Удельный князь

Глава 2

Новосиль бурлил третий день кряду. На месте заброшенного пустыря заросшего крапивой в два человеческих роста, того что меж скотными рядами и складскими амбарами, за седмицу подняли малые палаты. Оттудова на торг проторили дорожку из белой, аки снег гальки. Со стороны пристани уложили бревенчатую гать, а по той катали малые тележки едва доходившими бабам до колен. Чудные на вид они были очень крепки и выдерживали столетние дубы не уступавшие в охвате опорам привратной городовой башни.

Не по обычаю плотницкому те палаты ладили. Взбаламутили сим гонористых огородников что аки вороньё слетелись на стройку с язвительными советами. Но их вои Богдана под зад ногой выперли, народу на потеху. Порадовали люд. Проучили задир что держали себя много выше прочих.

На столбы значится, брёвна навроде решётки для насеста укладывали, опосля полы да крыши стелили. Да не на крюки и курицы аки у всех, а били шипы да скобы железные! Столбы же белой известью укрыли да украсили узорами чудными, червлёного цвета! На крышу, поверх досок плинфу положили, что вовсе невиданно.

Заправлял тама Богдан, что житом да укладом торговал. Пускали в палаты не всех скопом, а по очереди. Многие шли не только на товары чудные глазеть, а наняться к Богдану на стройку что он устроил недалече, на Легощи — реке. За палатами же токали топоры, там ещё строили навесы и длинные амбары из чудного бревна.

В соседние врата непрерывно тянулись мелкие торговцы с крицами, репой, лесной грушей и прочим добром что в изрядном количестве скупал Богдан. Однако получив резан и каких-то, странного вида, пластин торговый люд не тянулся назад, а занимал место в очереди в торговую палату.

— Видали?! Махнул плюгавый мужичок с куцей бородкой в сторону реки. — Сызнова насад что ведовством черным по реке тянут, явился. Народ, колыхнулся и переместился к краю обрыва с охами и ахами наблюдая как небольшой, причудливого вида кораблик тянет против течения несколько внушительных плотов с деревом.

— Глядика-ка, а весел то и впрямь нет!

Мужики что сидели на плотах помахали рукой и что-то прокричали. Им ли или нет, непонятно. Но люд отпрянул от края як от чумного и схватился. Кто за амулеты, а кто за крестики.

— Чего ты мелишь Архип. В дело вступил дородный вой, что стоял на входе. — Какое тако ведовство!Вчерашним днём самолично на сим насаде бывал. Глаза то разуй! Али не видишь что тама мерин колесо водяное крутит.

Народ снова к краю перебрался.

— Ишь ты. И впрямь лошадь стоит.

— Вона и колеса водяное. Не удержавшись, прокричал молодой парень.

Люд загомонил, а те кто помоложе не удержавшись побежали вниз. Прочие вернулись обратно к вратам. Разбегаться не стали, Богдан пообещал каждому, даже кто самую малость купит, подарок. Кому свистульку, кому иголку, а кому и калач малый, завёрнутый в кусочек бумаги доставался. Кто же от такого откажется?

— Шурин мой на Легощи камень бьёт. Вновь завёл разговор заросший по самые брови дородный мужик.

— Бает в острожке сим чудес не счесть. Журавли выше врат городских громадные камни да дубы ворочают. Телег же таких. — Мужик показал на небольшую платформу что грузили мешками с зерном. — великое множество и таскают те лошади, да токмо не сами. На телеге они стоят и цепи тянут, навроде той что на водоходе.

Он показал рукой на реку.

— Брешешь!

— Правда сие, вот тебе истинный крест. Говоривший истово покрестился.

— Звенислава, супружница моя с отроками в тех местах малину да орех собирает. В разговор вступил широкоплечий мужик невысокого роста похожий на гнома.

— Поведала будто вечерами в остроге огни горят червленые да зеленые, як на кладбище! Аки светляки в воздухе висят.

Гомон стих, люди прислушивались к разговору.

— Вчера же мерина видала. Чёрного, аки смоль. Тот над полем летел. Низенько! А с под копыт, свет бил. Страху набралась… Едва жива возвернулася.

— Так на кой сюды пришёл то, коли в коленях слаб.

— Бабы они, и не такое расскажут. У страха глаза велики.

— Глаз то разуй. Вона гляди. Мужику показали на лампы, висящие на столбах. — Бочонки сие медны, да с оконцами слюдяными, а не волховские огни. Пояснили мужику технически более продвинутые горожане.

Мнения о том, что происходит в острожке Ипата сложились диаметрально противоположные и люд ожесточенно спорил. До хрипоты.

— Бают острожек сей не Ипата вовсе, а гостя из Новгорода. Прохора. Бают и то, что ликом гость сей сильно похож на прежнего князя, только волосы аки вороново крыло.

У женщины преклонного возраста со следами былой красоты что стояла рядом говорившим глаза азартно блеснули. Не удержавшись, та язвительно ответила.

— Красна весна цветами, а осень — снопами. Сергей Александрович покойный ни одной поневы мимо не пропускал. Бистрюков наплодил видимо-невидимо.

— Дык и дед такой же был. Одного поля ягода. Царствие им небесное! Картинно перекрестился седой, как лунь дед. Разговор после этих слов перешёл в другую плоскость.

Попав в палаты люди видели выложенный на белых столах и хитро сбитых коробьях из гладкой доски товар заповедный: лампы медные что светили много ярче церковных свечей, нити из злата и серебра, окна слюдяные изукрашенные лепо. Ещё боле имелось такого, о чём люд черный и не слыхивал вовсе.

Выставил Богдан и привычные товары: топоры чернёные, иголки и шила, ножи да прочий скраб из добротного уклада. Рядом с каждым дощечка, а на ней прикреплена вощёная бумажка где цена буквицей и латинской цифирью намалёвана. Разный у Богдана товар. Те же иголки много дешевле чем у златокузнецов, а топоры не в пример дороже но и куда лучше, прочих.Торговаться приказчики Богдана отказывались напрочь, а сам он выходил лишь к знатным боярам да гостям что пускали в палаты без всякой очереди. Покупателей усаживали отдыхать на широкие скамьи и чудного вида пни на тонких ножках, угощали люд квасом чёрным и морсом добрым, из клюквы да голубики.

Богдан не привык работать по новому. Его то и дело и тянуло подскочить к покупателю да начать азартно торговался. Отродясь такого не было, твёрдую то цену назначать. Если например гость иноземный, али сын боярский у которого в калите резан куры не клюют.. Таковым покупателям завсегда две, а то три цены назначали. Коли гость опытный с ним торговались крепко, свои цену знали, а с прочими как придётся. Прохор же по плечу ударил и глаголит.

— Мне твоё время дороже, чем резаны что сторгуешь. Сам посуди. Покуда с одним торгуешься пятеро мимо пройдут. А ежели не сладится, что тогда делать? Потому и дощечки навесили и листы с ценой раздаём тем, кто грамоте обучен. Кто же не обучен показываем лист где резаны, алтыны али гривны кружками нарисованы и прямо на листе их сосчитать можно, так-то. Помощников ко мне приставил, пять отроков. Бегают по торгу да выспрашивают что у кого есть да по какой цене, мне ж сие потом на листе в виде таблицы рисуют. Оттого ведаю в точности сколь на торге жита, уклада и прочего товара. Да по какой цене его отдают.

После того как отец с князем ряд составил наказали мне продавать склады, да хлебно место на торге. Зачем сие не пояснил. После, князь растолковал. Сказал, — мы с тобой торг Новосильский растрясём. Спрашиваю, как так торг растрясти? А он только улыбается.

Договорились с дерюгой на торге о том, что человека своего даст, а мытарям мзды положили за причал семь рублей. Князь разом пять десятков батраков отрядил на стройку оттого и вышло споро.

Украсили не хуже чем дом гостевой. Полы дощатые, пиленые. Лампы медны на скипидаре. Особливо стоит красна изба для знатных гостей. Князь назвал её чудным словом — переговорная. Вроде наше, а вроде и нет. Расчистили, да отсыпали дорогу на торг, тын крепкий поставили, да плетень. От помоста до пристани лежни уложили по которым на телегах тянули зерно, древо и прочий товар. Выходит много быстрей, чем тащить их по узким городским улочкам. Бояре да гости уже спрашивали меня за ту дорогу. Не дураки они, тако же хотят чтобы их товар тянули, да на склады ставили что мы тута устроили. Князь же сказал покуда не торопится, дабы чего не вышло.

Прохор.

Поселили меня в горнице с балконом выходящим прямо во двор. То и дело одолевали дурные мысли. Планируешь-планируешь, схемы и графики всякие чертишь, а потом бац и всё собаке под хвост. Закинув на завтрак овсяной каши решил развеяться, поглядеть чем живёт славный град Воргол. Кони обхожены, намыты и накормлены. Свисти только, мигом выведут.

Верховые поездки на лошадях не только статус, скорей необходимость. В самом Новосиле и то не имелось настилов, чего говорить про Воргол. Впрочем, картина везде похожая. По весне, узкие улички утопают в грязи, а летом задыхаются в пыли. Серой субстанцией наносимой ветром из степи, въедавшейся в мельчайшие складки здесь покрыто абсолютно всё. Словно из распылителя поработали. Кафтаны, лапти с армяками, лица и руки городских отчего прохожие чем то напоминали персонажей фильмов про зомби-апокалипсис, только белки глаз видны.

А вот наверх пыль долетала в куда меньших количествах. Ко всему фирменным ботинкам не грозили мины — лошадиные, коровьи прочие. Отсутствие канализации давало знать специфичными запахами. Да и сами горожане отнюдь не «Vetiver Frozen» благоухали. Зимой как-то на запахи внимания не обращал, тем более на базе в сфере гигиены и санитарии у нас полный порядок. Летом же, проняло … Хоть топор вешай. Непривычен я к таким "ароматам".

Воргол оставил гнетущие впечатление. Пыльный и унылый городок из перекосившихся, серых мазанок жавшихся к рву с нечистотами. Посад кольцом окружал частокол отделяя черный город от белого. В центр вели откидные ворота с деревянной решёткой усиленной стальной полосой. Сами же стены туиют ещё ниже, чем в Новосиле.

Белый город находился на небольшой возвышенности и окромя верхушек яблонь и деревянной церкви более ничего и не видно. Почти…

— Никита, а что вон тама за образина торчит? Я показал кнутом на нелепые строения с покатыми крышами и столбами аляписто украшенными красной и золотой краской что возвышались в самом высоко месте детинца.

— Известно место. Усмехнулся он. — Терем воеводы Гвидона.

— Вот оно как. Хм… Точь, в точь замок цыганского барона. Никита бросил на меня недоуменный взгляд, но промолчал. Привык что частенько чудные словечки выдаю.

Торг здешний и близко с Новосильским не стоял. Потому и задерживаться не стал, прямиком отправился на холопий. Город навскидку порядка десяти гектаров. На лошади обойти полчаса от силы, а если бы не сплошные лабиринты мазанок, и того меньше.

На Руси сейчас функционируют два крупных центра «легальной» работорговли. Близ Новгорода, есть некий Холопий Городок и Робье озеро. В эти городки ушкуйники свозят живую добычу. В основном взятые на копьё финно-угорские народы— черемисы, мещёра, весь, сумь, емь, корела, ижора и прочие. Горын, хоть и неохотно, но поведал о тёмной стороне «народной демократии». Как два года с колодкой на шее побегал, сразу мозги в правильную сторону повернулись.

Второй же центр, южный, Воргол.

Рабов на Руси в значимых масштабах принялись продавать ещё с IX века. Сразу после христианизации базилевсы дали «бизнесу» зелёный свет. Именно в это время и появилась широко известная оптовая база "двуногого скота" Riva degli Schiavoni ставшая одним из источников процветания Венеции. Второе дыхание торговля живым товаром обрела пятьдесят лет назад, султан Байбарс заключил с Михаилом VIII Палеологом договор о провозе рабов приобретенных в Золотой Орде через проливы.

Лоренци сказывал что в Венеции славянских рабов немного. Тюркских и кавказских невольников куда больше. Охотно верю. Апогей торговли наступит лет через двести, при «великом» Иване Грозном.

Холопский торг Воргола раскинулся на площадке размером с пару футбольных полей. Невольников, на первый взгляд, шесть-семь сотен, а может и вся тысяча буде. Трудно сказать. Представлены все страты. Молодые мужчины и женщины, малые дети и даже, глубокие старики. Покрытые вездесущей пылью босоногие невольники в обносках сидели на земле с отрешёнными лицами смирившись с нелёгкой судьбой. Женщины, большей частью связанные петлями на шее, содержались в загонах для скота. Мужчины покрепче сидели в деревянных колодках на шеях скреплённых так, чтобы пленник не мог дотянуться руками до рта чтобы поесть или испить воды.

Погромный ясырь, или пленных воинов держали в цепях, кое у кого сквозь челюсть или сухожилия продеты кожаные верёвки. Другие, неуклюже косолапили на краях стоп. Похоже, несчастные попытались сбежать. Слышал я про сей изуверский способ. Татары пятки разрезают и насыпают в рану рубленный конский волос, а после тщательно смотрят чтобы они хорошо вросли в кожу. После зарастания при попытке нормально наступить ступней боли, адские.

Купленных невольников предъявляли мытарю, а тот уже записывал в писчую книгу «в рожу и в приметы». Здесь же платили головщину, десятую часть от цены «товара».

За детей просили пятьдесят резан, за взрослых от рубля до двух. Воины и ремесленники строили существенно дороже, а про по юных девственниц и не говорю. Цена до ста рублей доходила. Увидев русское лицо пленники оживали, с надеждой смотрели на меня. Многие в ноги бросались, просили выкупить. Ехать в Каффу, Египет или далёкий Сарай не хотел никто.

Торговцы в восточных одеждах, с высокими тюрбанами на головах деловито осматривали товар. Ощупывали мышцы, смотрели зубы, дергали за волосы и отчаянно торговались с продавцами, с русскими…

Маленькая девочка лет пяти с копной волос пшеничного цвета с петлей на шее сидела на земле и держала за руки неподвижно лежавшую на земле девушку, скорее всего её маму. Заплаканные глаза василькового цвета смотрели на меня с немым укором. Будто говорили ну что же ты… Не смог…Не уберёг. На глаза навернулись слёзы, а к горлу подкатил комок. Где до в глубине душе зажегся холодный огонёк ненависти. К Орде, к Гвидону, ко всей этой братии что крышует торговлю живым товаром и вгоняет бедных людей в долги вынуждая родителей продавится в холопы самим и продавать малых детей.

— Ненавижу. Едва слышно процедил сквозь зубы. — Посадить бы всю эту братию что дифирамбы поёт про благотворное влияние Орды на развитие государственности в колодки, да в жару. Хотя бы на денёк.

— Глаголешь чего? Али послышалось. Спросил идущий вслед Никита. — Шумно тута.

— Держи. Бросил я бывшему десятнику кошель с серебром.

— Выкупи дитя вместе с матерью, ежели та жива. — Указал, повернув голову к девочке.

— Нездоровится мне чего-то. Поеду обратно, в терем.

Реалии рынка рабов подействовали как холодный душ. Прочь сомнения. Хрен этому баскаку, а не выкуп. Пока дожидался Блуда, хряпнул перцовки, успокоился и окончательно решил как буду действовать.

Спустя час вернулся Никита с девочкой , а за ними ручейком потянулись выкупленные из неволи. Блуд решил не играть с огнём, поработал на отличино. Худые как скелеты, измождённые, больше похожие на тени люди со следами от колодок и верёвок едва волочили ноги.

Раз, два, три… двенадцать. Всего двенадцать. Пройдя во двор они без сил опускались на землю. Ушкуйники притащили бочонок воды, каравай и котёл исходящий мясным паром.

Вскоро и Блуд заявился с гомонящей толпой отроков, а следом за ними привезли перекинутые через седла тела. Идти сами или сидеть в седле те не могли.

Плюс семь! Дети наполнили двор веселым гомоном и суетой. И мз настроение передалось всем. Бывшие невольники перевязывали раны и сбившиеся в кровь ноги, примеривали одёжи и обувь, жадно набрасывались на еду. Царила всеобщая радость от того что их выкупили свои и везут домой, на Русь.

Блуд, закончив давать распоряжения и сияя аки блин с маслом поспешил в мою горницу.

— Княже! Княже! Сработала твоя задумка, уступил Гвидон.

— Скольких выкупил то?

— Девятьнадцать душ. Один вой не дожил, преставился. Блуд демонстративно перекрестился и продолжил тараторить. — А за порушенный уговор, сторговал с Гвидона аж три десятка отроков и девок малость.

— Хвалю. Грамоты взял. Не запамятовал?

— Вона. Блуд развернул пергаментный свёрток с вислой свинцовой печатью на шёлковом шнурке.

— А вторая?

— Как можно. Тута она. Блуд достал свиток из кафтана, а я взяв из рук переложил в свою суму.

— Цельных два рубля взяли. У-у тати!

— Окупятся. Успокоил я гостя. — Всё истратил, али чего осталось?

— Семьдесят два рубля есм.

— Изрядно. Половцам чего должнв за меринов да баранов?

— А. Блуд махнул рукой наотмашь. — Заповедным товаром отдам, вчяко дешевле выйдет. Ох. — он ударил себя ладонью по лбу.

— Запамятовал совсем. Блуд подбежав к ларцу, принялся перебирать связку ключей пытаясь отыскать нужный.

— Обельные грамоты на мел, да землю белую по Должанке-реке.Усё как оговорено вымучил. — Торговец протянул пергаментные свитки с деревянными, вислыми печатями.

— За сию землицу в Ельце меньше, чем в Новосиле, запросили. Больно по душе пришлась тиунам бумага да сургуч рудный.

— Ещё бы не пришлась. На халяву то.

— Прости княже. Иной раз не разумею в силу умишка малого речи твои дивные.

— Не валяй дурака Блуд. Всё ты разумеешь.

— Азии и грамоту на лес выкупил. Авось, пригодится. Нам то всяко причалы да избы рубить. Продолжил он.

— Верно. Про лес то я и запамятовал. Значится так. На оставшиеся, выкупай деток малых и отроков, обоего пола. Разумею, много не запросят.

— Княже. Дык как же так! Прорву серебра на детей малых… Может лучше мужиков? А. Бают, на днях из под Карачева холопов крепких подвезут.

— Блуд…. Сызнова начинаешь!

— Молчу. Молчу.

— Так-то лучше. Покуда тута сиди и про меня ни слова! Воев же наших предупреди. Не было в Ворголе Прохора. Внял сие?

— Внял.

— Вот и отлично. Про баскака то выспросил?

— Обижаешь. С ним два десятка воев, а в добрых доспехах лишь пятеро. Остальные погонщики. Вахлаки, окромя палок и кнутов за душой не зги. Гонят же полон, по Ливенскому гостинцу.

— Добры вести. Ступай Блуд. Опосля позову, а сейчас кликни Вадима.

— Енто азм мигом. И Блуд сверкая пятками сбежал вниз.

Благодаря дядьке и Радиму я многое узнал о «своей» если так можно выразиться, дружине. При тушке князя, старшей дружины было с гулькин нос. Двенадцать воев, и то для изгоя это очень жирно по нынешним временам, у других то и того не имелось. Прочих же Мстислав Сергеевич нанял в малых городах по Оке-матушке. По большей части в Рязани. Не он сам, наймом Владислав Мечиславович и Радим занимался. Брали не гридней, а пасынков и детских, то бишь пацанов в возрасте до 15 или до 20 лет что составляли отдельный класс от старшей дружины. Вроде как при князе числятся, а вроде вольные. Им то, только на еду отсыпали резан, а вот на оружие, или лошадей фигу. Крутись как хочешь.

Ежели повезёт, наберёшься опыта воинского, доспех добрый и коня с боя возьмёшь, тогда на довольствие поставят. А до того иди в охрану караванов, или к князьям-изгоям как мой Мстислав Сергеевич, за три копейки или долю в добыче.

А с другой стороны князей понять можно. За что платить то? Драной топор да рогатина, доспех кожаный с кое где нашитыми пластинами из дрянного железа. Хорошо если из железа, видал и с деревянными. Про шлемы и не говорю. Добро, если подбитая войлоком шапка с худыми пластинами. Дорог ныне хороший доспех, ой как дорог.

Потому в «армии» бомжей что шла на Белёв с приличной броней была только старшая дружина. Остальные, пушечное мясо на сезон. Таких можно и не выкупать. Можно, но репутацию с рязанскими князьями я подмочу, а оно мне надо? Терять единственных союзников.Так или иначе из старшей дружины уцелело семеро, среди которых старший был, десятник, Вадим что остался под Белевым «отход» князя прикрывать.

Дверь приоткрывалась. В отсветах пламени от свечи я рассмотрел сухое волевое лицо. Посеребренные сединой виски, ключица выпирает аки сухая палка, многочисленные следы от плети по всему телу … и горящий синевой взгляд. Волевой дядька. Жаль , вот остались от него кожа да кости. Один в один узники Освенцима.

Мужчина сперва удивился, но после взяв себя в руки чинно поклонился.

— То-то я гадал что за Прохор! Здрав буде княже. Не думал что свидимся… А ты ушёл значится. Не зря выходит мы кровушку проливали.

— Не зря. Гвидон вас там совсем что ли не кормил? Вадим вымученно улыбнулся.

— Мыслю тако. Из опаски в чёрном теле держал. На лебеде, да воде колодезной. Дабы не сбежали.

Подойдя ближе, обнял Вадима. Похлопал по спине.

— Ответит за сие злодейство Гвидон, ответит. Слово в том даю. Полной чашей ему ваши мучения отольются.

— А дядька то как? Уцелел али нет.

— Жив. Отбил из полона по весне. Его, да побратима. Держали старика в порубе боярском, в Новосиле. Недужил тяжко и долго, а ныне пошёл на поправку. Даст бог свидитесь.

— Камень с плеч. Выдохнул с облегчением Вадим. — Вот уж порадовал так порадовал. Мы с Владом аки братья. Отроками у твого деда начинали когда он ещё в Глухове сидел. Воев не всех видал, знаешь куда …

— Знаю. Перебил его, тяжело вздохнул и отмахнул рукой. — Серебра более не осталось. Нечем баскаку за полон платить.

— Не кручинься. А серебром тута не поможешь. Наслышан я про того баскака. Тать он. Резаны возьмёт, а полон не отдаст. Надобно, по иному, решать.

— Ужо решил. Хочу его на копьё взять, да воев отбить.

— Иди ты! Вадим не на шутку испугался.

— Одумайся князь, то же баскак! Ежели прознают, беда будет. За него с тебя живьём шкуру снимут. Попомни моё слово. Ты молод ешо, а я помню что было когда в Твери убили Щелкана[i]. Озбек, за сие полгорода в полон угнал. Землю Тверскую разорили хуже чем при Бату-хане. А что Новосиль супротив Твери. Тьфу!

— Не узнает никто ежели языком не молоть. Одёрнул я его. — Лучше поведай на кого из гридней положиться след.

— А сам то что разумеешь.

Я обернулся, заголили затылок и показал воину уродливый шрам.

— Ушёл то я ушёл, да прежде побили меня крепко. Аки очнулся, так не помню ни зги. Ни отца родного, ни матери. Ни-кого-го. Про воев и глаголить нечего. Оттого и Прохором назвался. Про себя и то лишь весной вызнал.

— Вона как … Вадим закинул голову назад и почесал её. — И всё едино за мной пришёл. Добре. А память то что.

Не страшно.

И хуже видал. Подскажем како было, остальное кровь подскажет. С баскаком то точно решил. Не отступишься?

— Не-а.

— Тады азм с тобой. Он ударил сжатым кулаком правой руки себе в грудь и с прищуром посмотрел на меня. — У меня к басурманам личное дело, а то треба кровью смывать. Сказывай что удумал.

Рассказал, в общих чертах. Без подробностей. Проблема одна, в таком деле нужны проверенные люди, а кому, кроме Никиты, можно доверять? Из «бывшей» дружины подошли сам Вадим и Млад но они едва на ногах стоят. Пришлось звать ушкуйников, хотя и не хотел. А что делать, обстоятельства вынуждают.

Шестеро здоровых мужиков самого что ни на есть разбойного вида с завидной скоростью поглощали жаренного на вертеле порося, да бочонок браги уже показывал дно. Крепкие мужики. Пусть не богатыри, но хватка чувствуется. Мышцы какие никакие присутствуют, явно не лебедой кормили. Пока ребята уплетали угощение. Присматривался, оценивал их поведение.

-Благодарствуем Прохор за выкуп. Токмо ты не красна девица, понятие иметь должен что мы люди вольные, в холопы не годимся ибо работать в поле невместно.

— Да-да. Загудела ватажка. Третьяк, хитроватый мужик с прищуром Ильича и рваным ухом похоже являлся лидером «гоп-команды»

— Серебро отработаем. Не обидим. Товар, ежели надо, сопроводим. А коли дашь резан в дорогу до Новгорода, возвратим и более.

— Вдвое. Добавил молодой парень с едва пробившимся усами и бородой. Дядька мой в золотой сотне[ii] пошлым гостем состоит.

— Гривн вам дать на дорогу?

-Ага. Мы слово своё, держим.

— А может ещё ключ от ларя с серебром? Чего вам отдашь ужо не воротишь, али иди ищи ветер в чистом поле. За дурака меня не держите. Ты Третьяк, вищу битый калач. Подумай, на кой ляд азм вас выкупил. Зачем мне холопы что на первой же стоянке сбегут.

— Что же ты хочешь от нас, мил человек?

Махнув рукой на его кривляния, передал записку с закорючками что начертал Горын перед отплытием.Третьяк, выхватив листок переменился в лице. После передал молодому парню, тот, по видимости, умел читать и начал что бубнить под нос.

— Откуды про Горына ведаешь? Обратился ко мне Третьяк.

— Выспроси лучше, кто сиб весточку чертил. Горын буквиц сроду не знавал. Добавил мужик с рыжей бородой.

— Письмецо Горын самолично рисовал, обучили богатыря вашего грамоте мои люди. Он же сказывал и о том как вас в Нижнем Новгороде бояре обманом пленили, как с соляных копей бежали и в полон к воеводе Елецкому попали.

— Значится выжил Горын. Подытожил Третьяк.

— Выжил. Ответил я. — Зимой в Новосиле подобрал. Долги оплатил да на службу к себе взял. Ныне он одет, обут и на полном довольствии. Доспехи то мои видали?

— Добрый. Ответил ушкуйник. — Не у всякого князя есм твкой.

— У Горына не хуже.

— Иди ты!

— Вот что ушкуйнички. Обещался азм Горыну выкупить вас при случае. И како видите слово держу. Даст бог и прочих, что на солёном озере у Старого Сарая мучаются, возверну.

— А с нами то что решил?

— В Новосиль аки возвернёмся, отпишу вольную. Но! Ежели желаете отблагодарить за добро и у Горына в долгу не остаться. Есм до вас дело…

Непростое. Добавил, прежде выждав паузу.

— Не томи гость. Глаголь что потребно.

— Не скажу. Прежде, клятву на крови дайте что про сие никому сказывать не станете. Потому ежели проболтается кто. И он, и родичи живота лишатся.

— Не. На кой таковой риск!

— Пошто за дело ? Душегубство поди.

— А ну тихо! Третьяк ударил кулаком о стол.

— Правда ли что братов из полона выкупишь?

— Истинная. В червень отослал гостей в Старый Сарай. Поспрашивают тамошних мытарей. Ежели не в это, в следующее лето выкуплю.

— С Горыном сочтёмся … Пробасил дородный рыжий мужик. Не зачем попусту животом рисковать.

— Нет Бокша, тако не пойдёт. Мы друг за дружку в ответе. Не след Горыну за всех отдуваться.

Третьяк обернулся ко мне

— Ежели в сим поклянешься, за нами не заржавеет. Говори, что за дело. Не томи.

— Мыслю баскака Ольговского на копьё взять, да холопов отбить. Обманул он меня в Ворголе.

— Баскака говоришь. Глаза Третьяка блеснули азартом. — Добро. Давай так. Полон твой, а хабар наш.

— Не пойдёт. Хабар тако же мой. И не дай бог хоть виверицу али колечко малое схороните.

— Нет! Тако не пойдёт. Мы своим животом отвечаем. Загомонили в голос ушкуйники.

— Хабар азм возьму, а долю вашу отдам полновесным серебром. Но не сразу. Понимаете, зачем сие?

— Да ужо не дураки.

— Вот и отлично, я потёр ладони.

— Одно не пойму. Вступил в разговор Третьяк. — Зачем тебе полон? Он аки корзина без ручки. Продать не сможешь, а при себе его не оставить. Тако браты?

— Самолично видывал как приметы купленных холопов и воев княжьих в грамоту писали. Ответил молодой парень с русым, завитым в кудри, волосом.

— Упрячу я полон, ежели вы в том поможете. Новгородское княжество велико, леса густы и беглых тама и с огнями не сыскать.

— Ты зубы то не заговаривай. Поясни об чём речь.

— Ведаю, начал я подпустив в голос загадочности, Место на Онеге-озере где есм богата медная жила.

— Тьфу ты. То же мне тайна. У Шуйского острога сие место. Карелы тама многие лета на медь руду плавят. Каждый малец о сим в Новограде ведает. Заявил тот же парень.

— И как. Много плавят то? Пошто тогда ваши гости медь у ганзейцев за серебро покупают? Чего молчите то. Карелы, медь в земляной яме плавят, а мы будем в печи, а с той пять сотен пудов токмо в одно лето можно взять!

Установилась тишина.

— Сказки то. Нету на Онеге стокмо руды медной.

— Ежели по старине рудный камень на земле собирать то нет. А коли жилы медные в камне бить и поболее выйдет. Парировал в ответ

— Дык кто-же тебе его бить будет? Окромя карелов и вепсов там и не живёт никто. Они же зверя промышляют да травы с грибами собирают. Хлеб, и тот у нас на меха да каменья меняют. Работать они не приучены совсем, мрут быстро в неволе.

— Верно сие. Забасили бывшие пленники. Мы получше тебя енти места знаем.

— Потому и хочу вас на землю посадить. Положу двадцать рублей новгородских да корм добрый. Поставлю избу и дам броню чернёную. Каждому.

— Аккурат как у тебя? Не выдержал Третьяк.

— Почти. Ответил я усмехнувшись в усы. — Коли не обманете. А коли будете нести службу справно, долю от продажи меди положу. Чай взрослые мужи, хватит вепсов, да чудь обирать.

— Пять сотен пудов…

— И в какую цену ныне медь?

— Пять, а то и шесть сотен резан за пуд. Ответили ему.

— Иди ты?

— А ежели она красна аки рудна ягода, то и поболее берут.

Ушкуйников возбудили перспективы Нью -Васюков.

— Прохор, а велика ли наша доля?

— Сие ужо от вас будет зависеть.

[i] Восстание против Щелкана иди Чол-хана — Тверское восстание 1327, Антиордынское выступление жителей Твери против бесчинств баскака. От­ве­том на убийство стал ка­ра­тель­ный по­ход ( Фе­дор­чу­ко­ва рать), ор­га­ни­зо­ван­ный зи­мой 1327/28 ха­ном Узбеком. В акции при­ня­ли уча­стие 5 «тем­ни­ков ве­ли­ких» и ряд русских кня­зей во гла­ве с московским великим кня­зем Иваном Ка­ли­той. В ре­зуль­та­те по­хо­да пол­ней­ше­му опус­то­ше­нию под­верг­лись города Тверь, Ка­шин, другие го­ро­да Твер­ско­го княжества, в том числе богатый Торжок.

[ii] Купеческое братство во времена Новгородской республики при храме святого Иоанна Предтечи на Опоках в Новгороде. Они же: Иванова сотня, Новгородская Первая Гильдия, отсюда и пошло выражение купец первой гильдии, то есть купец «высшего разряда». Устав общества разработан князем Всеволодом Мстиславичем в 1135 году. Золотые гости ( пояса ) среди всего новгородского купечества и имело особые права. Пять старост Гильдии вместе с тысяцким вершили суд во всех спорах заморских (иноземных) купцов с новгородцами. Для того, чтобы стать «пошлым» (то есть полноправным) членом сотни требовалось внести 50 гривн серебра в само товарищество и 30 гривен пожертвовать на церковь.

Разорение Твери после убийства баскака Щелкана