Девятнадцатое апреля 1903 года начиналось у бесплотного Карцева обычно – с пробуждения в кресле, в квартире Городецкого. День предстоял, как всегда, насыщенный: сначала он планировал навеститьЗубатова с целью убеждения его отказаться от разгона предстоящих маевок (Не можешь предотвратить – возглавь! Через представителей "своих" профсоюзов), а также предупреждения о готовящемся 6 мая покушении на уфимского губернатора Богдановича (террориста Дулебова, вооруженного револьвером, и его руководителя Гершуни следовало арестовать во время попытки убийства и судить). Потом хотел слетать к Менделееву (посидеть вместе над "Заветными мыслями", а заодно предупредить о трагичности намечавшегося брака его Любы с сумасшедшим и обреченным на бесплодие поэтом Блоком), а вечером съездить вместе с Сергеем на футбольный стадион, погонять мяч. Дух был уже внутри полицейского учреждения, как вдруг его закружило, взвихрило, куда-то понесло…. и он очутился неожиданно в своей собственной тушке, восседавшей в самолетном кресле с пристегнутыми ремнями. И самолет явно набирал высоту.
"Вот так встреча! Мое второе я, наконец, появилось…" – обозначило себя первое я Карцева Сергея Андреевича. – "Где это тебя угораздило болтаться две недели? Неужто в Питере 1903 года?"
"Где же еще? – буркнул бывший дух Карцева, а ныне его второе "я".
"Так рассказывай! Как, к кому, какие результаты?"
– Сережа! – раздался вдруг воркующий голос титястой блондины неопределенных лет (между 35 и 55), сидевшей слева от Карцева. – Передай мне, пожалуйста, журнал из кармана того кресла… Спасибо, милый.
"Ого! Ты за эти две недели милой обзавелся?"
"Это она решила миленка себе завести на время тура. В Красноярске ее муж дожидается…"
"Не знаю, не знаю… У нее ведь наши излюбленные габариты. Ты, верно, сделал стойку, а она ее углядела".
"Может и так. Впрочем, я не жалею, вечера у нас, а то и ночи были пылкими: ее, видимо, осознание блядства подстегивало, ну а я ведь с голодухи, ты помнишь… Ладно, давай рассказывай подробности!"
– Сережа… Ты что сидишь такой скучный? Все дни так меня развлекал, а сел в самолет и забыл думать? Может, ты мне мозги морочил, а на деле тебя дома жена дожидается? Вдруг и встречать придет?
– Оленька! Уйми свою фантазию. Нет у меня жены, нет. И я вовсе не думаю, а пытаюсь нейтрализовать головную боль. У меня во время подъема она всегда случается.
– Господи! Сейчас я тебе таблетку анальгинчика дам, у меня с собой всегда есть…
– Спасибо, милая. Чтобы я без тебя делал…
В Красноярске вопрос о пребывании души в Питере 20 века встал перед Карцевым с новой силой. Находясь на большом удалении от места желательного пребывания преодолеть временной барьер она не могла. Надо было либо положиться на то, что толчок основным фигурантам войны Карцевым уже дан и ждать теперь их развития, контролируя ход по сообщениям красноярской печати (1903 года, разумеется), либо бросать здешнюю работу и переезжать на жительство в город на Неве – и жить там, перебиваясь с хлеба на воду.
"Эх, жизнь, жизнь…Или ты снишься мне?" – вспомнил он ежеутреннюю прибаутку конголезского студента Пьера, выбивавшего с ней пыль из носков – в московской общаге, во времена незапамятные. Где теперь тот Пьер?
Конец второй части