Тихий холм

глава 20

На лице Хизер появилась нервная вспыхивающая улыбка, когда дверь подалась назад под её ладонью и она увидела обширное светлое помещение. Скамейки стояли рядами, плотно прилегая, чтобы молящиеся чувствовали присутствие друг друга и сливались в едином экстазе. На стенах висели масляные картины, изображающие, судя по виду, какой-то религиозный миф. Художник очень старался – люди, нарисованные на холстах, выглядели совсем как живые, несмотря на зернистость масла. Хизер насчитала картин шесть штук. Они были выполнены в багрово-красных оттенках, задавая тон остальному интерьеру церкви.

У алтаря на том конце, прижав ладони к губам, стояла женщина и отрешённо бормотала под носом молитву. Это была Клаудия. Жрица была настолько сосредоточена на чтении молитвы, что не услышала скрип петель открываемой двери. Лишь когда Хизер сделала несколько шагов, она резко обернулась. Кажется, Клаудия меньше всего ждала такую гостью, и в первую секунду вид измазанной в крови девушки, торжественно запустившей руку в карман за пистолетом, сбил её с толку:

- Ты как сюда попала?!

Не дав Хизер ответить (впрочем, та и не собиралась), она щелкнула пальцами и кивнула сама себе:

- Я поняла. Это Винсент, да? Он направил тебя сюда. Когда он только прекратит вмешиваться?

Хизер не слушала её. Она чувствовала ликование оттого, что добралась до желанной цели. Женщина, которая убила её отца, была здесь. Настало время расплаты.

Клаудия с прищуром посмотрела на девушку, которая возилась с пистолетом, и задумчиво вывела:

- Хотя... теперь уже всё равно. Твоё появление только поможет.

- Шах и мат, - хрипло сказала Хизер, наставляя «Ремингтон» на Клаудию. Твоя песенка спета.

Женщина даже не посмотрела на грозный провал отверстия:

- Ещё нет. Час близок, но не настал.

Она опять сцепила ладони, и глаза её затуманились:

- Час, когда будут забыты все прошлые грехи. Время вечного Рая, о котором мы мечтали так долго... Бесконечное счастье после Суда и Искупления.

Хизер подумала, что она могла бы дёрнуть спусковой крючок, не выслушивая эту надоевшую проповедь. Но что-то её удерживало. Она не выпускала Клаудию из мушки, но и не нажимала на курок.

- О Алесса, - Клаудия посмотрела ей в глаза, гипнотизируя серым мечтательным блеском, - почему ты не радуешься? Мир, о котором ты так мечтала, почти здесь!

- Я не хочу этого.

Это сказала Хизер. И это же сказала Алесса, загнанная обратно в свой уголок. Хоть в этом их мнения совпадали.

Клаудия недовольно нахмурилась и впервые за всё время их общения обратилась к самой Хизер:

- Не ты. Алесса. Твоя истинная суть.

- Но я и есть Алесса, - ответила Хизер немного неуверенно. Да, Алесса была в ней... но вряд ли сейчас она способна была говорить. Она увидела, как просветлело лицо Клаудии, как сквозь поры бесстрастной маски проступила наивная детская радость. Похоже, женщина решила, что Хизер наконец-то пришла в себя.

Ну хорошо... раз она так думает, то не будем её разубеждать в этом. Что думаешь, Алесса? Слово тебе.

- Моя маленькая Клаудия... Сестричка...

- Алесса?! – Клаудия боялась даже шевельнуться; глаза горели восторгом. – Это ты?

Хизер перепугалась не на шутку. Не стоило давать волю сознанию Алессы ни на секунду. Как только она позволила ей выйти, поднявшаяся в голове волна чуть не захлестнула её саму. Хизер спешно собралась, не давая расползтись во все стороны мыслям, распухающим, как горячая пена. И что означали эти слова? «Сестричка»...

- Ты знаешь, как я по тебе скучала...

Клаудия сделала шаг от алтаря. Она хотела обнять её, но Хизер решительно сделала шаг назад:

- Мне не нужен новый мир. Всё хорошо и без него.

Клаудия замерла на полушаге; она не знала, с кем сейчас разговаривает, и не знала, что делать. Поколебавшись, она с горечью выдавила:

- Но ты сама говорила это - «мир должен быть очищен»...

- Я этого не хочу, - отрезала Хизер и с удивлением заметила, что давно забыла держать собеседницу на прицеле. Когда она осознала это, ей не сильно захотелось снова размахивать «Ремингтоном».

- Алесса, ты не хочешь счастья? – от потрясения Клаудия забыла даже о своей манере жестикулировать руками. – Ты стала слепа к страданиям этого мира? Ты не хочешь спасения, которое подарит нам Бог?!

- Нет, не хочу! – закричала Хизер, уже не пытаясь замаскироваться под Алессу. – Не хочу! Как ты не понимаешь? Страдание всегда сопутствует жизни, и тебе нужно научиться с этим... жить...

Она застонала, почувствовав, что в животе нечто снова пришло в движение, пиликая ржавой пилой. Боль возрастала, и с каждой секундой Хизер всё труднее было говорить:

- Если хочешь... живи сама в своём придуманном мире... но никто не давал тебе права рушить жизнь других...

В желудке образовался огненный комок, силящийся пролезть наверх, на свободу, разрывая горло. Хизер и рада была бы выплюнуть его, но комок застревал глубоко внизу, не втискиваясь в размеры горла. Разноцветная мозаика на алтаре начала пульсировать красным огнём. Падая на колени, Хизер выплюнула из последних сил:

- И я... никогда... не прощу тебе смерть отца, слышишь?

Клаудия грустно посмотрела на девушку, корчащуюся на полу:

- Я только хочу спасти человечество. А для этого есть только один путь. Рождение Бога.

- Никто... не просил тебя... самовлюблённая ведьма...

Хизер согнулась пополам и с остервенением давила на живот, чтобы расплющить, уничтожить то, что причиняло ей боль. Но боль не прекращалась, она становилась сильнее и распространялась по всему телу, заставляя вены звенеть от натуги и сворачиваться синими узлами. Сквозь непрекращающееся гудение проводов под зимней вьюгой она услышала голос Клаудии:

- Бог в тебе растёт. Ты ненавидишь меня, да?

Бог питался ненавистью. Хизер это знала. Клаудия того и хотела – чтобы она ненавидела её всё больше и больше, и зародыш Бога набирал силу, дабы вырваться из её чрева в этот мир. Хизер ничего не могла с собой поделать. Даже когда тело горело потрескивающим жадным огнём, она не могла забыть об отце и о луже крови на коврике под его ногами. Ненависть к убийце взрывалась новой порцией во имя рождения Бога.

- Будь... ты... прок... прокля...

Это был предел. Боль пошла на убыль, смялась в обугленный комок бумаги и разлетелась чёрным пеплом. Мозаика над головой, расцветшая невыносимо яркими красками, посерела и стала нечётким размытым прямоугольником. Теряя сознание, Хизер услышала, как Клаудия тихо сказала:

- Это хорошо.

Шаги удалялись. Хлопнула дверь. Клаудия ушла, оставив Хизер лежать у подножия лакированного церковного органа и плакать от бессильной злости. Она ушла в беспамятство, а когда пришла в себя, то увидела, что, кроме неё, в церкви никого нет.