Тринадцатый час ночи

Глава II ЗАПЛУТАЛИ

Когда Витька и Жорка решили отстать от остальных, у них в головах не было никаких особо вредных мыслей — просто приколоться хотели. Идея эта действительно пришла в голову Жоре, который не одно лето прожил в одной из здешних деревень, где папа задешево снимал полдома у старичков Федотовых — Николая Андреевича и Анны Михайловны.

— Зачем они нас вокруг оврага потащили? — ворчал Жорка, имея в виду Геннадия Петровича и Нину Павловну. — Лишних четыре километра! Надо через овраг, напрямую! Вдвое короче получится!

— У тебя не спросили! — сказала Пирожкова, которая к этому моменту еще находилась совсем недалеко от него. — В овраге склоны высокие и крутые. Там некоторые, — она обернулась и презрительно поглядела на толстенького Витю Мышкина, — вообще съехать не смогут…

— Ты, что ли? — сердито проворчал Жорка.

— Да я-то запросто! — Танька еще раз рожу состроила. — А некоторые Колобки только кубарем кататься умеют!

Колобком, конечно, называли Мышкина. Он на лыжах и по ровному месту ходил неуверенно, а на горках всегда терял равновесие и падал. А вот Таньку Пирожком никто не называл. У нее имелась иная кличка — Патрикеевна. Во-первых, потому, что Танька любила Патрицию Каас слушать — древность жуткую! — а во-вторых, потому, что худющая, длинноносая, рыжая и хитрая. Да еще и наряжаться любила в красно-белое — настоящая лиса. А именно сказочная Лиса, как известно, съела беднягу Колобка, благополучно миновавшего Зайца, Волка и даже Медведя.

Витьку Колобка, Патрикеевна, конечно, не съела, но достала сильно. Тем более что ему нынешняя лыжная прогулка немало сил стоила. Как ни пыхтел, но идти вровень с остальными у него не получалось. А это очень обидно — когда ты хуже всех. Тем более что Нина Павловна еще и специально велела Таньке присматривать за «слабосильной командой» — дескать, если Тягунов и Мышкин начнут отставать, то догони меня, скажи, и мы подождем их.

Жорка тоже ходил на лыжах не очень хорошо. Не потому, что сил не хватало, а потому, что ленился. Не мог он нужный темп выдерживать, воли не хватало. Ну и от Витька отрываться не хотелось — друг все-таки. А за друга надо заступаться, даже если его девчонка обижает.

Именно поэтому, после того как Танька заявила, что Колобок только кубарем сможет в овраг спуститься, Жорка тоже рассердился. И даже рванул вперед, чтоб догнать Патрикеевну.

Но разве достанешь эту длинноногую?! Та как припустила от них — только ветер засвистел! Мигом за деревьями скрылась… Жорка пробежал метров десять и отстал — куда ему с чемпионкой состязаться! Вот тут-то и возникла у него идея — свернуть и короткой дорогой прийти на станцию раньше всех.

— Представляешь? — объяснял Жорка отдувавшемуся приятелю. — Они еще целый час вокруг оврага ползти будут, а мы напрямик, понял? Придем на станцию раньше их, все такие фары выкатят, да?! И эта, рыжая, умоется!

— А там, в овраге, действительно круто? — опасливо спросил Витек.

— Не волнуйся, я знаю одно место, там хороший спуск есть, пологий. Короче, сворачиваем вот сюда, налево! У меня примета есть: раздвоенная береза. На рогатку похожа, видишь?

И они свернули налево. То есть пошли не к оврагу, а совсем в другую сторону. Почему так получилось? А потому что лыжни проходили не совсем там, где летняя тропа. И если летом тропа действительно огибала березу слева, но затем помаленьку сворачивала вправо и шла к оврагу, то зимой лыжня, ведущая на станцию, проходила правее березы, а та, что огибала ее слева, вела вовсе не к оврагу и не к станции.

Впрочем, и та, и другая лыжня через некоторое время начинали идти под уклон. Именно поэтому Жорка далеко не сразу понял, что ошибся.

— Видишь, — сказал он Витьке, — и не круто вовсе, верно? И под горку катиться легче…

— Ага, — пропыхтел Мышкин, — нормально…

Действительно, когда лыжня пошла под уклон, ехать стало приятнее: толкнулся палками — и скользи себе!

Наверно, если б эта лыжня не оказалась такой удобной и повела бы вверх по уклону, то Жорка гораздо быстрее смог догадаться, что они не туда идут. Но он даже не заметил, что лыжня все больше и больше загибает влево. Забеспокоился Тягунов только тогда, когда лыжня вместо того, чтобы пересечь овраг, вышла на какое-то довольно ровное место. Но признаваться приятелю в том, что они не туда свернули, Жора не хотел — гордость не позволяла. Тем более что время от времени откуда-то спереди — и казалось, будто не из дальнего далека! — долетал шум электричек. Так что Тягунов считал — к станции они уж точно выйдут. На самом деле злую шутку с ними играл ветер — он доносил до их ушей звуки поездов не от той платформы, к которой стремились друзья-приятели, а совсем от другой, находившейся километрах в двадцати отсюда. А что железная дорога все никак не появлялась, Жорка относил насчет того, что они — в первую очередь, конечно, Витька! — слишком медленно двигаются.

— Ты можешь быстрей ползти, а? — проворчал Тягунов. — Еле-еле душа в теле! Представляешь, как тебя эта рыжая обсмеет, если мы по короткой дороге позже их придем? И Петрович обругает, что отстали, и все остальные за то, что на платформе ждать пришлось. Нажми!

— Я нажимаю… — виновато пробормотал Колобок. — Только у меня ноги короткие. Тебе один шаг можно сделать, а мне два приходится…

В общем и целом они действительно немного прибавили. Даже когда лыжня пошла на подъем, старались идти побыстрее.

— Сейчас наверх поднимемся, — подбадривал себя и друга Тягунов, — а там уже и станция. Только еще немного вниз и через елки — а там уже просека будет!

Колобок, от которого пар шел, только вздохнул. Но постарался преодолеть подъем побыстрее.

Лыжня выровнялась и еще метров сто шла совсем горизонтально, хотя и извивалась, как пиявка. А потом взяла да и раздвоилась.

— И куда теперь? — робко спросил Витька.

Тягунов уже догадался, что там, у березы, похожей на рогатку, они повернули не туда, и решительно свернул на правую лыжню. Хотя к этому моменту они уже километра три проехали от настоящей лыжни, ведущей к станции.

Правда, уже метров через пятьдесят лыжня пошла вниз, и Жорка опять воспрянул духом.

— Я ж говорил! — с торжеством сказал он, обернувшись к Мышкину. — Сейчас вниз, потом через елки — и на просеку. А там всего ничего — метров триста пройти!

Между тем вокруг стало совсем темно, а снег валил все гуще. Лыжню впереди стало почти невозможно различить. Но все-таки ехать под уклон было удобнее, тем более что он становился все круче и круче.

В какой-то момент Жора понял, что он уже катит вниз с самой настоящей горы, и теперь ему надо не отталкиваться палками, а, наоборот, притормаживать, тем более, куда ведет этот спуск, он толком не видел.

— А-а-а! — испуганно завизжал позади него Витька, который не удержал равновесия и просто покатился вниз вместе с лыжами. Жорка инстинктивно обернулся на этот крик, и в этот момент носок правой лыжи ударился о какой-то пенек, почти полностью присыпанный свежим снегом. Крак! — клееная фанера сломалась, крепление слетело с ноги, Тягунова развернуло боком и бросило на снег, а затем по инерции потащило дальше. В общем, зловредная Патрикеевна оказалась права на все сто: и Витька, и Жорка слетели кубарем с крутого склона и очутились на дне оврага. Но это был вовсе не тот овраг, за которым находилась станция…

— И что теперь делать? — спросил Витька. — У меня крепление отломилось…

— А я лыжу сломал! — буркнул Жорка. — Все из-за тебя! Если б ты не заорал, я б на пень не наткнулся! Могли б вообще расшибиться или ноги поломать!

— Так как дальше идти? — проныл Мышкин. — Снегу по колено… Где твоя просека-то?!

— Где-то там, — проворчал Тягунов, махнув рукой куда-то направо, хотя сильно сомневался в собственном утверждении. — Ладно! Короче, бросай лыжи, пойдем так. Тут недалеко, дойдем как-нибудь…