Сентябрь 1974 г.
Тодд стоял на кухне у себя дома и намазывал хлеб арахисовым маслом и джемом. Чтобы попасть на кухню, нужно подняться на шесть ступенек из красного дерева, и сразу оказываешься в комнате, сияющей хромом и пластиком. Электрическая пишущая машинка матери стрекотала непрерывно с тех пор, как Тодд пришел из школы. Она печатала дипломную работу для студента выпускника. У студента были короткие волосы и очки с толстыми стеклами, — похож на существо с другой планеты, по мнению Тодда. Диплом был на тему влияния плодовых мушек на Салинас-Велли после Второй мировой войны, или еще какая-то чепуха в этом роде. Вот машинка замолчала, и мать вышла из кабинета.
— Тодд-малыш, — приветствовала она сына.
— Моника-малышка, — откликнулся он достаточно дружелюбно.
Мать неплохо выглядела для своих тридцати шести, как казалось Тодду: светлые волосы, кое-где чуть тронутые сединой, высокая, стройная. Сейчас на ней были темно-красные шорты и тонкая блуза теплого коньячного цвета, небрежно завязанная узлом под грудью, оставлявшая для всеобщего обозрения плоский гладкий живот. Ножичек для исправления ошибок в тексте она воткнула в волосы, небрежно убранные назад и сколотые черепаховой заколкой.
— Ну, как дела в школе? — спросила она, поднимаясь по ступенькам в кухню. Мать мимоходом коснулась губами его губ и уселась на табурет у стола.
— В школе? — все круто.
— Будешь опять на Доске почета?
— Конечно.
Хотя на самом деле в первой четверти его оценки могут сползти на балл. Он много времени проводил с Дуссандером, а когда был не со старым фрицем, то думал о его рассказах. Но с этим от справится.
— Способный ученик, — сказала она, взлохматив ею белокурые волосы. — Вкусный сэндвич?
— Вкусный, — ответил он и поднялся. — Я обещал мистеру Денкеру прийти и с часик почитать.
— Вы все еще читаете «Робинзона Крузо»?
— He-а. Он показал ей корешок толстенной книги, которую он купил у букиниста за двадцать центов. — «Тома Джонса».
— Господи, Боже мой! На это уйдет целый учебный год, Тодд-малыш. Неужели нельзя было найти сокращенное издание, как «Крузо»?
— Можно, наверное, но он хотел услышать ее целиком. Так сказал.
— A-а, — она посмотрела на сына и вдруг обняла его. Она редко проявляла свои чувства, и Тодд почувствовал неловкость. — Ты слишком много свободного времени тратишь на чтение. Мы с твоим отцом думаем, что это просто… просто исключительно.
Тодд скромно опустил глаза.
— И ты не хочешь никому ничего рассказывать, — продолжала она, — по-моему, ты страдаешь излишней скромностью.
— Ну мама, ребята, с которыми я общаюсь, начнут говорить, что я вундеркинд, — ответил Тодд, скромно улыбаясь в пол. — И всякую такую фигню.
— Не произноси этого слова, — рассеянно одернула она. Потом добавила: — Как ты думаешь, может мистер Денкер как-нибудь придет к нам пообедать?
— Может быть, — неопределенно сказал Тодд. — Слушай, мне пора идти.
— Ладно. Ужин в полседьмого. Не забудь.
— Не забуду.
— Отец сегодня задержится, так что будем опять вдвоем с тобой, хорошо?
— Ладно, малышка.
Она наблюдала, как он идет, и гордо улыбалась, надеясь, что в «Томе Джонсе» нет ничего, что ему не следовало бы знать: ему ведь только тринадцать. Скорей всего, ничего такого нет. Он рос в обществе, где журналы типа «Пентхаус» доступны любому, у кого есть доллар с четвертью, или любому пацану, который может дотянуться до полки, схватить журнал и листать, пока продавец не закричит, а потом удрать. В обществе, кредо которого «киданье ближнего своего», вряд ли может быть что-то такое в книге двухсотлетней давности, что могло бы сбить с толку Тодда, хотя она думала, что старику понравится. Но, как любит говорить Ричард, для ребенка весь мир — лаборатория. Надо разрешить ему изучить все ее закоулки. И если у ребенка нормальная обстановка в семье и любящие родители, он будет сильнее и выдержит удары, полученные в незнакомых углах.
И вот по улице ехал самый здоровый изо всех детей, кого сна знала, нажимая на педали своего «швинна». «Мы правильно его воспитываем, — подумала она, намазывая себе бутерброд. — И черт нас возьми, если это не так.»