Ты мне не пара [СИ]

Глава 14

Шестой курс, а с ним и основная программа института неспешно подходили к завершению. Зимней сессии, по сути, и не было — только по части предметов сдали зачеты, по другим же будут госэкзамены, но они пройдут в июне. Последний семестр проходил в расслабляющей обстановке — и без того не очень загруженные занятиями и заданиями, мы просто отбывали положенное время в клиниках и аудиториях. Кто-то уже начал готовиться к госам, другие откровенно скучали на занятиях или занимались своими делами, пользуясь послаблением преподавателей. Я также — писал отчеты, ответы на запросы и критические заметки, составлял планы и программы работ. Никто из одногруппников особо не интересовался, чем же я занят — каждый по своему убивал время.

Больший интерес для меня представляли дополнительные занятия в хирургии. Практически стал внештатным ассистентом врачей — вместе с ними проводил обходы больных, мне даже поручали писать историю их болезни, на операциях включали в свою бригаду. Первым на такое нарушение общего порядка — студенты могли присутствовать на них только в качестве наблюдателей, — пошел один из самых опытных хирургов клинической больницы Ярославцев. Он еще с первого семестра приметил меня, отличал от других студентов. Не раз обращался ко мне с какими-то вопросами, давал свои пояснения или советы. Я тоже старался попасть именно на его операции, во многом для меня поучительные. Оперировал он мастерски — аккуратно и точно, с минимальным вмешательством в организм больного. Ему чаще других хирургов поручали сложных пациентов, а он не отказывал, брался даже за тех, кого считали обреченными.

Ярославцев первым из врачей заметил, что при мне операции проходят с меньшими осложнениями и чаще заканчиваются благополучно. Как-то пригласил меня в ординаторскую и прямо спросил:

— Сергей, ответь — ты вмешиваешься в мою операцию?

Не стал юлить или делать непонимающее лицо, также открыто высказал:

— Да, Юрий Степанович.

— Интересно, — внимательно вглядываясь в мои глаза, продолжил Ярославцев, — и как это у тебя получается?

— Я сейчас работаю с техникой применения особой энергии, многим еще неизвестной. Вы, наверное, в курсе операций филиппинских хилеров?

Хирург на короткое время призадумался, а потом ответил: — Да, слышал. Но, насколько мне известно, их считают что-то вроде фокусников, реально же никакого толку от них нет.

— Я проходил семинар доктора Вергилио Гутиереса, одного из лучших хилеров. Он при нас проводил операции с применением той энергии, о которой вам сказал. Дал нам несколько уроков, именно из них я научился в какой-то мере, пока еще малой, пользоваться ею при оперативном вмешательстве. Результат вы сами заметили.

— Да, парень, ты, оказывается, факир! Но все же с твоей стороны слишком опрометчиво, даже опасно было пользоваться такими способностями, да еще без ведома хирурга.

Рассказал Ярославцеву о первом своем опыте вмешательства, когда у пациента на операционном столе уже остановилось сердце. Он вспомнил тот случай, воскликнул от догадки:

— Это, значит, ты помог?! А мы гадали, что за чудо случилось с тем больным — считали, что потеряли его, а он вдруг ожил!

Теперь уже с согласия врача помогал и страховал ему, он распорядился принять меня в его бригаду вторым ассистентом — конечно, без официального оформления. По его примеру другие хирурги привлекли меня в помощь — по-видимому, Ярославцев рассказал им о моем участии в той памятной операции. Иногда мне приходилось задерживаться в больнице допоздна, когда проводились особо сложные оперативные процедуры.

На работе я предупредил Мельника о своей практике с реальными больными, так что сложностей из-за опозданий не возникло. Да и главная работа уже была выполнена, сейчас шла отработка техники манипулирования ментальным полем в учебной группе — она расширилась до дюжины учеников. Меня подменяли с уроками начинающим менталистам первые выпускники моих курсов — Саша и Лена, они вполне успешно справлялись с этим заданием.

В мае прошел двухнедельную преддипломная практику в одной из поликлиник города — сидел в кабинете хирурга, помогал ему вести прием больных. Заполнял карточки, следил за осмотром, сам обрабатывал и перевязывал травмированные участки. После тех операций, в которых я участвовал, подобные процедуры не представляли особой сложности, но все равно выполнял их со всем тщанием. За все старания мне написали похвальный отзыв в дневнике, выставили отличную оценку.

А потом начались госэкзамены по пяти предметам. Они проходили также, как и другие, только принимала комиссия в составе нескольких преподавателей. Сдал их неплохо, почти все на отлично. Единственную четверку выставили по внутренним болезням. Причем, думаю, не столько за знания, сколько из-за возникшего между мной и преподавателем недоразумения — я подверг сомнению некоторые, едва ли не основополагающие тезисы из его лекций. Привел свои доводы, взятые из последних исследовательских работ по спорной теме, но их комиссия проигнорировала с таким итогом.

В июне нам выдали долгожданные дипломы врача, но они не давали права лечебной практики. Нужно еще пройти годичную интернатуру с квалификацией врача общего профиля или двухлетнюю ординатуру по узким специальностям. Мне с моим выбором будущей профессии предстояли два года стажировки врачом-ординатором. Хорошо еще, что с приемом в ординатуру решилось заранее — руководство базовой больницы похлопотало о том, обратилось в институт с просьбой направить меня в их хирургическое отделение.

Пришлось решать с двумя местами работы — или увольняться из института психологии, или как-то совмещать с моими дежурствами в больнице. Обсудил этот вопрос с Мельником, он согласился на свободный график работы — буду приходить по возможности, в свободное от дежурств время. Еще предложил поступить в аспирантуру при институте — мой диплом, пусть и не полноценный, все же дает на это право. Согласился не раздумывая — научная работа продолжала привлекать меня, а ученая степень в ней будет совсем не лишней. Тут же написал заявление, Мельник дал программу вступительного экзамена, правда, заявил что он для меня будет больше формальностью — с моим открытием примут непременно.

В начале июля, через две недели после вручения диплома, вышел в свою первую смену в больнице. Режим работы врачей в хирургическом отделении скользящий — смены по двенадцать часов, чередуются в дневное и ночное время, с двумя выходными днями после ночного дежурства. Как и предполагал, меня взял в свою бригаду Ярославцев, в прежнем качестве — вторым ассистентом, только теперь официально. Но уже через две смены доверил обязанности основного ассистента, когда штатный врач ушел в отпуск. Мой наставник опять нарушил писанные и неписанные правила — я ведь по сути практикант, а ответственность большая. Не дай боже, конечно, но в случае провала операции все шишки достанутся руководителю бригады. Но такой вариант не пугал Ярославцева, да и, по-видимому, был уверен во мне, что не подведу.

Я работал с полным вниманием, старался не допустить какого-либо промаха — в первые смены выматывался из-за напряжения, а потом, с появившимся опытом, стало легче. Следил за каждым движением наставника, даже стал предугадывать его действия, какая помощь может понадобиться. Стоило ему только только поднять глаза на меня, без слов понимал — что ему нужно, без промедления исполнял. Через месяц мы настолько сработались, что Ярославцев признал во время отдыха между операциями:

— Сергей, с тобой у меня как будто появилась еще пара рук — делаешь все нужное мне, даже сказать не успеваю. Ты, что, читаешь мои мысли?

— Нет, Юрий Степанович, но знаю, что вы хотите предпринять.

— Это как понять, Сергей, ты — совсем еще зеленый врач, а знаешь, как проводить сложные операции?

— Не совсем так, Юрий Степанович. Когда вы работаете с больным, то именно в данный момент понимаю, что будете делать. А о всей операции точно не знаю.

— Понятно, — задумчиво ответил Ярославцев, — но все равно интересно. Никто из прежних моих напарников таким похвалиться не мог. Ну, что же, будешь работать со мной ассистентом и дальше, уже постоянно.

Первую самостоятельную операцию провел к концу второго месяца стажировки. Она не представляла особой сложности — удаление липомы в паховой области, проходила как плановая. Предложил мне ее сам Ярославцев после изучения истории болезни, анализов и снимка пораженного участка. Устроил мне небольшой экзамен — о состоянии больного, подготовительных процедурах, самом оперативном вмешательстве. Наставник и раньше не раз проводил разбор моих вариантов предстоящих операций, давал замечания, советы. Я понимал, что он готовит меня к будущей оперативной работе, тщательно изучал имеющиеся материалы, дополнительную литературу, продумывал каждый шаг от начала до конца процедур. Так и сейчас, выслушав мой подробный отчет о резекции опухоли, сделал пару небольших замечаний, а потом заявил:

— Ну, что же, продумал ты неплохо. Вот что, Сергей, проведешь удаление сам — считаю, что ты готов. Не волнуйся, сложностей не должно быть. Я буду ассистировать, подстрахую, но уверен, что ты прекрасно справишься без моего вмешательства.

— Хорошо, Юрий Степанович, и спасибо за доверие, — в замешательстве ответил наставнику. Хотя мысленно давно настроился, что когда-то наступит такой момент, но все равно решение Ярославцева стало для меня неожиданным — полагал еще не скорым.

Волнение, захватившее меня с этой минуты, отпустило, когда вместе с бригадой подступил к операционному столу с лежащим на нем больным. Мысль о первых действиях отодвинула все переживания, уже твердой рукой приступил к операции. Она проводилась под местным наркозом, так что видел напряженный взгляд подопечного. Кивнул ему успокоительно, а потом позабыл о нем, больше не отвлекался. Надрез ткани провел очень аккуратно, медленно и вышел он так, как нужно, а потом уже более уверено вскрыл капсулу липомы. Тщательно вычистил ее, не оставляя ни частички жировой ткани — липобластомы, иначе возможно повторное развитие опухоли. Обработал смежные участки, добавил им для восстановления своей энергии, а после закрыл рану аккуратным швом, стежок за стежком.

Отошел от напряжения уже в ассистентской комнате, когда меня поздравили с первой самостоятельной операцией Ярославцев и анестизиолог Васильев — тоже опытный врач, ровесник руководителю бригады. Наставник еще похвалил меня — работал четко и аккуратно, без каких-либо огрехов. Сам еще некоторое время приходил в себя — физически усталости я не чувствовал, но нервная нагрузка давала о себе знать, воспринимал окружающее как-то отстранено. Радость и удовлетворение от собственной работы наполняли душу особым теплом, как после очень важных для меня побед и успехов. Ясно осознавал, что выдержал серьезный экзамен не только как врач, но и личность, дал право уважать себя в выбранной самим жизни.

Теперь в каждую смену Ярославцев поручал мне вести операции — вначале самые простые, а потом все более сложные. Уже оперировал не только плановых больных, но и в экстренных случаях — травмах и переломах, ножевых ранах, аппендиците, перитоните, внутренних кровотечениях. Иногда даже подменял наставника в ходе таких операций — он давал мне возможность подобной практики. Работал традиционными в хирургии приемами, только немного корректировал состояние оперируемых органов своей энергетикой. Идти на бесконтактные операции, которые я прежде отрабатывал в ветеринарных клиниках на их подопечных, считал преждевременным. Нужно вначале научиться справляться обычными средствами, получить достаточную квалификацию и опыт хирургических вмешательств. Да и вряд ли мой наставник разрешил бы проводить сомнительные на его взгляд процедуры.

В семье у нас шло своим чередом. Сын рос крепким и здоровым бутузом, частые для грудничков детские болезни миновали его — считал не без основания, что во многом из-за моего постоянного контроля. Разве что перенес небольшое недомогание, когда прорезались зубки, да еще пару раз простывал. Развивался нормально, не отставал, но и не опережал по своему возрасту — вовремя стал говорить первые слова, пошел своими ножками. Нравом сын вышел мягким, ласковым, охотно шел на руки к родным и не дичился с незнакомыми людьми. Мои опасения, что Кира избалует Севу своей заботой, не оправдались, малыш не капризничал без повода. На первую годовщину пригласили самых близких — наших родителей, еще старших братьев Киры с их женами и детьми. С семейным праздником сложилось неплохо, прошел, можно сказать, в более теплой обстановке, чем прежде. А подарков сыну надавали — целую гору.

Наши отношения с Кирой постепенно восстановились, хотя и без особой привязанности друг к другу. Любовь к сыну, заботы о нем перевесили прежнюю ее тягу ко мне — мы почти полгода обходились без близости. Да и потом происходила не так часто и самозабвенно, как прежде. При любом беспокойстве Севы оставляла меня и бежала к нему, даже в самый разгар любовных игр. Не раз тогда приходилось снимать напряжение с Катей, безотказной, как и всегда. Уже летом Кира заговорила о втором ребенке — одного ей оказалось мало, так что вскоре вновь носила дите под сердцем. Я не отказал жене в ее желании и заботе о ней, потакал ее капризам и слабостям, если они не шли во вред ни ей, ни другим. Больше времени занимался сыном, давая возможность Кире отдохнуть от забот о малыше — играл с ним, кормил и поил, укладывал спать. Да и он как-то больше стал тянуться ко мне, почти все время крутился рядом, когда я находился дома.

Катя устроилась корректором в издательство — там проходила практику, ей и предложили работать на полставки в свободное от занятий время. Задерживалась с работой допоздна — ее было невпроворот, авторы заваливали своими рукописями. Иногда приносила их домой и продолжала корректуру до поздней ночи, когда сроки поджимали. Самые интересные опусы пересказывала нам, пополняла нашу домашнюю библиотеку отпечатанными в типографии издательства книгами. Некоторые из них я читал в свободное время, брал с собой на дежурство, но таких набиралось немного — в большей части Катя, да и Кира, увлекались женскими романами с любовными историями. Специально для меня Катя брала фантастику и фэнтези, исторические книги. Находил среди них довольно интересные для себя, иной раз зачитывался ночь напролет — не мог оторваться.

Как и в прошлом году, всей семьей выезжали за город по выходным, когда они совпадали у меня и Кати. Много хлопот на природе доставлял Сева — обычно спокойный и послушный дома, здесь он отрывался по полной, не мог усидеть на месте. Ножки еще не очень слушались ему, не раз падал, разбивал себе коленки и локти. Мы одевали на них мягкие накладки, но все равно ссадин и ушибов хватало. Однажды чуть не скатился со склона, успел поймать, когда он уже падал спиной вниз. Пришлось даже надеть на сына пояс со шнуром, второй его конец привязал к себе, так и ходил с ним по горам. На озере или реке также хватало с ним забот — все рвался к воде. Почувствовал вкус к купанию, мог долго бултыхаться у берега, пока не покрывался пупырышками от прохладной еще воды. Иногда заходил с ним поглубже, а он барахтался руками и ногами, поднимая кучу брызг и смеясь от удовольствия.

В конце лета у Ярославцева, у меня также, возникли проблемы из-за летального исхода одной из операций. Еще до нее врачи в приемном покое посчитали состояние больного как крайне тяжелое, практически безнадежное — рак поджелудочной железы практически разрушил ее, она вся разъелась метастазами. Пациент, не старый еще мужчина, попал в больницу в нашу ночную смену. Все данные обследований подтвердили самый худший прогноз, давали право хирургу отказаться от практически бессмысленной операции. Так обычно и поступали другие, Ярославцев же рискнул, решился проводить ее. Вся бригада старалась спасти жизнь оперируемого, но успеха не добилась. Я тоже, хотя и применил все известные мне возможности своего поля. Хуже того, от обширного абцесса больной скончался прямо на операционном столе, предпринятые реанимационные усилия не помогли.

Через два дня Ярославцева, Васильева и меня вызвали срочно в больницу. Оказалось, по заявлению одного из близких родственников умершего пациента открылось уголовное дело с обвинением хирургической бригады в некомпетентности и халатности, приведшим к смерти оперируемого. По-видимому, обратившийся в прокуратуру заявитель имел немалое на нее влияние, коль обычному в медицинской практике происшествию дали ход, причем, так скоро. Следователь дотошно допрашивал нас, назначенная из городского департамента комиссия также тщательно расследовала ход операции. Конечно, реальных фактов, подтверждающих обвинение, не оказалось — все анализы, снимки, УЗИ прямо говорили, что у больного не было шансов выжить. Да и по самой операции комиссия не нашла каких-либо нарушений.

Единственно, к чему придралось следствие — привлечение к операции не сертифицированного врача в качестве основного ассистента, а не его дублером. Хотя и признало, что я не допускал каких-то ошибок, но формально не имел права на такую ответственную должность. Закончилось дело дисциплинарным взысканием — объявили Ярославцеву выговор, а меня перевели вторым ассистентом. Но оно не повлияло на наши с наставником отношения — он и в дальнейшем привлекал меня к самостоятельным операциям, а во время его оперативных процедур помогал ему. Правда, уже не столь явно, как прежде основным ассистентом, больше подстраховывал невидимым другим полем. Сам Ярославцев долго не выдержал подобной практики — все же такого взаимопонимания, как со мной, с новым ассистентом у него не сложилось.

Обратился к главному врачу с просьбой допустить меня основным помощником под его ответственность. Сумел как-то убедить начальство, несмотря на недавнее происшествие и вынесенное взыскание, так что вскоре я вновь работал с Ярославцевым слаженным тандемом. Набирался реального опыта самостоятельных операций все большей сложности, постепенно их доля дошла до трети от всех проводимых бригадой. Однажды все же рискнул проводить оперативное вмешательство без хирургических инструментов — только своим полем. В конце одной из смен обратился к Ярославцеву со своим намерением:

— Юрий Степанович, у меня есть просьба к вам. Пожалуйста, разрешите мне провести какую-либо несложную операцию своим способом. Мы в институте психологии — я вам говорил, что работаю там по совместительству, — провели исследования особого энергетического поля. Им еще пользовался хилер Вергилио, у которого я проходил семинар. Доказали реальное существование ментальной энергии — на нее у меня и других наших ученых есть свидетельство о регистрации открытия, перепроверили с биофизиками из других серьезных научных учреждений. Мы отработали процедуру операций с ее применением на животных в клиниках, думаю, что и сейчас не должно возникнуть каких-либо сложностей.

Продумал свою речь заранее, высказал ее вроде довольно внятно. Во всяком случае Ярославцев не стал с ходу отвергать мое предложение, чего я опасался. Раздумывал он недолго, с присущей ему решительностью ответил:

— Хорошо, Сергей, проводи. Только будь внимателен — если что-то пойдет не так, то немедленно прекращай. Поправим вместе, чтобы не наломал дров. Мне самому интересно, как же все это пройдет — голыми руками, как у этих хилеров?

— Нет, Юрий Степанович, иначе. Без рук и вообще без всякого физического контакта — я буду оперировать полем дистанционно. Если не возражаете, снимем всю операцию на камеру — видеофильм будет интересен и нашим специалистам. Снимать будет мой помощник — он студент четвертого курса нашего института, в курсе моих прежних процедур в ветклинике. Так что нам он не помешает, а работа пройдет как исследовательская.

Так нами было принято решение о проведении первой в нашей стране, полагаю, и в мире, бесконтактной операции на человеке с помощью ментальной энергии. Ни я, ни Ярославцев особо не задумывались об эпохальном значении предстоящего события, нас больше влек профессиональный интерес к необычной процедуре. Провели ее через неделю нашего разговора. Получили не без труда разрешение больничного руководства, согласовал с Мельником, подготовили необходимую видеоаппаратуру и будущих операторов — Сашу и Лену. Мельник перестраховался, посоветовал вести съемку двумя камерами.

Выбрали с Ярославцем для экспериментальной операции планового больного с инородным предметом в мягких тканях бедра. Посчитали, что удаление этого предмета не должно вызвать каких-то трудностей или опасности даже при неблагоприятном течении хирургического вмешательства. Чтобы не смущать больного — операция проводилась под местным наркозом, так что он видел происходящее, поставили камеры вне его поля зрения, а операторов облачили в хирургическую одежду с закрывающими лицо масками. Начали как обычно — Васильев провел анестезирующую блокаду оперируемого участка, после ее обработки я приступил к вскрытию раны.

Не водя руками, даже не приближаясь вплотную к столу, мысленным напряжением создал режущий луч ментальной энергии на нужном месте. Под его давлением кожа, а затем ткани под ней разошлись без разрыва кровеносных сосудов — не пришлось их пережимать, как при обычных операциях. Постепенно углубился до искомого предмета — четко видел его контуры сквозь слой ткани, охватил отсекающим полем, после понемногу начал двигать наружу. На глазах всех окруживших стол врачей и медсестер бригады из раны появился краешек окровавленного предмета, вскоре он вышел весь. Его тут же подхватил пинцетом ассистирующий мне Ярославцев, осторожно положил в подставленный медсестрой поднос. Я же взялся за восстановление поврежденных тканей, а потом закрыл рану регенерирующим полем.

Увиденное поразило всех — от Ярославцева до операционной сестры. Хотя они с моих слов представляли, как будет проходить операция, но все равно — их изумление было как явлению чуда. Профессиональная дисциплина сдерживала их эмоции в ходе оперативного вмешательства, но когда оно закончилось, а пациента увезли в палату, выплеснули свои чувства. Кто-то более открыто, во всеуслышание выражая свое пораженное воображение, другие менее, но все соглашались в одном — мой опыт удался, операция проведена безукоризненно. Прошла аккуратно, почти бескровно, заняла считанные минуты — в несколько раз скорее, чем обычными средствами. Наши операторы прокрутили еще снятый фильм — вся бригада наблюдала за ним, не отрывая глаз, только изредка обменивалась короткими восклицаниями.

На следующую мою операцию пришла целая делегация — больничное руководство, врачи с других бригад, ведущий персонал отделений. Она также записывалась камерами — после первого фильма, показанного начальству, нашим операторам разрешили снимать все мои процедуры с ментальным полем. На этот раз оперировал мениск — предполагалось его удаление из-за разрушения хрящевой ткани, я же предложил восстановление. Так и приняли, работал по продуманному с Ярославцевым плану. Осторожно, стараясь не задеть капсулу сустава, вскрыл мениск, сшил разрывы тканей, а потом взялся за разрушенный хрящ. Регенерировал его по долькам до исходной структуры, работал с полным вниманием — подобная процедура мной еще не проводилась. В завершение операции проверил состояние всего сустава — каких-либо отклонений от нормы больше не заметил.

Рентген коленного сустава, результат которого с нетерпением ожидали собравшиеся в операционной зрители, подтвердил планируемый результат — полное восстановление мениска. Многие коллеги до начала операции просто не верили в такую возможность — в обычной практике при подобной патологии шла речь только об удалении этого органа. По-видимому, судя по высказанным ими эмоциональным суждениям и недоумению — их поразил больше не феномен бесконтактной операции, а ее исход. Но как бы то ни было, никто не усомнился в успехе выполненной работы, поздравляли нас — кто-то искренне, а кто-то и кривя душой. После этой операции руководство дало нам добро на подобные процедуры, могли проводить их на свое усмотрение.

Теперь те оперативные работы, которые поручал мне наставник, вел именно таким образом, почти без использования хирургического инструмента. Только изредка, когда считал более рациональным, брался за скальпель или пинцет, но и тогда перемеживал с манипуляцией полем. Начальное любопытство у коллег сменилось более сдержанным наблюдением — так что излишнее внимание не отвлекало нас от своей работы. Правда, нагрузки на других врачей бригады выпало гораздо меньше, чем при обычных наших операциях, но они не расслаблялись, оставались наготове. У меня редко, но все же случались неудачи — как было с выправлением паховой грыжи и заворотом кишок, мне на помощь приходил Ярославцев. С опытом их становилось все меньше, как правило, справлялся сам, даже в сложных операциях.

Ни в больнице, ни в институте не афишировали мои операции — посчитали их экспериментальными, наработкой клинической практики. Но слух о них постепенно пошел среди медицинского персонала других клиник — время от времени к нам наведывались гости, чтобы своими глазами увидеть невероятные вещи. Да и среди больных они вызывали прямой интерес, кое-кто из них вызвался сам пройти оперативную процедуру у меня. И таких становилось все больше — наверное, наслушались небылиц, приукрашенных историй от моих прежних пациентов. Сам я к большинству недугов не был готов — практика у меня все же небольшая, но с помощью Ярославцева их круг расширялся. Тому способствовало больничное руководство — шло навстречу важным людям, пожелавшим оперировать своих близких именно у меня. Так постепенно росла моя слава, я уже становился в городе известным врачом, пользующимся спросом если не в элитных кругах, то приближенных к ним.