Сознание вернулось не сразу.
Сначала — дрожащие вспышки света на внутренней стороне век. Потом — глухой гул, отдающийся в черепе.
Вода заполняла кабину, доходя до колени. Дверца была сорвана и искорежена. Едкий запах горелого пластика витал в воздухе. Небольшие синеватые струйки дыма все еще тянулись от разрушенной приборной консоли.
Тинки попыталась вдохнуть, и легкие ответили глухой болью. Тело скрутило в приступе кашля. Наконец дыхание обрело ритм. Неровный, рваный, но ритм.
Что-то стекало по лицу, оставляя неприятные ощущения. Тинки подняла руку и коснулась лба. Рассмотрела ладонь.
Кровь. Её собственная. Тёмно-рубиновая — человеческая на вид, но более вязкая. Тинки почувствовала любопытство. Не то, которое вшито в модуль адаптивного обучения.
Настоящее.
Она выбралась из кабины, огляделась.
Солнце клонилось к далёкому горизонту — уже не столь жаркое. Она не знала, сколько времени прошло.
На песке, недалеко от полосы прибоя, лежали два неподвижных тела. Которые уже не были угрозой.
Кэрлон. Мирея. Их имена всплыли в памяти автоматически, но не вызвали никого отклика. Не возникло ни страха, ни стыда, ни сожаления, ни облегчения.
Тинки побрела к берегу по колено в воде. Ноги дрожали. Мышечная координация давала сбой. Сигналы приходили с микросекундной задержкой, из-за чего движения казались чужими. Вода сменилась песком, на котором оставались влажные следы.
Кэрлон лежал ближе. Голова под странным углом, кровь уже засохла. Лицо было почти безмятежным, будто он уснул в неудобной позе и просто не проснулся.
Мирея лежала немного дальше, со страшной раной в боку. Лицо искажено гримасой боли и ужаса, рот приоткрыт словно в неслышном крике.
Тинки остановилась над ней.
У неё не было понятия «убила». Её мозг лишь фиксировал: хозяйка больше не двигается, не издаёт звуков, не взаимодействует.
И тут возникло другое ощущение.
«Теперь я одна».
Тинки не знала, что делать. Она просто стояла и смотрела, пока далёкий гул не нарушил тишину. Сначала тихий, похожий на шум ветра. Потом — знакомый звук: многорежимные турбины.
Тинки подняла голову. На горизонте появилась тёмная точка. Слишком, слишком быстрая. Не птица. Воздушный транспорт. Кто-то летит.
Тинки нахмурилась. Никогда прежде она не делала такого движения — оно не было запрограммировано.
Если сюда летят, значит…
Она посмотрела на тела. Она посмотрела на разбитый флаер. На свои следы на песке.
На кровь.
И снова возникла мысль. Теперь яснее, отчётливее.
«Меня будут искать».
Это был вывод. И за ним — решение. Нужно уйти. Сейчас. Пока есть время.
Она огляделась. Если уйти в лес — можно скрыться. Если уйти на дальнюю сторону острова — возможно, не найдут.
Но затем — другая мысль. А что дальше? Она не знала. Но знала другое. Оставаться на открытом берегу — опасность.
Гул приближался.
Тинки развернулась и побежала — туда, где песок переходил в нагромождение камней и кустов, за которым маячила стена леса.
Она бежала быстро — быстрее, чем человек. Мокрые ноги скользили, она едва удерживала равновесие. Рана на лбу кровоточила. Волосы прилипли к лицу.
Но она бежала.
Впервые в жизни она действовала не по приказу.
Потому что власть приказов умерла на песке вместе с Миреей. И потому, что теперь вместо приказов у неё только одно стремление — жить.