К Городецкому вселенец явился на этот раз вечером.
"У Макарова тоже, вроде, жена есть, что ж ты на ночь не остался?" – съерничал Сергей.
"Ты, я смотрю, борзеешь, мелкота! Учишь дедушку к бабушке подбираться? Доложи-ка лучше, чем свой день наполнил…"
"Свой день я провел рядом с прилежной грызуньей английского языка, Надеждой Михайловной Плец, а также ее учительницей и слушательницей Бестужевских курсов Верой Михельсон. В основном меня они и гоняли по всему курсу английского".
"И?"
"И вконец измучили. Но Вера все-таки поставила мне твердую четверку".
"А у Нади какие успехи?"
"Пока на троечку, но тоже твердую. Во всяком случае, грамматику и глаголы она освоила, только словарный запас позорно мал".
"Хорошо, я доволен. Про себя скажу, что с Макаровым мы посидели плотнее, чем с кем либо. Очень основательный мужик и схватывает на лету. Идей у него тоже полно, приходилось рубить и отсеивать. Дай бог, чтобы к нему всерьез прислушались властьпредержащие. Иначе придется вселяться к царю, но мне почему-то не хочется".
"А завтра что будем делать?"
"На завтра у меня намечено посещение Народного дома и ее главы, графини Паниной. Пойдем втроем: мы с тобой и Татьяна. Попробуем заинтересовать Софью Владимировну своей пьесой".
"Ох, к ней, наверно, каждую неделю профессиональные труппы на постой просятся, а тут мы, смешные любители…"
"Идя на встречу с влиятельным лицом, никогда не умаляй своих достоинств. Оно враз твою слабину почувствует и настроится на отказ – даже не зная еще, о чем пойдет речь. Компрэнэ?"
"Уи, мсье. Пардон, мсье. Пойдем спать, мсье?"
"Что толку мне здесь спать? В своем времени все равно не проснешься. А надо бы: очень интернета не хватает".
Татьяна весьма удивилась, увидев поутру рожицу Городецкого в гостиной дома. Впрочем, это для дам семейства Плец десять часов считалось утром – господин же Плец ушел в присутствие к девяти часам.
Еще более она удивилась, когда узнала, что Сергей явился в этот раз по ее душу и с твердым намерением устроить ее артистическое будущее. Надежда, впрочем, попыталась составить им кампанию, но была отправлена непреклонным женихом изучать русско-английский словарь и читать английские газеты. Про Народный дом, в котором есть масса полезных помещений и в том числе театральный зал, Таня читала в газете и даже намеревалась его посетить после открытия, но отпугивало его положение посреди рабочих кварталов.
– Зато его устроила настоящая графиня! – горячо напирал Городецкий. – С чего бы она стала попусту выбрасывать деньги?
– Я же не отказываюсь, пойдем, – вяловато соглашалась Таня. – Мы ведь с тобой знаем, чудеса в жизни случаются…
– Что ты имеешь в виду?! – вспыхнула Надин. – Смотри у меня, Городецкий!
– В оба глаза буду смотреть, сударыня! А на что?
– Вот оба глаза тебе и подобью, если что! И Татьяне фингал поставлю, не посмотрю, что сестра…
– Итак, цель поставлена, наказы получены, ветер, вроде, попутный – вперед?
– Вперед, – рассмеялась Таня, и они резво ссыпались с бельэтажа по беломраморной лестнице.
Софья Владимировна, не заходившая в Народный дом три дня и полагавшая, что без нее подготовка к его открытию продвигается через пень-колоду, была приятно удивлена: все, что она совместно со своими помощниками намечала, выполнялось безукоризненно. Что, несомненно, было заслугой ее "правой руки" – Александры Владимировны Пошехоновой. Побывав во всех узловых центрах подготовки, Софья Владимировна поняла, что ей тут, в сущности, и делать то нечего. Посему она со спокойной совестью поднялась в свой кабинет и в который раз стала просматривать записи, посвященные будущим проектам и, прежде всего, устройству театра.
"Что там мне внутренний голос-то говорил: нужна свежая пьеса с общечеловеческим сюжетом? Это о любви, что ли? Пожалуй, но сейчас таких и нет. То есть любовные линии есть почти в каждой пьесе, но чтобы она была основной и даже единственной? Нет, не пишут. А кстати, куда этот внутренний голос подевался? Всю меня переполошил и пропал… Странно".
Тут в дверь кабинета постучали. Панина по стуку поняла, что это Пошехонова с каким-то важным сообщением: по пустякам Пошехонова ее не беспокоила.
– Заходите, Александра Васильевна, – приветливо крикнула мэтресса. Но в дверь вместе с ее библиотекаршей вошел молодой человек, еще юноша с приятным, внимательным лицом, и вполне взрослая миловидная девушка – оба, что называется, из "общества".
– Вот, Софья Владимировна, – начала делать представление Александра Васильевна, – эти молодые люди желают переговорить с Вами по важному делу. Какому – мне не сказали, но обещали, что денег просить не будут.
– Хорошо. Я вас слушаю.
Карцев-Городецкий чуть промедлил.
– Ну, я пошла, Софья Владимировна, – проявила деликатность ее помощница и удалилась.
– Дело у нас, как мне кажется, простое, – начал Карцев, – но у многих вызывает отторжение. Я сделал перевод пьесы малоизвестного английского автора и ее поставили с успехом в одном из провинциальных театров России. Пьеса о любви во времена викторианской Англии. В первой постановке главные роли сыграли мы: я, Сергей Городецкий, и вот Татьяна Плец. Недавно мы переехали в Петербург и хотели бы возобновить этот спектакль, но нам никто не хочет дать сцену. Мы искренне надеемся, что Вы, Софья Владимировна нам эту возможность предоставите. Разумеется, после ознакомления с пьесой.
– Как она называется?
– Немного вызывающе: "Любовница французского лейтенанта". Так у автора. Но можно переиначить: например, назвать "Превратности любви".
– В каком театре, говорите, ее поставили?
– В Красноярском театре драмы. Вот афиша.
– Ого, издалека вы к нам пожаловали. Действительно, афиша, все как положено. Автор Джон Фаулз? Мне неизвестен, хотя я небольшая театралка. Наконец, еще вопрос: сколько Вам лет, господин переводчик и, видимо, постановщик?
– Скоро будет двадцать.
– Из молодых и ранних. Тем больше чести. И более вероятен талант.
– Я, на самом деле, всего лишь переводчик.
– И также исполнитель главной роли… Так пьеса имела успех?
– Она и сейчас его имеет, но уже с другими исполнителями.
– Интересно. У меня есть в Красноярске один знакомый, с которым я раз в год переписываюсь. Иннокентий Петрович Кузнецов, знаете такого?
– Довольно хорошо: наш единственный "гробокопатель", по меткому выражению его сестры. Очень интеллигентный человек.
– А вы остры на язычок, господин Городецкий. Не боитесь вызвать неудовольствие сиятельной дамы, к которой пришли с просьбой?
– Мне кажется, наша просьба Вам придется весьма кстати: ведь театральный зал у Вас есть, а ни труппы, ни пьесы эффектной нет. Так вот она, вот два актера, остальные приложатся.
– Ах, как Вы бойки! А Ваша спутница тоже языката и просто ждет удобного момента для словоизвержения?
Сергей толкнул скрытно Татьяну, и та тотчас включилась в разговор:
– У меня так много слов в этой пьесе, что я успеваю выговориться на сцене. В кулуарах же отдыхаю, предпочитая выслушивать других. Особенно из числа восторженных почитателей, прорвавшихся за кулисы.
– У Вас было много почитателей?
– Цветы некуда было складывать, я не преувеличиваю. Но отношу их восторги не к своей игре, а к тексту этой гениальной пьесы.
– Что ж, в этой беседе вы были убедительны. Теперь очередь текста: он у вас с собой?
Татьяна открыла ридикюль, дождавшийся своего часа, и подала пьесу Паниной.
– Обещаю дать завтра свое заключение, – милостиво сказала графиня. – Кстати, сколько времени она идет на сцене?
– Около 3 часов, с двумя антрактами, – сообщил Городецкий. – Но сибирские зрители не жаловались и еще минут по десять хлопали.
– Все, все, я уже вполне заинтересована. Жду вас в субботу. В это же время?
– Да, нам подойдет, – кивнул Сергей. – Мы пока бьем в Питере баклуши.
Вечером в семействе Плец (с примкнувшими к нему Городецким и Карцевым) ждали припозднившегося Михаила Владимировича. Наконец он энергично вошел в квартиру, и по этой энергии все поняли, что он явился с какими-то неординарными вестями.
– Еду от Куропаткина, – с еле сдерживаемым торжеством сказал он и посмотрел на Городецкого. – Он очень внимательно отнесся к нашим с тобой, Сергей, предложениям, потом мы вместе изучили диспозиции в местах предполагаемых сражений и почти все, что было намечено, он обещал принять к сведению. Все материалы я оставил у него. Уф, гора с плеч! А ведь в прошлую встречу, когда я говорил ему то же самое, хоть и второпях, он мимо ушей все пропустил. Что значит правильная подача материала: в нужное время, в нужном месте. Еще он обещал привлечь меня к организации перевозок людей и техники по Сибирской и Квантунской магистралям. От их бесперебойной работы будет очень много зависеть, почти все.
– А что он сказал по поводу обеспечения маскировки при перевозках? – спросил Городецкий-Карцев, почуяв, что железо надо ковать, пока горячо. – А также по поводу обилия шпионов в этих районах?
– Станут маскировать в том стиле, что ты предлагал, то есть подо что-то другое. А для борьбы со шпионами усилят подразделение контрразведки.
– Ага, аж на целых пять человек, – пробурчал Сергей себе под нос, но сенатор услышал:
– С организацией во всех центрах Дальнего Востока отделений контрразведки. Отдельно сказал ему про публичные дома, где наши офицеры привыкли молоть языками.
– А про поддержку Витте он что-нибудь сказал?
– Да. Витте сам на него вышел и пообещал усилить финансирование именно армейских нужд на Дальнем Востоке. Удивительно, как они все вдруг прозрели насчет предстоящей русско-японской войны. Будто их кто за веревочку дернул…
В субботу, в условленный час графиня встретила их с распростертыми объятьями.
– Я в восторге от вашего Фаулза и его пьесы, – заявила она сходу. – Трудно себе представить что-либо более подходящее для дебюта нашего театра. Конечно, количество сцен в ней превышает мыслимые пределы, но вам повезло: в нашем театре сценическая площадка может вращаться, так что пока на одной ее половине будет идти действие, другую можно готовить к действию следующему.
– Здорово! – взбодрился Городецкий. – В Красноярском театре эти перестановки с закрытием занавеса все-таки существенно расхолаживали зрителей. Но Вы подумали о подборе актеров на второстепенные роли? Да и нормальный режиссер нам бы не помешал…
– С актерами, я надеюсь, проблем не будет: большинство их занято далеко не в каждой пьесе театрального репертуара. Так что мы сможем даже выбирать. А кандидатура режиссера у меня уже есть. Это мой давний знакомый из Малого театра, как раз режиссер, который сейчас остался не у дел – не сошелся во взглядах с Сувориным. Надеюсь, он с вами поладит. Впрочем, и я буду, конечно, участвовать в репетициях, хотя бы из любопытства, и вас, в случае чего, мирить. На читку пьесу я ему пока не дам, расскажу на словах, завтра мы и вы встретимся, все обговорим и устроим конкурс актеров на оставшиеся роли.
– Что ж, мы теперь в Вашей власти, – намеренно "прогнулся" Карцев. – Но на режиссера будем еще посмотреть: вдруг Суворин не зря на него ополчился?