Убежище

4

Даже в самый жаркий день вода в каменном кувшине остается холодной. Если кувшин высечен правильно, из мелкозернистого стеатита, с толстыми стенками вверху и более тонкими у дна, вода внутри него будет оставаться столь же холодной, как когда ее зачерпывали из колодца. Холодная вода — это первое, что требуется для хорошего хлеба. Нелегкое требование для пустыни. Шедший с далекого моря восточный ветер ударял в Столпы Небес (известные иноземцам как Халкистские Горы) и оседал снегом на их пиках и проливался дождем на более низких склонах. Избавленный от влаги, этот ветер затем распространялся по всей западной пустыне, принося свой сухой жар в каждый уголок этой земли. Среди зноя, барханов и насекомых, поиск холодной воды и приготовления хлеба для семьи не было рутинным занятием слабых духом.

Адала Фахим подняла тяжелый кувшин из стеатита и вылила его содержимое в медный таз. Она быстро размешала воду с сухой смесью муки, соли и соды. Она никогда не отмеряла точно, только на глаз. Двенадцать круговых движений деревянной лопаткой в широком плоском тазу, и тесто было готово. В металле была неглубокая выемка, там, где описывала круги ее ложка. Тридцать два года она точно таким же образом готовила хлеб. И тридцать два года он получался отменным, невзирая на ветер, погоду или войну.

Она плюнула на металлическую сковороду, чтобы проверить ее температуру. При правильном нагреве по кругу начинала плясать капля воды, с каждым кругом уменьшаясь в размерах, пока не исчезала. Когда сковорода была готова, она вылила в нее большую ложку масла. Масло побежало к краям, блестя на черной поверхности. Тесто в тазу поднялось и пузырилось от соды. Она оторвала кусок, скатала его в шар между своими гладкими коричневыми ладонями и положила на сковороду. С шипением тот растекся в небольшую круглую лепешку.

На Адалу упали черные тени, закрывая вид серых гор, но она не подняла взгляд. Первая лепешка была самой важной. То, как она испечется, скажет ей, нужно ли добавить или убавить жара.

Стоявшие там трое мужчин были кочевниками в расцвете лет, людьми племени Вейя-Лу. Хотя ни у кого из них не было серых глаз, они были из клана Прыгающего Паука и собратьями Вапы.

«Вапа вернулся», — произнес стоявший посередине.

«Я сделаю лишнюю порцию», — сказала Адала, не отвлекаясь от приготовления хлеба. Она ловко перевернула его пальцами. Другие женщины использовали для переворачивания хлеба ножи. Но не Адала. Один неверный укол, и обжариваемое тесто сдуется; лепешка станет плоской и жесткой как кожа на сандалии.

«У него важные новости, Вейядан». Ее титул означал «Мать Вейя-Лу». «Вы знаете, кто нанимал его, чтобы сопровождать из города в пустыню и обратно?»

Она пожала плечом, занятая скатыванием нового шарика теста.

«Шоббат, сын Сахима Закка-Кхура!»

Один за другим четыре новых шарика теста упали на сковороду вместо готового первого. «Итак, принц Кхура, наконец, покинул затененные залы города, чтобы навестить землю своих предков. Что нам до этого?» — сказала она.

«Он ходил к Оракулу. Скрытому».

Они были уверены, что эта новость заставит Адалу встать, стряхивая муку с рук. Но этого не произошло. Она сняла со сковороды четыре свежеиспеченных лепешки и положила на нее следующие четыре.

«Вейядан, пожалуйста», — взмолился кочевник. — «Вам следует послушать, что должен сказать Вапа!»

«Так и сделаю. Когда закончу печь хлеб».

Приготовление сорока лепешек потребовало какого-то времени. Хотя кочевники пару раз нетерпеливо переминались с ноги на ногу, никто не жаловался.

Когда, наконец, выпечка была закончена, Адала оставила свою пятую дочь, Чиси, чистить таз и сковороду. Подтянув черное одеяние, вождь Вейя-Лу покинула тень своей палатки и направилась к жилищу Вапы на другой стороне каменистого ущелья. Едва перевалило за полдень, была самая жаркая часть дня, и лишь немногие кочевники находились снаружи. Даже пустынные гончие, в разведении которых Вейя-Лу были экспертами, сонно замерли в малейших клочках тени, которые смогли отыскать.

Адала вошла в семейную палатку Вапы и произнесла обычное приветствие: «Те, кто Наверху, оберегают нас».

Вапа ответил: «И тебя, Мать Вейя-Лу».

Он сидел лицом к двери. Остальные мужчины клана образовывали кольцо, спинами к стенам палатки. У некоторых из них были серые глаза, так дерзко выделявшиеся на фоне смуглых лиц и темных или рыжих бород. Адала была единственной женщиной среди присутствовавших.

«Я рада видеть тебя», — произнесла она. — «Я слышала, у тебя есть история, чтобы поведать».

«Мрачная, словно мор, громкая, словно гром. Наслаждайся».

Она села в центре круга мужчин. Как супруги главы клана, Адалы не мог касаться ни один человек, за исключением ее мужа. С тех пор, как Касамир ди Кайр погиб несколько лет назад, сражаясь наемником за неракских рыцарей, она стала Вейядан, дословно матерью всех в племени Вейя-Лу. Ей было едва за сорок, и она была моложе некоторых из своих названых детей.

Вапа начал свой рассказ. С тем же терпением, которому она выучилась, выслушивая своих сыновей, когда те были младенцами, Адала пропускала цветистый поток слов и фокусировалась на разбросанных тут и там важных крупицах информации.

Люди принца Шоббата пришли на Большой Суук в поисках кого-либо, кто будет сопровождать их повелителя в путешествии по пустыне. Вапу выбрали потому, что, Боги свидетели, он был скромным человеком, благородным человеком, человеком, в котором кровь бесконечных поколений Вейя-Лу струилась мощным бесконечным кругом…

Адала нахмурилась, закрыв глаза, чтобы еще сильнее сконцентрироваться.

Без какого-либо эскорта, Вапа и принц Кхура до рассвета выехали из Кхури-Хана. Они без каких-либо происшествий добрались до Слезы Элир-Саны. Хотя пользы от него в пустыне не больше чем от хныкающего младенца, Шоббат настаивал, чтобы они двигались без отдыха, чтобы добраться до его цели, оракула пустыни.

Вапа сделал паузу, чтобы отхлебнуть масляного чая, и Билат, деверь Адалы и военачальник Вейя-Лу, спросил: «Скрытого? Хранителя летучих мышей?»

Вапа торжественно кивнул. Сидевший слева его кузен Этош подлил еще чая ему в кратер.

Они добрались до оракула ночью. На памяти Вапы никто не ходил туда, и он не знал, жив ли все еще прорицатель, но древние каменные шпили стояли на месте, и потревоженные легендарные летучие мыши хлынули наружу. Вапа, праведный человек, предупредил принца, что ему не должно входить в святилище, так что Шоббат пошел один и оставался внутри почти до рассвета.

Вапа спал между лошадьми, когда услышал жуткий крик. Отважно вскочив с мечом в руке, он приготовился сражаться со злобными духами. Но никто не появился. Вместо этого, из святилища, спотыкаясь, вывалился принц Шоббат, бессвязно лепеча словно безумец.

«Расскажи о его лице!» — поторопил Вапу Этош.

«Дыхание богов опалило принца», — торжественно провозгласил Вапа, широко раскинув руки, — «похитив практически полностью краску с его бороды, бровей и волос! Цвет был белый, как у шарфов танцовщиц Хана!»

Адала презрительно посмотрела на него. «Белый — цвет света, Элдина Судящего». Это был далекий верховный бог кочевников, которого редко поминали и редко молили. «Какое зло может исходить от Элдина?»

Среди собравшихся пробежал шепот, и Билат сказал: «То есть ты думаешь, это была кара, а не проклятие?»

Вапа не желал потерять слушателей в теологическом споре, так что быстро продолжил.

Несчастный принц не просто кричал, как заблудившийся во тьме, он был совершенно слеп! Он размахивая руками врезался в лошадей и Вапу. Все это время он что-то лепетал о растущих в пустыне деревьях, приходе эльфов, о том, как они озеленят все, если их не остановить.

«Я бы не прочь видеть больше зелени в этих землях», — прокомментировала Адала, и собравшиеся изумленно уставились на нее. — «Но не под властью иноземцев».

Вапе пришлось оглушить Шоббата дубинкой. Привязав его к лошади, кочевник направился обратно в Кхури-Хан. Когда принц очнулся во время обратного пути, он все еще был безумен. Вапа задавал ему вопросы, и Шоббат искренне отвечал на них, рассказав все, зачем он пришел, что надеялся обрести, и что поведал оракул. Но каждый раз его разговор возвращался к эльфам и опасности, которую те представляли для Кхура.

«Он планировал свергнуть своего отца», — произнес, глубокомысленно кивая, Этуш. — «Его сумасшествие — кара богов, наказание за подготовку такого кровавого предательства!»

Вейя-Лу не питали особой любви к Сахим-Хану, но когда сыновья устраивают заговор с целью убийства их отцов, несомненно по миру гуляет зло.

Вапа рассказал, что не планами принца на кхурский трон был поглощен его помутившийся рассудок во время возвращения в город, а откровением оракула, что лэддэд могут превратить Кхур в зеленый сад и править им. Слушатели Вапы были согласны с безумным принцем на этот счет. Если это случится, кхурские племена погибнут. Все, что они ценили — семьи, традиции, верность богам — будет переделано на чужеземный лад. Даже чистую прекрасную пустоту этих земель затянут лозы и деревья эльфов.

«Если эльфы отыщут Долину Голубых Песков», — произнес Вапа, цитируя принца, — «народ Кхура погибнет!»

Осушив свой кратер чая, Вапа, наконец, замолчал. Его слушатели были ошеломлены. Даже Адала не прокомментировала это заключительное откровение. Эльфы ищут Долину Голубых Песков? Зачем они направляются туда? Никто не ходил туда. Она была населена беспокойными нечестивыми духами.

«Тебе следовало перерезать кхурскую глотку», — произнес Этош, нарушая угрюмую тишину. — «Оставить его в пустыне кормить стервятников».

Несколько голосов громко выразили несогласие с этим утверждением. Такое предательство подопечного накликало бы беду и на Вапу, и на его племя. Слово Вейя-Лу было долгом не только перед тем, кому оно было дано, но и перед Теми кто Наверху.

Какое-то время они обсуждали достоинства решения Вапы доставить больного принца обратно в Кхур. Так как из их спора не выплывало ничего полезного, Адала, наконец, прервала их.

«Мы должны встретить этот шторм и посмотреть, настоящая ли это буря или всего лишь бред принца, которому солнце напекло голову», — сказала она.

Адала встала. Вытянув руку, она описала круг, указывая на каждого из присутствующих. «Мы отправимся к Городу у Моря. Мы присмотримся к лэддэд. Если они ведут себя тихо и подчиняются воле Хана, мы оставим их в покое. Но если они собираются захватить долину, мы должны остановить их. Оракул сказал, что лэддэд не будут править, если их держать подальше от Долины Голубых Песков. Клянусь нашей кровью, это наш долг не позволить им этого. Священной кхурской земле быть».

Она описала круг и добавила: «Это ваша клятва, как людей Вейя-Лу!»

Они охотно поклялись, бремя этой клятвы в тот момент казалось легким. Никто из присутствующих не подозревал, сколь тяжким оно может оказаться.

Тотчас были разосланы гонцы. Другие племена этой местности следовало предупредить об угрозе. Если эльфы двинулись к долине, это будет означать войну.

Некоторые южные племена открыто нападали на эльфийские караваны, отстреливали заблудившихся всадников лэддэд, даже атаковали небольшие лагеря. Будучи воинами, они относились так ко всем чужакам в своих землях. Все эти годы число эльфов росло, по мере того, как все новые прибывали в изгнание, и они не демонстрировали никаких признаков того, что собираются уходить. Адала даже получала сообщения об эльфах в родовом городе Вейя-Лу, Дельфоне. Этот город был гнездом разврата и беззакония (как, впрочем, и любой другой город), но он являлся колыбелью племени Вейя-Лу. То, что чужеземцы — и даже не люди — находились там, оскверняя гробницы и храмы величайших предков племени, уже являлось горькой пилюлей. Но пока лэддэд оставались в Кхури-Хане и других городах, кочевники могли не обращать на них внимания. Однако, коль Сахим-Хан позволяет им расползаться по просторам открытой пустыни, людям пустыни следует подняться и провозгласить нового хана.

И не избалованного Шоббата; он был таким же грешным безбожником, как и его отец. Следует основать новую династию, дом добродетели и силы.

Такими были мысли Адалы, пока она пересекала слепящую песчаную ширь, направляясь к своей палатке. Нырнув под полог, она откинула назад вуаль от солнца, и оставила мирские проблемы снаружи. Чиси оттерла сковороду и повесила ее остывать на шест палатки. Медный таз для замешивания был отмыт.

Выбросив из головы отвлекающие мысли об эльфах, городах и вечных монархах, Адала погрузила руку в корзину сушеной чечевицы. Одна, вторая, третья пригоршни застучали по тазу. Еще воды из кувшина, чтобы размочить твердые как камень коричневые семена. Чечевица была хороша к хлебу. Она лишь надеялась, что добавила достаточно соли, чтобы заготовить ее должным образом.

Без фанфар Львица до рассвета вывела свой маленький отряд из Кхуриноста.

Если верить недешевой карте Беседующего, до Инас-Вакенти было больше двухсот миль. Путь пролегал по Высокому Плато, одной из худших кхурских пустынь, без колодцев, оазисов и гостеприимных обитателей на большей части пути. Согласно кхурским записям, на Высоком Плато сотни лет не выпадало дождя, так что каждый эльф нес воду, воду и еще раз, воду. Запасное оружие и большая часть доспехов были оставлены в лагере, чтобы навьючить на лошадей больше жидкости. Посоветовавшись со Ситэлбасэном, Кериан прочертила маршрут на север-северо-восток, обходя караванную тропу на Кортал, изобилующую неракскими шпиками. Каждому члену экспедиции была выдана копия карты, так чтобы если он начинал отставать от основного отряда, мог знать, куда направляться.

Опытный профессионал, Кериан довольно быстро закончила свои собственные приготовления к путешествию. Это дало ей несколько драгоценных часов побыть женой Гилтаса, а не командующим его армии. Она снова ломала голову над явным противоречием между ее мужем и королем. Он был одновременно и добрейшим из всех, кого она когда-либо знала, и самым жестким. Гилтас мог отдать последнюю корку хлеба голодному на улице, а в следующее мгновение приговорить преступника к смерти. Он не кичился званием Беседующего с Солнцем и Звездами, а честно заботился о каждой душе под своим правлением и о долгосрочном благополучии своего королевства.

Они не говорили о предстоящем задании Кериан, как и о недостатке у нее уверенности в его пользе. Прикрытые лишь светом свечи, они сидели на своей кровати лицом друг к другу, склонив головы, ее лоб упирался в плечо мужа.

Гилтас глубоко дышал, впитывая ее аромат, стараясь накрепко запереть это воспоминание в своем сердце. Ее распущенные волосы ниспадали волнами на них обоих. Ощущение, как они вьются на его плечах, было одним из сладчайших чувств, которые он когда-либо испытывал.

«Ты возьмешь Золотого Глаза?» — тихо спросил он.

Она покачала головой. От этого движения ее волосы медленно скользнули по верхней части его спины. У Гилтаса пробежали мурашки. «Нет, ты же знаешь, что он пугает лошадей. Они и так будут достаточно нервными. И он воды пьет больше дракона».

Кериан почувствовала, как ее муж улыбнулся у нее на плече. «У меня для тебя есть мазь», — сказал он. — «Ее принес аптекарь Рединивис. Он сказал, что она убережет тебя от солнечных ожогов».

«И сколько литров этой мази нам предлагается тащить с собой?»

Улыбка перешла в тихий смешок. «Каменная банка, что он дал мне, поместится у тебя на ладони». Она фыркнула, и Гилтас добавил высоким голосом, подражая аптекарю: «Однако для достижения эффекта, бальзам следует наносить достаточно обильно».

Супруги рассмеялись. Приятное времяпрепровождение переросло в нечто более глубокое. Это была их последняя совместная ночь на какое-то время, и они воспользовались ей наилучшим образом.

Еще до рассвета Кериан встала и оделась, не будя мужа. Когда она в соседней комнате уже была готова уйти, появился Гилтас.

«Ты не собиралась попрощаться?» — спросил он.

Зрелище его в таком виде, в потертом платье, со спутанными длинными волосами, вызвал у нее неожиданный прилив нежности, но она не могла позволить себе поддаться чувствам. Она отправлялась на опасное задание. Ее жизнь и, что более важно, жизни тех, кто следует за ней, требовали всех навыков и умений Львицы, а не супружеских сантиментов Кериансерай.

Переводя все в шутливый тон, она сказал: «Подумай о своем достоинстве, Гил! Должно ли Беседующему с Солнцем и Звездами торчать снаружи, маясь, словно томящаяся от любви девица, посылающая прощальные поцелуи своему парню?»

Поддерживая ее дразнящий тон, он ответил: «Я — Беседующий. Только избалованный, как девица».

Она улыбнулась. Они обнялись, но слишком скоро для Гилтаса она отпустила его и сделала шаг назад. Сверкнула улыбка, и в следующий миг Кериан исчезла, скрывшись в предрассветном безмолвии. Долгое время Гилтас оставался на месте, глядя ей вслед.

Когда колонна всадников покинула палаточный город, поднялся западный ветер. Закутавшись в халаты и шарфы, чтобы защититься от летящего песка, эльфы скакали в тишине, без аккомпанемента развевающихся знамен или выдувавших фанфары трубачей. Не как в былые дни, когда воины Сильванести никогда не выдвигались из своего стольного града без отряда трубачей в тысячу юношей из знатнейших семейств их страны. Или армия Квалинести, которая маршировала и выезжала под бой многочисленных барабанов, неся впереди золотой солнечный штандарт Кит-Канана. Нет, личный состав армии изгнанников покидал город в тишине, копыта их лошадей почти не издавали звука в мягком рыхлом песке.

Несмотря на все меры предосторожности, их отбытие не прошло незамеченным. В ложбине между двумя высокими дюнами лежала одиночная фигура, от носа до пят укутанная в халат с капюшоном цвета песчаного моря. Зрение наблюдателя было острым как у сокола. Ни расстояние, ни слабое освещение не мешали ему; он пересчитал двойную колонну эльфийских всадников и запомнил их направление. Точно на север.

Шпик скользнул назад по песку, пока не укрылся от эльфов за следующей дюной. Поднявшись, он побежал вниз по изогнутому холму. У подножья его ждали двое верховых, один из которых держал поводья его лошади.

Он вскочил на своего пони. Дернув поводья, он прошипел: «Лэддэд направляются на север! Пять сотен, с мечами и луками!»

Самый молодой из троицы потянул повод своей лошади, чтобы описать полукруг и оказаться лицом на запад. «Я скачу к своему вождю!» — произнес он. — «Тондун узнает об этом!»

Наблюдатель сказал третьему, старшему. — «Я доставлю весь в племя Микку. Скажи Вейядан, что предупреждение было правдой: чужеземцы двинулись в путь».

Сероглазый кочевник сурово кивнул. «К ночи каждое племя от гор до моря будет знать, что лэддэд вышли».

Они галопом поскакали прочь, каждый в своем направлении. Раньше, чем они скрылись из поля зрения друг друга, дувший непрерывно ветер стер с песка их следы.

Эльфийская армия продолжала движение. Рассвело, и солнце быстро ликвидировало ночную прохладу. Через час после рассвета было уже жарче, чем когда-либо в Сильванести. И температура продолжала расти.

Кочевники не путешествовали днем, только в случае крайней необходимости. Как пустынные змеи, ящерицы и пауки, они предпочитали неподвижно лежать днем и выходить ночью. Эльфы, привыкшие работать днем, сохраняли эту привычку, даже когда солнце пустыни наваливалось с полной силой. Это привело к возникновению у кочевников новой поговорки: «Днем шатаются только дураки, стервятники и лэддэд».

Львица ехала во главе колонны, ощущая, как пот стекает под нагрудником и скапливается в пояснице. Ее лицо оставалось сухим. Как только бусинка пота образовывалась у Кериан на лбу или шее, ненасытный сухой воздух жадно всасывал ее.

Она оглянулась на следовавших за ней эльфов и поразилась, сколько среди них было незнакомцев — не только ученых Гилтаса, Фаваронаса и двух его помощников — но и воинов тоже. Так много ее старых товарищей пали в последние дни Квалиноста, во время марша в изгнание и отчаянного пересечения Пыльных Равнин. Не все утраты были невосполнимыми. Сенатор Палтаинон, скользкий политик, сделавший себе имя, подрывая политику Гилтаса, исчез во время бегства из Квалинести. Был ли он мертв, или захвачен бандитами Самоала, никто не знал, но Львица полагала любой из вариантов подходящим концом для надоедливого мерзавца.

Кто-то в колонне — судя по акценту, кагонестиец — затянул песню. Остальные всадники подхватили мелодию, хор охрипших мужских голосов. Это была старая песнь вольного эльфа, за которым гонятся по лесу неназванные враги:

Эти строки странно звучали в столь безжизненном ландшафте, и через четыре куплета песня стихла. Да и в любом случае, воздух был слишком сухим, чтобы петь.

Фланговые неустанно патрулировали впереди и позади колонны, как и в сотне метров с каждой стороны. За час до полудня разведчики вернулись к основному отряду для замены. Один всадник не объявился. Львица остановила колонну и отправила пару эльфов отыскать пропавшего всадника. Эта пара тоже не вернулась.

Она приказала всему отряду отправиться на поиски пропавших. Вытянувшись в длинную двойную шеренгу, эльфы спустились по склону обращенной на север дюны. Следы посланной Львицей пары все еще виднелись у подножья дюны. На полпути вверх по следующей, эльфы на левом фланге построения подняли тревогу. Кто-то двигался на вершине дюны!

Шеренга ощетинилась мечами. Подъем по песку был тяжелой работой, и они с трудом продвигались вверх по склону на лошадях, задыхавшихся от жары и усилий. Когда они были в двадцати метрах от гребня, возникла дюжина закутанные в темное фигур с луками в руках.

Львица крикнула предупреждение, когда выкрашенные красным стрелы со свистом устремились к ее удивленным солдатам. Одна ударила в ее нагрудник и отскочила. Она рявкнула команду, и ее собственные лучники произвели залп в сторону линии стрелков. Один упал. Остальные снова ответили стрелами, на этот раз, целясь ниже, в эльфийских лошадей.

«Взять этих змей!» — выкрикнула Львица. На правом фланге четыре десятка всадников рванули вперед, держа высоко мечи. Прятавшиеся стрелки не могли подняться достаточно высоко, чтобы прицелиться в них без того, чтобы открыться для эльфийских лучников. Под прикрытием пролетавших над их головами эльфийских стрел, Львица с отрядом эльфов пришпоривали лошадей, карабкаясь вверх по склону холма. Едва они одолели вершину, продвигавшиеся справа добрались до ровного гребня дюны и атаковали врагов. Тех было только одиннадцать: девять вооруженных луками кочевников и двое других, присматривавших за лошадьми у подножья дюны. Атакованные с двух сторон, кочевники отступили, устремившись к своим пони. Некоторых догнали и зарубили, прежде чем Львица отдала приказ взять пленных. Истребление прекратилось, но ни один кочевник не ушел.

К Львице подогнали четверых пленных. Троих других, раненых и неспособных идти, принесли и положили у ее ног.

«Кто вы? Из какого племени? Какого клана?» — спросила она. Кериан ожидала вмешательства кочевников, но не так быстро, не такой бессмысленной засады. Она с содроганием вспомнила похожее нападение у храма жрицы.

Кочевники хранили молчание. Один из них стал на колени у раненого товарища и начал приглушенно читать молитву.

Снова, более хладнокровно, Львица повторила свои вопросы, обещая пощадить всех, если они ответят. Ни один из захваченных людей не произнес ни слова.

«Почему вы нападаете на нас?» — потребовала ответа Львица. Ее утомленная лошадь уловила ее гнев и встала на дыбы. «Мы вам не враги. Теперь мы тоже кочевники, выгнанные из своих домов и вынужденные скитаться по этой пустыне. Скажите мне, вы бандиты или вам заплатили, чтобы напасть на нас?»

Ничего. Двое людей сели на песок и обняли колени, не поднимая глаз от земли. Третий продолжал шепотом молиться. Четвертый, дрожа от усталости и раны в верхней части бедра, продолжал стоять, вызывающе глядя на нее.

Львица смотрела в ответ на него, разочарованная их молчанием. У нее не было времени на все это.

Она позволила себе лишь миг нерешительности, прежде чем отдать команду: «Капитан!»

Кагонестийский ветеран отсалютовал своему командиру. «Обыщите их», — сказала она. — «Принесите мне все необычное. Заберите их мечи и сломайте их луки и стрелы. Оставьте им еды и воды на два дня. Их лошади пойдут с нами».

Стоявший кочевник открыл было рот, чтобы запротестовать. Без лошадей они были обречены. Они не смогут добраться до источника воды, прежде чем иссякнут их запасы.

«У вас есть, что сказать?» — жестко произнесла она, хотя в ее глазах еще читалась надежда. Бородатый человек крепко сжал губы и ничего не сказал. Надежда исчезла.

«Очень хорошо. Выполняйте приказ, Капитан».

Всех кочевников, живых и мертвых, обыскали. Единственное, что вызвало интерес, это маленький кожаный мешочек, бывший у каждого из людей на шнурке вокруг шеи. Одну сумочку принесли Кериан. Она была очень легкой, несомненно, в ней хранился амулет. Львица развязала горловину и перевернула мешочек. Оттуда выпало черно-оранжевое существо, приземлившись на шею ее лошади.

«Паук!» — вскрикнул принесший мешочек эльфийский воин. Он хлопнул по нему рукавицей. С поразительной для такого маленького существа силой оно спрыгнуло с лошади и приземлилось, вытянув лапы, солдату на щеку.

Эльф завопил. Один из его товарищей смахнул паука размером с ладонь с его лица на землю. Он топнул по нему кованым ботинком.

Печально, но зло уже было совершено. На щеке эльфа явственно проступили две отметины от клыков. От отверстий на глазах у Львицы протянулись красные полосы. Раненый эльф застыл в судороге, широко раскрыв в агонии глаза и рот. Львица крикнула лекаря. Эльф начал дрожать, затем затрясся в конвульсиях. Несмотря на сильные руки своих товарищей, он упал, повалив их за собой.

«Что мы можем сделать?» — крикнула Львица кочевнику.

Он с каменным лицом пожал плечами. «Теперь для него единственное лекарство — железо». Он провел пальцем поперек горла.

Она в отвращении отвернулась от него и спешилась. Лицо эльфа выглядело ужасно, его рот широко перекосился в крике, который он не мог издать, а его лицо было покрыто красными полосами, отображавшими распространение яда со скоростью молнии по его крови.

Кериан стала рядом с ним на колени. С нежностью, которую мало кто мог заподозрить, она коснулась его щеки. Его кожа была холодной. То, что когда-то было живой плотью, теперь напоминало мрамор. Его глаза, голубая радужная оболочка в кровавом море, слегка шевельнулись в ее сторону.

Ей и прежде приходилось использовать целительное железо в пылу погони, с наступавшими на пятки неракскими рыцарями, а то и кое-чем похуже. Ей это было противно. Все, что они могли теперь сделать для умирающего эльфа, это избавить его от ненужных страданий. Тем не менее, ей это было ненавистно.

Продолжая держать свободную руку на его лице, она прекратила мучения эльфа. Он не сводил с нее взгляда, постепенно расплывавшегося, а затем ставшего пустым. Кериан закрыла ему веки.

«Его звали Нафараллун», — произнес один из державших его эльфов. — «Родился в Квалинести».

Остальные кожаные мешочки растоптали, не открывая. Кочевники с каменными лицами ожидали той же судьбы.

«Ступайте домой, люди клана Прыгающего Паука», — просто сказала Львица, глядя на них со спины своей лошади. — «Мы пришли не для того, чтобы вредить вам, но если вы пойдете войной на нас, пощады вам не будет».

Эльфы построились и поскакали прочь. Вскоре оставленные кочевники были уже лишь темными пятнами на светлом песке, а затем и вовсе скрылись из виду.

Пустыня вокруг Кхури-Хана была каменистой, с песчаными холмами, нанесенными соперничавшими ветрами с гор на севере и моря на востоке. Кхурская столица располагалась в неглубокой долине, напоминавшей дно пересохшего озера. Весь день эльфы выбирались из этой низменности. Камней становилось все меньше, а песок становился все мельче. Нигде в поле зрения не было видно тени. На каждом эльфе были глазные повязки, какие носили кочевники, очень напоминавшие намотанные вокруг головы бинты: жесткие полосы из шкур, удерживаемые на месте закрепленными на ушах ремешками. В «бинтах» были очень тонкие горизонтальные прорези, пропускавшие света едва достаточно, чтобы видеть. Без таких глазных повязок большинство эльфов ослепло бы через день-другой. На эльфах и лошадях были светлые ткани, еще один трюк кочевников. Светлое отражало убийственные солнечные лучи.

Колонна каждые несколько миль останавливалась на водопой. Первыми пили лошади, затем уже всадники. Воин может стойко переносить жажду, а лошади без воды начнут артачиться.

По мере увеличения расстояния от Кхури-Хана, они все меньше и меньше встречали доказательств разумной жизни. Они были слишком далеко к востоку, чтобы встретить путешествующих по караванному пути на Алек-Хан и Кортал, и слишком далеко к западу, чтобы встретить торговцев, использующих ведущую в Дельфон единственную мощеную дорогу в Кхуре, Ханский Путь. В этом суровом краю было легко понять, почему даже самые отважные из кочевников остерегались Высокого Плато.

Ветер стих. Это избавило их от жалящего песка, но привело к нарастанию жары. Вся колонна выглядела процессией призраков, бредущих по икры в песке облаченных в белые одежды духов.

Под своим душным покровом Львица боролась с апатией, заставлявшей ее кивать в седле. Она сунула руку в одну из меньших седельных сумок, переброшенных через луку седла. Внутри, рядом с гладкой прохладой загадочного подарка Са'иды, она нащупала сухие хлопья. Это были упавшие на нее в последнюю ночь в Кхуриносте листья. Они быстро высохли в пустынном воздухе. Она никому не рассказала о странном происшествии, даже Гилтасу. Что она могла сказать? Над головой пролетела летучая мышь и уронила на меня листья ясеня? Ее муж подумает, что она перебрала кхурского самогона. И все же, она была уверена, что эти упавшие листья что-то означают.

Покачиваясь в седле, Львица имела достаточно времени, чтобы припомнить, что она знала о ясене. Это дерево было твердым и прочным, из него делали хорошие рукояти инструментов, древки пик и копий, а также стрел. В Восточном Сильванести произрастало великое множество ясеней. Так же, как и в Вайретском лесу в Квалинести. Были ли эти листья из одного из этих мест? Был ли странный дождь знамением, знаком, что ей было суждено однажды вернуться в одну из родин эльфов?

Если позволят обстоятельства, она расспросит Фаваронаса о ясенях. Несомненно, ученый владел всеми видами типичных знаний о них. Возможно, она отыщет подсказку в его познаниях.

Размышляя об архивариусе, она развернулась в седле и поискала его взглядом в колонне задрапированных всадников. Один из помощников Фаваронаса был убит шальной стрелой кочевника во время схватки у дюны. Оставшиеся двое ученых были короче ее воинов, а Фаваронас был особенно не выдающимся наездником, так что их было легко различить. Архивариус ехал с напряженными коленями и ступнями наружу. По кивающим движениям его головы она решила, что он полусонный. Ну и славно. Если бы она могла позволить себе ослабить бдительность, то тоже бы задремала. Так мили бы проходили быстрее.

Когда горизонт впереди потерял рельеф и превратился в однообразную линию, эльфы поняли, что, наконец, добрались до открытой пустыни. Плоская, она представляла странный вид. Мелкий песок под копытами их лошадей был испещрен воронками, завитушками и сходящимися линиями, как будто были нарисованы дорожные указатели. Это было творение единственных существ, деливших с эльфами окружавший пейзаж: змей, песчаных пресмыкающихся, пауков и ящериц. Небо приобрело серебряный окрас полированного железа, и над песком замерцали миражи. Для эльфов в конце колонны ведущие всадники принимали фантастический вид. Жаркий воздух увеличивал всадников и их лошадей, придавая им трехметровую высоту. Также казалось, что передовые всадники ступают по воде, отражаясь в дразнящих призрачных озерах.

Солнце достигло зенита. Дыхание было тяжелой работой, не только заставлять вздыматься и опадать тяжелую грудь Кериан, но и впитывать горячий воздух. Она высунула руку из белой ткани. Даже сквозь перчатку у нее было ощущение, что она сунула руку в костер. Сжав руку в кулак, она подняла ее, сигнализируя остановку.

Воду пили экономно. Фаваронас попросил еще для своего помощника, и Кериан позволила эльфу — с квалинестийским именем Арментеро — лишний глоток. Будучи моложе своего учителя, Арментеро выглядел нехорошо, но он несколькими отрывистыми словами отмахнулся от заботы Фаваронаса.

Фаваронас, с розовым, несмотря на наличие солнцезащитной накидки, лицом, наклонился ближе к Кериан и заговорил. Его рот был слишком пересохшим, чтобы выдавить что-то кроме шепота. «Беседующий, должно быть, сошел с ума! Провести сотню тысяч эльфов через это пекло? И большинство пешком? Тысячи погибнут на этом пути!»

Она неопределенно подала плечами и отпила свою долю из сосуда. По правде говоря, она не думала, что Гилтас понимал чудовищные трудности, которыми будет сопровождаться перемещение их народа из Кхури-Хана в Инас-Вакенти, даже если они отыщут эту долину из легенды. Путешествие через Пыльные Равнины в Кхур выглядело приятной прогулкой по сравнению с подобной миграцией. Равнины были больше кхурской пустыни, но та часть, которую пересекли эльфы, и близко не была столь горячей или сухой, как эта. Чтобы достичь Долины Молчания, Беседующий мог бы пройти какую-то часть Высокого Плато по северо-западной караванной тропе на Кортал, но этот путь изобиловал другими опасностями. Кортал находился у границы с Неракой. Как только Темные Рыцари узнают о плане Гилтаса спасения эльфийской расы, они ни перед чем не остановятся, чтобы расстроить его.

Кериан вынуждена была согласиться возглавить эту экспедицию, но она считала, что перемещение всего эльфийского народа в Долину Молчания было нелепой идеей. Фаваронас ошибался. Не тысячи, десятки тысяч не перенесут этого путешествия. Несомненно, половина их народа погибнет.

«Вы не согласны?» — спросил Фаваронас, видя, как она качает головой.

«Что?»

«Я сказал, возможно, мы могли бы передохнуть здесь некоторое время, пока солнце садится».

«Да, мы отдохнем здесь несколько часов».

По колонне передали приказ, и воины спешились, двигаясь медленно в удушливой жаре. Группы воинов соединяли свои солнцезащитные накидки в большие навесы, укрываясь вместе с лошадьми. Под навесами они расчистили верхний самый горячий слой песка, расстелили куски брезента и устроились на отдых. Возникла небольшая суматоха, когда наткнулись на гнездо гадюк, но змеи быстро скрылись, и все улеглось. Вскоре только часовые бодрствовали.

Чувствуя себя пьяной от жары и усталости, Кериан пробормотала: «Надеюсь, эта чертова равнина там, после всех этих усилий».

Фаваронас лег лицом к ней, положив голову на пачку манускриптов, которую тащил с собой. Не менее сонный, он ответил: «Она там, генерал. Древние хроники редко лгут».

Она фыркнула. Редко лгут было не тем же самым, что говорят правду.

Когда они встали два часа спустя, то не смогли разбудить ассистента Фаваронаса. Арментеро был мертв, его тело стало жестким, а кожа на ощупь горячей. Тепловой удар, или «смерть от солнца», как звали ее кочевники. Ад Высокого Плато получил свою первую эльфийскую жертву.