1.
— Ты идёшь?
Платформа освещается только одиноким фонарем. Огромная тень безумной девчонки падает на землю за её спиной и размахивает руками, как хозяйка.
— Ты чего встал, дядя? Испугался Требухашки? Нет его здесь, улетел он, а если вернётся — мы встретим.
Ситуация. Остаться в полупустой электричке и ехать дальше, неизвестно куда и без денег? Или выйти в ночь на полустанке с полубезумной девчонкой, у которой в портфеле острый нож? Времени «на подумать» совсем не осталось, и Лиза меняется в лице. Она поняла. Она увидела что-то в моих глазах. Сумасшедшие люди они невероятно наблюдательные и хитрые, насколько я знаю.
— Я не поняла, — медленно говорит Лизка, и я жду её неадекватной реакции, жду когда она выйдет из себя, выхватит нож, отбросит в сторону ненужный чемодан и бросится ко мне, в вагон. А потом нужно будет не думать о том, какого пола существо перед тобой, схватиться руками за поручни — изо всех сил пнуть ее ногой в живот, неожиданно, чтобы не успела осознать и пока она встанет, пока придёт в себя, электричка тронется и закроются двери. Никто даже не увидит что произошло и мы больше не увидимся.
— Я не поняла. Ты что здесь делаешь? Он мой.
Холодное железо мягко упирается в затылок и ощутимо толкает, так что я ударяюсь подбородком о грудь, клацая зубами.
— Выходи из вагона. Быстро.
Что-то острое упирается между ребрами и вынуждает слушаться. Мужской голос. Такой знакомый. Такой жуткий. Он странно шепелявит, пришепётывает, присвистывает. Жутко. Это страшнее Требухашки, то, что толкает меня сзади. Я слышал этот голос во сне, и я не сопротивляюсь. Слишком много оживших снов за последние сутки, где-то по дороге я давно растерял всю свою самоуверенность и чувство юмора.
— Но он мой, дядя Юра, — жалобно просит Лизка. Она отходит на шаг — даёт мне пройти и я вижу тень, которая накрывает нас с головой. Большая тень с отростками за спиной. Черт! Я оборачиваюсь и вижу, того, кто спускается следом.
Это мужик. Небольшого роста, неряшливо одетый — порванная тенниска, мятые и грязные джинсы, в руке поварской секач — мясницкий нож. Я когда-то видел такой за работой в ресторане и выглядит изделие жутковато.
Он мягко спрыгивает на перрон, ни на секунду не отводя от меня взгляда прищуренных глаз, топорик-нож занесен и готов рубить мясо. Деваха маячит за спиной, и я стараюсь держать их обоих перед глазами, но урод машет ножом, отгоняя меня на место, как перепуганную курицу.
Лицо у него изуродовано, я уловил каждую деталь. Лица нет, как будто он вышел живым из пожара, но не обгорел, просто огонь сожрал выступ его носа, губы, перемешал кожу на лице, и вдавил глаза глубоко в череп. Щёки опали и высохли. Лица нет, есть только дыры. Он замечает мой взгляд и довольно улыбается, зубы, как ни странно, на месте и выглядят нормальными.
За спиной ничего — никаких крыльев, показалось, наверное. Что-то я начал скучать по загранице, местные реалии как-то совсем не радуют. Провинция, хули. Маньяк на маньяке.
Двери электрички с шипением захлопнулись, и я остался наедине со своими новыми знакомыми.
***
Один нож он держит спереди, другой за спиной. Если броситься на мутанта и вырубить его, девчонка может подрезать сзади. Да и он не прост, судя по всему, я вижу как он держит нож, как покачивает лезвием, как отставил левую руку и держит дистанцию. Взгляд внимательный и ловит каждое мое движение. Нет, этот чувак совсем не прост — его так легко не взять.
— Ты назвала имя. Я заинтересовался. Всё. Парень мне не нужен.
— Что?
Я слежу за её тенью, если дёрнется прыгну в сторону и будь что будет. Побегу по рельсам. Я моложе — смогу уйти.
— Ты говорила с этим и вспомнила имя монстра, который сожрал моё лицо. Почему?
— Этот сказал, что его преследует крылатый монстр, я и приплела Требухашку.
Мутант зашипел как змея и сделал выпад в пустоту, но я всё равно автоматически дернулся, уклоняясь.
— Если бы маленький урод преследовал его, то далеко бы парень не ушел. Придумывает. Наркоман, наверное. Все вы наркоманы — новое поколение.
Тень дергается за спиной, и я оборачиваюсь. Девка ухмыляется и играет с ножом. Мужик играет со мной — ещё один выпад и я ещё раз вздрагиваю. Ни одной живой души вокруг. Когда там следующая электричка? Утром?
— Что вы хотите? — голос становится тонким, как у подростка.
— Что ей надо — она возьмет. Бояться нужно не монстров, бояться нужно живых людей.
— Таких как ты?
Лизка охает за спиной, и я жду нападения, я готов, но она кружит как лиса вокруг добычи. Урод раздвигает свои щёлки в улыбке.
— Именно.
— Я бы на твоем месте боялся Требухашку. Второй раз осечки не будет.
Красное пятно морды становится белым, и рожа мутанта дрожит, как тесто во время готовки. Капля слюны вытекает из правого угла рта. Лизка ругаетсяза спиной. Я сжимаю кулаки и улыбаюсь.
— Требухашка оставил тебя в живых не для того, чтобы ты продолжал, ЮраБезотчества.
Я угадал, и он завывает, рычит как мотор, но не нападает. Следит за моей ухмылкой дырами своих глаз.
— Кто ты такой? Откуда знаешь?
Свистит нож и я успеваю отскочить, не задумываясь ладонью слева направо прилетает затрещина и Лизка кружась вокруг своей оси отлетает назад. Нож падает вниз, со склона в траву и она с воплями бросается за ним. Мы остаемся на платформе одни. Нюанс — я вижу, что противник щурится — плохое зрение. Интересно насколько плохое?
— Я — посланник. Я — парламентер Охотников. Пришел с белым флагом, — говорю первое, что в голову придет, но мне, кажется, верят.
— Охотников?
— Я специально искал тебя, чтобы передать послание от Требухашки.
Девка уже нашла нож, и карабкается на платформу, на четырех ногах, как паук — нож она держит по-пиратски в зубах. Урод жестом останавливает ее и поворачивается ко мне.
— Какое?
— Охотник и Требухашка хотят, чтобы ты завязал. Второго шанса не будет.
— С чем завязал? — он внимательно смотрит, и луна блестит на кончике ножа. Девчонка тяжело дышит и готова прыгнуть в любую секунду.
— Ты знаешь.
— Или что?
— Или они вернутся.
Я жду только знака. Первого резкого движения — удара. Я готов драться, уже готов — разговор дал мне время собраться. Вырублю двоих, может отделаюсь неглубокими порезами. Девка — дура, этот опасен. Грёбаный Чикатилло — его нужно давить первым.
— Парламентёр. И как ты нас нашел парламентёр?
— По крыльям, — говорю я, — уродские простыни воняют мертвечиной.
Мутант опять меняется в лице, никакого самоконтроля.
2.
Тень с крыльями была совсем не случайной. Где-то я «попал».
— Воняют? Ты чувствуешь их?
— Да. Поэтому я "парламентёр". Могу найти "крылатых" по запаху. Что тебя, что Лизку.
Маньяк поднимает нож и поигрывает им.
— Но у неё ведь нет...
Девчонка злобно хихикает. Сейчас я контролирую взглядом обоих, но не контролирую разговор. Меня уже поймали на вранье или ещё нет?
— Всё у неё есть. Просто я вижу, а ты нет.
— О, — говорит деваха и вращает глазами, ухмыляясь, — я же говорила. Я чувствую их, чувствую как они растут.
Он смотрит на меня внимательно. Смотрит и о чем-то думает, что-то решает. Я выпрямляюсь и пытаюсь расслабиться.
— Ну, так что мне передать?
Стараюсь говорить громко и уверенно, но голос, падла, выдаёт.
Он молчит, я вижу как пляшет кончик лезвия, нарезая дуги из воздуха. Напарница нетерпеливо подпрыгивает и смотрит то на меня, то на него. Пауза затягивается, и я теряю уверенность, капля за каплей.
— Дядя Юра, я закурю?
— Заткнись. Много кудахчешь, дура.
Он смотрит. Я смотрю. Напряжение можно черпать ложками просто из воздуха. Девчонка лезет в портфель и грязно ругаясь отбрасывает пачку в сторону.
— Эй, парламентёр Мишка! Закурить не будет?
— Не курю.
— А, ну да. Ты говорил.
Она нервно осматривается по сторонам и плюет под ноги.
— Курить охота. Дядя Юра, давай в город смотаемся. Ты Жигуленка спрятал у кладбища, как всегда?
— Заткнись, дура, — не выдерживает он и говорит со мной. — Как же я домой вернусь? Что жене скажу? А с этой что делать? Её сразу менты примут, она охранника в торговом центре убила.
(Я в курсе)
— А что? Он сам полез, — возразила Лизка. — Нечего руки распускать было.
— И что с ней делать?
— Мне всё равно, — говорю, — делай что хочешь.
Он вдруг резко выбрасывает руку, и нож кувыркается в воздухе. Я бы даже не успел ничего понять, если бы целились в меня. Не успел бы среагировать, но на этот раз хрипы не мои.
Бедная девчонка схватилась обеими руками за горло, пытается что-то сказать и падает на колени. На секунду я вижу маленькие крылья, одинокое перо на холодном бетоне и потом только кровь заливает всё у её ног. На моих глазах еще никогда не убивали человека. Так нельзя! Да какая бы она ни была. Я поворачиваюсь, но поздно. Первый удар в кадык, так что захлебывается дыхание и красный поток крови в глазах, следом несколько толчков в живот, тяжелый удар по затылку и я обнимаю темноту.
***
Опять сон. Я понимаю что это он, но всё так реалистично и я внутри всеми четырьмя чувствами. Это сон, но управлять им я не могу, как и выйти в реальность.
Чертово подсознание. Вспоминаем еще один страх, ты — глубинная тварь? Начали с боязни воды, продолжили боязнью высоты и что на очереди? Опять эпизод из детства?
Я иду по школе. Это холл. Слева раздевалка, справа классные комнаты и музей ВОВ. Впереди центральный вход (или выход, с какой стороны смотреть) я следую туда.
На мне белая рубашка, пиджак тесный в плечах и наглаженные брючки. Сегодня 5-й А дежурный по школе и я должен стоять у входных дверей. Проверять сменную обувь. Записывать опоздавших, здороваться со всеми и помогать родителям советами. Всегда хотелось попробовать, покрасоваться перед девчонками, и вот я здесь.
Я очень ответственно отношусь к обязанностям дежурного. Учителя хвалят меня. Классная хвалит меня. Даже техничка улыбнулась и потрепала по голове, а я всё проверяю и проверяю «сменку». Заставляю переобуваться тех, кто не сделал этого, отправляю домой тех, кто забыл сменную обувь. Всё по правилам. Сегодня мне не нужно идти на первый урок, потому что я нужен на посту.
Играет звонок, сначала один раз, потом второй и третий — «школота» бежит по классам, расходятся учителя и холл понемногу пустеет. Я остаюсь, чтобы записать опоздавших и передать списки техничке. Она улыбается и тоже скрывается на втором этаже.
Дежурный всегда остаётся один. Я прикрываю двери, чтобы не гулял по этажу сквозняк, когда вижу как приближаются опоздавшие. Они идут через школьный двор не спеша, смеются и машут пакетами с парочкой учебников. Старшаки. Местные второгодники. Длинного зовут вроде Слава.
Я возвращаюсь на пост полный решимости и целеустремленности.
— Ты чего малой? — спрашивает Слава, и друзья его округляют глаза и ржут, некрасиво, как кони.
— После звонка нельзя, — говорю я, придерживая двери.
— Чего?
Они ржут всем стадом, и Славка толкает дверь. Я упираюсь ногами и пыхтя удерживаю первую атаку.
— Ты чего? — дальше он наворачивает такую матерщину, что у меня мелкого даже не остается воспоминаний, я просто не знаю этих слов на тот момент.
— После звонка нельзя, — говорю я, представляя себя как минимум неуловимым мстителем среди белых офицеров. Если бы у меня были очки на носу, я бы их сейчас лихо поправил, как Валерка в кино.
Стадо вдруг ухает и втроём налегает на дверь, я пытаюсь удержать и отъезжаю в сторону как на коньках вместе с ней. Пацаны пробегают мимо, не обращая на меня внимания, спешат в раздевалку. Только старший остаётся и я иду к нему с гордо поднятой головой.
— Мне нужно записать твою фамилию и класс.
Он молча толкает меня обоими руками в грудь и я лечу на пол, спиной вытираю там, где наследили десятки школьников и прошлась мокрой тряпкой уборщица. Второгодник подбегает и добавляет пару раз с ноги. Я пытаюсь увернуться, закрыться руками и один удар попадает по пальцам. Слезы унижения перемешиваются со слезами боли. Старшак уходит, а где-то вдалеке ржут его друзья.
Весь в слезах и всхлипывая поднимаюсь, мокрый и грязный от пыли — стараюсь отряхнуться и не по-мужски плачу, не могу остановиться.
А мимо проходит шестой «Б» на музыку, и они смотрят на меня. И я прячу взгляд, но никак не могу остановиться. И хоть я знаю, что она тоже идет в тех рядах, я знаю, что нельзя так себя вести — она же увидит, я все никак не могу остановиться.
Страх номер три.
Унижение. Слабость. Невозможно дать сдачи. Почему этот сон вернулся? Что послужило толчком?
И чем это так воняет?