Ты мне не пара [СИ]

Глава 12

В последующих экспериментах никак не удавалось зарегистрировать материальное проявление менто-энергии — ни прямыми измерениями самыми чувствительными приборами, ни по косвенным признакам. Я ожидал подобного результата, ведь и другие ученые, работавшие с хилерами, не могли похвалиться лучшим. Но пример маститых коллег, так и не сумевших найти научное обоснование феномену, не обескураживал, надежда не оставляла меня — ведь эта энергия существует! На собственных опытах с биологическими объектами убеждался в том, причем в заметно большем ее влиянии, чем привычным мне полем в прежних экспериментах.

В ментальном поле повторил на простейших организмах опыты с амитозом, отработал технику оперирования с заданными произвольно параметрами, а потом перешел к лабораторным мышам. Провел исследования структурных изменений в тканях на клеточном уровне, после решился на прямую вивисекцию подопытного объекта. Я никогда раньше не проводил хирургические операции — ни медицинским инструментом, ни своим полем. Так что первый опыт вскрытия пусть и неразумного, но живого существа проводил с нервной дрожью. Пришлось даже прерваться, приводить себя в более-менее отрешенное состояние, о котором нам говорили как преподаватели, так и врачи-хирурги. Его еще называют «профессиональной черствостью» — операцию надо проводить с холодным разумом, отставив переживания за пациента.

Обездвижил мышь парализующим импульсом, а потом сконцентрированным в узкий луч полем провел надрез небольшого участка кожи. Не пользовался рукой, как хилеры, для направления энергии в нужную точку, только мысленным ее представлением. И у меня получилось — под моим лучом кожа расступилась, обнажив живую, мелко дрожащую ткань. Убрал свой «скальпель», заменил его восстанавливающим полем — кожа полностью приняла начальный вид, даже волоски сохранились. От удачи, да еще в первом опыте, едва не закричал, с трудом унял переливающийся через край восторг. Еще на первом сеансе Виргилио, наблюдая за его удивительной операцией, мечтал о такой способности, верил, что и мне когда-то удастся совершить подобное. И вот теперь эта мечта начала сбываться, сделан первый шаг.

Мне еще многому придется учиться, провести множество экспериментов, чтобы самому, без помощи наставника, суметь проводить реальные операции на людях. Конечно, такой мастер, как Виргилио, научил бы лечебному искусству гораздо скорее. Но хотелось дойти до понимания сложной науки самому, без чьих-либо подсказок, да и не было желания оставлять на годы привычное окружение, не говоря уже о родных мне людях. Так что с новой решимостью, получившей прекрасный стимул от первого успеха, продолжил опыт. Вслед за вскрытием мышечной ткани перешел на внутренние органы — разрезал и вновь соединял их ткань, кровеносные сосуда, нервные каналы.

Не обошлось без потерь — первая мышь умерла от кровотечения, я не сумел вовремя закрыть его. Также произошло и со второй-третьей-десятой, пока не научился точно и вовремя проводить простейшие операции на небольшом участке. Много времени ушло на полное восстановление нервной системы, устранял нарушения в ней из-за моих ошибок. Первые мыши, оставшиеся в живых после операции, теряли двигательные и рефлексные реакции, или меняли поведенческий характер — лежали безучастно либо в возбуждении не находили места. На последующих объектах старался сохранить прежнюю структуру вплоть до мельчайшей детали, но все равно что-то упускал. Только с практикой многочисленных опытов пришли навыки безошибочного оперирования, и то на несложных участках.

Параллельно проводил обучение способности видеть и воспринимать менто-энергию. Отобрали из контрольной группы пятерых кандидатов, среди них и Юра, с самым сильным пси-полем. К ним я предложил добавить Катю, хотя особым талантом в пси-энергетике она не отличалась. Но что-то мне подсказывало, наверное, из подсознания, что с ней может и получиться. Так и вышло, после двухнедельных занятий и тестов смогли показать хотя бы в минимуме нужный уровень менто-восприимчивости только двое, одной из них стала Катя. Юра же не прошел, к заметному его огорчению — он следил за моими опытами, сам хотел проводить подобное. По-видимому, ментальные способности не однозначно связаны с общим энергетическим потенциалом, надо еще определиться — отчего же они зависят.

Протестировали остальных участников проекта, в конечном результате нашли четырех учеников для моих уроков. Занимался с ними по собственной методике, примерно таким же образом, как учился сам. Не требовал строгой последовательности каких-то действий при оперировании с энергией. Главное — оператору самому надо почувствовать, в каком состоянии она наиболее чувствительная, отзывается на его управляющие сигналы. Учил находить во внешнем поле и принимать эту энергию, преобразовывать в различные формы с заданными свойствами. Показал на биологическом образце, как трансформировать исходную структуру для конкретных целей — вскрытия ткани, вырезания фрагментов, сращивания и восстановления оперируемого участка.

Первый показ реальной моей операции на лабораторной мыши произвел на учеников сильное впечатление. Представляю, как видеть такое — бегающая по клетке мышь вдруг падает на бок и замирает, а потом с ней происходит невообразимое. Сама по себе вскрывается кожа на каком-то участке, оголяя живую ткань под ней. Она также расступается и уже перед глазами внутренности зверька. Зрелище непростое даже для врачей и тех, кто привычен видеть кровь, а что уж говорить о других! Хотя я перед операцией предупреждал подопечных о подобном процессе и никто из них не стал отказываться от наглядного урока. Сейчас же, когда они своими глазами увидели такую картину, отреагировали заметным волнением и страхом — кто-то побледнел, другой отвернулся, а третьему стало плохо.

Пришлось прервать урок и оказывать помощь самому чувствительному ученику, выводить его из прострации. Только после импульса в эмоциональный центр заметил в остекленевших глазах проблеск какого-то понимания. Взял себе на заметку — нужно с ним поработать над психической устойчивостью, иначе в какой-нибудь критической ситуации нанесет вред себе и окружающим, пусть и непроизвольно. Ментальную энергию можно применить во благо — для лечения людей, а можно ею творить зло. Так что владеющий ею несет особую ответственность как перед собой, так и другими. Эту мысль я выразил ученикам вслух после завершения прерванного урока:

— Знания о новой энергии небезопасны. Вы только что видели, как с ее помощью можно влиять на живой объект. Разумеется, проводить такие операции на людях могут врачи с соответствующей подготовкой. Но и имеющихся у вас способностей достаточно для влияния на состояние других, вы можете по незнанию или неосторожности причинить им вред. Каждому из вас надо осознать свое особое моральное обязательство и не применять такое сильное средство в ущерб окружающим. Иначе не может быть и речи о продолжении наших занятий. На сегодня вам достаточно, подумайте над моими словами.

Ни Мельник, ни другие ответственные за новый проект руководители не подумали о морально-психологической стороне при отборе кандидатов. Всех интересовало только одно — есть ли потенциальная способность или нет, а что дальше — мол, видно будет. Теперь мне выпало что-то предпринять, но учить кого угодно, лишь бы он мог справляться с менто-энергией — посчитал неразумным и неосторожным. Степень ее влияния на живые организмы гораздо большая, чем обычной пси-энергии — такое убеждение у меня сложилось за месяцы экспериментов над ней. Даже та малая доля возможности, что мне открылась в новой невидимой материи, позволила совершать невообразимые прежде операции. А уж что еще можно было ожидать от нее — не мог сейчас и гадать, но далеко за пределами постижимого обычным разумом.

Высказал Мельнику мнение об отборе учеников, он после минутного размышления задал свой вопрос:

— Кто из них внушает тебе сомнение? Ты уже месяц занимаешься с ними, за это время, наверное, разобрался — от кого следует избавиться?

Я назвал одного из четырех, к которому едва ли не с первого дня чувствовал недоверие — какой-то скользкий, неискренний. Вторым, после некоторых колебаний, назвал того самого чувствительного ученика, потерявшего самообладание при виде оперируемого зверька. Видя мои сомнения со вторым, Мельник спросил, что не так с ним. Так и объяснил:

— У него недостаточно крепкая психика. При любой стрессовой ситуации или под давлением кого-либо может совершить опасную ошибку или пойти на проступок, даже преступление. Такой вывод я делаю не только из-за сегодняшнего случая, но и по другим фактам за время работы с ним.

— Хорошо, пусть будет так, как ты предлагаешь. Продолжай заниматься с оставшимися, а мы решим с отбором еще учеников для твоей группы, учитывая и твое пожелание.

Так из четверых моих подопечных остались двое — Катя и Алексей, студент второго курса мединститута. Его еще год назад заприметил Юра, когда отбирал среди студентов-медиков группу для первого нашего проекта. Прошел сеанс перестройки психоинтеллектуальных центров, а потом занимался в последующих проектах, в том числе и моих, получая скромную зарплату лаборанта. Мне он понравился очень серьезным отношением к делу, хотя, как и Катя, особым потенциалом энергетики не обладал. В мою группу он попал во второй очереди, после того, как из первой пятерки самых сильных кандидатов остался только один, не считая Кати. С менто-энергией у него также складывалось не лучше других, отчисленные могли похвалиться гораздо лучшими способностями. Не отставал же от них Алексей за счет своей старательности, много времени занимался самостоятельно по моим дополнительным заданиям.

С Катей же произошла удивительная история. Вначале не проявила особого интереса к моему предложению пройти начальный курс и тестирование на ментальную способность. Не считала себя одаренной хоть какими-то талантами, в особенности — в такой сложной, даже заумной — как она выразилась, области, как психика. Согласилась только по моему настоянию — убедил ее, что у нее, вероятно, есть нужные данные. Когда же сама почувствовала ту неведомую многим энергию, привнесенную ею эйфорию от необычайной легкости и внутренней силы, то загорелась желанием познать тайны открывшегося ей мира, насколько хватит возможностей. Занималась весьма старательно, не только с группой, но и дома.

Кате уже удавалось довольно быстро входить в поле ментала, видела потоки энергии и буквально купалась в них, впитывая в себя до предела. Он же рос с каждым сеансом, через месяц занятий увеличился едва ли не на порядок. По своему потенциалу Катя вначале заметно уступала другим ученикам — тому же Алексею, сейчас же стала лидером. Ей гораздо легче стали даваться упражнения с оперированием и трансформацией энергией, за ее счет поддерживала у себя довольно высокий тонус. Даже в физическом плане намного окрепла, легко выдерживала серьезные нагрузки, поражая других на тренировке в фитнес-зале. А уж что вытворяла со мной в постели — не сравнить с тем, что было еще совсем недавно. Выдерживала без устали до полного своего и моего удовлетворения. Единственно, что сдерживало — ограниченность положений в близости. Стоило ей забыть о них и отдаваться самозабвенно страсти, как боль внутри приводила в чувство.

Тем временем в нашей семье произошли важные события. Вскоре после Нового года Кира легла в больницу на сохранение — врач-гинеколог при очередном обследовании нашла у нее угрозу выкидыша. Пока еще без серьезной патологии — есть небольшие отклонения от нормальной анатомии матки, но посоветовала лечь в стационар и наблюдаться там. О причине такой угрозы врач определенно не сказала, на вопрос жены — может ли она быть из-за первого аборта, — допустила, как возможную. Вечером, когда я вернулся домой после работы, рассказала мне о приеме гинекологом и ее заключении. По заплаканному лицу Киры видел, как ее встревожила и огорчила новость — она уже не чаяла души в будущем ребенке, у нее и мысли не было, что может потерять его.

Постарался скорее успокоить взволнованную жену — все переживания ей только во вред:

— Кира, пожалуйста, возьми себя в руки. Уверен, все образуется. Давай я тебя сам осмотрю, а там решим — что будем делать.

Кира согласно кивнула головой, а потом послушно легла на диван. Внимательно осмотрел ее и плод — никаких явных нарушений в их состоянии не заметил. Идет шестой месяц беременности, ребенок в основном уже сформировался, так что видел, как бьется маленькое сердечко, течет по сосудам кровь, двигаются ручки и ножки. В матке также все в порядке — как и должно быть. Что же нашла врач, какую аномалию — мне не понятно. Но решил еще раз проверить — может быть, что-то упустил. Только при повторном, самом тщательном, осмотре увидел небольшое пятнышко в шейке матки. Что оно может значить — точного предположения у меня не было. Как-то раньше с гинекологической патологией я не сталкивался, так что с диагнозом вышло затруднение.

Стал искать объяснение в учебнике по акушерству и гинекологии. Хотя мы будем проходить этот предмет во втором семестре пятого курса и еще на шестом, но из-за беременности Киры взял его заранее — вот он сейчас и пригодился. Нашел подобную картину, похоже у Киры — небольшая миома. Особую опасность для плода она не представляла, в редких случаях могла привести к выкидышу — вернее, преждевременным родам. На таком сроке беременности, как у Киры, плод можно было уже спасти, но это в худшем случае — лучше все же сохранить ребенка до естественных родов. Так и объяснил жене:

— Ничего страшного у тебя нет, Кира, только небольшая опухоль в шейке матки. Очень редко, и то в запущенном состоянии, она может привести к выкидышу. В принципе, лечение сложности не представляет, можно и дома. Твоя врач перестраховалась с направлением тебя в стационар. Но если тебе будет так спокойнее — ложись и лечись там.

После моего объяснения Кира заметно оттаяла, ушло напряжение в глазах, с которым она следила за мной. Облегченно вздохнув, проговорила:

— Рисковать ребенком не хочу, Сережа. Коль врач дала направление — завтра же поеду в больницу. Но мне теперь намного спокойнее — спасибо тебе.

— Не за что, Кира, это же наш сын. Я тоже хочу, чтобы он родился нормально, здоровым и крепким.

Жена пролежала в роддоме месяц. В гинекологию, куда ее направила участковая, не приняли — в приемном отделении врачи после первичного осмотра переправили в роддом. Мы с Катей навещали Киру каждый вечер, когда возвращались вместе домой после работы. Скучала по дому, но не торопилась выписываться. Ей врачи подтвердили мое предположение о неопасном характере клиники, но, как и участковый гинеколог, перестраховались, провели весь курс лечения, затянувшийся на месяц. Выписали, когда даже минимальной угрозы преждевременных родов не осталось. На работу Кира так и не вышла — подошел срок дородового отпуска. Сидела дома и берегла ребенка пуще прежнего — выполняла все предписания врачей больницы до последней буквы.

Все работы по дому взяли мы с Катей, да и старались всячески угождать будущей роженице. Все просьбы, даже капризы, исполняли тотчас, я носил ее буквально на руках, поднимая наверх. Радовалась нашему вниманию и не обижалась, что мы с Катей стали жили как муж и жена — в одной спальне, с ней общались за обеденным столом или в зале в свободное время. Больше времени Кира была занята собой — читала, много спала, научилась вязать спицами и готовила для малыша носочки, шапочку и другие вязанные вещи. Даже перестала выезжать с нами в гости — правда ее мать сама приезжала к нам, наведывалась в каждое воскресенье. Конечно, обратила внимание на мои с Катей близкие отношения, но не стала выговаривать — наверное, дочь объяснила о нашем тройственном семейном союзе. Только смотрела на нас неодобрительно, а отводила душу, по-видимому, дома, пересказывая мужу.

Ближе к концу зимы перешел на операции с более крупными животными — кошками, собаками, позже коровами и лошадьми. Сначала с лабораторными, а после, отработав с ними технику оперирования, приступил к реальным процедурам над животными в ветеринарных клиниках. Пришлось срочно изучать основы ветеринарии и патологии животных, практику проходил в процессе вскрытия и хирургического вмешательства. Ассистентом со мной работал Алексей — он отучился на лабораторных мышах, мог уже сам проводить самые простые операции. Так вместе мы прооперировали десятки животных, иногда с жертвами, когда в сложных случаях наших знаний и навыков не хватало. С опытом действовали более уверенно, брались за всех предлагаемых в клиниках больных животных.

Работали мы с Алексеем полуофициально — ни у меня, тем более у него, нет диплома ветеринара. Свое лечение проводили под ответственность штатных специалистов клиник — с ними как-то договорился Мельник. Соответственно не получали за эту работу зарплату, только ставки у себя в лаборатории. Но такая ситуация нас не беспокоила, главное сейчас — опыт и знания, которые помогут в будущем, уже в лечении людей. Разумеется, в патологии животных свои особенности — нам больше довелось лечить отравления, заражения от блох и лишаем, панкреатит, рахит, разные инфекции. Но во многом болезни те же, что и у людей, как и травмы, так что практику мы прошли достаточную, особенно с наступлением весны и сезонным обострением.

Мне добавили подопечных — еще троих, у кого обнаружили ментальные способности. Первые занятия с ними провела Катя — у нее довольно неплохо получилось объяснять и показывать начальную технику. Подключился сам, когда дело подошло к урокам с трансформацией энергии. Лучше всего удавалось управляться с заданиями Лене Васильевой, тоже студентке мединститута, только четвертого курса. Как ее упустили раньше при отборе — непонятно, хотя у нее потенциал энергетики оказался большим, чем у других новичков… Ученицей она оказалась способной — с первого занятия шла с заметным опережением в группе. Катя сразу обратила мое внимание на перспективную девушку — кроме хороших задатков она отличалась своей целеустремленностью, занималась упорно и увлеченно. Когда же стал работать с ней, сам убедился в правоте Кати.

Но меня насторожила ее душевная черствость — не замечал переживаний или сомнений, когда показывал ей, как и другим ученикам, операции с живыми объектами. Нельзя сказать, что такое бездушие выработалось в ней за годы обучения в институте — о профессиональном хладнокровии еще рано говорить. По-видимому, эта черта присуща ее характеру, как и плохая коммуникабельность и немногословность — почти ни с кем из нас не общалась. С Катей, единственной, кроме нее, девушкой в группе — также, только по делу. Серьезным препятствием в нашем деле подобное отношение не считал, но и учить Лену, вкладывая свою душу, также не хотелось, Такая дилемма встала передо мной — как же быть с одаренной, но не совсем подходящей нравственно высокому искусству врачевания. А ведь именно к нему она готовилась — не скрывала, что хотела бы применять открывшиеся способности в лечении больных.

Высказал свои сомнения Мельнику, он же не посчитал их настоль важными:

— Мне порекомендовали Васильеву, как очень ответственную и трудолюбивую студентку. Ты же прекрасно знаешь, Сергей, что идеальных людей не может быть, у каждого из нас есть свои заморочки. Если грех не очень большой, то можно с ним смириться. Давай оставим ее, а там видно будет. Ты сам признаешь, что в будущем она перспективный специалист.

Так что пришлось заниматься с Леной дальше, привлекая к своим операциям вместе с Алексеем. С другими учениками у меня подобных проблем не возникло. Постепенно, со временем, мои ученики, кроме Кати — она единственная из них не медик, стали сами проводить простые операции под моим контролем. У кого-то получалось лучше, как у Лены, у других заметно хуже — с ошибками, потерями подопытных животных. Так мы вместе работали и учились, получали редкую возможность реальной практики с живыми организмами. Уже не только я, но и ученики, проводили операции в клиниках, только самые сложные выполнял сам. Мой руководитель несколько раз проведывал нас, видел воочию нашу работу. Как-то высказался:

— Хотя нам не удалось совершить прорыв в биофизике человека с твоей ментальной энергией, но результаты ее применения впечатляющие. Ты со своей группой практически подтвердил материальность новой энергии и превосходные ее перспективы. Надо теперь вернуться к научному обоснованию — проработке гипотез, новым исследованиям как с изучением природы, так и моделирования новой материи. Подумай хорошо над этой задачей. Дальнейшие операции с животными прекращаем, будем готовиться к конечной цели — вмешательству в организм человека.

В апреле пришло время рожать Кире. Доносила ребенка благополучно, больше тревог с беременностью не возникло. При первых схватках позвонила мне на работу — не откладывая ни минуты, выехал к ней. Повез жену в тот же роддом, в котором она лежала на сохранении. Пока добирались на своей машине — скорую не стали вызывать, — у нее отошли воды, а схватки усилились. У меня даже возникло опасения, что придется прямо сейчас принимать роды. Но обошлось — довез до больницы. В приемном покое сразу после осмотра Киру повезли на каталке в родильное отделение. Не стал уезжать, остался ждать на улице. А через два часа медсестра передала мне, что жена родила сына, с ними все в порядке. Беспокойство в душе сразу улеглось — все-таки перенервничал, пока собирал Киру и вез ее в роддом.

На следующее утро увидел Киру — она улыбалась мне, стоя у окна, а потом, скрывшись на секунду, уже с сыном на руках. Даже отсюда — с улицы, — чувствовал эмоции жены, переливающееся через край материнское счастье. Махал ей рукой, а у самого наворачивались слезы от радости за нее. О сыне переживал меньше, да и думал о нем как-то отстранено, не воспринимал еще как близкую мне душу. К концу дня навестить роженицу поехала Катя с домашней снедью, дальше мы с ней так и чередовались — утром я, вечером она. Выписали Киру через три дня, тогда впервые взял на руки сына, запеленатого в плотном свертке комплекта. Видел крохотное личико — красное, сморщенное. Наверное, все новорожденные похожи друг на друга, в первые дни и не разобрать, как будут выглядеть совсем уже скоро. Смотрел на спящего младенца, не столько сердцем, а умом, понимал, что это маленькое существо вошло в мою жизнь, станет центром забот и переживаний нашей семьи.

Пока Кира с сыном находились в роддоме, мы с Катей приготовили все нужное ребенку — от пеленок до коляски. Когда же привез домой маму с дитем, принялись хлопотать с ними. Сменили пеленку с подгузниками, пока Кира кормила грудью малыша, Катя состряпала ей самой полдник, а потом взялась за стирку. В последующем она приняла на себя все выпавшие заботы, я по вечерам после работы помогал ей с частью из них — гладил пеленки, купал сына в ванночке, нянчился с ним. Дали возможность Кире набраться сил после родов, потом она уже сама занималась Севой, так назвала сына — в честь своего отца. Выходила с ним из дома — сначала во дворе, а после в коляске уже на улице. В выходные дни гуляли с малышом вместе, но в гости ни кому не отправлялись — Кира посчитала, что в первые месяцы ребенка никому показывать нельзя. Кроме нас, разрешила только бабушкам посмотреть внука, а те старались почаще навещать нас и повозиться с дитем.

Материнская любовь приняла у Киры болезненный характер — избыточный, на мой взгляд, даже для первенца. Не сводила глаз с сына, никак не могла налюбоваться им, раз за разом целовала от макушки до пяток. Стоило малышу заплакать или закряхтеть — тут же бросала все и неслась к нему, а любой чих воспринимала как повод для тревоги, даже паники. Ревновала нас к ребенку, особенно Катю. Не успевала та взять Севу на руки, как под любым предлогом забирала его — давала грудь или сама нянчилась. Да и с бабушками также, долго не выдерживала их возню с малышом, отнимала едва ли не силой. Я как-то завел с женой разговор о ее чрезмерной опеке сына:

— Кира, извини, но мне кажется, что ты перебарщиваешь с заботой о Севе. Боюсь, что можешь избаловать сына, твоя любовь к нему становится просто неразумной, слепой.

Наверное, мои слова обидели жену — она вскинулась, увидел на ее лице недовольство, даже злость, как будто оскорбил ее материнские чувства:

— Я люблю сына, как хочу! Это ты, Сережа, не любишь Севу. Я же вижу, как ты относишься к нему — лишний раз не улыбнешься, не поиграешься с ним. Даже на руки редко берешь!

Молчал, слова Киры рвали мою душу обидой — ведь это неправда, что я не люблю сына! Не так самозабвенно, как она сама, но тем не менее — малыш вошел в мое сердце, вызывал нежность и радость, желание приласкать его, заботиться о нем. То, что не часто показывал другим, жене тоже, свои чувства к сыну, она поняла превратно, теперь высказала свое обвинение. Доказывать ей обратное не стал — словами ведь ее не переубедить, только сказал три слова: — Кира, ты ошибаешься…

Случившаяся между нами размолвка не прошла бесследно — Кира отдалилась от меня, перестала разговаривать. Только с большей неистовостью обратила любовь на сына — тормошила его своими ласками, держала на руках и прижимала к себе, даже когда ребенок спал. Когда же тот просыпался с плачем — давала грудь, и так раз за разом. Малыш стал беспокойным, ночами не давал спать, а от него и Кира потеряла покой и совсем еще недавнее счастье — слышал, как она у себя в спальне тихо плакала. На мои попытки переговорить, поддержать ее не отвечала, просто отворачивалась.