Удельный князь

Глава 9

Малая лесная прогалина целиком закрыта зелёной сеткой, с повязанными на неё тряпицами и веточками, и место прикрывает от ненужных взглядов, и тень хорошую даёт. Третьяк часто приходил сюда отдохнуть. Прохладно, печь под боком на которой всё шкворчит да варится. В полоне то одни кости да хлеб гнилой вкушали, а у Прохора ушкуйники едали от пуза.

Любава взглянула аки рублём одарила и поставила на стол дымящийся горшок со щами.

— Отведай хлебова доброго Третьяк Белославович. Тут крапива мододая, репа да барсучатина с груздями, — бывшая холопка наклонилась и томно зашептала в ушко. — Ешо добавила малость дафнии[i], для вкуса, да листа петрушки како ты любишь, а тута. Она пододвинула горшок, — плошка с простоквашею.

Ох и хороша баба! Всё то при ней. Пора бы остепениться, да на землю сесть. Хватит ужо по чужим краям мотаться. Забелив супчик, размешал грибы да лучок, ложку ко рту поднёс. Не успел. Невзор, дозорный, аки вихрь влетел. Вона, дышит словно лошадь загнанная, да глаз пучит.

— Пошто такой перепуганный. Ужели врана увидал? — пошутил Третьяк над младшим, показав указательным пальцем на верхушку дерева.

— Да ужо какие враны! Татары! С башни то и дело передают, набег-набег-набег.

— Ты тама случаем ништо не попутал?

— Залезай сама да гляди, коли не веришь. Три точки, да три полоски аккурат, и тако много раз кряду. Вона, смотри.

Невзор показал Третьяку картонку с расшифровкой сигналов, что выдавали дозорным, разведке и старшинам артелей.

— Говорил вам ешо когда князя в полон взяли, уходить надобно. Не послушали! А теперича усё. Сызнова соляной камень копать станем.

Третьяк, помешав суп, всё же не удержался, навернул пару ложек, а затем ответил:

— Смотрю на тебя, Невзор, и диву даюсь. В бою хорош, не раз на весь да мордву ходили. Многие лета друг дружку знаем, а ума тако и не прибавилось. Голова, аккурат как ентот горшок, — Третьяк постучал ложкой по чугунку, отчего тот издал глухие звуки, — пустая. Ну сам посуди, ежели у князя про тайное место выпытали? Нас бы ужо на арканах тащили. Не дури! Бери коня и немедля отправляйся в Лещиново. Чернецов же не по реке уводи, а оврагами да балками лесными. А коли удумаешь клятву порушить, отхожу так, что мать родная не узнаёт!

— Да я чего, я и не думал, — стушевался парень. — Понял усё, я мигом.

И тут же припустил к лошадям. Отправив ходоков к волоку и шахте, Третьяк, вскочив в седло, отправился на плотину, где работала большая часть холопов. Князь к делу подошёл добротно. Каждому чернецу выписал грамоту разом на двух языках и всюду имя указал иное, даже по отцу. Кто откуда родом заставил учить, да не только себя, но и соседей. Запугал тако что-то и сами черноногие в ту сказку поверили, а мы значится проверяли их, да выспрашивали, по-хитрому. Где мол в Новгороде, али Муроме торг стоит, как тама князя именуют и прочее. Перекрестный допрос, сие князь называл. Коли стушевался или проговорился батрак, без ужина оставался, а нам за то резан отсыпали. Свели и клеймо холопское, да так хитро, что вроде то удар сабельный али ожог. И всё же князь приказал хоронится. Оно и понятно, коли холопы в умелые руки попадутся разом усё посыплется.

Невзор скакал верхами по изученным на зубок тропкам да перелескам. Коня едва не загнал, а всё же не успел. Дюжина поприщ, не шутки. Быстрей никак не вышло. Сердце его сжималось потому как видел, что всадники в остроконечных шапках, отороченных мехом, отовсюду сгоняли батраков к большой яме под пруд. Вокруг неё площадь, что крыта еловой доской, как у нас в Новгороде, а по краям, аккурат на склонах, лавки чудные. Князь сие место именовал по византийски, амфитеатр. Тьфу ты, и не выговоришь. И был ентот театр так велик, что тама все батраки разом умещались. И ныне там стояли не старшины огородные, а степенные бородатые гости с намотанными на голову белыми тряпицами, в руках они держали листы пергаментные. По их указке вои выталкивали батраков по одному. Гости их осматривали, да после расспрашивали. Обстоятельно, кого-то и палками потчевали. Заметил Невзор и воев князя Новосильского, мытаря с торга а тако же Богдана что стоял ни жив, ни мёртв. На набег не похоже, а вот на сыск… Сердце Невзора ушло в пятки.

— Невзор, Невзор! — его окликнул Вячко, один из мальцов, что служил князю и знал о тайном месте, где они остановились.

И как подобрался то! Настоящий тать, хоть и ростом с вершок.

— Ратаев ужо свезли к седьмому пути, тама за тупиком овражек есм, где они надёжно укрыты, — зашептал он споро, при этом не выходя из-за кустов. — Обождите тама покуда. Аки стемнеет можешь батраков к себе уводить. Татар полным-полно в окрестностях, беглых холопов ищут. С Воргольского торга гостей для смотру привезли. Смекаешь?

— Ох ты же… — выругался Невзор и хлестнув мерина и припустил назад.

Еголдаев городок.

После устроенного палачу шоу, его отношение поменялось. Раз в два дня, насколько могу судить по биологическим часам, поднимали к палачу. Мирон особо не лютовал и боль была скажем так, терпимая. Пытать жестко он видимо опасался, и лишь когда к нему поднимался худой как хлыст тюрок, он брался за меня в полную силу, но всё же не калечил. Расщедрился и подарил страшно вонючею мазь, да и хлебушек иной раз подкидывал. Ведь ту бурду, что кидали в яму, я есть не мог совершенно.

Другим страдальцам, судя по наполненным болью крикам, приходилось куда хуже, а в какой-то из дней про меня и вовсе забыли. Лишь иногда скидывали в яму подгнившее зерно да обглоданные собаками кости.

Когда немного отлежался, попытался выбраться и смог, цепляясь за стенки, подняться к краю ямы. Жаль, жерди оказались слишком крепкие, и всё на что мне хватило сил — выломать прут и немного подкопать край. Неудачное падение и открывшиеся раны не оставили шансов на вторую попытку. Зато с помощью обломка избавился от гнусного запаха, прикопав нечистоты и основательно почистив плесневые стенки ямы.

Чтобы отвлечься от чувства голода, принялся за упражнения для ума, в качестве которого выступил проект цепного экскаватора продольного копания. Выводил щепкой наброски кинематических узлов, царапал заумные формулы, номограммы и считал, считал и ещё раз считал пиковые усилия на узлах. По большей части в уме, потому как слабый отсвет, появившийся в результате неудачной попытки выбраться, освещал стену ямы лишь пару часов. По отсвету смог отсчитывать пришедшие дни, ставя каждый раз черту. Так вот, аккурат на девятый и вытащили меня из ямы. Только поволокли не к Мирону, а на свет божий.

Дневное солнце слепило, и я невольно зажмурился. Когда же начали усердно обливать водой и тереть душистой травой, стало очевидно поведут к темнику или шишке не меньшего калибра.

Стратегию разговора прокручивал в голове не раз и не два. Из обрывков информации, что вытянул из палача, уяснил, держат меня в личной тюрьме хана, а сам Яголдаев городок — центр соседнего тумена и стоит на реке Оскол, не так уж и далеко меня увезли.

Очевидно и то, что Блуд на меня не показал. Не знаю уж, что им наплел Гвидон, но ясно, что я оказался не в том месте и не в то время. Потому как знай они что-то конкретное, мне бы не поздоровилось.

Имя Берди мне ни о чём не говорило. Как-то Мирон обмолвился, что он из Чингизидов, а с Батбояром у них были натянутые отношения, близкие к враждебным. Вот кто знал, что этот толстяк племянник самого улус-бека? Балда! Не мог всё как следует разузнать и поторопился. Ругался я на самого себя не по одному разу.

В саду, распушив цветастый хвост у фонтана, дававшего спасительную прохладу, выхаживал павлин. Вычурный кипчакский орнамент проходил по самому низу белоснежной стены дворца. Пол крыт узорчатой плиткой, а мягкий ворс искусно вышитых ковров приятно щекотал стопы. Достаточно деталей чтобы составить представление о уровне богатстве хозяина.

Крепко связав руки, меня провели анфиладой комнат в тенистый внутренний дворик. Под его решетчатым сводом, увитым виноградной лозой, в небольшом бассейне, отделанным диким камнем, нежился молодой мужчина с изящными чертами лица и аккуратно выбритой бородкой рыжего цвета.

Бросив меня перед ковром, довольно далеко от бассейна, надсмотрщики, пятясь задом и без конца кланяясь вышли. А их место заняли богато одетые воины с саблями наголо.

Открыв глаза темник посмотрел на меня, как на пустое место, и бросив несколько слов, поднялся. К нему подскочили наложницы накинули шёлковый халат с вышитым золотом журавлями и пагодами. Пройдя к топчану мужчина сел, скрестив по-турецки ноги, и взял в руку фарфоровую пиалу, время от времени пригубливал её. Я хорошо рассмотрел утончённые, в кой то мере благородные, черты лица. Изумрудный цвет глаз контрастировал с густой рыжей шевелюрой и лишь лёгкий раскосый разрез выдавал его отношение к монголоидной расе.

Хан пил и внимательно и с интересом смотрел... каталог. Предметы, что лежали рядом с ним мне были хорошо знакомы: мензульный комплект, походный светильник, компас, папка с чертежами.

Допив чай, темник оторвался от просмотра и выкрикнул пару фраз. Меня рывком подняли, развязали руки. Размяв руки, выпрямился и присел, подобрав колени стараясь не смотреть на уставленный яствами столик.

— Всё упрямишься урус? — наконец заговорил хан. — Глупо! Мои люди были в твоём городке. Всё вызнали. Холопов беглых нашли, огнём жгли. Все рассказали, — на русском Берди разговорил сносно, немногим хуже Мирона. — Винись и проси пощади! — голос его буквально зарычал. — И тогда! Смерть твоя, будет лёгкой. А будешь упрямиться, — хан грозно свёл брови, почему-то это особенно хорошо получается у восточных людей, — повелю снять с тебя живого кожу и набить её соломой, а тело брошу шакалам на съедение. Мои палачи сделают так, чтобы ты долго остался живой. Ты уже с ними хорошо знаком? Не так ли.

Берди взяв плеть, указал ею на многочисленные ожоги и рубцы, оставленные палачом.

Я ухмыльнулся в ответ, краешком рта, что ещё остался подвижным после пыток, покачал головой:

— Палачи у тебя хороши, спору нет. Не зря свой хлеб едят, усе жилы живьём вытягивают. Седмицу ешо подожди и признаюсь.

Берди изобразил недоумение:

— Признаешься?

— Обязательно! На что укажешь, в том и признаюсь. И в том, что папу римского руками голыми удушил, и в том, что султана мамлюкского зубами загрыз.

Берди подался вперёд, положил руки на бедра и внимательно посмотрел прямо в глаза.

— Шуткуешь? А ведь ты не похож на гостя, урус. Отчего не валяешься в ногах? Отчего пощады не просишь! — с напором продолжил темник.

— Потому как не вижу в том смысла. Всё на свете имеет начало и конец, а коли судьба распорядится, чтобы с жизнью расстался, так тому и бывать.

— Много лишних слов. Отвечай, зачем хотел меня видеть?!

— Ворон ворону глаз не выклюет.

— Мзды хочешь предложить?

— Нет, — ответил я хану.

— Что? — бровь на его лице взмыла вверх. — А-а-а. Будешь оправдываться, кричать, что невинен, что напраслину возвели? Или признаться надумал? А, урус?

— Много лишних слов, хан.

Берди перекосило от злости, он вскочил и, подбежав ко мне, выхватил саблю, замахнулся, но… бить не стал. Аккуратно прижал острие к шее. На коже выступили алые капельки крови.

— Хитрый урус. Захотел лёгкой смерти. Да?

— Дураки токмо смерти хотят, а мне ешо пожить охота. Казнить же всегда успеешь, прежде выслушай. Кто на меня напраслину возвел, без интереса. Одно скажу, есть у меня товар подходящий. Жизнь на жизнь сменяю.

— И чью жизнь ты хочешь на свою поменять? — ехидно поинтересовался у меня хан.

— Догадайся с трёх раз.

— Пугать меня вздумал, урус. Ха! — он поднял кончиком меча мой подбородок. — В глаза смотри! Что видишь?!

— Дурака вижу, что слову не хочет внимать.

Глаза хана загорелись, ноздри разулись, а лезвие сабли протянулось глубже, оставив за собой кровавую полоску.

— Выслушай прежде. После, решать будешь, — я решил немного сдать назад.

— Говори, — прошипел хан словно ядовитая змея.

— Тайна сия велика безмерно. Лишние уши, — я кивнул на стражников, — и тебя, и меня в могилу сведут.

— Даже так?! Любопытно, урус. Но если лукавишь! — Берди сделал страшное лицо. — Казнь твоя будет ужасна.

Не дождавшись от меня ответа, хан выкрикнул стражникам несколько коротких, рваных приказов. Сам вышел следом, но вскоре вернулся в тончайшей серебристой кольчуге и усевшись на прежнее место, положил перед собою арабскую саблю из дамаска. Боится. Можно попробовать загрызть, но не факт, что получится, а если и получится, то пути назад уже не будет. Ноги ещё связали скоты…

Слуги поставили чайник, принесли широкий серебряный поднос с восточными сладостями и фруктами, ушли, а за ними следом нас покинули стражники.

— Угощайся, — Берди показал на столик.

Сдерживаясь, чтобы не наброситься, налил чай хану, а после себе, выразив уважение.

— Не буду ходить вокруг да около, — начал я, прежде, отщипнул халвы и отпив несколько глотков чая, — болезней дурных у тебя нет, как и сглаза.

— Урус, я начинаю терять терпение!

— У нас на Руси говорят, прямо ехать — живым не быть, направо ехать — женатым быть, налево ехать — богатым быть. Хочешь тайну поведаю, а ты меня за то отпустишь добром, хочешь мзды заплачу и за то ты меня опустишь, а хочешь, решим дело миром и оба уйдём богаты.

— Говоришь как китайский мудрец, урус. Ничего не понятно!

— Всё имеет свою цену, хан. Скажу тебе тайну, а ты не поверишь. Скажешь, лжа то. Где моя выгода?

— Какая выгода, урус? Опять голову дуришь! Ты в моей власти, и я буду решать, что с тобою делать. Тайну говори, мзду плати и делай, а делай так, чтобы мы богаты были, — Темник рассмеялся своей шутке.

— Можно и так, но тогда всего понемножку, — ответил я с серьёзным видом.

— Ай, урус. Ай, опять насмешил.

Ничего не ответив, отломил кусочек персикового щербета и медленно смакуя во рту нежный вкус, сделал крайне смятенный вид.

— Давай начистоту, я помогу тебе, ты мне.

— Боишься — не делай, делаешь — не бойся, — ответил хан старой монгольской мудростью.

— Сказывали люди, ты Чингизид?

— Верно. Мой род идёт от самого Орда-Ежена! — глаза у хана загорелись, он приосанился. — И тюмен сей, мой по праву крови, а потому, — хан замолчал, поняв, что сболтнул лишнее.

— Вот и я об том речь веду, — воспользовавшись моментом взял нить разговора в свои руки. — Узбек хан всюду своих слуг эмирами ставит. Сколь под Джучидами улусов да тюменов ныне осталось? А сколь царевичей он живота лишил? И сколь ещё лишит? — я смотрел прямо в глаза Берди.

— Не заговаривайся, урус! Хан Узбек велик. Пусть живет долгие лета! Да хранит его аллах и тэнгрии. За эти слова тебя будут варить живьём в котле с маслом, и азм буду подбрасывать кизяки в огонь.

— А-а-а, — отмахнулся я рукой, — ты не на диване, хан. Нету тута никого. Тем боле после твоего палача, я котёл с маслом за родниковую воду почитать буду. А слова говорю тебе верные. Хан Узбек порушил яссу великого Темучжина и посему не гурии в раю Эллаха будут его встречать. Нет. Душу отступника под Черный хребет утащит сам Йолдыг-Аза и веки вечные мучить станет!

Вот тут-то Берди пробрало, потому как никакой гость особенностей монгольской религии знать не может, тем более табуированных персоналий загробного мира. Золотая орда приняла ислам меньше пятнадцати лет назад, да и то номинально. Ведь религия со стороны верное средство укрепить власть казнив неугодных Джучидов. На Руси три века назад тоже самое провернул, великий князь Владимир.

Узбек медленно, но верно ковал из рыхлого феодального образования жесткое централизованное государства, где никто и никогда более не будет выбирать ханов на курултае общим голосованием. Рисковал я, нажимая на больную тему? Несомненно, но в разговоре с властными людьми главное ошеломить, держать нить разговора в своих руках. Подпустив загадочности в голос, продолжил:

— Дар у меня вещий, от бабки достался. Ведаю, что век Узбека царя недолог. Через одну весну покинет он этот мир, в день, когда зацветет вишня. И скажи великий хан, кто сядет на белый ковёр после него?

Берди очнулся после оцепенения и немного помедлив, ответил с выдохом:

— Тинибек.

— И это твоя первая ошибка, великий хан. Потому как следующим летом улус Чагатая постигнут страшные беды, на земли его придёт чёрная смерть и распадутся они, аки зипун у нищего на паперти на лоскуты малые, и что будет делать эмир эмиров? Разве упустит Узбек возможность оторвать кусок от владений старого недруга. И в поход он отошлёт?

— Своего старшего сына, — добавил за меня хан. — Ай, урус, это похоже на сказку для маленьких детей!

— Если то сказка, может неча сказывать её?

— Нет, урус, продолжай! — требовательно заявил хан. — Дослушать хочу.

— А слушать тама нечего, одно ведаю не сидеть Тинибеку на белом ковре. Зимой ко мне прибился тать из Нова-града, у нас они зовутся ушкуйниками. Был он бос да худой, аки жердь. Спас я его от смерти голодной. Кров дал, да работу справную. А за то, поведал он вот что. Бежал он из полона князя Елецкого, а до того был в Сарай ал-Джедиде и тама долгие лета в рабстве пребывал прежде, чем его на копи соляные определили. Как-то раз он ямы копал да навоз возил в персиковый сад. В тот, что при ханском дворце. Человек он к языкам способный и выучил не токмо тюркский, но и ваш язык, но о том помалкивал, — прихватив валяный урюк, я пережёвывал тот, сделав нерешительный вид, и, прервав рассказ, переспросил, — хан, ты хорошо подумал. Уверен, что хочешь узнать тайну? Учти, дороги назад не будет.

— Говори! Берди не боится глупых сказок шаманов.

— А то не сказки. На жаре его сморило, прикорнул он в густых кустах, а надсмотрщики позабыли про него. Очнулся же оттого, что разговорил услышал. А когда понял об чём речь, сидел ни жив ни мертв, даже дышать боялся.

Темник немного напрягся, вцепившись рукой в подол халата. А я продолжил:

— И вели тама речь об том, сколь эмиров готовы Тинибека живота лишить. Ясур-хан, Есун-Тува, Кутан-хан, Хаши-хан, Асутай-хан… Муж сие говорил, одетый в шелка да златые одежды. А вот слушала его, женщина. Та молчала, лишь головой кивала. Ни слова в ответ, вроде бы она ту не причём.

— Дальше, урус! — вскричал хан.

— Кто сей муж, он не ведает, а женщина была в возрасте и на правую ногу прихрамывала, на главе же у неё обруч одет, а в нём сапфир с голубиное яйцо. Когда же она из сада того вышла, нукеров вокруг появилось, аки пчел вокруг горшка меда.

— Змея! — зло выплюнул хан и надолго замолчал, задумавшись. — Посидишь у меня два лета. Прав будешь, отпущу. Обманешь, казню немедля. Проверю урус, настоящий ли ты шаман.

— Имеющий уши да услышит, имеющий глаза, да увидит. Хан ты так меня и не понял. Вот скажи, что тебе до Батбояра? Он ведь тебе козни строил да наушничал, добра меж вами не было. Ежели я его живота лишил, ты мне спасибо сказать должен.

Хан торжествующе улыбнулся:

— Я знал, урус, что это твоих рук дело. Знал! Какой же тать такое удумать мог?! Под воду и людей, и коней и добро прятать. Шайтан! Хорошо спрятал, долго искал. Гостей Воргольских опросили мои нукеры, а после наведались и в твой острожек. И знаешь, КОНЯЗ, где ты промашку ты дал. Смотри! — Берди торжествующе улыбнулся и кинул на стол пучок листов лавра. — Нашли захоронку то! Холопов беглых огнём жгли, и они на тебя показали, да сказывали кто ты таков на деле… Мистислав Сергеевич! — заявил Берди язвительно, при том цепко следя за выражением моего лица.

А мне стоило больших усилий его сохранить. Не от испуга, от радости. Ни хрена то он не знает! Потому как лаврушку и перец я лично спрятал. И ни одна живая душа не знает, где я пряности храню, а значит фарс можно продолжить. Берди тем временем упивался обличительной речью:

— Батбояр, сам не ведая того, полонённых воев купил на торге. Себе на погибель. За то, ты его на копьё взял, ибо Гвидон договор ваш порушил. Не всех воёв твоему гостю продал. Как там его?

— Блуд, — подсказал я хану.

— Верно, урус, Блуд! Видишь, как просто. Хан Берди — умный хан!

— Очень умный, — подтвердил я. — Жаль, в это раз пальцем в небо попал. Бывает. Глянь-ка, — я наклонил голову и показал отросшие, русые, корни волос. — Ведаешь, отчего волосы в воронов цвет крашу, да на глазе тряпицу ношу? Не сказывали про то чернецы? Ну так послушай. Прав ты, я действительно сын старого князя Новосильского, Сергея Александровича. Вот только не князь я, а байстрюк. Князь Мстислав, что зимой под Белевым cгинул, брат мне по отцу, и при том я его в глаза не видывал. Мать, перед тем как богу душу отдать, исповедалась. Рассказала всё как на духу.

Знаешь ли, хан, что отец мой, князь Сергей Александрович, охоч был до девиц красных. Ни одной поневы мимо себя не пропускал. Матушка же была краше прочих, оттого князь частенько к ней заходил. Жена же у него ревнивая была, жуть. Как проведала, извести нас пыталась. Потому и отправил нас князь от греха подальше, с глаз долой из сердца вон. На край света, в Обонежскую пятину земли Новгородской, в погост дальний на самом студёном море. Тама и вырос, а когда мать схоронил, подался в Новгород Великий. Послонялся без дела да нанялся матросом на корабль ганзейский. Многие лета по белу свету плавал да уму разуму учился. На Русь же вернулся, через Царьград и море Хвалынское. Перед смертью матушка наказала мне край проведать, привести на могилку землицы родной. Сам то я мал был, когда из Новосиля увезли, не помню ничего по малолетству.

А когда приехал в княжество и дела торговые вести начал, выяснил, что братец мой не в чести у дяди. А я на отца нашего, ликом страсть как похож. Видать кровь сильна Рюрика! Не перебьёшь ничем. Сам посуди. Где князь Мстислав никто не знает. Может жив, а может и нет. Врагов у него уйма, а холопы да чернецы меня за него то и дело принимают. Ведь к старому князю до сих пор многие приязнь питают, люб он был чернецам, куда более нынешнего. А сие опасно, оттого и батогами хлопов гонял и бивал, чтобы не болтали попусту. Ох… на беду, я в родные края вернулся и чего делать и не знаю.

— Хан, а чегой-то ты лаврушку кинул? — спросил как можно более беспечным голосом. — В чём дело то, растолкуй. Я ведь завсегда её на торге покупаю. В гишпанских землях пристрастился, множество хороших блюд ведаю с сим листом, а холопы от таковых куда добрей работают.

Хан нервозно дёрнул рукой, показав мне чтобы замолчал:

— Хорошо говоришь, урус. Красивая сказка. Спрашиваешь, что делать? Тебе ничего не надо, я буду делать. Хороших палачей пошлю проверить твои красивые слова. Откуда ты взялся, кто помогал, где столько серебра взял. В городок твой не десяток, две сотни нукеров отправлю! Пусть смотрят, пусть холопов и слуг КРЕПКО спросят. Добрый план а, урус?

— План добрый, спору нет. Только он ни мне, ни тебе не нужен.

— Тебе понятно, но отчего мне? — Берди был озадачен ответом.

— Потому, что ежели мой городок разоришь, а меня казнишь, сам себя накажешь.

— Дальше, урус.

— Прежде сказывай, что Батбояр вёз, ежели ты степь Елецкую на дыбы поставил. В жизнь не поверю, что из-за десятка воев, что Гвидоном мне обещаны. Ну сам то посуди! Пусть взял я баскака на копьё… И каким дураком надобно быть, чтобы в те же места возвращаться. Ноги моей не то, что в степи, в Новосильском княжестве не было бы.

Берди внимательно выслушал меня, самую малость изменился в лице и, поглаживая рукой бороду, задумался, прикрыв глаза.

— Темник вез товар Могул-Буга. Очень дорогой товар. Понимаешь, урус. Очень!

— Понимаю. Коли так дело обстоит, как не крути, надобно татей найти. Любых….

— Нет, урус, надо татей найти и вернуть товар. Понимаешь, кто такой Могул-Буга?

— Улус-бек крымский.

— Нет, урус, вижу не понимаешь. Он не просто улус-бек, он родной брат любимой жены Узбека, Тайдуллы, а если сюда приедут её нукеры, то ты! Да-да, ты! За всё ответишь, потому как тати такого с темником не могли сотворить, а вот ты запросто.

— А следом и с тебя спросят, — я здорово блефовал, но, когда описывал женщину, похожую на Тайдуллу, не думал, что одно к одному выйдет. Узбек на самом деле щемил Джучидов со страшной силой, раздавая должности родственникам и родовой знати низкого происхождения. Интриги такие, что игра престолов нервно курит в сторонке. Прямо в точку попал, вона как хан в лице переменился.

— Ольгов не мой тюмен, урус. Не забывайся.

— А зачем ты в него полез?

— Не твоего ума дело, урус! — вскричал взбешенный Берди.

— Не моего, спору нет. Однако всё же полез. Может и по службе, не знаю я ваших порядков, а может и по корысти. Захотел товар сей себе присвоить.

— Не забывайся, урус! — Берди покраснел и опять схватился за саблю.

— Ай! Мне, хан, до того нет дела, лично я в чести твоей сомнений не имею. О другом речь веду. Ежели я задаю сей вопрос, значит и другие спросят. А не спросят, так подскажут. Разве нет у тебя врагов? Разве никто не хочет место твоё занять? Дело твоё благородное так могут повернуть, что бежать придётся, а то и хребет переломят. Потому и предлагаю тебе в третий раз. Жизнь за жизнь меняю. Тебе что надобно, чтобы на белом коне остаться и тюмен за собой удержать? Татей казнить, раз, — я начал загибать пальцы. — Товар вернуть, два. Подарки богатые отправить Могул-Буге и Тайдулле, три. Татей ты и сам найдёшь, — я усмехнулся самым краешком рта, — а с остальным подмогну. Что тама за товар был, сказывай?

Хан встал, отошел к краю комнаты и вернулся с листом пергамента, протянул мне.

Интересный документ, навроде розыскного листа. Писан на тюркском и кириллице. Я пробежал по списку товаров глазами и несколько раз хмыкнул. В листе пряностей было указано побольше, чем их было, и вернул свиток.

— Самое дорогое пряности и китайский чугун? Хорошо знаешь цены? Сколько урона в серебре, небось ужо считал?

— Две сотни на сорок тысяч данг, — угрюмо пробурчал хан в ответ.

— Ого! — я присвистнул. Учитывая, что вес данга Узбека в разных монетных дворах сильно колебался, а в среднем составлял одну целую четыре десятых грамма, выходит триста тридцать шесть кило серебра. На наши деньги, тысяча шестьсот рублей с хвостиком. Вот блин. Золотыми мне эти специи встанут.

— Пусть будет двести пятьдесят, — ответил я небрежно словно речь шла о мелочной покупке, и отправил в рот ещё один урюк. — Многие важные люди пострадали, надобно их порадовать.

Берди вскочив на ноги, вскрикнул:

— Урус, откуда у тебя такие деньги?!

— Разве я говорил, что отдам деньги? Прежде дай слово молвить, а после решай, согласишься али нет.

Берди кивнул, дав понять, что выслушает меня.

— Есм у меня товаров дивных великое множество, а в числе прочих, уклад и добрый чугун. Ладим мы из него ступицы, казаны и прочий товар,а выходит лучшк чем китайский. Разумею, сам можешь сие проверить. Твои нукеры чай не оставили в стороне мои повозки.

— Смотрел твою арбу, урус. Хорошо катит, много везёт. Не врёшь, — коротко прокомментировал Берди.

— Верно то, Прохор завсегда своё слово держит. Вижу зрел мой каталог?

— Каталог?

— Список сие, по-гречески.

— А-а-а. Интересный у тебя список, урус. Много чудных вещей увидел. Мой отец говорил мудрый слова. Брюхо можно насытить, любознательность — никогда.

— Твой отец так же мудр, как и ты. Одно скажу это, — я постучал по кожаной обложке каталога, — старые списки и половины в них нет, что ныне ладим. Льём котлы большие и малые, ладим лампы, что светят ярчке ста свечей и ладим великое множество доброго товара, что можно вдвое, а то и втрое дороже продать в Сарае. Отдам тебе его заместо серебра, а эмиры за то тебя отблагодарят. А чтобы ты крепко в тумене стоял… Тебе и нукерам дам брони добры и стрелы калёны.

— Видел твою доску, урус. Хороша. Из персидского уклада варена?

— Нет, хан, доску сию сами варим и оттого, она в цену велику. Однако дам десяток, а к ним в две тысячи стрел каленых.

— Десяток?! — лицо хана просветлело.

Берди не понаслышке знал цену доспехов и размер взятки его приятно удивил.

— Тебе же и Могул-Буге доски златом и серебром украшу, да так лепо, что у самого Узбек-хана таковых нет. Царевне же положу зеркала волшебные, лампы и дивные кувшины. Похожие, в книжице есм. Сканью зовутся, но сделаем куда краше. И коли на такое согласен, слушай и мой интерес. Траты на товар будут велики безмерно, оттого войду в крайность велику. Буду в долгах аки в шелках. Понимаешь ли сие?

— Ей, урус, за дурака не держи хана. Серебра не дам.

— Коли не поможешь, не выйдет у нас ничего. А злато-серебро мне без надобности, иной товар у попрошу.

— Чего же хочешь, урус?

— Власть.

— Власть? — не на шутку напрягся Берди.

— Надобен один ярлык золотой, да пять серебряных.

— Ах это, — хан повеселел. — Ярлык можно.

— Вот что выспросить хочу, тама, — махнул рукой на север, — где твои нукеры меня в полон взяли, чья земля?

— Степь велика, урус, — ответил нехотя Берди. — Новосильский коняз считает её своей, елецкий с ним спорит, а темник Батбояр, — он усмехнулся, — думал то его кочевья.

— Мне то всё одно, чья та земля, однако...

Разговор вошёл в стадию торга, и я при этом активно освобождал поднос со сластями. Понятно, при любом раскладе меня обдерут как липку, однако банальный грабёж хану не даст нужной суммы, ибо столько денег у меня нет, физически нет. А дорогой товар поди найди, если только Богдана пытать, но не думаю, что до этого дошло. Берди и князь новосильский одного уровня чиновники и вот так запросто залезать в огород к соседу ему никто не даст. При правильном подходе смогу массу плюшек получить, как минимум окупающих расходы, а как максимум, обеспечу себе решение массы административных вопросов.

— От наших князей обельные грамоты на право брать оттуда землю белую есм, а ты сделай от эмира, да ещё одну, на зелёну землю в твоём тюмене.

— Зелену землю? Не слышал про такую. Зачем она тебе, урус?

— Я же не спрашиваю, хан, кому, и сколько ты будешь отдавать серебра с моих товаров. Хотя тайны в земле сей нет. Коли хочешь, поехали покажу, недалече она лежит. Тако же грамоту выведи, что мол сыск провел добро, а гость Прохор с погоста на море и люди его, не виновны. Эмирам Яголдаю и Сархан от меня отправишь подарки. Дерюге Новосильскому тако же подарки отвези, потому как строю я острожек малый со стенами из бревна доброго, а на то оказывается надобно его разрешение.

— И насколько велик твой тын, что тебе от дерюги разрешение надобно? — заинтересованно спросил хан.

— Три тысячи локтей в длину, да шестнадцать, в высоту.

— Урус, а ты точно не коняз? Знаешь, сколько мзды попросит за «МАЛЫЙ острожек» этот шельмец, Октай?

— Откуда? Но зато разумею, что тебе это выйдет куда меньше, чем мне.

— Не всё так просто, урус. Баскаку ещё подарки нужны, то его степь.

— Сделаем, коли нужны. Всё это связи хан и не только мне они треба. Ты делаешь услугу за мой счёт, а получаешь связи себе. Тем более всё одно в Сарай поедешь.

— Что-то ещё, урус? — раздражённо спросил Берди. Ему явно не нравился стиль разговора как с равным.

— Письмо князю Дмитрию составить, что гость Прохор под твоим покровительством состоит. Лён, коноплю крицы, да руду, что есть у тебя отдавай и вези до причала, что поставил я на реке Тим, оттудова заберу. Волок малый сам сделаю, дай тако же на него своё добро. Платить буду цену справную, но не более того, чем люд чёрный выручит на торге в твоём городке. Понимаешь?

Берди кивнул.

— Надобны шерсть, верблюды, волы, бараны и лошади из твоих кочевий во множестве великом, а тако же холопы. Отдавай сии товары, как своему самому близкому родичу и будем оба богаты, ибо за таковые подарки быть тебе в великой чести у улус-бека и его сестры Тайдулы.

Берди задумался, подвис словно старый компьютер, но через некоторое время глаза его загорелись.

— Чем платить будешь?

— Серебра у меня нет. Но, — открыл каталог и ткнул пальцем в первый пункт прайса с крупнооптовой ценой, и развернул страницу к хану, — тебе отдам на четверть дешевле.

— По рукам, урус! — вскричал темник. Видимо жук давно ознакомился с ценами. — У меня много верблюдов и железа. Ты получишь, что попросишь и клянусь, отдам недорого, как родному брату!

— Добро, хан. Только прежде, вели казначею договор составить. Сам же клятву дай именем Тенгри, что отдашь ВСЕХ моих людей, а тако же резаны, инструмент да прочие вещи, взятые на реке Должанке и моих городках. Сие ломаные резаны для тебя, а мне нужны крайне, ибо без них не осилю обещанное.

Хан, немедля ни секунды выкрикнул несколько гортанных слов. Прибежали слуги, поставили на стол кумыс и ломти запечённого барашка, от чего я чуть слюной не захлебнулся. Сам же Берди достал кривой нож и подойдя ко мне, разрезал верёвки.

— Теперь ты мой гость, Прохор! — он хлопнул меня по плечу и, наклонившись к уху, спросил, — Сколько времени надо, чтобы сделать МОЙ товар?

— Если пригонишь в помощь своих холопов, да криц в достатке будет, три седмицы, — ответил не задумываясь. На самом деле могу быстрей, чугуна ещё в достатке, но сие хану знать не следует.

Хан, усевшись обратно на место, поднял пиалу с кумысом и отсалютовав, отпил.

— Вчерашнее яйцо сегодня птенец. Сделаешь, что обещал, в долгу не останусь. Будут тебе холопы, бараны и кони добрые. Помогу договориться с дерюгой вашим. Только быстро делай товар, урус. Очень быстро.

Хан потянулся за засахаренным в мёде инжире.

— Нукеры видели множество дымов в твоём городке на Неручи. Небылицы сказывали, будто бы мерины сами себя там на телегах возят. Говорили и то, что плавают там лодки с колесами. Правда ли сие?

— Всё правда, хан.

— Брат мой служил, в Сун. Говорил, видел там лодки с колёсами, но те вращали рабы, а не лошади как у тебя.

Хан надолго замолчал.

— Ты мне нравившись, урус. Много чего хочу знать, но прежде дело. Пошлю с тобой нукеров, чтобы смотрели. Дорогому товару нужна хорошая охрана, а то вдруг, опять пропадёт. Да, урус? — и не дождавшись ответа, порядком захмелевший хан продолжил, — не стесняйся. Кушай баран, урус. Мало-мало. Темник показал размер указательным и большим пальцами. — Не хочу, чтобы гость дорогой умер, маясь животом.

— Как скажешь хан, — ответил я, отламывая баранью лопатку. — Только не забудь пригнать быков и баранов, чтобы было чем кормить, твоих храбрых нукеров.

— Ай, урус! — Берди, разительно засмеявшись, поднял указательный палец и быстро-быстро затряс им. — Никакой ты не коняз, ты настоящий ортак[ii].

[i] Старорусское название лаврового листа.

[ii] Ортак— Категория привилегированных купцов в Золотой орде, работающих по поручению ханов и отличающиеся особой циничностью, например ортаки собирали дань на Руси до появления баскаков и была она намного тяжелей.