих земель и должны вызвать соответствующую реакцию. Ведь так? А вдруг мы — захватчики какие-нибудь! Захватили же в плен одного из солдат, посланных проследить за нами. А что там наплел второй, которому удалось сбежать, — одному Дарену известно. Нет, в том, что нас просто так не оставят в покое, никто даже не сомневался.

На горы только опускались сумерки, а в расщелине, по которой мы шли, уже царила ночь. Как только стемнело, расщелина предстала перед нами совсем в другом свете, чем днем. Именно «в свете»! Вначале незаметно, но потом все явственнее на стенах ущелья разгорелись тусклым светом ажурные пятна всех цветов и размеров. Вот совсем небольшое, напоминающее неровную многоконечную звезду зеленоватое пятнышко. А вон, на высоте нескольких человеческих ростов, длинная, похожая на небрежный мазок гигантской кисти, красноватая полоса. Зрелище, скажу я вам, потрясающее. Красками заиграло все вокруг, и только редкие островки тьмы — голый камень — плавают в этом цветном хаосе. А среди тусклых, но кажущихся такими яркими в темноте красок медленно, почти незаметно передвигаются более яркие зеленоватые комочки.

— Мох, — пояснил Брумгум, глядя на наши пораженные лица. — Он в это время года всегда так светится. А зеленоватые пятна — это слизни. Тоже светятся…

Время от времени где-то наверху завывает, словно неприкаянное привидение, ветер, а здесь, внизу, эхом отлетают от каменных стен ругательства поскользнувшихся солдат и негромкие слова, из которых следует, что люди предпочли бы остановиться на ночлег и не ломать ноги по опасной дороге. Иногда такие разговоры обрывают резкие окрики десятников. Думаете, если все вокруг освещено мхом и слизнями, то идти легче, чем если бы здесь была тьма? Ничуть! Да, свет есть, и в этом свете даже что-то видно. Но это не тот свет, который позволит разглядеть дорогу. Наоборот. Разноцветные пятна скрывают очертания камней под ногами, искажают и словно размазывают все, на чем растет мох. Вот вроде небольшой валун, покрытый разноцветными разводами мха: его можно разглядеть, но форму и размеры его определишь только на ощупь. Люди идут медленно. Несмотря на свет — практически на ощупь, то и дело оскальзываясь на влажных камнях или слизнях. Тут сломать ногу — плевое дело.

В десяти шагах впереди нашей небольшой армии идет десяток Кролана. В полном боевом облачении, каждое мгновение ожидая встречи с врагом, опытные воины смотрят не столько себе под ноги, сколько вперед, пытаясь заметить признаки опасности. Из-за этого они спотыкаются гораздо чаще остальных, и один из передового десятка уже отправился куда-то назад с вывихнутой ногой.

Кролан остановился и поднял руку. Мы, в отличие от авангарда, смотрим в основном себе под ноги и реагируем только на окрик Ламила:

— Стой!

Послушно замерев на месте, я проводил глазами одного из солдат Кролана, пробежавшего мимо меня назад, к капитану.

— Ну вот… — Молин отошел к ближайшей стене и сковырнул кусочек светящегося мха, который, впрочем, тут же, только отделившись от камня, погас. — Лично я лучше полюбуюсь всем этим сидя на одном месте, а не рискуя что-то себе сломать.

— Если Кролан остановился — значит, впереди что-то есть. — Баин меланхолично посмотрел на друга. — Гляди, чтоб те, кто впереди, сами чего не сломали.

— Думаешь, будет бой? — Молин тут же посерьезнел.

— Увидим. — Баин, предварительно смахнув жирного слизня, уселся на камень и привалился спиной к стене расщелины.

— Что один, что другой. — Я покачал головой и пинком отправил в сторону Баина небольшой, светящийся фиолетовым камешек. — Один ноет, а второй каркает.

— А ты у нас, значит, уже успел стать героем? — тут же съехидничал Молин. — Горишь желанием ломать ноги по камням и броситься в бой?

— Горю желанием хорошенько выпить и броситься в постель, — пробурчал я, присаживаясь рядом с Баином.

— С Нарив? — тут же уточнил неугомонный Молин и поскользнулся, уворачиваясь от запущенного ему прямо в лицо слизня.

— Не завидуй! — Я вытер руку о штаны и поднял взгляд на Нарив.

Всю дорогу женщина молчала. Сначала я попытался как-то ее разговорить, но, не добившись успеха, решил, что, наверное, лучше для нее после сегодняшних новостей побыть наедине с собой, насколько это возможно среди трех сотен солдат. Вот и сейчас она безучастно смотрит куда-то вперед.

— Нарив, ты как? — спросил я больше для порядка, чем надеясь на ответ.

Но неожиданно женщина ответила:

— В порядке. — Голос у нее практически такой же, как и раньше. Только еле заметная нотка грусти еще звучит в нем. — Нормально, Алин.

— Ну и хорошо… — Надо сказать что-то еще, продолжить разговор, но в голову почему-то ничего стоящего не приходит.

— Я здесь была лишь раз ночью… — После долгого молчания Нарив, похоже, самой хотелось поговорить. — В этих горах была, наверное, раз двадцать, но ночью здесь ходила лишь раз…

— Красиво здесь. — Я с облегчением кивнул. — А я никогда такого не видел.

Мимо, прервав только начавшийся разговор, пробежал Седой. За ним — Ламил, который походя больно пнул меня в голень.

— Чего расселись? — бросил он. — А ну — в строй!

Мы мигом заняли свои места, хотя Ламил и не думал проверять, исполнен ли его приказ.

— Не для меня это… — Молин тяжко вздохнул. — Вернемся домой — к солдатам даже на десять шагов не подойду!

— Зато будет что внукам рассказать. — Тон у Баина все такой же меланхоличный, так что непонятно, шутит он или нет. — Еще и подзаработаешь, рассказывая в старости об этом всем в тавернах.

— А слушатели будут над тобой смеяться и просить, чтоб лучше станцевал. — Не отомстить вечно подшучивающему над всеми Молину я не смог.

— Не-е-е-е… Это вы будете танцевать, пока я рассказываю. — Молин не только не обиделся, но и поддержал шутку. — А еще Нарив с собой заберем — пусть тоже танцует.

— Я переведу ей твое предложение, — с хищным оскалом парировал я и расплылся в довольной улыбке, глядя, как Молин отшатнулся.

— Тогда нам придется танцевать без его рассказов. — Наконец-то в голосе Баина промелькнули какие-то чувства. — Нарив ему язык за такие слова вырвет, засушит и будет носить его как кулон.

— Что-то я слишком часто слышу свое имя…

За всеми этими шутками я совершенно забыл, что женщина стоит совсем рядом и если не понимает смысла нашего разговора, то уж свое имя разобрать должна.

Молин и Баин тут же затихли, хотя слова Нарив и не звучали угрожающе.

— Это мы делимся планами на будущее. Когда вернемся домой. — Я посмотрел на Нарив и улыбнулся как можно дружелюбнее.

— Да? Судя по тому, сколько раз я услышала свое имя, мне в этих ваших планах отведена немалая роль?

— Да мы тут шутим…

Из щекотливой ситуации меня, а возможно, и Молина, спас десятник. И за это я простил ему пинок.

— Тащите сюда этих гнома и мямлю! Алин, будешь переводить… — Когда привели наших пленников, Ламил встал перед ними, уперев руки в бока. — Вы свободны. Пойдете вперед и передадите командиру того отряда, который преграждает нам путь, что мы не хотим войны. Поняли? Мы пришли с миром и хотим лишь пройти через горы на север.

Я перевел его слова и для верности переспросил, запомнили ли Брумгум и Карола их. Оба кивнули: вначале гном, а после — с некоторой задержкой — Карола.

— Они поняли, — повернулся я к десятнику.

— Отведи их к десятку Кролана и пусть убираются, — распорядился Ламил. — Потом — мигом назад и в строй! Спать сегодня не придется.

Пленники, поняв, что их отпускают, мгновенно ожили. Карола даже будто стал выше ростом — выпрямился и поглядывал вокруг с таким видом, словно он находится не посреди чужой, может, вражеской армии, а… Даже не знаю где. Примерно так поглядывали по сторонам имперские легионеры, иногда появлявшиеся в Агиле. Даже не верится, что еще совсем недавно он всем своим видом не вызывал никаких чувств, кроме жалости. Я провел Брумгума и Каролу к нашему передовому отряду, хлопнул по плечу одного из солдат, стоявших в шеренге и загораживающих проход. Тот, оглянувшись, без лишних слов потеснился, открыв небольшую щель между щитами. Видимо, приказ отпустить пленников был здесь уже известен.

— Бывайте! — попрощался я, указывая бывшим пленникам на путь к свободе.

Проход снова закрылся, и гном с мямлей исчезли из вида, скрывшись за рядом солдат. Я вернулся к своему десятку. Здесь уже вовсю разоряется Ламил.

— …Поэтому я еще раз повторяю: если какой-то олух уснет до того, как я отдам приказ, он у меня год копать сортиры будет! — Заметив, что я вернулся, десятник, к облегчению остальных, перенес свое внимание на меня. — Ушли?

— Да, господин десятник! — Я быстро встал на свое место, чуть потеснив Молина.

Ламил кивнул и снова куда-то убежал.

— Стоять нам так до конца этой стражи, — тихо, хотя Ламила поблизости уже не было, ввел меня в курс дела Молин. — Ламил говорит, что будем ждать здесь в полной готовности, пока или не начнется бой, или не начнутся переговоры.

— А если начнутся переговоры, то будем так же ждать их окончания. — Баин судорожно зевнул. — В любом случае о том, чтоб поспать подольше, можно и не мечтать.

— Я уже забыл, что такое вообще это «поспать подольше». — Зевок оказался заразительным, и моя челюсть хрустнула так, словно кто-то наступил на сухую ветку.

— Тебе, наверное, вообще поспать не придется. — Молин толкнул меня в бок. — Так что не зевай!

— Это почему? — удивился я.

— Потому что, когда начнутся переговоры и мы будем сладко спать, ты будешь переводить для капитана.

— А потом расскажешь нам, о чем там речь шла! — подключился Баин.

— Во сне увидишь, о чем там речь шла! — Настроение мое резко испортилось, а спать захотелось еще больше.

Друзья конечно же оказались правы. Меня вызвали к капитану, как раз когда я уже совсем уверился в том, что до рассвета никаких переговоров не будет. Пришлось, подавляя, наверное, тысячный зевок, следовать за посыльным.

Причиной, по которой меня позвали, был конечно же парламентер. Его я увидел, как только протолкался сквозь небольшую толпу, собравшуюся сразу за спинами десятка, перекрывающего расщелину, проскользнул сквозь стену щитов и оказался рядом с капитаном. Посланник стоял чуть более чем в десяти шагах от стены щитов. Просто темный силуэт в гордом одиночестве, без белого флага или каких-либо других атрибутов, указывающих на его мирные намерения. Может, у них здесь не знают, что такое белый флаг? Или это не переговорщик, а, скажем, он так вызывает нас на бой один на один? Вдруг у них так принято?

— Может, Нарив позвать? — спросил я у Ламила, который со скучающим видом очищает ножом небольшой камешек от светящегося мха. — Она все же местная…

— Эту сумасшедшую? — Десятник зло отбросил камень в сторону и вытер нож о рукав. — Чтоб она набросилась на посланника, как на того гнома?

— Таких, как Нарив, насколько я понял, здесь не любят, — тихо сказал Седой. — Так что на этих переговорах мы лучше без нее обойдемся. Пошли уже, а то гость заждался.

Мы подошли к стоящей неподвижно фигуре и остановились в паре шагов от нее. Нашим гостем оказался высокий, тощий как жердь мужчина с огромной, впору гному, бородой. Вот честное слово, если бы не рост, то я никогда не поверил бы, что передо мной человек! Одет он все в ту же кольчугу, которая, похоже, здесь — обычное дело для воина. На голове — небольшой круглый шлем. Даже скорее не шлем, а металлическая шапочка. Ни оружия, ни щита при нашем госте не видно. Когда мы остановились, он коротко поклонился.

— Карола и Брумгум передали нам ваши слова, — не представившись, произнес он. — Мы хотим знать — кто вы, откуда здесь появились и что вам нужно в Гиблых землях.

Я исправно перевел все сказанное, заслужив удивленный взгляд посланника.

— Перед тем как отвечать на такие вопросы, — с ленцой, словно это не он только что опасался, что Нарив может испортить переговоры, сказал Седой, — неплохо было бы знать — кто спрашивает. Переводи точно, как я сказал.

Гость нахмурился.

— Тысячник Байрода. — Снова короткий, чуть заметный поклон.

— Можешь звать меня просто Седой. Вот что, господин Байрода, — Седой говорит так, будто обсуждает погоду, пиво в таверне, но никак не судьбу подчиненных ему трехсот солдат, — рассказывать всю нашу историю — слишком долго. Я могу дать слово, что ни у меня, ни у моих воинов нет по отношению к вам никаких враждебных намерений. Я могу дать слово, что мы, если вы нас пропустите, просто пройдем мимо и испаримся как утренний туман…

Я перевожу, украдкой наблюдая за тысячником. Он нахмурился еще больше или это так странно искажает его лицо неверный свет, исходящий от мха?

— …И я могу поклясться, — голос Седого внезапно зазвенел сталью, — что если нам придется драться, то это будет стоить вам очень дорого.

Тишина… Звонкая, осязаемая тишина в ответ. Только в голове звучат отголоски слов капитана. Байрода вдруг расхохотался, и этот смех оставил невозмутимым только капитана — и я, и Ламил уставились на переговорщика так, словно у него вырос рог на макушке.

— Браво, капитан! — На этот раз поклон нашего собеседника гораздо более уважителен. — Всего три с небольшим сотни бойцов, а зубы скалишь, как южная кошка.

— Позиция здесь уж больно хороша, — пожал плечами Седой. — В таком узком месте я могу сдерживать тысячу даже с сотней таких ребят, как стоят за моей спиной. Воды здесь в достатке. Гном ваш говорил, что слизни съедобные…

— Настоящий воин! — улыбнулся Байрода, но сразу же вновь посерьезнел. — И все же я хотел бы услышать ответы на свои вопросы.

— Алин, расскажи ему вкратце, — вздохнул Седой, переглянувшись с Ламилом.

— Только про девку ту лучше не упоминай, — вставил десятник.

Я рассказал Байроде нашу историю. Как мы сражались с эльфами у Зимрода, как неизвестное заклинание перенесло нас на пустынный берег, как мы прошли сквозь джунгли… Много было такого, о чем я умолчал или упомянул лишь вскользь. О нашей цели, например, я сказал лишь то, что мы ищем способ вернуться домой. Но и услышанного хватило, чтобы Байрода недоверчиво качал головой во время моего рассказа и долго молчал после того, как я закончил.

— Если бы не то, что вы действительно пришли с юга, что вы, кроме вот этого парня, — он указал на меня, — говорите на непонятном языке, и не то, что у вас странная одежда и оружие, я ни за что не поверил бы услышанному.

— Твое право, — пожал плечами Седой. — Я бы тоже не поверил.

— Но хоть я и поверил, — вздохнул Байрода, — пропустить вас все равно не могу.

— Тогда какой смысл в этих переговорах? — Теперь голос капитана звучал очень серьезно.

— Смысл в том, — так же серьезно ответил Байрода, — чтобы сохранить жизни и моих, и ваших людей. От имени его величества Дрогана я требую, чтобы вы повернули назад и как можно скорее покинули наши земли.

— Другого пути избежать боя нет? — спросил Седой.

— Нет, — отрезал Байрода.

— Ну что ж… — Капитан переглянулся с Ламилом, и через миг десятник кивнул. — На рассвете мы выступаем…

Непонятное выражение легло на лицо посланника — смесь разочарования, облегчения, надменности…

— …На север. Мы пройдем мимо вас или, если вы так уж этого желаете, по вам! — Как только я закончил переводить, капитан резко развернулся и, широко шагая, направился назад. Следуя за ним, я оглянулся и успел заметить, что Байрода снова поклонился. На этот раз поклон, адресованный нашим спинам, был намного более глубоким.

— Десятников ко мне! — крикнул Седой, как только мы оказались среди своих, и жестом приказал мне удалиться.

— Ну что? — Этот вопрос звучит со всех сторон, когда я пробираюсь между солдатами к своему десятку. — Что там решили?

Я молчу.

— Что там? — тот же вопрос мне задал Молин, как только я остановился рядом с ним.

— Нас не пропустят, — коротко ответил я, укладываясь на жесткие камни. Надо перед рассветом хоть немного поспать. — Будет бой.

Дарен, я же только закрыл глаза! Кто это, чтоб для него сбывались все проклятия нашего десятника, так бесцеремонно пихает меня ногой в бок? Я с трудом открыл глаза. Оказывается, в бок меня пихает сам десятник.

— Хватит дрыхнуть! — только и сказал он, увидев, что я проснулся.

Я сел и, сплюнув вслед удаляющейся спине Ламила, огляделся. Однако все уже на ногах. Хотя рассвет только угадывается по чуть изменившей цвет полоске неба над нашими головами, мой десяток уже не только проснулся, но и наемники вовсю суетятся — наскоро завтракают остатками провизии, проверяют оружие и доспехи…

— Алин, — я повернул голову и увидел Нарив, — скажи своему десятнику, что, если будет бой, я буду сражаться в вашем десятке.

Я вздохнул и принялся протирать глаза. Хорошо утро начинается… Сон пролетел настолько незаметно, что я уже засомневался, что вообще спал. Теперь еще и объяснять Ламилу, что женщина, которую он настолько «любит», будет сражаться в его десятке. И ведь будет! И по тону, и по упрямому взгляду видно, что она не просит, а ставит в известность.

— Ладно, — буркнул я и заставил себя подняться. Поправил кожаный жилет с бляхами, подобрал щит, копье и отправился вслед за десятником.

— Господин десятник, — Ламил со стороны наблюдал за тем, как его солдаты готовятся к предстоящему бою, — Нарив хочет драться в нашем десятке.

— В кабаке дерутся! — ответил тот. — А мы — сражаемся. Гном с ней — если она так хочет. Выделите ей что-нибудь из оружия.

Видимо, я еще не до конца проснулся — никакого особого удивления не почувствовал. Просто передал Нарив слова Ламила и задумался о том, где бы раздобыть для нее оружие.

— Возьми у кого-то, кто вчера ногу вывихнул или сломал. — Рассудительный Баин, как всегда, пришел на помощь. — Они все равно сегодня драться не будут.

Так у нашей воительницы появился меч. Обычный короткий меч, которым она, судя по тому, как хмуро рассматривает оружие, не особо осталась довольна. От щита и копья Нарив отказалась, даже не взглянув на них.

— И на кой она нам с одним мечом? — покачал головой Вассон. — Прибьют ведь сразу, и будет дыра в строю. Хоть бы щит взяла…

— А ты вспомни, как она с тем эльфом разделалась, — заступился за женщину Молин. — Она сама кого хочешь прибьет!

— Так то один на один, — вставил свое слово Крамм. — А тут главное — строй держать…

Не знаю, сколько еще продолжался бы спор, но все разговоры прервал Ламил:

— Становись, песьи дети!

Его ор воспринимается уже как что-то обыденное.

Мы поспешно заняли свои места. Десятник прошел вдоль строя и остановился перед Нарив, которая стоит слева от меня — между мной и Навином. Критически осмотрев женщину, на которой из одежды так и была лишь та рубаха, которую я дал ей еще в подземном зале при первой нашей встрече, он повернулся ко мне:

— Бери эту бабу и становись на правый фланг. Чтоб она стояла с краю. Приказы будешь ей переводить.

Пришлось покинуть друзей — они оказались теперь через три человека от меня — и встать слева от Спика. Удовлетворившись увиденным, Ламил встал на левом фланге отряда и скомандовал:

— Вперед!

Мы оказались во второй линии. Позади нас, судя по раздающемуся топоту, уже занимает свое место следующий десяток. Я посмотрел на Нарив, которая крутит в руке меч, привыкая к оружию, и стал прикидывать — как бы прикрыть ее щитом в случае чего. Неудобно… Щит в левой руке, а Нарив стоит справа. Подумав, я решил, что бой начнется, а там что-то придумаем.

— Вперед! — снова раздалась команда десятника.

Медленно, стараясь сохранять строй и одновременно обходить особо крупные валуны, мы двинули дальше по ущелью. Шаг… шаг… Впереди — чья-то спина и край щита. Слева сопит и чертыхается, глядя больше под ноги, чем вперед, Спик. Справа — Нарив, одетая в грязную рубаху, доходящую до середины бедер, и вооруженная лишь коротким мечом. Десять шагов… двадцать… Ущелье начинает, сначала едва заметно, а потом круто, поворачивать влево.

— Поднять щиты!

Теперь впереди вообще ничего не видно. Доски щита в паре ладоней от моего лица и тонкая полоска земли, точнее, камней под ногами. А Нарив?!! У нее же нет щита, — если нас обстреляют, то ее шансы выжить практически исчезают! Даже не думая о том, что делаю, я не глядя протянул руку и, несмотря на то что копье сильно мешает, ухватил женщину за рукав. Ткань рубахи затрещала, когда я рванул ее на себя, одновременно перемещая щит так, чтобы закрыть и Нарив тоже. Вначале женщина дернулась, пытаясь вырваться, но тут же впереди раздалось низкое гудение и громкий стук чего-то, ударившего в щит. И снова… Вскоре воздух наполнился этим звуком. Не стрелы — те, даже арбалетные болты, свистят гораздо тоньше. Или у них такие толстые стрелы?

— Праща, — удивленно выдохнула Нарив.

— Что?

— Это праща! Ремень такой, с помощью которого метают камни.

— Камни? Они бросают в нас камнями?

— Или другими снарядами. В мое время… — На этом месте Нарив сделала паузу и повторила: — В мое время… пращами пользовались только в ополчении. Настоящие воины их даже за оружие не считали.

— Значит, мы легко их… — Сильный удар в щит и громкий треск дерева прервал меня на полуслове. — Ничего себе! Дарен, и ты не считаешь это оружием?!!

Грохот уже стоит такой, что приходится кричать. Камни — или что они там в нас метают? — стучат о щиты, как град по железному листу. Вокруг сплошной гул летящих снарядов. Но вскоре, мы не успели пройти и тридцати шагов, град, осыпающий нас, стал заметно редеть. Из постоянного дробного грохота он снова превратился в редкие удары.

— Бегом! — В окружающем шуме я еле расслышал команду.

Мы ускорили шаг. Не побежали — по этим камням бежать почти невозможно, но пошли довольно быстро. Снова удар по щиту и снова. По одной из досок зазмеилась трещина. Еще десяток шагов — и обстрел практически прекратился. Последний удар о чей-то щит — и тишина. Лишь тяжелое дыхание и скрежет камней под ногами, но все же тишина.

— Стоять! Вторая линия — вперед на пять шагов!

Теперь мы оказались в первой линии. Когда мы пробегали сквозь первую линию, я заметил, что большинство солдат в ней осталось без щитов — у кого-то с внутренней стороны щита свисали обломки досок, у кого-то край щита был практически выбит… Зато сразу стало понятно, почему обстрел прекратился. Мы оказались перед крутым поворотом — дальше ущелье уходило вправо. Получается, мы попросту вытеснили стрелков.

— Праща бьет очень сильно, — Нарив уже не прячется за моим щитом, а стоит на своем месте, — но очень неточно. Только когда пращников много, когда много врагов, в которых они метают свои камни, — только тогда будет хоть какой-то результат. Они метают камни не в цель, а просто в определенном направлении.

— А луков или арбалетов у вас тут не изобрели? — недоверчиво покачал головой я.

— Есть и луки, и арбалеты. — Нарив пожала плечами. — Раньше были.

Несколько мгновений мы простояли молча. Я заглянул через Спика туда, где должны быть Молин с Баином, — все в порядке. Стоят и о чем-то оживленно беседуют. Из-за поворота, за который мы вытеснили вражеских пращников, раздался рев и грохот металла о металл.

— Прямо как гномы.

— Что?

Нарив указала на поворот:

— Говорю, они ведут себя как гномы. Те тоже так колотят оружием по щитам перед атакой.

Атакой?

— Господин десятник! — заорал я. — Нарив говорит, что они сейчас пойдут в атаку!

— Сомкнуть щиты! — донеслось с противоположного конца строя. — Держать строй!

— Или там действительно гномы, — продолжила Нарив, наблюдая, как остальные поднимают щиты, — или люди здесь так перемешались с гномами, что переняли их привычки.

— Почему ты так думаешь? — удивился я.

— Потому что ни один командир из моей армии, если есть другой выход, не стал бы атаковать в таком тесном ущелье. Я бы обошла врага, который закрепился здесь, осадила бы его… Но в атаку пошла бы, только если бы не оставалось другого выхода. — Нарив ненадолго задумалась. — А гномы вообще не знают, что такое оборона. Воевать они умеют, только атакуя. Всякие щиты, укрытия… Это все они считают трусостью.

Я слушаю и не верю. Ну не укладывается в моей голове, что эта полуголая женщина — настолько опытный воин. Да, я видел, как она голыми руками убила эльфа, которого не мог одолеть добрый десяток здоровых мужиков. Но если бы не видел своими глазами, просто рассмеялся бы в лицо рассказавшему мне это. С таким красивым лицом, с такой фигурой, с такими… в общем, что-то во мне до сих пор не понимает, как такая красавица может рассуждать о том, как атакуют гномы.

— Лично я, на месте их командира, — продолжает Нарив, не замечая выражения моего лица, — ждала бы нас у выхода из ущелья. Там довольно широкий каньон. И вот когда мы начали бы выходить, атаковала с трех сторон…

Рев со стороны противника усилился настолько, что, отражаясь от стен ущелья, практически оглушает. Жуткое чувство. Словно что-то огромное надвигается, колотится и гремит о камни… Его еще почему-то не видно, но оно вот-вот раздавит тебя. Размажет по камням… И вдвойне жутко оттого, что сам источник шума не виден. Это мне кажется или рев начал приближаться?

— Идут… — невольно подтверждая мои мысли, проворчал Спик и удобнее перехватил копье.

Из-за поворота показались первые враги. Здесь и люди, и гномы… Но первой в мою голову пришла мысль — «прямо как эльфы!». Нет, они совсем не похожи на обнаженных гигантов, с которыми мне довелось встретиться на поле боя там, у себя дома. Люди как люди… Гномы… Впрочем, много ли я гномов видел раньше? Об их принадлежности к гномьему племени я догадался по росту и длинным бородам. Все одеты в длинные кольчуги без рукавов, на голове — разномастные шлемы. И оружие у всех тоже разнообразное — от обычных мечей до чего-то уж слишком, на мой взгляд, странного. Чего, к примеру, стоят хотя бы два шипастых шара, соединенные толстой цепью, которые лихо вращает над головой вон тот рыжебородый гном! Сходство же с эльфами, которое я невольно приметил, заключается в другом — они так же, как те длинноухие твари, нападают без хоть какого-то подобия строя. Орущая, свистящая, лязгающая железом лавина!

— Точно, как гномы… — Нарив снова крутанула в руке меч и встала в боевую стойку.

— Приготовились! — Голос десятника еле пробился сквозь шум всего за миг до того, как первый враг добежал до нас.

Дальше — все словно в тумане. «Держать строй, держать строй…» — крутится в голове одна и та же мысль. Одновременно какой-то уголок сознания отмечает, что вот на левом фланге что-то громыхнуло в чей-то щит, потом вскрик… В длинном прыжке, кажется невозможном для коротких гномьих ног, какой-то коротышка, дико оскалившись и занеся над головой здоровенный топор, летит на меня. Я даже не успел отшатнуться — рука автоматически направила на него острие копья, и гном, налетев на него с размаху, затрепыхался, словно пришпиленный острой щепкой жук. Сильный удар и тяжесть повисшего на копье тела чуть не вывернули мне руку, но я, подняв щит выше, не сопротивляясь давлению, отвел руку назад и, когда тело соскользнуло с копья, снова поднял оружие. Чуть приопустил щит… И отпрянул — сверкнув прямо перед глазами, на край щита обрушилась железная палица. Щит грохнул нижним краем о землю, чуть не попав мне по ноге, и я попытался — только попытался, потому что понял: следующий удар настигнет меня раньше, — поднять копье… Фонтан крови, вырвавшийся из рассеченного горла того, кто должен был убить меня, на миг залил мне глаза. Нарив! Она, кажется, даже не заметила, что спасла меня! Или заметила, но сейчас у нее слишком много других забот… Впрочем, как и у меня.

Я ударил копьем изо всех сил. Куда ударил — не важно. Просто метил в ближайшего врага. Неудачно получилось — наконечник лишь скользнул по шлему какого-то гнома, сбив его набекрень, и на древко копья обрушился сильный удар. Хорошо еще, я не полностью пришел в себя после того, как мне только что чуть не размозжили голову! Если бы я чуть сильнее сжимал древко копья, то, боюсь, наименьшее, что меня ожидало бы, — это вывихнутая рука. Копье с такой силой вырвалось из моей руки, что она тут же онемела, но все же осталась вполне работоспособной. Пока я, заслонившись щитом, выхватывал меч, еще два удара чуть не превратили мой щит в щепки. Сзади, едва не оторвав мне ухо, змеей скользнул через мое плечо наконечник копья — вернулся он уже окровавленный. Не опуская щит, я ткнул наугад мечом — слабо ткнул! Острие лязгнуло о металл — наткнулось на чью-то кольчугу, — и никакого результата, кроме потока ругательств и нового удара по щиту, мой выпад не принес.

Слева истошно заорал Спик — мощнейший удар разнес в щепки его щит и, похоже, перебил руку. Но крик товарища тут же захлебнулся, когда тот самый шипастый шар, который я приметил ранее, врезался в его лицо и практически взорвал голову бедолаги. Тут же место Спика, прыгнув прямо на его еще не успевший упасть труп, занял стоящий сзади. При виде этого меня на миг охватила паника. Захотелось бросить оружие, развернуться и бежать назад — подальше от этого кошмара. Да лучше б меня повесили в Агиле!.. И снова меня спасла Нарив — пока я колебался, ее меч отбил летящий уже в меня шар, который только что убил Спика.

— Сдохнуть хочешь?! — проорала она мне, вонзая клинок в чей-то живот.

Чудесным образом этот крик заставил меня встряхнуться. Вовремя — пока Нарив убивала очередного врага, сбоку на ее руку, держащую меч, начало опускаться лезвие топора. Я нырнул вперед и, упав на колено, успел подставить щит. Одновременно с тем, как мощный удар отсек край щита, я вонзил меч в ногу нападавшему. Но удар оказался настолько силен, что буквально вбил меня в землю. Ожидая каждое мгновение нового удара, я, преодолевая шум в голове, вскочил с земли. Нарив дерется сразу с тремя противниками, нанося удары руками и ногами. Честно скажу, что, если бы не угроза моей жизни, я бы замер на месте и залюбовался этим зрелищем…

— Соберись, чтоб тебя! — прорычала она, метнув в мою сторону такой взгляд…

И я «собрался». Слева какое-то движение… Резко разворачиваясь, я саданул краем щита по лицу замахнувшегося на меня мечом человека, одновременно вонзил меч в бок гнома, все внимание которого занимала Нарив. Резко выдернул меч и… застыл. Как раз в этот момент Нарив выпустила рукоять меча, застрявшего в груди очередного противника, и, отпихнув его ногой, ухватила другого за руки — этот оказался вооружен двумя короткими, изогнутыми, очень похожими на тот, который мы нашли на пляже, мечами. Глаза Нарив неестественно сверкнули, ее ладони снова окутало красноватое сияние… Упершись ногой в живот своего противника, мощным рывком она вырвала у него мечи… Клянусь Дареном, она вырвала их вместе с руками! Безрукое тело, орошая все вокруг кровавыми брызгами, отлетело куда-то назад, а Нарив, стряхнув с рукоятей мечей вцепившиеся в них кисти, закрутила вокруг себя новоприобретенное оружие и, запрокинув голову, захохотала. Меня мороз пробрал по коже при виде этого, но внимание тут же переключилось. Я еле успел чуть отклониться — еще бы каких-то пару пальцев, и мою шею пронзило что-то похожее на меч, вместо лезвия у которого был острый трехгранный шип. Отбив в сторону оружие, заслонился щитом… Увидел, как сосед слева ткнул копьем и, судя по раздавшемуся крику, попал… Выглянул из-за щита и еле успел отскочить в сторону — лезвие топора, насаженное на длинную рукоять, пронеслось мимо… Даже не раздумывая, ткнул мечом в спину врага справа и на этот раз смог пробить кольчугу… Нарив, бешено размахивающая клинками, словно чертит странные сияющие узоры в воздухе… Что-то она слишком далеко вышла из строя — сражается уже не меньше чем в трех шагах от меня… Еще удар — мой меч, жалобно взвизгнув, сломался о чей-то шлем, но и противник упал с залитым кровью лицом… Снова удар по щиту, от которого мне прямо в лицо брызнули щепки невыдержавших досок… Я быстро выхватываю нож и, чуть отведя щит в сторону, вонзаю его в горло замахнувшемуся вновь врагу… Какое-то движение с той стороны, где сражается Нарив…

— Нарив! — заорал я и, даже не успев подумать, бросился к женщине.

Она все же слишком далеко отошла, и какой-то пронырливый гном это заметил. А я заметил этого гнома. Нарив в этот момент занята сразу тремя противниками, которые ее не скажу что теснят, но и отвлечься на что-либо другое не позволяют. Этим и воспользовался тот коротышка. Змеей скользнул за спину женщины и занес над ней оружие, похожее на стальной птичий клюв, прикрепленный к палке. Я прыгнул изо всех сил, выставив перед собой остатки щита. Вовремя! Клюв вот-вот должен был опуститься на спину Нарив, защищенную лишь разодранной, грязной тканью рубахи, когда я всем своим весом навалился на гнома и сбил его с ног. Мой противник хрипло крякнул, когда я, упав сверху, вышиб из него дух. Скрипнуло, разрывая плетение его кольчуги, лезвие ножа. Я выдернул нож, снова ударил бьющееся подо мной тело… Что-то почувствовав, быстро перекатился в сторону, а предназначавшийся мне удар булавы добил моего противника-гнома. Булава снова взмыла вверх… Я постарался, насколько мог быстро, отползти назад… Один из изогнутых клинков Нарив снес голову занесшему надо мной оружие человеку — она уже успела разобраться с той троицей и заметила, в каком положении оказался я.

Мимо пробежали наши наемники — ребята из другого десятка, стоявшие в других линиях. Они на целых пять шагов оттеснили нападающих, и вскоре мы с Нарив оказались за их спинами. Я сижу, тупо глядя на пробегающих мимо наемников, и дивлюсь тому, как выжил. Еще бы пара мгновений… Сомневаюсь, что в той мясорубке, в которой мы оказались, мне дали бы подняться на ноги. И если б не Нарив, убившая того воина, вознамерившегося меня прикончить… Кстати, а где она? Нарив поблизости не видно. Думаю, если она жива, то побежала вперед — сражаться в новом строю. Или если вспомнить, как она сражается, то — впереди строя. А остальные? С ними как?

Несмотря на то что все тело трясет как в лихорадке, я заставляю себя подняться и сделать несколько шагов. При этом я чуть не падаю, споткнувшись о чей-то труп. Вот Баин… Жив! Хвала Дарену! Сидит спиной ко мне, склонившись над чем-то, лежащим перед ним… Я подошел ближе, снова споткнувшись о тело. Комил… Не повезло тебе, Комил… Его разрубили почти надвое. А вот лежит на спине, уставившись пустыми глазами ввысь, Вассон… тело кого-то из наших — вообще без головы… Кто это? Пока я иду к Баину, мне одновременно и страшно видеть на земле изуродованные тела своих товарищей, и нет сил оторвать от них глаз. Ну и пусть убитых врагов здесь гораздо больше, чем наших. Какое мне до них дело? А вот ребята…

— Баин, ты как?

Он повернулся ко мне, и я невольно отшатнулся — вместо лица у друга была сплошная кровавая маска.

— Нормально, — ответил он и, заметив мой взгляд, провел рукой по лицу, но только еще больше размазал начавшую уже подсыхать кровь. — Это чужая кровь.

Я подошел вплотную и…

— Что с Молином? — Почему мой голос так охрип?

Молин лежит на земле и тяжело дышит. Это над ним склонился Баин. Я подбежал… хотя, скорее, подковылял к лежащему другу и упал рядом. Ран не видно… Крови — тоже… Только на лбу друга наливается багрянцем здоровенная ссадина.

— Это краем щита его так… — пояснил Баин, прикладывая ко лбу Молина смоченную в воде тряпку. — Какой-то здоровяк ударил его дубиной. Ну, Молин щит еле успел поднять, но дубина ударила как раз в край щита. Если б не щит, то голову ему вообще снесло бы…

Молин застонал и пошевелился.

— Хорошо хоть, жив остался. — Баин придержал друга за плечи и снова приложил к его лбу тряпку.

— А-а-а-а… Где я?.. — Молин открыл глаза и уставился на Баина. Постепенно его взгляд становился все осмысленнее. — Баин?..

— Баин, — кивнув, проворчал друг.

— Алин… — Молин перевел взгляд на меня, а потом снова закрыл глаза. — Жив, значит…

— Ты жив, Молин! Жив! — Я положил ему руку на плечо.

— Вижу… — Молин снова открыл глаза. — Говорю — я жив! Если бы меня прибили, то я смотрел бы сейчас на прекрасные груди Кронии, а не на ваши небритые морды…

— Все с ним в порядке. — Баин усмехнулся. — Шутит, как всегда, — значит, жить будет.

— Моя голова… — простонал Молин.

— Жив? — раздался сзади голос Ламила.

Десятник оказался почти невредим — только на левой руке алела длинная царапина да пот, обильно оросивший его лоб, напоминал о том, что ему довелось пережить жестокий бой.

— Жив, — кивнул Баин, отбрасывая в сторону окровавленную тряпку. — Его по голове щитом ударило…

— Бывает. — Ламил огляделся и снова обратил свой взгляд на нас. — Отправляйте его к остальным раненым — и быстро назад.

Некое подобие лазарета, где собрались в различной степени пострадавшие в бою, организовали шагах в двадцати далее по ущелью. Здесь лежат только те, кто уже не может продолжать сражаться. Разбитые головы, переломанные руки и ноги… А вот кто-то сидит, привалившись к стене ущелья, и баюкает туго замотанный окровавленными бинтами обрубок руки… Никакого врача здесь нет, да и откуда ему взяться? «Лазаретом» это место назвали лишь по привычке — просто место, где собрали всех, кто не способен продолжать бой. Наемники сами разбираются со своими ранами, сами обрабатывают кто чем может, бинтуют… Тем, кто не в состоянии заняться собой, помогают их более везучие товарищи. Здесь мы и оставили Молина. Усадили его поудобнее на камень и, переглянувшись, зашагали обратно.

— Удачи, парни! — крикнул вслед наш раненый друг.

Остатки десятка, вместе с теми, кто вступили в бой нам на смену и тоже успели уже смениться, собрались за спинами тех, кто все еще стоит на переднем краю. Бой все не утихает — враги атакуют с немыслимыми яростью и упрямством. Строй глубиной в семь рядов надежно преграждает им путь, но и он колеблется — то отступит под напором противника на два-три шага, то снова оттеснит врагов.

Ламил только грязно выругался, окинув взглядом выживших.

Действительно, зрелище довольно жалкое. Практически у всех собравшихся легкие ранения, но хоть передвигаться самостоятельно и меч держать могут. А вот с оружием… На чуть более двадцати человек, стоящих перед десятником, всего три щита, один из которых скорее только видимость какой-то защиты. Ярость нападающих, помноженная на то, что вооружены они оказались в основном тяжелым оружием, разбила наши щиты в мелкую щепу. С оружием тоже… Почти все копья сломаны, мечи… Короткие мечи есть у большинства, но, насколько я уже смог понять из личного опыта, приобретенного в этом бою, без щита короткий меч — не оружие.

— Кто без оружия, — приказал десятник, — собрать у мертвых. В первую очередь брать щиты и копья. Бегом!

И мы разбежались в стороны. Стараясь не наступать на трупы, я шарю взглядом по земле. Копье! Я нагнулся и потянул за древко, часть которого скрыта под лежащим на животе трупом гнома. Нет, это всего лишь обломок… В трех локтях от наконечника древко переломано. А где сам наконечник — неизвестно. Отбросив бесполезную палку, иду дальше. Вот, повезло! Перевернув труп одного из наших, я обнаружил под ним щит. Практически целый — лишь небольшая трещина в одной из досок. У этого же покойника забрал меч. А копье… Копья я так и не нашел. Зато уже на обратном пути, когда совсем отчаялся найти копье, мне на глаза попалась любопытная вещь — небольшая, чуть больше локтя длиной, шипастая булава. Почему я обратил на нее внимание? Сам даже не знаю. Возможно, из-за того, что научиться орудовать дубинкой жизнь в трущобах заставила меня еще в детстве. Я вырвал оружие из мертвых пальцев хозяина и прикинул в руке. Тяжеловато… Булава сделана полностью из железа. Вообще я обратил внимание, что среди оружия и прочего снаряжения тех, кто на нас напал, практически… Да что там практически! Я за весь бой не увидел у них ни одного предмета из дерева! Все — металлическое. Может, это из-за того, что в горах с деревьями туговато, а спускаться с гор они по каким-то своим причинам не решаются? Погруженный в подобные размышления, я, взвешивая в руке булаву, отправился обратно.

Все собрались, и Ламил снова осмотрел нас. На этот раз хоть не выругался. Пусть и ранены, но все собравшиеся снова вооружены. Копий набралось тринадцать штук. Не знаю, почему не повезло с копьем мне… Со щитами дело обстоит хуже — их всего восемь. Взгляд десятника задержался на моей булаве, но он ничего не сказал по этому поводу.

— Значит, так, — Ламил еще раз прошелся под строем, — у кого копья — отдайте щиты тем, кто без копий, и становитесь во второй ряд. Первый ряд прикрывает копейщиков. Копейщики бьют поверх плеч первого ряда. Все понятно? Вперед!

Ну вот… Я снова в первом ряду. И пусть этот наш первый ряд от врага отделяют еще по меньшей мере десяток рядов, но, учитывая скорость, с которой они сменяются… Вот и сейчас — не успели мы встать позади перекрывающего ущелье строя, как мимо нас, проскальзывая между бойцами, поковыляли те, кто сумел дожить на передовой до смены.

— Как там? — Баин, стоящий справа от меня, дернул за рукав одного из баронских, который, прихрамывая на левую ногу, проходил мимо него.

Ответ воина крайне краток и грязен. Но общий его смысл заключается в том, что баронский предпочел бы оказаться совсем в другом месте.

— Прут как сумасшедшие, — пробормотал другой, вернувшийся с передовой. — Смерти они не боятся, что ли?

— Так, почитай, уже больше сотни их положили, — подключился к разговору Навин. — Если они так лезут — наверное, не боятся.

— А наших сколько полегло? — спросил кто-то.

— Кто его знает… Потом считать будем.

— В лазарете еще десятка два наберется…

Снова мимо нас прошли те, кто выжил в первом ряду. Мы стали еще ближе к передовой. И еще… И еще… Вот уже от противника нас отделяет всего один ряд. Воин, стоящий прямо передо мной, резко взметнул над головой меч, и сорвавшиеся с него алые капли попали мне прямо в лицо… Над плечом воина слева вдруг показалась оскаленная бородатая рожа… Он отступил на шаг, налетел на Крамма… Покачнулся и стал медленно заваливаться на бок… Крамм тут же выставил перед собой щит и резко толкнул всем своим весом падающего товарища. Тот полетел вперед и сбил с ног своего убийцу, не ожидавшего такого выпада. Крамм, подняв щит над головой, быстро упал на колено и пригвоздил врага мечом к земле.

— Сволочь!

Громкий треск и последовавший за ним крик, прозвучавший скорее как стон, отвлек меня и заставил сосредоточиться на происходящем прямо передо мной.

Наемник впереди меня сильным ударом рубанул кого-то перед собой и тут же попытался протиснуться назад — между мной и Баином. Левая рука его висит неподвижно… Не то что неподвижно — она просто болтается, как обрывок толстой веревки. Я чуть посторонился, пропуская раненого. Ну вот… Теперь я в самом что ни на есть первом ряду. Но мне не дали времени не то что осмотреться — даже осмыслить произошедшее. Хвала Дарену, я хоть успел заметить устремившееся прямо мне в лицо острие меча. Левая рука сама собой дернула щит вверх — успел! Глухой удар, отозвавшийся эхом в моем теле. Ах ты!.. Получай, ублюдок! Булава врезалась в шлем врага и расколола его, как орех. Вместе с головой… Змеей скользнуло мимо моего уха копье — наконечник впился прямо в подмышку еще одного врага, только замахнувшегося, чтобы опустить топор на щит Крамма. Это же копье чуть меня не погубило. Одновременно с тем, как оно вонзилось во врага, на меня набросился закованный в железо — не просто кольчугу, а в настоящую броню! — коротышка, размахивающий чем-то, похожим на длинный толстый металлический прут, на одном конце которого внушительный шар, а другой конец представлял собой широкий копейный наконечник. Вот этим наконечником он и собирался меня проткнуть, как вертелом, ударив поверх щита. Я попытался поднять щит, но его кромка, не поднявшись даже на ладонь, остановилась — лишь сухо клацнула о древко копья, еще не успевшего отдернуться назад. Тело, снова действующее на рефлексах, отреагировало гораздо быстрее, чем разум. Я едва опомнился, как оказалось, что уже упал на одно колено, а сверху, чуть не оцарапав мне макушку, прошло хищно блеснувшее острие. Но свою цель оно все равно нашло — не попав в меня, коротышка, не останавливаясь, воткнул свое оружие в грудь копейщика за моей спиной. Стоящий позади меня воин коротко вскрикнул, а я, не дожидаясь, пока последует новый удар, отвел щитом возвращающийся наконечник и, яростно хекнув, со всей дури впечатал булаву в бронированное плечо коротышки. Наплечник смялся, как бумага, — хорошая все-таки мне досталась булава! — и противник, схватившись за явно раздробленное плечо, повалился на колени. Я только собрался его добить… Бах! Щит даже застонал, еле выдержав мощнейший удар. Левая рука тут же онемела, но я все же смог снова поднять щит… Бах! Мне в лицо полетели мелкие щепки — еще одного удара щит не выдержит. Но его и не последовало. Кто бил, чем бил… Перед глазами — только растрескавшиеся доски щита. А когда рискнул выглянуть — стало уже не до того, чтобы осматриваться.

— Шагом! — Ламил явно орет во всю мощь легких, но до меня его голос доносится еле-еле.

— Надави! — кричит кто-то сзади, и меня толкает в спину качнувшаяся стена тел.

Шаг… Задние ряды напирают сильнее… Шаг… Походя, пытаюсь добить так и оставшегося стоять на коленях коротышку, которому раздробил плечо, но нога скользнула на чем-то, и удар вышел вскользь. Вместо того чтобы расколоть ему череп, как раньше, получился лишь жалкий «дзэнь». Но чтобы окончательно свалить его на землю, хватило и этого. Шаг… Кто-то бросается на меня и, наткнувшись на выскользнувшее из-за моей спины копье, повисает на нем. Шаг… Принимаю удар топора на щит, одновременно бью сверху вниз булавой по голове врага, атакующего идущего справа от меня Баина. Шаг… Лезвие топора пробивает щит насквозь — всего в паре пальцев от моей руки. Дернув щитом, вырываю застрявший в нем топор из рук врага и бью в ответ булавой… Шаг…

Не знаю как, но я выжил. Снова начинает темнеть, хотя, судя по узкой полоске неба над головой, сейчас или поздний день, или ранний вечер. Я сижу на камне среди павших и выживших в этом бою. Рядом чуть похрапывает Баин — непонятно, как он вообще может спать после всего произошедшего. С другой стороны от меня что-то жует вернувшийся из лазарета Молин. Остатки нашего десятка — всего семеро, считая нас, — сидят молча тесной кучкой. На разговоры нет ни сил, ни желания. Да и что говорить?.. Вспоминать сегодняшний день будем потом, когда пройдут дни, недели, месяцы, годы… Если выживем, конечно. А пока достаточно того, что выжили сегодня. Я оторвал взгляд от заляпанных кровью камней под ногами и посмотрел влево — дежурный десяток, точнее, сборная солянка из разных десятков, понесших самые большие потери и спешно смешанных капитаном в один, продолжает перегораживать ущелье. Стоят так уже звона два, не меньше. И столько же длится затишье.

Мы продвинулись по ущелью почти на сотню шагов. В буквальном смысле — по трупам. И по своим, и по чужим. Каждый шаг из этой сотни был орошен кровью. Я помню все очень смутно, отрывками. Вот тот коротышка, который хотел проткнуть меня, но убил стоящего за моей спиной… Вот чья-то голова взрывается, когда я со всей дури опускаю на нее свою булаву… Вот я еле успеваю отклониться, и вражеское лезвие просвистело в пальце от моего носа… Кто того придурка прикончил? Я или Баин? А вот откуда-то спереди звучит странный протяжный рев, похожий на звук огромного рога, и только что остервенело бившиеся о стену наших щитов враги вдруг отступают… Мы тогда еще поднажали и, поражая спины врагов, пробежали еще сотню шагов. До того места, где ущелье делает новый поворот. Только выскочили за него — и откатились обратно, потому что нас тут же осыпал град камней из тех пращей, о которых рассказывала мне Нарив.

Нарив… Она тоже с нами. Выжила все-таки, несмотря на то что ни щита, ни доспехов у нее не было. Она, по-моему, даже не сменялась ни разу за этот бой. Все время где-то впереди. После того как наступила передышка, я заметил, что большинство наемников — грубых здоровенных мужиков, привычных и к бою, и к смерти, — стараются держаться от нее подальше. Нечто подобное было еще тогда, когда она голыми руками убила того эльфа. Но потом все как-то забылось, и люди к ней привыкли. До сегодняшнего дня… Разгоряченные боем, покрытые потом и кровью, вооруженные мужики просто вжались в стены, когда Нарив проходила назад, через первую линию. Честно говоря, при виде ее меня и самого передернуло. Прекрасное обнаженное тело — моя рубаха, которая была надета на ней, не пережила этот бой — было покрыто кровью настолько, что найти на нем чистое пятнышко… В руках — также покрытые кровью изогнутые клинки… В общем, если бы Роас был женщиной, то я бы упал перед ней на колени, приняв за Бога войны. Или, если уж на то пошло, за какого-то жуткого демона, а то и за саму Смерть. Не обращая внимания на ошеломленные взгляды, полные суеверного страха, она просто прошла мимо, и даже Ламил ничего не сказал, глядя ей вслед. Готов поклясться, что и в его глазах тоже был страх. Ну а Нарив молча подобрала с какого-то трупа первую попавшуюся тряпку, долго, не обращая внимания ни на что вокруг, оттирала кровь со своих мечей, а потом уже, отыскав небольшую струйку воды, стекавшую по стене ущелья, принялась смывать кровь со своего тела. И ни одной — это ведь все происходило прямо на глазах сотен повидавших многое солдафонов! — соленой шутки в ее сторону…

— Вытри! — Нарив подошла, бросила мне окровавленную тряпку и, увидев мой недоуменный взгляд, указала на булаву. — Оружие вытри. Была бы я твоим десятником…

Я поднял тряпку и, посмотрев на напрягшихся товарищей, принялся счищать ржавые сгустки с оружия.

— Кстати, о десятнике, — подал голос Молин. — Что-то давненько его не видно.

— Вон там он. — Навин махнул рукой куда-то назад. — Капитан приказал осмотреть поле боя, подобрать раненых…

— А нас чего не припахал тогда? — удивился Молин.

— А тебе хочется? — притворно удивился Баин и, полюбовавшись гримасой, исказившей лицо друга, добавил: — Сиди уж, пока дают.

— Нарив, ты бы оделась… — Я поднял глаза от булавы, и взгляд тут же уткнулся в высокую, сильно порозовевшую после того, как женщина оттирала ее от засохшей крови, грудь. — Йо…

Нарив стоит в двух шагах от меня, но ощущение — будто я прямо уткнулся лицом в ее прелести. Быстро опустив глаза, я принялся с удвоенным усердием чистить оружие. Молин заржал. Скорее по привычке. Но, вспомнив, как только что сражался один из тех, над кем он смеется, резко замолк. Теперь уже засмеялся Баин.

— Поможешь? — спросила Нарив, не обращая на смех никакого внимания.

— Что? — Только нечеловеческим усилием воли я заставил себя не поднимать глаза.

— Одежду подобрать. — Она указала на лежащие вокруг трупы.

— А-а-а-а… — Я поднялся и засунул кое-как отчищенную булаву за ремень. Тяжелая, зараза! Неудобно! — Ну, пошли…

Среди тел уже ходили другие наемники. И не только те, кому Ламил поручил собрать раненых. Тех, кто просто решил поживиться, оказалось намного больше. Тут и там кто-то пытался снять подходящую кольчугу с трупа, кто-то размышлял над выбором — какое из найденного оружия лучше взять. Кое-где уже вспыхнули ссоры из-за трофеев, и некому было их пресечь — у десятников и других дел хватает, даже слишком. Но и самые яростные споры, уже почти перешедшие в драку, тут же прекращались, стоило нам подойти поближе. Какой-то наемник так отскочил в сторону, когда мы проходили мимо, что чуть не сбил с ног товарища, и, забыв о своих находках, оба быстренько удалились.

— Вроде этот подойдет. — Нарив остановилась над лежащим на животе телом человека примерно ее роста. Присела над ним, провела рукой по кольчуге.

Тихонько звякнули кольца, когда Нарив, отложив в сторону свои мечи, принялась ощупывать доспех. Перевернула труп на спину.

— Пойдем дальше. — Женщина встала. Спереди в кольчуге оказалась внушительная дыра. — Все равно кольчуга была плохонькая…

Вскоре мы нашли то, что искали. Причем не только кольчугу. С этого воина можно снять всю одежду — никаких повреждений не было, а погиб он, судя по всему, от того, что кто-то вонзил ему в левый глаз то ли копье, то ли меч. И кольчуга, как высказалась Нарив, оказалась вполне приличной, и все размеры подходят почти идеально.

— Держи его за ноги. Только покрепче. — Нарив задрала кольчугу почти до плеч и подняла руки трупа.

Я ухватился за ноги и вдруг подумал, что сюда бы десяток мальчишек из трущоб Агила — меньше чем за звон они раздели бы всех и выгребли все, что представляет хоть какую-то ценность. Женщина протолкнула окровавленную голову сквозь ворот, потянула за короткие рукава. Пара мгновений — и кольчуга со звоном полетела на землю. Нарив принялась за стеганый жилет, поддетый под кольчугу.

— Сапоги сними, — бросила она, сняв жилет и распутывая завязки на воротнике рубахи, — пока не окоченел совсем.

С сапогами я справился быстро. Практика… Не одного пьяного мне довелось раздеть в детстве. И кстати, не один труп, если уж на то пошло. И пьяные, и трупы в трущобах встречались часто, а от скорости, с которой избавишь их от всего лишнего, зависело, ляжешь ты спать голодным или в желудке будет хоть что-то булькать.

— Ты бы себе тоже что-то присмотрел… — Когда с сапогами было покончено, Нарив принялась за штаны. — А то в твоем жилете с бляхами только в городской страже служить, а не на поле боя в первой линии стоять.

Я только кивнул, все еще стараясь не смотреть на ее тело.

— Кстати, ты молодец. — Нарив критически осмотрела груду одежды у своих ног и принялась снова осматривать добычу. Пристально, чуть ли не принюхиваясь. — Ты же недавно совсем наемником стал? Знала я таких, кто, прослужив годы, бежал от гораздо меньшей рубки. А тех, кто и десятка боев не пережил, — их и пересчитать не могу…

— Я тоже еще и десятка боев не пережил… — хмуро перебил я.

— Да? — Женщина наконец удовлетворилась добычей и принялась натягивать на себя штаны. — Думаю, переживешь. Ты храбрый парень и неплохо дерешься. У тебя есть все шансы стать великим воином.

— Я надеюсь все-таки, что у меня есть все шансы вернуться домой.

— Вернешься. — Нарив надела рубашку, и я вздохнул, поняв, что в этот миг мне стало жаль лишиться вида ее тела. — А потом?

— А потом я пошлю к эльфам все, нажрусь и… — Снова вздохнув, я не стал продолжать разглагольствовать о желаемых планах на будущее.

— Я же говорю — настоящий воин! — рассмеялась Нарив, всовывая ноги в сапоги. — Великоваты… Тех, у кого были такие же планы, как у тебя, даже пересчитывать нет смысла. Такие мысли возникают практически у всех. Только если ты воин, то тебя всегда будет тянуть на поле боя. А ты — воин.

— Я — вор. — На этот раз в моем голосе уверенности поубавилось.

— Вор? — Нарив удивленно посмотрела на меня. — На твоих друзей, особенно того, который ржет все время…

— Молин, — подсказал я.

— Ну да. Молин. На них я еще могу подумать такое… Ладно, потом расскажешь, как тебя занесло в наемники. — Она уже полностью оделась и немного попрыгала на месте, покрутилась, подвигалась, проверяя, как села обновка. — Давай теперь тебе найдем нормальную кольчугу.

Еще через десяток мгновений мы нашли и мне обнову.

— Даже получше чем моя будет! — оценила находку Нарив.

Снова пришлось раздевать труп. Сняли не только кольчугу. По совету Нарив я обновил практически весь свой гардероб — одежда убитого оказалась если и не новее, то уж точно целее моей, пережившей побег из родного города, две битвы, магический перенос одни Боги знают куда, путешествие по джунглям… В общем, те обноски, в которых я ходил до сегодняшнего дня, и одеждой-то называл только по привычке. Зато теперь мне достались почти новенькие, практически подходящие по размеру высокие сапоги, широкие, чуть потертые на коленях и сзади, кожаные штаны, заляпанная кровью, но целая рубаха, стеганый жилет, который Нарив, несмотря на мое нежелание, заставила надеть, и длинная, чуть великоватая кольчуга. Из моих собственных вещей остался только широкий кожаный ремень.

— Может, шлем возьмешь? — Нарив критически оглядела меня с ног до головы.

Я посмотрел на валяющийся под ногами шлем — больше похоже на железное ведро с прорезями для глаз. От одной мысли о том, чтобы напялить это себе на голову, стало смешно. А как представил реакцию Молина, когда тот увидит меня в таком шлеме…

— Ну уж нет! — Я замотал головой.

Женщина тоже посмотрела на ведро с дырками, по недоразумению называемое шлемом.

— Нет, такой шлем тебе ни к чему… А вот кое-что полегче… — Оглянувшись, она быстро зашагала куда-то вправо. — Иди сюда!

Когда я подошел, в руках Нарив уже крутила подобранный с земли шлем. Небольшой, оставляющий открытым лицо… Больше похож на круглую железную шапку, с трех сторон которой свисает кольчужное полотно. Что-то тоже не хочется напяливать это на голову…

— Возьми, — не отстает Нарив. — Он тебе жизнь спасти может. Был бы у твоего… Молина, да?.. такой шлем — не разбил бы себе щитом голову.

Вздохнув, я принял шлем из ее рук. Попытался надеть его на голову.

— Подожди! — Нарив покачала головой и протянула мне плотную шерстяную шапочку. — Подшлемник надень сначала.

— Потом надену. — Я заткнул шапочку за пояс — ну его! Париться еще… Слева донесся тихий стон. — Погоди!

— Что такое? — Нарив проследила за моим взглядом.

— Вроде стонал кто-то…

Я сделал несколько шагов в ту сторону, откуда доносился услышанный мной звук. Трупы… Трупы… Поскользнулся на чьих-то кишках… Где-то здесь… Какое-то слабое движение… Передо мной лежит тот самый закованный в броню коротышка, которому я раздробил плечо и потом еще добавил булавой по голове. Его рука, облаченная в смятый наплечник, чуть дернулась. Снова стон.

— А этот — живой. — Я повернулся к Нарив: — Пойдем. Я думал, может, кто-то из наших стонет.

Нарив, не обратив на мои слова внимания, опустилась рядом с раненым коротышкой. Внимательно осмотрела его, сняла шлем… Нашему взору открылось бородатое лицо, искаженное гримасой боли. Из-под спутанных курчавых волос на лицо стекают струйки крови… Больше всего меня поразили его глаза. Они прямо сверкают! Гнев, ярость, боль… Он попытался что-то сказать, но снова прозвучал лишь стон. Раненый до крови закусил губу.

— Гном, — констатировала Нарив то, что я уже и так понял.

— Это я его… — Хвастаться не хотелось, но вырвалось как-то само. — Только потом поскользнулся, когда по голове бил. Не добил, похоже…

— Не простой гном. — Женщина будто и не слышит, что я говорю. — Посмотри на доспехи. Вокруг все — в кольчугах, а у этого — латы.

— И что?

Наконец она оторвалась от гнома и подняла глаза:

— А то, что это может быть командир армии, которая поджидает нас вон за тем поворотом.

— Нет, это не командир. Я был с капитаном на переговорах. Командиром у них — человек. Тысячник какой-то. Не помню уже, как его зовут…

— В любом случае… — начала было Нарив, но тут нас прервали.

— Эй, Алин! — То и дело оскальзываясь, к нам быстро приближается Навин. — Тебя десятник разыскивает!

— Ладно, я побегу, — сказал я Нарив и подошел к Навину. — Что хочет — не сказал?

Тот лишь пожал плечами. Ну да, мог бы и сам догадаться. Вряд ли Ламил будет рассказывать всем и каждому, зачем я ему понадобился…

— Ты где ходишь? — набросился на меня десятник, когда мы с Навином подбежали к нему.

— Помогал Нарив одежду раздобыть. Она же…

Резким взмахом руки Ламил прервал меня:

— Быстро пошли. Там снова переговорщики…

Я побежал за десятником. Протолкались сквозь строй, перегораживающий ущелье.

— Все трофеи загребут, пока мы здесь стоим… — услышал я краем уха шепоток сзади.

А вот и капитан. Седой стоит спокойно, выпрямившись — словно ему в спину кол воткнули. Даже, по-моему, не шевелится. А перед ним, так же неподвижно, стоит наш знакомец — тот самый тысячник, имя которого я позабыл. Капитан никак не отреагировал на наше появление — только стрельнул глазами и снова уставился прямо на вражеского переговорщика. Зато наш гость во все глаза уставился на меня. Чуть зубами не скрипнул, когда увидел, что я одет в кольчугу, явно снятую с убитого воина его армии.

— Ты снова пришел к нам, Байрода, — спокойно произнес Седой. — О чем будет разговор на этот раз?

Напоминать мне не нужно — я и сам, не дожидаясь сигнала, начал переводить.

— Я прошу разрешения забрать наших убитых и раненых. — Переговорщик взял себя в руки и так же спокойно, как Седой — на него, посмотрел на капитана.

— Не получится, — покачал головой Седой и, предваряя слова тысячника, продолжил: — Во-первых, моим людям нужно время, чтобы собрать трофеи…

— Трофеи? — взорвался Байрода. — Обирать мертвых…

— Я не знаю, как у вас, — перебил капитан, — а в наших землях трофеи — это хлеб и законное право наемника.

Байрода попытался что-то сказать, но Седой поднял руку, показывая, что еще не закончил.

— Кроме того, как ты собираешься забрать тех, — он ткнул пальцем себе за спину, — кто там лежит? Твоих людей я к себе в тыл не пропущу — тот кусок ущелья, который мы прошли с рассвета, не был легкой прогулкой, чтобы отдавать тебе его снова. Мои люди пусть лучше отдохнут, чем будут перетаскивать сюда трупы.

Воцарилось молчание. Байрода явно обдумывает сложившуюся ситуацию, Седой… По лицу капитана похоже, что он вообще не понимает смысла переговоров. Или он просто делает вид?

— Ладно, скажи свои условия. — Байрода сжал кулаки так, что хрустнули костяшки.

— Для начала расскажи: почему ты так срочно хочешь забрать тела своих воинов и раненых? — в свою очередь спросил Седой, а потом на его лице появилась такая зловещая ухмылка… — Они ведь не убегут.

— Послушай, я могу тебя размазать… — начал было тысячник, но капитан не дал ему договорить.

— Ты уже пытался. Скольких ты потерял? Сотни три? А у меня убитыми — полсотни не наберется. Раненые в основном оружие держать еще могут. — Он развернулся, словно собираясь уйти, и бросил через плечо: — Мы подождем тебя здесь.

— Стой! — Переговорщик вскинул руку. Значит, Седой прав. Очень уж он хочет забрать своих убитых и раненых… Только действительно — почему? — Я клянусь, что мои люди, которые будут забирать своих товарищей, тут же покинут ваш тыл, как только закончат. Я клянусь, что не будет предательства…

— Байрода, ты считаешь меня идиотом? — Седой снова повернулся к нему лицом. — Тебе что-то очень надо, если ты так настаиваешь. Скажу тебе даже больше — я думаю, что у нас там остался кто-то, кто очень важен для тебя. Правильно?

На лице Байроды заиграли желваки. Теперь он вполне явственно скрипнул зубами.

— Значит, правильно, — продолжил Седой. — Вопрос только в том, насколько он для тебя важен. И лучше бы тебе сказать — кто это. Тогда, если мы договоримся, ты получишь все в целости и сохранности. А мы… Ты знаешь наши условия — пройти через горы.

— Сказать, чтобы ты взял его в заложники? — усмехнулся тысячник. — Ты меня-то за идиота не держи…

— А он и так, если еще жив — заложник. — Капитан пожал плечами. — А если нет… Ты ведь, если не скажешь мне, кого ищешь, не узнаешь об этом, пока не пройдешь сквозь нас.

Снова молчание. Затянулось на этот раз надолго. Мне все время кажется, что вот сейчас Байрода развернется и уйдет.

— Гном, — наконец выдавил он. — На нем был латный доспех. Русая борода, кучерявые волосы. Если он выжил — продолжим переговоры. Если нет — клянусь, что никто из вас отсюда не уйдет!

— Ламил, — капитан повернулся к десятнику, — скажи кому-то, пусть поищут гнома…

Гном? Латный доспех? Перед глазами снова встал коротышка в латном доспехе, замахивающийся на меня. «Не простой гном…» — в голове всплыли слова Нарив, произнесенные прямо перед тем, как меня вызвал Ламил.

— Господин капитан, он жив! — Слова вырвались еще до того, как десятник, кивнув, повернулся, чтобы выполнить приказ. — Это я его ранил. Мы с Нарив нашли его как раз перед тем…

— Вот и скажи нашему гостю, — перебил меня Седой. — Ламил, отправь кого-то присмотреть за гномом.

— Ваш гном жив. — Я повернулся к Байроде. — Только что сам его видел.

— Что с ним? — Тысячник сделал шаг ко мне, но, сдерживаясь изо всех сил, снова отступил.

— Раздроблено левое плечо и разбита голова, — ответил я.

— А чтоб ты убедился, что мы тебя не обманываем, — сказал Седой, — можешь пойти и сам посмотреть.

Байрода согласился, и мы направились к тому месту, где я оставил Нарив и раненого гнома.

— Что это за демон у вас? — спросил переговорщик, когда мы прошли несколько шагов.

Я, честно говоря, сам не понял — о чем он. И слова-то такого не знаю… «Дахэмон». Но перевел. Оставил услышанное слово без изменений.

— Демон? — переспросил Седой.

— Как бой закончился, среди моих людей только и ходят слухи, что на вашей стороне сражается какая-то обнаженная женщина. И что убить ее нельзя…

— А-а-а-а! Есть такая… — ухмыльнулся капитан и снова замолчал, явно не желая продолжать эту тему.

Передняя шеренга сомкнулась за нашими спинами, и взгляду Байроды открылось поле боя. Однако вид лежащих вповалку тел его воинов, кажется, не смутил тысячника. Он только покачал головой. Больше его смутило… Даже — возмутило!.. то, что среди трупов уже расхаживает добрая сотня наемников, собирающих трофеи. Когда он увидел, как двое воинов, перешучиваясь, стаскивают с мертвого тела разорванную кольчугу, глаза Байроды сузились настолько, что превратились в две узкие щелочки.

— Я не могу запретить людям брать то, что принадлежит им по нашим обычаям. — Седой тоже заметил реакцию Байроды.

В ответ — тишина. Дальше пошли молча. Наш гость старается смотреть только себе под ноги — наверное, чтобы не видеть происходящего вокруг. Вроде бы гнома я оставил где-то здесь… Ну да! Вот — приметный труп с размозженной головой… Я оглянулся — раненого гнома, которого мы ищем, не видно. Как, впрочем, и Нарив. Зато неподалеку роется в чьих-то карманах Молин. И Баин здесь — осматривает какую-то странную штуку, похожую на топор, лезвие которого представляет собой сплошной диск.

— Нарив не видели?! — крикнул я.

— Она к лазарету пошла, — махнул рукой Молин. — Потащила какого-то коротышку.

— В лазарете ваш гном, — перевел я слова друга Байроде.

Мы отправились дальше. Вскоре сплошное поле трупов закончилось. Начался уже тот участок ущелья, который мы прошли спокойно, без боя. Вот и лазарет. И Нарив. Ее я заметил сразу — спорит с каким-то наемником, ожесточенно размахивающим перевязанной правой рукой. Между ними, спиной к нам, лежит гном, которого мы разыскиваем. Судя по тому, как содрогаются его плечи, гнома неудержимо тошнит.

— …да, хрена я позволю этой собаке!.. — орет наемник во всю мощь своей немаленькой глотки. Орет на Нарив, от которой после сегодняшнего боя все остальные стараются держаться подальше. А женщина просто стоит над гномом и молча, спокойно смотрит на разоряющегося наемника.

— Гарум! — Байрода бросился к гному, как только его заметил.

— Это еще что за осел? — Прервавшись на полуслове, скандалящий наемник уставился на нашего гостя.

— Вот ваш гном, — подошел и я. — Жив, как видите…

К нам присоединились и Седой с Ламилом.

— Гарум! — Не обращая на нас внимания, Байрода осторожно перевернул гнома на спину, но, видимо, от сильного волнения сделал это так неловко, что тот взвыл дурным голосом:

— А-а-а-а-а!!! Байрода, Кара тебя порази!

— Извини… — Байрода резко отпрянул. — Ты как?

— Живой. — Гном заскрипел зубами и выдал длинную грязную тираду, которую я, даже с волшебным кольцом, понял только в общих чертах.

Да… Хорошо, что этот коротышка валяется сейчас у наших ног в луже собственной блевотины, а не наоборот. Даже представлять себе не хочется то, что, по его словам, следует сделать с нами.

— Убедились? — спокойно поинтересовался Седой.

Я перевел так же спокойно, стараясь подражать капитану.

— Скоро мы тебя заберем, — вставая, пообещал Байрода и повернулся к нам: — Чего вы хотите?

— Того же, чего и раньше. Пройти через горы на север.

— Байрода, — зарычал гном, — ты смеешь вести переговоры с этим сбродом?

Переговорщик дернулся, но не ответил. Капитан вопросительно посмотрел на меня, и я перевел слова гнома.

— …если ты, чтоб тебе ноги повыдергивало, уступишь им хоть…

— Если я не уступлю им, — перебил гнома Байрода, — то ты здесь и подохнешь. Тогда мне уже твой отец ноги повыдергивает!

Бросив последний взгляд на гнома, он, подгоняемый несущимися вслед проклятиями, подошел к Седому.

— Думаю, нам стоит продолжить разговор в другом месте.

— Хорошо, — кивнул Седой. — Ламил, проследи, чтобы этот мелкий охальник выжил.

И мы снова вернулись туда, где начались сегодняшние переговоры. Говорили долго. Так долго, что у меня уже начал неметь язык. Время от времени Байрода срывался на крик, но капитан оставался непрошибаемо спокоен. Мы стояли на своем — проход на север. К этому требованию, кстати, прибавились и другие.

— Ты обеспечишь нас провиантом на все время, которое займет переход через горы, и еще на неделю. Считай это компенсацией за наших убитых и раненых товарищей. Еще нам нужен проводник…

Байрода спорил, торговался, и к концу дня я увидел, что даже терпение Седого начало иссякать.

— Послушай, Байрода, — не выдержав наконец, заявил капитан, — все очень просто. Тебе дорог тот гном. Так? И ты очень хочешь — почему, это меня не сильно интересует! — чтобы он вернулся домой живым. Я сказал тебе наши условия. Ты или принимаешь их, и мы, когда выйдем отсюда, отдаем тебе его живым, или получаешь своего гнома в не совсем живом виде.

В конце концов Байрода сдался. Скрипел зубами, играл желваками, яростно сверкал глазами, но сдался.

— Хорошо. На рассвете вы получите часть провианта, а остальное — в обмен на гнома. Проводником буду я сам. — Он развернулся и быстро зашагал обратно.

— Только учти, — крикнул ему вслед капитан (точнее — крикнул я, переводя его слова), — что твой гном будет жрать то, что вы дадите нам!

И снова на меня набросились с расспросами, когда я вернулся. Все наши, кроме Нарив, которая тихо сидит в сторонке и что-то подгоняет в своем снаряжении.

— Пропустят, — только и сказал я, устраиваясь поудобнее на камнях, которые кажутся мягче лучшей перины, на какой я спал в жизни. И вырубился.

Конечно, утром пришлось все рассказать. Даже не один раз. Мое вчерашнее «пропустят» ходило по лагерю всю ночь и обросло за это время гроздями самых разнообразных домыслов.

— Это правда, что мы захватили в плен самого ихнего короля? — Увидев, что я открыл глаза, Молин тут же оторвался от изучения подобранной кольчуги (тоже успел прибарахлиться, как и большинство остальных).

— А я слышал, — к Молину присоединился Навин, — что они просто испугались.

— Конечно испугались! — вставил кто-то из оказавшихся поблизости баронских. — Прут на строй как бараны… А мы их…

— Нет, мне говорили, как слышали от самого капитана, что мы какого-то гнома поймали, — донеслось из мигом возникшей вокруг меня толпы. — А они тех гномов, как богов, почитают!

Пока я пытался отогнать остатки сна и понять, что вокруг вообще происходит, толпа умолкла. Кто-то даже шикал на особо говорливых. Все ожидающе уставились на меня. Пришлось загнать куда-то подальше мечты о завтраке, хотя чуть ли не каждый из собравшихся протягивает мне что-то съестное, стараясь, видимо, задобрить, и пересказать суть вчерашних переговоров. Краткий пересказ мало кого удовлетворил. Я вздохнул и, не выдержав, вгрызся в четвертушку сухаря, запил водой из фляги и снова стал рассказывать. На этот раз — подробнее. Потом к толпе присоединились те, кто не успел к началу представления, — посыпались просьбы повторить рассказ, перемешанные с кучей вопросов… Так продолжалось до тех пор, пока откуда-то из-за толпы не загремела, отражаясь от стен ущелья, ругань Ламила. Вот честное слово — сегодня я обрадовался десятнику больше, чем обрадовался бы теплому утреннему солнцу, если бы оно соизволило бросить хоть пару лучиков в сырой полумрак этого проклятого ущелья. Толпа мигом испарилась. Вокруг остались только те, кому полагалось, — собственно наш десяток и кое-кто из других десятков, расположившихся поблизости.

— Ничего так кольчуга. — Немного успокоившись, я оценил трофей Молина.

— А то! — гордо выпятил грудь тот.

— Ты еще ведро не видел, — усмехнулся Баин, тоже позвякивавший обновкой.

— Какое ведро? — не понял я.

— Шлем это! — чуть ли не выкрикнул Молин. Видимо, его уже довольно долго достают подобными шуточками. — Шлем, говорю тебе!

Оказалось, что Молин подобрал на поле боя как раз такой шлем, какой я, опасаясь подобных шуточек с его стороны, брать отказался. Ну, тот самый, который действительно походил на ведро с прорезями для глаз.

— …Вот в следующем бою, когда вам по голове дадут, — продолжал тем временем доказывать Молин, — вы еще мне позавидуете! Вам черепушки поколют, как орехи, а я…

— А ты и так можешь не опасаться, — хохотнул кто-то. — У тебя башка — чисто камень. Не каждой дубиной расколешь!

Все заржали. Присоединился и я, увидев, как друг покраснел и надулся, словно пузырь.

— Зато щита теперь точно можешь не опасаться. — Баин не смеется, но и на его губах играет улыбка.

Как и обещал Байрода, припасы нам доставили на рассвете. Собственно, когда я проснулся — как раз заканчивали изучать содержимое принесенных хмурыми солдатами, с которыми мы еще вчера сражались, мешков. В основном это оказалась сушеная козлятина и какие-то мелкие грибы. Я тоже сунул нос, любопытствуя, чем придется питаться в ближайшее время. Хорошо хоть, не слизни…

До приказа о выходе я успел еще немного поговорить с Нарив. Снова пришлось пересказать содержание вчерашних переговоров. Хоть она и не спрашивала ни о чем, но я решил рассказать сам.

— Я говорила, что это не простой гном, — пожала плечами женщина, молча выслушав меня.

А тут подоспел и Ламил.

— Строиться, слизни! — заорал он. — Кто не успел попрощаться с ползающими тут по стенам родственниками — быстро прощаться и в строй!

Построились все в мгновение ока. Будто сидели и только ждали команды. Впереди — три десятка в полном вооружении. Все уцелевшие копья и щиты передали им. Мало ли… Кто знает, действительно ли так ценен тот гном, попавший к нам в плен, или Байрода попросту заманил нас в ловушку. В середине строя оказались раненые: кто на своих ногах, а кто — на носилках. Заложник наш — тут же. Двое несут коротышку на носилках, и еще четверо — стерегут по краям. Остальные оказались в конце колонны.

— Алин, а ты куда? — Ламил, увидев, что я занял свое место в десятке, поманил меня пальцем. — А переводить кто будет? Быстро вперед, к проводнику!

Я обменялся взглядами с друзьями и, расталкивая стоящих впереди, поспешил выполнить приказ. Вот и Байрода. Таки сам, как и обещал, будет вести нас через горы. Или в ловушку. Кто его знает… Я подбежал к проводнику, но переводить пока было нечего — Байрода, увидев, что наша маленькая армия готова, молча развернулся и пошел вперед.

— Смотреть по сторонам! — донеслось сзади, и колонна сделала первый шаг.

Уж об этом могли бы и не говорить. И так большинство крутит головой, больше глядя вокруг, чем себе под ноги. А когда мы зашли за поворот — под ноги уже не смотрит вообще никто. В десяти шагах впереди по правой стене ущелья начинался узкий карниз, который оказался просто облеплен солдатами противника. Были они и слева. Стоят, молча провожают нас взглядами… А мы идем между ними.

— Если это ловушка… — прошептал кто-то сзади и замолчал не договорив.

Но никто на нас не напал. Медленно, каждую секунду ожидая нападения, мы прошли сквозь выстроившегося вдоль ущелья неприятеля. Никто из вражеских воинов даже не пошевелился. Интересно, пойдут они за нами или нет? С моего места в колонне ее хвоста не видно… Зато отлично видно то, что происходит впереди. И то, что я вижу, мне не очень нравится. Впереди нас идет вражеская армия. Не строем, как мы, но разномастной толпой. И, судя по всему, их много. Больше, чем нас.

Через горы мы шли четыре с половиной дня. Никто на нас не нападал, но мы все равно не расслаблялись. Та расщелина, в которой нам довелось принять бой, закончилась к вечеру того же дня, когда мы начали движение. Потом было еще множество ущелий — широких и узких, прямых как стрела и изломанных… Здесь настоящий лабиринт, из которого сомневаюсь, что у нас получилось бы найти выход самостоятельно. Постоянные повороты то в одну, то в другую сторону, какие-то боковые проходы, иногда — узкие, а иногда — шире того, по которому мы шли. Один раз пришлось чуть ли не целую стражу идти по какому-то тоннелю, подходящему по размеру для гномов, но нас, людей, заставившему низко пригибаться.

Байрода практически все время молчал, так что переводить мне, собственно, было нечего. Только дважды в день — перед остановкой на ночевку и перед выходом — он справлялся о здоровье гнома, за жизнь которого так боялся. Вот и все общение с ним. Убедившись, что заложник жив, он, не произнося ни слова, снова шел вперед. И я вместе с ним. А вдруг все же потребуется что-то перевести… Хотя, честно говоря, мне больше хотелось идти там, в строю. Вместе со своим десятком, с друзьями, с Нарив… Но Ламил отпускал меня к своим, только когда отряд останавливался на ночь. А я уже, после тяжелого перехода, был в таком состоянии, что общаться ни с кем не хотелось. В эти дни под вечер мне хотелось только спать.

Горы закончились как-то внезапно. Еще день назад я ощутил, что ущелье, по которому мы шли, полого спускается. Идти стало легче, но, учитывая, что под ногами мешанина камней, а не ровная дорога, — ненамного. Я как раз раздумывал о том, что совсем по-другому представлял себе поход по горам. Раньше, наслушавшись рассказов о Гномьих горах, я думал, что придется карабкаться по крутым склонам, идти по узким тропкам, обрывающимся в бездонные пропасти… Здесь же я не увидел ничего такого — сплошные норы какие-то. Нет, я не разочарован этим. Совсем не разочарован. По мне, лучше уж так, чем постоянно рисковать сорваться в бездну. Хотя еще лучше — идти спокойно по какому-нибудь лугу… И только я подумал об этом, как нора, по которой мы идем, резко свернула влево, и моему взгляду открылся… Не поверите — именно луг! Горы словно обрезало гигантским ножом. Вот позади — дикие серые скалы, а впереди — с чуть заметным уклоном уходит вдаль пустое пространство. Я бы даже сказал — «гладь». Еще дальше, не на горизонте, но на приличном расстоянии, темнеет какая-то полоса, в которой я опознал лес… Я так поражен этой картиной, кажущейся нереальной после стольких дней сплошного камня вокруг, что не сразу заметил два черных провала по бокам ущелья почти у самой кромки луга. Судя по всему — какие-то пещеры… Кстати, а куда делась армия Байроды, все время шедшая впереди? На лугу их не видно. В пещеры попрятались? Ловушка?

— Пришли. — Байрода остановился и повернулся ко мне: — Выполняйте свое обещание.

— Сейчас капитан подойдет, — спокойно ответил я. — С ним и говорите.

А вот и Седой. Проломился сквозь первые ряды, как баржа через скопление мелких лодочек. Ага, вот он тоже увидел, что мы прошли через горы. Наверное, когда шел сюда, гадал, почему мы остановились.

— Выполняйте свое обещание, — повторил Байрода, когда капитан подошел.

Но тот промолчал. В отличие от меня на виднеющееся впереди открытое пространство он бросил лишь мимолетный взгляд. Зато к пещерам впереди он присматривается внимательно…

— Что это за пещеры? — спросил капитан, не обращая внимания на нетерпеливую гримасу Байроды.

— Пограничный пост, — чуть подумав, ответил тот. — Здесь наша территория заканчивается.

— И твои люди, надо полагать, сейчас там?

— Там. — Снова чуть помедлив, Байрода кивнул.

— Гнома ты получишь, как только мои люди окажутся в ста шагах от вашей границы. — Седой в упор уставился на Байроду. — Я не хочу, чтобы, получив заложника, ты на нас напал.

— Зачем? — Тот даже удивился. — Вы все равно мертвы!

Повисло молчание. Я перевожу взгляд с капитана на проводника и обратно. Седой тоже о чем-то напряженно думает.

— Там, — Байрода указал на луг, — никто не выживает. Ни один человек или гном, дойдя до леса, назад не возвращались.

— Гнома получишь, когда мы отойдем на сто шагов, — упрямо повторил капитан. — И кстати, где припасы, о которых мы договаривались?

Байрода покачал головой. Я ожидал, что он сейчас снова начнет спорить, но Байрода лишь повернулся к левой пещере и крикнул:

— Хоран!

Тут же, словно только того и ждал, из темного зева появился здоровенный детина. Подбежал и встал перед нами, впрочем, на нас он не обратил никакого внимания, а смотрел только на Байроду.

— Да, господин тысячник?

— К тебе должен был прийти гонец с приказом подготовить продовольствие…

— Уже сделано, господин тысячник! — бодро доложил детина, а Седой, услышав, как солдат перебил своего командира, брезгливо поморщился.

Зато Байрода на это внимания не обратил вовсе.

— Тащите сюда.

Когда перед нами образовалась внушительная куча туго набитых кожаных мешков — таких же, как и те, в которых нам принесли продовольствие ранее, — Седой крикнул:

— Ламил! Три десятка сюда!

В числе тех, кого привел Ламил, оказался и мой десяток. Все выстроились перед нами, выжидающе глядя на капитана. Только Молин, как и я недавно, больше смотрит на луг.

— Берете мешки, — приказал капитан, — и идете вперед на сто пятьдесят шагов. Живее!

Мешков оказалось явно больше, чем людей. Кое-кому пришлось поднапрячься и тащить на себе по два мешка. Хорошо хоть, они были небольшими — навскидку, сто пятьдесят шагов такой груз и я мог бы протащить без особых проблем. В общем, куча мешков растаяла на глазах, и вот мы уже наблюдаем за удаляющимися спинами своих товарищей. Идут спокойно, не спеша… И почему этот Байрода так уверен, что поблизости есть какая-то опасность? Это если, конечно, не принимать в расчет его армию, — пока мы в пределах ее досягаемости, нам действительно грозит опасность.

— Ламил, выводи остальных! — скомандовал Седой и, предвидя возражения Байроды, повернулся к нему: — Я слово держу. Когда мои люди будут в безопасности, гнома тебе принесут. А пока я останусь здесь, чтоб ты не беспокоился.

Байрода только пожал плечами. Он неотрывно и как-то напряженно смотрит на луг, словно чего-то ожидая. Смотрит на уже преодолевшие сто пятьдесят шагов те три десятка, которые утащили мешки. Смотрит на остальную армию, тоже уже вышедшую на открытое пространство. И ничего… Вообще ничего не происходит. Те, кто перетаскивал предоставленный нам провиант, уже стоят тесной кучкой — вертят по сторонам головой и о чем-то переговариваются. Кое-кто даже уселся на траву… Остальные приближаются к ним плотным строем, в середине которого покачиваются носилки с раненым, но не устающим ругаться гномом. Вот и они присоединились к тем первым трем десяткам, которые уже нежатся на солнышке.

— Вот и славно, — пробормотал Седой и гаркнул так, что мы с Байродой от неожиданности аж подпрыгнули: — Давайте возвращайте гнома!

Тут же от основной массы отделились двое с носилками и припустили обратно.

— Что вам там надо? — вдруг спросил Байрода. — Зачем вы на верную гибель идете?

— А куда нам идти? — просто спросил в ответ Седой.

Байрода промолчал. Действительно, что он может ответить? Тут ведь только два пути — назад в джунгли или вперед, в тот лес на горизонте. К себе в горы нас, конечно, никто не приглашает. Вот и остается нам…

— Ну что, тысячник, — сказал капитан, когда носилки с гномом оказались у ног Байроды. На этот раз, для разнообразия, гном лежал без сознания и ругаться не мог. — Может, еще свидимся.

И, развернувшись, зашагал прочь от негостеприимных гор. А мы — я и двое принесших носилки — следом за ним. Каждый шаг дается мне с невообразимым усилием. И только таким же усилием я сдерживаю себя, чтобы не оглядываться. По спине, несмотря на теплый, по сравнению с тем временем, которое мы провели, плутая по ущельям, день, по спине бегут легионы мурашек. Каждое мгновение я ожидаю стрелу… нет, не стрелу, а тот камень из пращи в спину. Не выдержав, я все же обернулся. Байрода так и стоит там, где стоял, когда мы с ним расстались. Стоит и смотрит нам вслед. Рядом с ним появился кто-то низкорослый — гном, наверное. Никаких луч… пращников не видно. Бывший наш проводник просто смотрит нам вслед… Гном рядом с ним что-то говорит… Меня немного отпустило. А когда мы присоединились к остальным, ожидающим нас на лугу, я и вовсе успокоился.

— Что встали? — громогласно осведомился капитан, только дойдя до своей армии. — Отдыхать потом будем. Когда отойдем от этих гор подальше. Строиться — и вперед!

Странный лес. Очень странный… Как только я зашел под кроны деревьев, меня словно ведром холодной воды окатили. Такой контраст между теплым, приветливым лугом и тем, что я чувствую здесь. И дело не только в том, что я перешел из солнечного света в тень деревьев. Сразу же, только я сделал первый шаг в этом лесу, все звуки как-то… Изменились? Шум шагов, бряцанье доспехов и оружия — все стало слышаться словно через подушку. Глухо, неестественно… А потом пришло понимание, что других звуков, кроме тех, которые производит наша армия, и не слышно. Я не специалист по лесам. Был-то только в небольших посадках, разделявших фермерские поля вокруг Агила, да в джунглях по ту сторону гор. В джунглях все кишело жизнью — постоянно что-то шевелилось вокруг, кишело под ногами, кричало, выло, шуршало, капало, падало… И в тех посадках нет-нет да и прошуршит в траве какая-нибудь мелочь или птица защебечет… Здесь же не слышно даже скрипа деревьев. Странно — ветер, прохладный, упругий, ощущается, а деревья не скрипят под его напором. И листья этот ветер словно тоже не трогает… И вообще, деревья-то выглядят как-то… Потусторонне? Мертво, несмотря на то что их ветви усыпаны вроде бы обычной листвой. «Вы все равно — мертвы». Теперь я готов поверить этим словам Байроды.

Не один я почувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Стихли разговоры между воинами, все напряженно заозирались. Даже шаг замедлился. По лугу-то мы шагали бодро и радостно, а вошли в лес — у каждого такой вид, словно он ожидает, что вот сейчас из-за дерева что-то выпрыгнет. Причем прыгнет прямо на него.

— Что-то мне как-то… — прошептал Молин и не закончил.

— Ага. Жуткое местечко, — согласился с ним Баин. — Алин, ты бы спросил у своей Нарив — что за шутки здесь творятся?

Нарив идет справа от меня. Она тоже насторожена, но именно насторожена, когда остальные скорее напуганы.

— Нарив! — прошептал я.

Она не повернулась — продолжает всматриваться куда-то в глубь леса.

— Нарив! — чуть громче позвал я. — Ты ничего не…

Закончить вопрос я не успел. Резкий, ударивший по ушам даже через «подушку» вскрик. Какая-то возня впереди. Все замерли. Не знаю, как остальные, а я пару мгновений был просто не в силах пошевелиться.

— Уберите это! — провизжал кто-то голосом, больше напоминающим предсмертный визг свиньи.

— Сомкнуться! — заорал Ламил. — Круговая оборона!

Приказ в принципе и не требовался. Все и так, только раздался крик, прижались друг к другу, словно ища защиты. Все и так напряженно вглядываются в лес вокруг. Каждый и так держит оружие наготове, собираясь дать отпор неведомому. Нет, не все. Судя по крикам сзади, кто-то не выдержал и бросился обратно — на залитый ласковым светом луг, подальше от окружающего ужаса. Ужаса — невидимого и непонятного и оттого еще более пугающего. На что они надеются? — подумал я. К Байроде в горы подадутся или думают, что в одиночку выживут здесь?

Крики впереди стихли. Только какая-то возня и тихая ругань. Что-то зашелестело прямо у меня над головой. Я только успел поднять голову, чтобы увидеть промелькнувшую молнию одного из мечей Нарив. На лицо посыпались какие-то ошметки… Я отшатнулся так резко, что чуть не сбил с ног стоящего позади Баина. Обязательно сбил бы, если бы не стояли мы тесной кучкой. Глянул под ноги — на земле бьется какой-то мелкий зверек, разрубленный пополам. Жуткий зверек… чуть продолговатая голова туго обтянута серой растрескавшейся кожей, абсолютно сухой, как бумага, на вид. Пасть, усеянная мелкими игольчатыми зубами, открывается и закрывается — словно все пытается укусить хоть кого-то. Лапки маленькие, с мелкими, острыми коготками… Все тело твари почти лысое, лишь кое-где — в основном на длинном хвосте — сохранились клочки шерсти неопределенного цвета. Бока впали так, что все тело словно состоит из рельефных ребер…

— На белку немного похоже… — задумчиво протянул Навин.

Все смотрят на постепенно затихающее животное. Только Нарив не отрывает взгляда от леса.

— …Эльф знает, что еще… бу-бу-бу. — Голос Молина зазвучал еще глуше и стал совсем неразборчивым.

Я оглянулся — друг надел на голову свой похожий на ведро шлем и поправляет его. И никто, как еще недавно, не смеется. Действительно, кто его знает — что тут еще на голову упасть может. Я последовал примеру Молина и надел свой шлем, висевший до этого притороченным к ремню. Многие из тех, у кого тоже есть шлем, поступили так же. А тем, кто не смог или не сумел его себе раздобыть, оставалось только раскаиваться в этом.

— Вперед, что встали! — послышался голос Ламила. Не крик, как обычно, а этакий настороженный рык.

— Говорят, впереди на кого-то из баронских какая-то птица напала, — обернувшись, прошептал идущий впереди Робан. — Тоже зубастая.

— А я слышал, — присоединился к разговору Навин, — что та птица выглядела так, словно уже не первый год дохлая.

— Врешь! — прогудел из-под своего шлема Молин. — Как может напасть что-то дохлое?

Сзади тоже стали перешептываться. Передают дальше то, что услышали от нас. Я усмехнулся. Не удивлюсь, если последние ряды уже услышат, что на того баронского напало какое-нибудь огромное клыкастое чудище.

До вечера никаких больше происшествий не было. Просто шли по лесу. Но когда начали спускаться сумерки, я чувствовал себя так, словно весь день сражался. Постоянное напряжение и ожидание еще какой-нибудь пакости измучило меня — да и не только меня — почище любой битвы. Даже не знаю, обрадовался я, когда мы вышли на большую, заросшую травой поляну и был объявлен привал, или расстроился от этого. С одной стороны, я устал. Но с другой — выйти поскорее из этого леса хотелось намного сильнее, чем спать. Да я готов на пузе ползти, лишь бы избавиться от этого постоянного ощущения непонятной опасности вокруг! Но…

— Не расходиться! — Седой вместе с Ламилом расхаживают среди наемников. — Раненых положить в центр лагеря! Дежурят по четыре десятка! Смена — каждые четыре звона!

— Алин, зови свою девку. — Ламил подошел ко мне. — И — к капитану.

На этот раз Ламил при разговоре с капитаном не присутствует. Пошел дальше командовать обустройством лагеря — распределять десятки по местам, назначать дежурства, организовывать сбор дров… Я позвал Нарив, и мы вместе отправились искать Седого.

— Ты знаешь эти места? — без предисловий спросил капитан, когда мы подошли.

Нарив думает долго. Так долго, что капитан начал уже хмуриться, ожидая отрицательного ответа. Но вот женщина посмотрела ему в глаза.

— Раньше этого леса здесь не было, — ответила она. — Из гор мы вышли через Путанные ущелья. Оттуда раньше вел тракт, но сейчас я не вижу от него и следа. Думаю, мы немного отклонились от него к западу. Надо выслать людей…

— Вышлем, — перебил капитан. — Дальше куда?

— В дне пути от Путанных ущелий был небольшой торговый городок. Оттуда — на северо-восток. Еще три дня пути — и выйдем к Зонгару. Через Зонгар — прямо на север около недели. Там будет мой монастырь.

— Полторы недели… — пробормотал Седой. — Считай — две или больше, если без дорог… И это — если мы найдем, где здесь была та дорога… А поближе никакого монастыря не было?

— Господин капитан, — рискнул вставить свое слово и я, — помните, тот гном… Брумгум… когда рассказывал о том, что здесь произошло, говорил, что все монастыри, кроме тех, что на севере, были разрушены…

— Ну да… — согласился капитан. — Значит, пойдем туда, куда она говорит, и будем надеяться, что тот монастырь уцелел.

— А если нет? — тихо спросил я.

— Значит, пойдем дальше. Искать другие монастыри, — твердо заключил Седой. — Свободны!

Ночь прошла… Не скажу, что спокойно. Скорее — тихо. Мертвенно тихо. И я сомневаюсь, что на весь лагерь нашлось хотя бы десять человек, которые этой ночью спали. Лично я не сомкнул глаз, несмотря на усталость. Нашему десятку выпало дежурить в первую смену. Мы так и простояли у больших костров все четыре звона, практически неподвижно. Казалось, шевелились лишь глаза всматривающихся в еще более сгустившуюся от рыжих отсветов огня тьму. Время от времени кто-то подбрасывал в огонь дрова из больших куч, собранных уже перед самым закатом. Не завидую тем, кто собирал эти дрова. Отходить, пусть не поодиночке, от остальных… Так и стояли, внимательно смотря по сторонам. Прислушивались до боли в ушах. Но вокруг было все тихо-тихо. Хотя кое-кто уверял, что слышит какой-то шорох за пределами освещенного круга. Мы тогда напрягались еще больше, хватались за оружие, но… Тишина… Потом, когда пришло время, нас сменили. Но даже тогда поспать не удалось. Спать хотелось нестерпимо, но еще больше хотелось вскочить и куда-то бежать. Подальше отсюда! Казалось, если хоть на миг закроешь глаза — обязательно что-то случится… Всю ночь мы всматривались, вслушивались… И ни одного разговора, кроме редких вскриков: «Там что-то есть!» — или тому подобных. Поэтому рассвет я увидел воспаленными глазами, так и не сомкнувшимися за ночь. Судя по лицам остальных, для них ночь тоже не прошла спокойно. Даже разговаривать никому не хотелось.

И снова вперед, лишь рассвело. Ноги подгибаются то ли от усталости, то ли от вездесущего страха. Разведчиков, как обещал Нарив, капитан так и не выслал. Дарен, да я себе даже не представляю, кто согласился бы сейчас отойти от остальных даже на пять шагов! Видимо, и Седой подумал так же. Эльф с ней — с той дорогой. В конце концов, можно ведь пройти и просто «в направлении», а там — или тот город, о котором говорила Нарив, или еще что-то позволит сориентироваться точнее. Главное — всем вместе, не отходя друг от друга… Наш десяток, к которому уже привычно присоединилась Нарив, идет впереди. Деревья… деревья… Что-то прошелестело справа… Снова тишина…

— Там какие-то строения! — крикнул Баин.

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывает, — что-то среди деревьев есть, но разглядеть, что именно, не удается.

— Нарив, вон там что-то есть! — тихо сказал я.

Женщина подняла руку и остановилась.

— Что там? — еле разборчиво спросил Молин сквозь шлем.

Снова что-то шелестит справа. Нарив обнажила мечи и сделала шаг вперед. Я, как и остальные, последовал ее примеру.

— Что? — сзади подошел Ламил.

— Вон там, — я указал, — Баин заметил какие-то строения. А справа Нарив что-то насторожило.

Это «что-то» не замедлило появиться. С той стороны, куда вглядывается Нарив, донесся тихий, но пробирающий до самого нутра стон.

— Проклятье, чтоб тебя… — ругнулся десятник и гаркнул: — К бою!

Снова стон и шелест. Уже ближе… Что-то мелькнуло между деревьями… Какая-то тень… Человек? Тень снова мелькнула…

— Твою мать… — прошипел Навин и сделал два шага назад, пока не уперся спиной в стоящего сзади.

Лес уже не скрывает то, что приближается к нам. У меня и у самого все обмерло внутри. Это действительно человек… Вернее, нечто, когда-то бывшее человеком. Мертвец! В этом нет сомнений, как бы дико оно ни звучало. Мертвец, причем умерший очень давно. От того человека, которым это когда-то было, остался практически голый скелет. Остатки кожи и мяса лишь топорщатся небольшими, давно высохшими клочками на голых, посеревших, а где и позеленевших костях. Череп, увенчанный остатками тонких, как паутина, волос, пялится на нас темными провалами глазниц, скалит остатки зубов… И это невообразимое, противоестественное чудище медленно, но упорно приближается. Идет… тащится, словно балаганная кукла на ниточках… Только ниточек этих и не видно.

— Как может напасть что-то дохлое? — пробормотал Баин, очевидно припомнив вчерашнюю фразу Молина. — По-моему, дохлее не бывает…

— Был бы дохлым — лежал бы себе спокойно под землей, — ответил я, хотя губы не слушаются и дрожат самым позорным образом.

Внезапно Нарив прыгнула вперед. Я успел только ахнуть — одним длинным прыжком она преодолела, наверное, шагов восемь. Женщина еще даже не приземлилась, когда один из ее мечей врезался в череп приближающегося мертвеца, разнеся его на мелкие кусочки, будто он был сделан из тонкой глины. Второй меч, не успели еще попадать осколки разбитого черепа, перебил позвоночник у самого таза. Я еще только открыл рот, а Нарив уже стоит у рассыпавшейся под ее ногами кучки костей, которая только что приближалась к нам.

— Алин… — Молин поперхнулся, прокашлялся и продолжил: — Алин, напоминай мне, чтоб я с этой женщиной не ссорился. Каждый день напоминай. Как друга прошу!

— Угу, — только и ответил я, бросаясь к Нарив. — Что это было?

— Мертвецы, все, умершие от Эльфизиарова проклятия, стали подниматься из могил… — прошептала она.

— Что? — не понял я.

— Гнома помнишь? Брумгума? Помнишь, что он рассказывал?

— Так ведь сколько лет уже прошло… — начал я и осекся.

Нарив только покачала головой. Мы успели сделать только шаг назад, когда она снова насторожилась. До меня долетел новый стон — уже с другой стороны.

— Он здесь не один! — крикнул я, подбегая к десятнику.

— На место, баран! — крикнул он в ответ. — Я, по-твоему, глухой? Или тупой настолько, что сам не догадался?

От такой отповеди я растерялся настолько, что застыл на месте. Привел меня в чувство сильный толчок, от которого я чуть не покатился по земле.

— Я сказал — в строй, олух! — И Ламил гаркнул во всю мощь: — Круговая оборона! Из строя не выходить!

Кажется, стонет уже весь лес. Теперь он уже не производит впечатление мертвого. Не живого, но и не мертвого… Отовсюду, в основном со стороны замеченных Баином строений, раздаются стоны, шорохи, какие-то скрипы.

— Там! — кричит кто-то с другого конца строя. — В кустах!

Еще через мгновение оттуда же доносится звук удара, хруст… Что-то промелькнуло за деревом в пяти шагах от меня. Что-то… Собака? Или волк? В лесу вроде должны водиться волки. Только они ведь должны быть живыми! Чудовище так же неловко, как тот ходячий мертвец, которого убила (если такое слово применимо к тому, кто уже давно и так мертв) Нарив, выскользнуло из-за дерева и потрусило к нам. Кто-то справа ткнул копьем в оскаленный череп твари, но наконечник с глухим стуком только соскользнул по кости. Волк присел на задние лапы, прыгнул…

— Дарен, это что вообще? — удивленно выдохнул Молин.

От усилия, потребовавшегося для прыжка, задние лапы волка просто… отвалились! Не долетев какого-то шага до цели, тварь шмякнулась на землю и раскатилась костями вокруг.

— Да они рассыпаются просто! — крикнул Навин и засмеялся, глядя, как из кустов выползает, загребая землю костистыми пальцами, очередной скелет, у которого полностью отсутствует все, что когда-то было ниже ребер.

— Наверное, слишком долго эта гадость здесь пролежала, — высказал свое мнение Баин.

Вокруг творится форменный балаган. Наблюдая за тем, как из-за деревьев, разваливаясь на ходу, выходят, выползают, выскакивают тела давно умерших людей и животных, поднятые неведомой силой, наемники не на шутку развеселились, почувствовав себя в безопасности. Даже несмотря на никуда не девшееся гнетущее впечатление, которое производит этот лес. Кое-где, правда, время от времени раздаются удары — это окончательно добивают тех, кто все же смог добраться до нашего строя. Не расслабилась только Нарив. Она даже ухом не повела, слыша доносящиеся из-за спины шуточки и смешки, — так и продолжает всматриваться в лес вокруг.

— Осторожно! — успеваю услышать я за миг до того, как что-то толкает меня в бок.

Увлеченный зрелищем того, как позеленевший от времени и сырости скелет пытается подползти к нам, подтягивая остатки костей только одной уцелевшей рукой, я не заметил тень, метнувшуюся ко мне из-за толстого ствола дерева.

Меня отбросило назад с такой силой, что на землю повалился еще кто-то, стоявший за мной. В нос ударил такой смрад… Дарен, даже проведя детство на свалках и помойках Агила, я никогда не чувствовал такого! А уж когда я разглядел то, что навалилось на меня всем весом… Это тоже оказался мертвец. Только, в отличие от тех рассыпающихся скелетов, которые так повеселили нас, этот — относительно свежий. Умер этот человек, конечно, не вчера. И даже, думаю, не неделю назад. Я вижу только его лицо — не череп, а именно лицо, раздувшееся, с вырванными кое-где клочьями кожи, пустыми, словно стеклянными, глазами… Губы уже практически сгнили, и мерзкий оскал зубов, торчащих из распухших, позеленевших десен, все приближается к моему лицу… Чей-то сапог с размаху врезается в голову навалившегося на меня чудовища. Да так врезается, что чуть не скидывает его с меня. Голова мертвеца мотнулась в сторону настолько резко, что кожа на шее лопнула, выплеснув прямо мне на лицо какую-то гадость. От нестерпимой вони все мое тело скрутила судорога. Уже не видя ничего, я только и могу кое-как копошиться под придавившим меня к земле трупом и извергать из себя все съеденное ранее. Я даже не заметил, как тяжесть вдруг исчезла! Из меня словно рвутся наружу все внутренности!

— Алин! — еле доносится до меня чей-то голос сквозь шум в ушах. — Алин, ты как?

— Но… мгуа… хр… — единственное, что удалось из себя выдавить.

Судорожно вырываю непослушными пальцами клок травы, вместе с палыми листьями и прочим мусором, пытаюсь вытереть лицо, не обращая внимания на то, что попавший в горсть мелкий сучок рвет кожу на щеке. Пусть рвет! Кажется, смрад гниющего трупа уже прочно въелся в мою кожу, и эта вонь будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Что-то влажное касается моего лица. Инстинктивно я отдернулся, но чья-то сильная рука удержала мою голову.

— Сиди спокойно! — прикрикнул Баин.

Он снова принялся протирать мне лицо какой-то тряпкой, которую смочил водой из фляги.

— Ну и вонища от тебя! — Рядом присел на корточки Молин. — Теперь можешь спокойно ходить здесь по лесу. Все окрестные твари тебя за своего примут…

— Молин… — прохрипел я, сплевывая тягучую слюну. — Тебя когда-нибудь прикончат за твои шуточки!

— Всех нас когда-нибудь прикончат. За шуточки или что-нибудь другое… — философски пожал плечами друг и протянул мне свою флягу: — Прополощи рот.

Когда я окончательно пришел в себя, все уже закончилось. Лес продолжает оглашаться протяжными стонами, что-то все еще шуршит по кустам… Но особого беспокойства это ни у кого уже не вызывает. По крайней мере, не вызывает такого ужаса, как тогда, когда все только началось. На мертвеца, напавшего на меня, я постарался не смотреть. Куда угодно — только не на него.

— Вперед! — раздался голос Ламила. — Смотреть по сторонам!

Команду я воспринял с таким облегчением… Шорох ног по траве, редкое похрустывание костей под сапогами… Только бы подальше отсюда! Я даже принялся насвистывать что-то веселое.

— Тебе мало? — Голос Нарив оборвал веселый мотивчик, едва тот начался.

— Что?

— Тебе мало того, что та тварь застала тебя врасплох? — повторила Нарив. — Или ты думаешь, что все позади, а мы на пикнике?

— Чего она? — пихнул меня в спину Молин.

— Говорит, что расслабляться еще рано, — ответил я Молину и улыбнулся Нарив. — Радуюсь, что жив.

Наконец-то жуткий лес остался за нашими спинами. Три дня… Три проклятых дня мы шли, три проклятых ночи, проведенные почти без сна, в атмосфере жути и уныния. После того, первого, боя с ожившими мертвецами хорошее настроение (почти у всех, кроме меня, — думаю, та зловонная тварь, впечатавшая в землю, будет еще долго сниться мне по ночам) схлынуло так же быстро, как и пришло, отступив перед гнетущим духом леса. Время от времени попадавшиеся на пути мертвецы уже не веселили. Досадная помеха — не более… Хвала всем богам, более или менее целые трупы попались на нашем пути еще всего два или три раза. С ними приходилось повозиться, но надолго они задержать нас не могли. А остальные… Подобравшийся слишком близко скелет заслуживал разве что ленивого пинка, от которого он и рассыпался. Гораздо больше все опасались мелкого зверья. Тоже, конечно, мертвого, как и все животные в этом лесу. Не знаю почему, но трупы мелких зверушек сохранились гораздо лучше. А может, они умерли не так давно? В любом случае это было одной из причин, что держала нас в постоянном напряжении. А как иначе? Вот, например, один из баронских. Щеголяет сейчас перебинтованным лицом из-за того, что какая-то мерзкая мелочь (крыса или хомяк какой-то) прокралась незамеченной во время одной из ночевок и успела хорошенько разорвать ему щеку, пока чей-то сапог окончательно эту тварь не упокоил.

Я вдохнул полной грудью пахнущий цветами и травами воздух. Хорошо! И пусть позади, всего в нескольких шагах, тянет в небо тысячи пальцев-деревьев мрачная стена леса. Как же хорошо снова погреться в солнечных лучах!

— Вы тут на травке поваляться собрались? — Голос десятника, как всегда, не дал насладиться моментом. — Привал еще никто не объявлял!

Что поделаешь… Придется топать вперед за остальными. Впрочем, настроение все равно гораздо лучше, чем еще несколько шагов и какие-то мгновения назад.

— Нарив, — позвал я женщину, идущую в двух шагах справа. — Расслабься! Не похоже, что здесь есть какая-то опасность.

— Если бы я расслаблялась каждый раз, когда не видно опасности… — Она даже не повернулась.

Думаю, если наш десятник и мечтает о чем-то, так это о том, чтобы командовать десятком из вот таких Нарив.

— Хорошо тут! — не отстаю я. — Слушай, может, то вранье все? Ну то, что гном тот рассказывал?

— Раньше здесь о ходячих мертвецах и не слышали, — ответила она, продолжая следить за происходящим вокруг. — Посмотри вон туда.

Я посмотрел в направлении, указанном Нарив. Что-то есть на горизонте… Слишком далеко, чтобы рассмотреть… Приложил ладонь козырьком ко лбу.

— Город? — Нечто вдали, прямо там, куда мы идем, действительно напоминает скопление каких-то строений.

— Руины, — ответила Нарив. — Скажи своему капитану, что на ночь лучше остановиться, не доходя до них.

Капитан идет где-то позади, так что мне пришлось передать слова Нарив десятнику. И так и так пришлось бы — не буду же я лезть к Седому через голову Ламила!

— Точно. — Ламил тоже присмотрелся к еле виднеющимся вдали руинам. — Похоже на город какой-то… Продолжайте идти, а я пойду поговорю с капитаном.

С этими словами Ламил отошел чуть в сторону и исчез из вида. Идти так идти… Хотя, конечно, больше хочется отдохнуть. Весь день шли и шли…

— Не знаешь, что это за город был? Не тот городок, о котором ты тогда рассказывала? — снова спросил я Нарив.

— Тот, — согласилась она.

— Что-то не очень хочет дама разговаривать с тобой, — встрял Молин, не понимающий, конечно, ни слова, но истолковавший происходящее по той скупости, с которой отвечала мне Нарив. — Наверное, ты не в ее вкусе.

— Хочешь сам попытать счастья? — ухмыльнулся Баин. — Алин, может, дашь ему на время свой перстень?

— Не-не-не! — Молин на миг остановился. — Мне такого счастья не надо!

— Я передам Нарив, что она не в твоем вкусе. — Я кровожадно улыбнулся Молину и заржал, увидев, как тот побледнел.