Удар катаны

Кайзеровские хлопоты и германский интерес

Кайзер Германской империи и король Пруссии Вильгельм Второй опустил подзорную трубу и повернулся к стоящему рядом вице-адмиралу, лицо которого было украшено пышной раздвоенной бородой.

— Красивые… и мощные, — отметил адмирал на незаданный вопрос кайзера. — Но для условий Северного моря не слишком подходят…

— Да, да, — рассеянно ответил кайзер, продолжая любоваться приближающимися броненосцами. — Помню, Альфред, помню. Погодные условия, плохая видимость на больших дистанциях… Но, черт меня побери, Альфред, они красивые. Сравни флагмана и идущего за ним мателота, а потом посмотри на наши «утюги»…

Балтийское море купалось в неожиданно щедром тепле середины северного лета. До самого горизонта лениво катились синевато-серые волны, украшенные россыпями блесток солнечных зайчиков и пенными гривами барашков. На фоне этой идиллической картины идущие навстречу друг другу отряды боевых кораблей, возглавляемые густо дымящими броненосцами, режущими волны своими таранами, выглядели чужеродно и несколько неуместно. Но море ничего не могло противопоставить напору стальных громад, двигавшихся навстречу друг другу.

Германский флот представляли два однотипных новейших броненосца «Брауншвейг» и «Эльзас», легкий крейсер «Медуза» и императорская яхта «Гогенцоллерн». В строю отряда Российского императорского флота шли броненосец «Сисой Великий», броненосный крейсер «Громобой» и императорская яхта-крейсер «Алмаз». Два отряда кораблей, выкрашенных очень похоже, в различные оттенки серого и сине-серого цветов, сблизились на десяток кабельтов, и тотчас окутались дымом салютов. После чего оба отряда легли в дрейф.

— Ну что Альфред, посмотрим на моего племянника в роли российского императора, — спускаясь с мостика, подал реплику Вильгельм.

— Я помню, экселенц, вы высоко оценивали умственные возможности великого князя после встречи в Лондоне, — ответил статс-секретарь по морским делам, вице-адмирал и фактический создатель современного германского флота Альфред Тирпиц. — Полагаю, экселенц, занятие трона на ум его императорского величества если и повлияли, то в лучшую сторону. Так как нет ничего лучше для развития ума, чем постоянные его упражнения.

— Неплохо сказано, Альфред. Неплохо… — согласился кайзер. — Вот только есть у власти одно коварное свойство. Она кружит голову и отключает желание думать, — кайзер явно был готов выдать одну из своих длинных речей, но вид приближающегося к борту катера заставил его замолчать.

Русского императора встретили по протоколу, с оркестром и строем матросов на палубе. А потом царственные родственники, отпустив свиту, уединились в салоне. Тем временем оба отряда, построившись двумя колоннами, малым ходом шли вдоль острова Бьорк, отсавлля его с правого борта.

— Красиво, — заговорил первым Михаил, как только они расположились около открытых иллюминаторов из которых можно было рассмотреть идущие в кильватер друг другу русские корабли.

— О да, — немедленно согласился Вильгельм, — могучие красавцы. Грозная, всесокрушающая мощь и хищная красота… Признайся, Микаэл, ведь ради того, чтобы хотя бы увидеть такое, стоило встретиться здесь? Не правда ли? Но, признайся, кузен… — неожиданное обращение заставило Михаила удивиться, на что кайзер немедленно ответил. — К чему лишние церемонии, мы оба стали, божественным провидением, монархами и, следовательно, кроме родственных отношений, нас связывают и братские отношения корононосителей. Не так ли, кузен? — еще раз подчеркнул свое обращение Вильгельм. — И вообще, наедине предлагаю обойтись без китайских церемоний, кузен. Зови меня просто — Вилли, как любил называть меня твой старший брат Николай…

— Хорошо, дядя… Вилли, — согласился Михаил. — Тогда и ты зови меня Майклом…

— На английский манер. Не так ли, кузен? На тебя твои новые родственники так подействовали? — спросил, рассмеявшись, кайзер. — Впрочем, не обижайся. Сам люблю английский язык и недолюбливаю английскую знать. Особенно дядюшку Берти. О, это сам сатана во плоти! Боже! Какой он сатана! — неожиданно и манерно, словно актер во время преставления, выкликнул Вильгельм. — Не веришь? — он внимательно посмотрел на недоуменное лицо царя и снова захохотал. — Зря, Майкл, зря… Ты знаешь, что он недавно побывал в Париже и после этого французы разрешили все свои колониальные споры с англичанами в Африке, оставшиеся после Фашоды. И не только, мой дорогой Майкл, не только… Впрочем, мы с тобой говорили о кораблях, — вновь сменил тему кайзер, вновь выглянув в иллюминатор. Вильгельм II отличался как удивительной легкостью мысли, так и раздражающей многих способностью молниеносно перескакивать в разговоре с одной темы на другую. Некоторые из собеседников кайзера отмечали, что если пытаться буквально следить за его речами, то можно было, либо заснуть, либо прийти в бешенство от всех этих резких скачков по темам. — Не буду спорить, твои броненосцы красивы. Но признайся, мои «Брауншвейги» нисколько не хуже их. Особенно для условий, в которых этим кораблям придется сражаться с их английскими визави…

— Я, Вилли, как ты знаешь, не слишком большой специалист во всех этих флотских делах… — попытался ответить царь.

— О, да, Майкл, да! Нам, сынам сухопутных народов, трудно бывает понять все эти флотские особенности и даже саму необходимость флота, — воодушевился кайзер. — Можешь себе представить, сколько сил и здоровья я положил, чтобы немцы осознали необходимость постройки нашего Флота Открытого Моря. Мои адмиралы, которых пришлось выковывать из генералов, планировали выигрывать войну на море одной береговой обороной. Словно обороной вообще можно выиграть войну. И скажу тебе по секрету, трагическое происшествие с твоим старшим братом и последующая восточно-азиатская экспедиция оказались одним из решающих аргументов в этом споре. Как видишь, мы начали строить этот флот. Так же как ваши адмиралы — из эскадр однотипных броненосцев, таких, как эти «Брауншвейги». А еще до конца следующего года я надеюсь показать тебе мой новый проект броненосца, продолжающий развитие «Брауншвейга». Какой получается корабль, ты мне не поверишь! Его-то мы и сравним с твоими новыми кораблями для Северного флота. Полагаю, ты признаешь, что Рудольф с Бюркнером просто великолепны.

— Не совсем уверен, Вилли, не совсем, — покачал головой Михаил.

— Как? Почему? — удивился Вильгельм.

— Извини меня за резкость суждений, Вилли, но я сомневаюсь в том, что флот, сосредоточенный в Северном море, в принципе может защитить колониальные владения и торговые интересы твоей страны. Такие действия, по моему мнению, всегда требуют «присутствия на местах». И посылка в 1891 г. отряда крейсеров, в 1898 целой крейсерской эскадры на Тихий океан это подтверждает. А недавно ты же отправил целую эскадру броненосцев типа «Бранденбург» в китайские воды для содействия Альянсу в подавлении восстания боксеров. И это при том, что китайский флот по сравнению с объединенным флотом держав выглядел откровенно слабым… А назревающий венесуэльский кризис? Поверь мне, Вилли, я советовался со своими адмиралами и они считают, что одними броненосными крейсерами такие проблемы не решить. Нужны броненосцы для действий в океанах. Сам подумай, твои крейсера типа «Виктория Луизе» и мои «Рюрики» представляют собой скорее броненосцы второго класса, чем настоящие крейсера…

— Но, Майкл, ты и сам заметил, что мои «Бранденбурги» сходили в китайские воды и вернулись обратно без замечаний. И показали себя не хуже, чем твои «Андреи».

— Не буду спорить. Вилли, — поспешил согласиться Михаил.

— Правильно! Все же признай, Майкл, что во флотских делах ты разбираешься хуже, — опять громогласно рассмеявшись, заметил Вильгельм. — Впрочем, я полагаю, что и некоторые политические моменты твои советники до тебя еще не довели. Моя разведка… А ты знаешь, Майкл, у меня всего три слабости в жизни — флот, охота и разведка. Да, да, не улыбайся столь иронично. Разведка, помимо жизненной необходимости для любого государства, включает столько авантюрных детективных и даже театральных моментов, что знаменитые рассказы этого английского сочинителя о сыщике Шерлоке выглядят просто наивными и скучными выдумками. Не зря мой дедушка так любил читать доклады Штибера. И не зря сей, прямо скажу, парвеню[90], был принят и у нас и у вас… Хочу отметить также, что наш английский дядюшка тоже не брезгует лично заниматься делами «рыцарей плаща и кинжала». А согласись, Майкл, неплохое название для шпионов? Даже как-то облагораживает их… Впрочем, я опять о нашем дядюшке. Твои разведчики еще не успели тебе донести, что с его подачи Англия и Франция заключают союз, наподобие того, что был у Виктории и Наполеона Третьего? Нет? Если же не успели или скрыли, можешь наказать виновных. Так как это истинная правда. Как ты думаешь, против кого они собрались дружить? Не буду скрывать. Что в конечном итоге вижу их мишенью свою империю, но в первую очередь они займутся тобой и твоей страной. Чтобы привести ее в состояние ничтожества, а потом сделать вассалом этого англо-французского союза. При этом они считают, что ты и твои приближенные насколько глупы, что неспособными это заметить и понять…

Михаил в ответ на это словоизвержение только молча покачал головой. Он не хуже своего собеседника понимал, что франко-русский союз, сжавший Германию с двух сторон, может считаться вполне реальной угрозой существованию молодой, динамично развивающейся империи. Но при этом никак не мог забыть ни действий канцлера Бисмарка на Берлинском конгрессе, ни таможенной войны и попыток германцев задушить молодую российскую промышленность. Каждый из государей и каждая из стран всегда дейтсвует только в свою пользу, не раз говорила ему Сима. И молодой император был согласен со своей умной женой.

— Есть и такие сведения. И кое-в чем ты прав… — наконец ответил царь вслух. — Но я слышал также, что многие у тебя в стране, Вилли, тоже считают большинство славян и русских, в частности, дураками. Вижу, и ты туда же, — Михаил с видимым удовольствием смотрел на краснеющего кайзера. На губах царя играла легкая саркастическая усмешка. — Только не говори мне, что у тебя нет сторонников такого же сближения с Англией. Или что кое-кто не утверждал, что в случае такого союза в Европе никто не посмеет шевельнуть и пальцем без согласия двух держав.

Вильгельм, застыв на мгновение от неожиданного отпора, сидел в кресле с вытаращенными глазами и смешно дрожащими встопорщенными кончиками усов. Наконец он нашелся, что сказать в ответ:

— Ох, Майкл! Мой дорогой кузен, не говори же ерунды! Разные трепачи и придурки, эти… В общем, дурачья у меня своего хватает. Готового поверить в честные намерения коварного Альбиона, — и кайзер задорно расхохотался, осклабившись. — Но они не играют никакой роли при моем дворе, поверь мне. В отличие от твоих франкофилов, вроде некоторых твоих родственников или того же министра финансов…

Оба собеседника прекрасно поняли и непроизнесенные намеки. Те же слова о союзе с Англией, произнесенные кайзером на одном обеде, оказывается, стали известны русскому императору. Как и немецкому императору явно были хорошо известны настроения и высказывания великих князей и части высшего общества, включая министров и членов Государственного Совета.

— И вообще, Майкл, перестань! Какие между нами обиды? В конце концов, тебе не кажется, что мы сегодня уже проговорили достаточно много времени о всяких серьезных вещах? Нет? Тогда давай поговорим о них еще немного, а потом отдадим должное обеду. Учти, сегодня я сменил повара. Он обещал, что нам с тобой суждено насладиться настоящей феерией вкусов. Так что готовься… Ну что, продолжим разговор или я прикажу накрывать на стол?

— Конечно продолжим, Вилли. Я ни на что не обижаюсь и надеюсь, ты тоже не обиделся на несколько излишнюю резкость в моих суждениях. Извини, но мне иногда трудно бывает сдержаться… Сам понимаешь, дядя, молодость, еще непривычные для меня государственные дела и заботы…

— Понимаю тебя, Майкл. Сам был такой в молодости, особенно в дни службы. Армейские привычки, они такие въедливые, — теперь кайзер уже откровенно ржал. — Как вспомню наше веселье в офицерском собрании первого гвардейского полка… Наверное, у тебя такие воспоминания о своей службе… Впрочем вернемся-ка мы к нашим баранам, точнее к намерениям британского льва и галльского петуха. Значит ты тоже знаешь о их складывающемся союзе? А о том, что англичане дают японцам кредит, на который эти узкоглазые макаки собираются возрождать армию и флот, ты тоже слышал? — дождавшись короткого «да» от царя, кайзер продолжил. — Вот и я слышал, но пока никаких подтверждений не имею. Зато я хорошо помню вашу русскую пословицу: «Если есть дым, значит где-то что-то горит»[91]. Поэтому уверен, что просто так такие слухи не появляются. В таком случае мне хотелось бы иметь страховку от неожиданностей. Твой предшественник сумел договориться с моими союзниками австрийцами о балканских делах. Теперь я предлагаю договориться нам с тобой о европейских, чтобы спокойно заняться решением азиатских вопросов. Почитай, — кайзер взял со столика тонкую папочку и передал ее царю. Пока Михаил читал, Вильгельм встал и достав откуда-то из секретера бутылку коньяка собственноручно разлил напиток в две маленькие серебряные стопки.

— Интересно, — быстро пробежав глазами текст, высказал свое отношение к прочитанному Михаил. — Предлагаю первым делом разобраться с твоим предложением, — бросив взгляд на наполненные стопки, заметил царь.

— Но… — кайзер выглядел буквально раздавленным разрушением столь давно лелеемой им мечты. — Но мы же вполне поняли друг друга. Или я в чем-то ошибся?

— Нет, ты не ошибся. Но в этом проекте есть несколько моментов, которые принесут нам больше проблем, чем пользы. Итак, ты предлагаешь договор со взаимными обязательствами сторон о взаимопомощи в Европе в случае нападения на одну из них какой-либо европейской державы, не заключения сепаратного мира с одним из общих противников. Отлично, особенно учитывая, что после вступления в силу договора я могу ознакомить Францию с этим договором и даже побудить ее присоединиться. Вот только почему ты считаешь, что французы на это согласятся? Если у них уже есть, как ты считаешь, договор с Англией. И какая выгода для меня в том, что я фактически разорву отношения с Францией? Извини меня, дядюшка, но я, как вижу, фактически остаюсь один посередине между тобой и твоими союзниками австрийцами и итальянцами с одной стороны, и франко-английским союзом с другой. Причем этот договор мне ничего не гарантирует… Ибо потом у тебя сменится канцлер и поведет себя как Бисмарк на Берлинском конгрессе… или турки спровоцируют меня на очередную войну. И ты, мой дорогой дядюшка, вынужден будешь выбирать между мной и твоим другом султаном? Полагаю, что и англичане найдут способ напасть на мою страну в Азии и тем самым устранить casus foederis[92]. Да и неопределенность срока действия… Нет, Вилли, в таком виде я этот договор подписать не могу.

— Но что тогда ты предлагаешь взамен? — хваленное красноречие Вильгельма тоже дало сбой и теперь он говорил почти как спартанец.

— Все очень просто, — улыбнулся Михаил. В чем, а в умении быстро принимать решение великому князю, до мозга костей военному. Отказать было нельзя. Не зря в другом, несостоявшемся сейчас варианте истории он оказался неплохим командиром кавалерийской Дикой дивизии. — Во-первых, устанавливаем срок действия в семь, или лучше, в пятнадцать лет. Во-вторых, прописываем в документе, что договор действует не только в Европе, а по всему миру. В третьих, включаем в него обязательства о взаимном ненападении. И в четвертых, изменяем положение четвертой статьи в том смысле, что я имею право ознакомить с этим договором французов до его полной ратификации нашими правительствами.

— Ты полагаешь, что французы смогут удержаться и не познакомят с ним англичан? — удивился кайзер. — Или после ознакомления они вдруг захотят присоединится? Особенно с учетом того, что ты сказал ранее…

— Вилли, я просто знаю, сколько у тебя в стране английских доброжелателей. И полагаю, что британцы уже знают об этом договоре все, что им нужно. Ты же знакомил с ним кого-то, кроме Тирпица?

— Конечно, Майкл. Канцлера, — согласился кайзер.

— Готов поспорить на медную копейку против золотой рейхсмарки, что из кабинета канцлера копия документа прямиком отправилась в Лондон. Не уверен, признаю, что англичане познакомят с ним французов. Но что постараются использовать это знание в своих интересах. Например, развязав войну против меня в Азии. Или организовав покушение на мою особу…

— Но в Азии британцы не смогут действовать в одиночку. А японцы еще не готовы… Покушение… Ты поэтому предложил такую встречу, под охраной броненосный кораблей? — сообразил Вильгельм.

— Ты полагаешь их сложно будет натравить на нас? На меня в первую очередь. А на тебя — потом. Есть у меня также некоторые сомнения, что североамериканцы в этом случае остануться в стороне. Они конкурируют с нами в Китае и очень недовольны нашими делами в Манджурии, — заокнчил Михаил.

— Тогда… — быстро оправившись от потрясения вновь оживился Вильгельм, — предлагаю переписать договор в твоих формулировках. Признаю, не ожидал от тебя такого владения политическими вопросами и умения их столь отлично разрешать. После обеда и займемся. А после этого предлагаю визитировать по очереди на твой броненосец и на один из моих. С проведением артиллерийских учений. Вот и сравним наглядно, какой из них лучше. А заодно и посмотрим, нужны ли два тяжелых калибра на броненосце. Согласен?

— Договорились. А текстом предлагаю заняться с твоей стороны Тирпицу. Или кого-нибудь другого назначишь, кому можно всецело доверять? А с моей будет начальник личной тайной канцелярии граф Игнатьев.

— Пожалуй, соглашусь, что Тирпиц будет наилучшей кандидатурой. А Игнатьев, — кайзер или сделал вид или действительно не мог вспомнить, о ком говорит царь, — родственник того самого Николая Игнатьева. Подписавшего Сан-Стефанский мирный договор?

— Родной брат, — улыбнулся Михаил.

— О, тогда я спокоен. Такой человек не упустит не буквы и не впишет ничего личного, — пошутил в ответ Вильгельм.

Обед прошел оживленно и весело. Оба императора общались дружески и шутили напропалую. Вслед за ними развеселились и гости с той и другой стороны. Только нервно поглаживающий свою роскошную бороду Тирпиц, спутник Михаила граф Алексей Игнатьев и командир яхты капитан 1-го ранга Фридрих Ингеноль выглядели озабоченными неизвестными делами. Впрочем командира яхты понять было легко — не каждый день на борту во время плавания не в самых спокойных водах присутствует столько именитых гостей.

После парадного обеда двое гостей яхты, император и граф Игнатьев, вместе с кайзером и адмиралом Тирпицем заперлись в салоне. В который, как заметили некоторые из пассажиров яхты, по распоряжению кайзера доставили пишущую машинку.

Еще через час все четверо вышли из салона с видом людей, только что сумевших получить неожиданный большой денежный приз. Особенно сиял кайзер.

Еще через несколько дней лондонская газета «Таймс» опубликовала сенсационную новость о заключении союзного договора между Германией и Россией. И приводила текст этого договора, состоящего всего из четырех статей, главной из которых комментаторы считали статью первую: «Их величества императоры всероссийский и германский, в целях обеспечения мира в Европ и мире, установили нижеследующие статьи оборонительного союза: Статья I. В случае, если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница ее придет ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами». При этом в статье прямо утверждалось, что данный договор не столько оборонительный, сколько наступательный. Так как якобы развязывает руки Германии в отношении нападения на Францию, а России позволяет свободно действовать в Азии и Китае. Где, как должно быть известно всем читателям, русские имеют обширные завоевательные планы в Китае и Персии. К тому же, несмотря на заключенные ранее соглашения с Британией, русские, как стало известно «из авторитетных источников», продолжают угрожать британскому присутствию в Индии, которую русские хотят вернуть в «варварское доанглийское прошлое».

Публикация вызвала несколько скандальных отставок в министерствах иностранных дел Германии и России, «личную и настоятельную просьбу» императора Михаила II к великому князю Владимиру, после которой он уехал в Ниццу. И, самое серьезное — падение очередного французского кабинета.

Какие еще последуют отголоски встречи двух императоров у острова в Балтийском море, пока не мог предсказать никто. Только один из депутатов французского парламента, не чуждый литературных упражнений, заметил в своем выступлении: «Войны никто не хочет, но война стала неизбежной…»