Тени за холмами

ГЛАВА 5. Жухлые яблочки

Высшее образование в Шолохе бывает трех типов.

Во-первых, наставничество: мастер берет несколько учеников и семь лет играет для них роль преподавателя, воспитателя и друга. Это фундаментальное образование, оно высоко котируется среди знати. Во-вторых, Академия — дает степень магистра в выбранной научной или прикладной сфере. В-третьих, Башня магов. Здесь готовят колдунов, отсюда же их распределяют на работу в зависимости от проявленных личных качеств. Сменить профиль потом почти невозможно.

Энциклопедия «Доронах»

под авторством Дахху из Дома Смеющихся,

черновик девятый

— Давай, Гами. Жги! Нечасто выпадает такой шанс! — я ободряюще подмигнула близнецу Гамору.

Он, сидящий на полу в моем кабинете, оглянулся с величайшим сомнением. Его подвижный нос с вытянутыми ноздрями подозрительно сморщился:

— Мы то-о-очно действуем законно?

Я помахала перед коллегой разрешением. Близнец успокоился, заприметив на лицензии магическую печать завхоза. В комнате, утопающей в предрассветных сумерках, она слабо светилась.

Мое лицо тоже светилось: удалью, нежданно пришедшей после встречи с Дахху. Такой звонкой, что, отправив друга домой, я завернула к себе переодеться, приняла душ, и… потопала на работу. Творить глупости, в дневное время несусветные. Потому что есть такой тип сладкого опьянения — называется "ночь". И ради него не грех пожертвовать сном.

Гамор закатал рукава и придирчиво посмотрел на стену, где уже нарисовал подробную план-схему взрыва (НЕ ту стену, где оружие, всё под контролем!).

Коллега поправил бархатный галстук-бабочку (оба близнеца в таких ходят, и вечно спорят, кто первый взял аксессуар на вооружение):

— А почему сама не взорвешь?

— Потому что я слабая и глупая женщина. А ты большой и сильный, — (я преувеличила), — И мне плохо удаются подрывные заклятья, — (преуменьшила). — И вообще — полчаса назад ты ныл, что надоело сидеть на месте, — (а тут — правда! На этой неделе Гами был ночным дежурным Ловчим, а это выматывающе тоскливо).

— Ну ла-а-адно, — со смешным деревенским акцентом протянул близнец. — Ты ведь расплатишься?

Я кивнула и для весомости колупнула зуб ногтём большого пальца.

Платой за помощь было сводничество.

Гамор мечтал посетить карточный притон Мелисандра Кеса. Кес устроил его в подвале дома, который занимала старуха-детективша по имени Ши Бланкет-Кес.

Да, часть её фамилии такая же, как вся фамилия Мелисандра.

Нет, они не родственники.

Да, увидев фамилию Мела, старушка сразу взяла его на работу. На роль помощника, без собеседования. Пусть саусбериец Кес и живет в Шолохе незаконно.

Ведь некоторые люди смело выбрасывают логику, когда в дело вступает судьба. И ничего, что знаки последней похожи на совпадения. Для одних это дурость, но для других — стратегия выживания в нашем неоднозначном мире.

Госпожа Ши была из тех старушек, которые на ночь кладут туфлю на прикроватный столик — чтобы утром не забыть взять оттуда вставную челюсть, уйти без которой легко (легче, чем без туфли), но неприятно.

Клиенты поручали Ши какие-то «не фполне серьезные делишки. Но это только пока, мальчик, мы еще себя покашем». В компании Мелисандра госпожа Бланкет-Кес искала пропавших кошек, выслеживала школьников-прогульщиков, разгадывала тайны подгоревшей яичницы. Конечно, при таком раскладе ей было нечем платить Мелисандру.

Зато старушка выделила ему опрятную мансарду, кормила оладьями на завтрак, и, главное, отдала в его распоряжение подвал. Большой, сырой и очень колоритный. В этом подвале Мел собирал карточные турниры.

Госпожа Ши и в ус не дула (кстати, ус у неё имелся, даже два): ночью она спала в берушах, хотя и без них была глуховата.

Мел играл. Мел выигрывал. Мел драл входную плату с гостей, пустив слушок, что к нему попадают лишь избранные. Вскоре его притон стал модным, а госпожу Ши темные типчики с Рокочущих рядов звали не иначе как «бабуля-без-башки», потому что думали — с Меловой подачи — что именно старушка всем рулит. Якобы она вдова наркобарона и вся эта горе-детективная деятельность — лишь игра, под прикрытием которой ведутся ТАКИЕ дела, что подвал Брюквенной Аллеи со своим покером на брильянты — ерунда.

«Старушка — зверь. Но любит комфорт и поэтому заправляет денежными потоками из кресла-качалки. Если у вас сомнения в авторитете Ши — понизьте голос. Её люди везде», — предупреждал двухметровый, плечистый Мелисандр. Ему остерегались возражать.

Почему Мел не спешил заявить, что это он крутой рулевой подвального клуба? Потому что он скользкий, как угорь. И хочет, в случае чего, слиться по-тихому. Ведь где Мел — там чудный аромат афёры.

Но вернёмся к настоящему моменту.

Я пообещала Гамору:

— За тобой будет место в турнире.

Близнец кивнул и начал выплетать заклятье Периголлы. Он поочередно сгибал и разгибал фаланги пальцев, разворачивал ладони, интенсивно крутил головой — со стороны казалось, будто в него вселился демон. Между руками Гама нарисовалось темно-серое облачко. Оно пухло и набирало плотность, а потом, по резкому выкрику «Дра!» — метнулось в схему на стене.

БА-БАХ!

Взрыв получился мощным, но точечным. Всё намеченное контуром снесло к праховой бабушке, всё вокруг осталось в порядке — спасибо охранным формулам. Я боролась с соблазном оглянуться на стену с оружием: вдруг экспонаты, поймав мой взгляд, спохватятся: «Ой! Мы же падать должны! Чё зависли?! Три, два, вниз!».

Гамор взмахом руки разогнал пыльную взвесь и удовлетворенно кивнул:

— Филигранная работа!

Ибо чернявый близнец из всех поговорок шефа нашего Улиуса выучил только одну: «Сам себя не похвалишь — никто не похвалит».

— Молодец! — поддержала я.

Проём в стене получился маленький. Но ничего, я пролезу. Полноценную дверь мне не согласовали, хотя завхоз Видрич обожал Полынь (чьим именем я смело оперировала в процессе рекогносцировки). «Моя любимая генеральская скульптура, деточка! Все статуи в Галерее Генералов скучные, одинаковые, а этот — ух! Волосы, как у медузы, и взгляд, и татуировки, и сорочки эти босяцкие — всем назло, очень мне нравится!».

За свеженьким проёмом ждал любимый тридцать второй кабинет. Ибо я решила, что не хочу каждый раз выходить в коридор, а потом заворачивать в соседнюю дверь, когда мне приспичит увидеть Полынь. Ещё чего! Чтобы все следили за тем, как я шастаю туда-сюда по триста раз на дню!

— Объясни немедленно, малёк: какого. Пепла. Ты. Творишь? — вдруг раздался ледяной голос по ту сторону проёма.

Гамор позеленел:

— Ты не предупредила, что он будет здесь!

Я хотела ответить, мол, всё в порядке, но близнеца уже и след простыл: только в щель между хлопнувшей дверью и косяком попал атласный краешек желтого плаща, мгновение спустя с треском вырванный на коридорную волю.

У Полыни весьма суровая репутация, знаете.

— Тинави! — патетически воззвали из-за стены.

Я со вздохом вползла в проём. Я-то планировала помпезно обставить свой архитектурный бенефис, а теперь…

— Полынь, вот за каким прахом ты припёрся в Ведомство так рано? Весь сюрприз испортил! — ворчала я, выбираясь из дыры. И обескураженно продолжила: — А, так ты и не уходил.

Куратор сидел, нахохлившись и натянув одеяло, на раскладушке в углу. Судя по всклокоченным волосам и отпечатку подушки на щеке, спал он тут.

Полынь поджал губы в куриную гузку. Глаза его были опухши, но строги.

— Зачем ты учинила бардак в моём кабинете? — куратор скорбной дланью указал на пыльную крошку под моими ногами.

В ответ на это моя длань, не менее скорбная, поочередно обвела высокие стопки старых газет на полу; горы неразобранных улик; остатки сэндвича на столе; два стеллажа, стоящих странным полубоком, и другие свидетельства того, что беспорядок тут был и раньше. Впрочем, родной такой беспорядок. Уютно-домашняя детективная помойка, которая однажды непременно доберется до потолка — и все в Ведомстве уже делают ставки, когда же это случится.

Полынь насупился:

— Это, вообще-то, не бардак. Это порядок, просто высокоорганизованный. И вдобавок — лакмусовая бумажка для отношений. У всех вещей есть места, и если человек, зашедший в гости, теряется, не может найти что-то интуитивно — значит, вряд ли нам по пути, — небрежно объяснил он.

— Предположим! А почему ты тут ночевал?

— Потому что вечер в родном поместье не задался, — процедил куратор.

Внемлющий сбросил ступни на пол, поднялся, с хрустом потянулся и босиком пошлёпал к подоконнику, позвякивая десятками амулетов, которые не потрудился снять на ночь. Под моим завистливым взглядом куратор распахнул окно — здесь не было долбанной вишни!

В кабинете повеяло чуть загадочным, чуть грустным предрассветным ветерком. Донесся запах речных водорослей; сахара и масла из печей пекарен; свежескошенных дворцовых газонов.

Я разгребла своё любимое замшевое кресло от бумаг и устроилась в нем, подрядив вместо пуфа для ног сундук из списка нераскрытых дел. Я зевнула:

— И что случилось в поместье? Воспитанники тетушки Монеты чудят? Синтезировали ядовитый свет из травы осомы? Вызвали смертельный шувгей вместо ветерка-уборщика?

Мои догадки могли оказаться правдой. Ибо Дом Внемлющих — это собрание безумных экспериментаторов и двигателей прогресса. Особенно пугали две тетушки Полыни. Первая из них, с чеканным именем Монета, прямо в поместье устроила пансионат для одаренных магов. Из-за этого Внемлющие живут как на гномьей бомбе, ежеминутно рискуя вляпаться в чужое колдовство с непредсказуемым итогом.

Вторая тетушка — Тишь — и вовсе бывшая глава департамента Ходящих. Осужденная за бунт изменница, она два года сидела в тюрьме. Тем летом её выпустили в рамках исполнения генеральского желания Полыни. Но сразу отправили в ссылку. Что, безусловно, плюс. Женщина, устроившая кровавую баню в столице — это очень страшно.

Полынь прищелкнул пальцами, и в руке его оказалась маленькая чашечка кофе. Иллюзорная, но ароматная.

Куратор глотнул маслянистое варево:

— Нет, вчера проблема была не в магах. Когда я пришёл в поместье, на парадной лестнице сидели мои дражайшие братья и сестра. Они устроили коктейль — верные подданные Его Величества собрались отметить принцев юбилей… Цветы гибискуса в запотевших бокалах, оттопыренные мизинцы. Пройти мимо не удалось, пришлось поддержать беседу. Из-за Душицы она лежала в пространстве сплетен. Когда я предложил не пачкать вечер чужим грязным бельем, разговор перешел на меня. Через несколько минут у родственников получилась прекрасная ретроспектива моей жизни. Я не мог конкурировать с созданным ими образом. Их Полынь больше подходил к атмосфере светского коктейля. Свет обожает плоскость. Я откланялся и решил, что лучше переночевать здесь. Старая добрая раскладушка. Вернейшая подруга.

Я только головой покачала.

Потом я скрестила ноги в щиколотках — да, сундук определенно хорош на роли банкетки! и, почесав нос, сказала:

— Вообще, в таких ситуациях ты можешь приходить ко мне.

— Я и пришёл, — Полынь одним глотком осушил иллюзорную чашку. Чашка исчезла. — Часа в два. Заперто было.

— О? — сказала я, смешавшись. — Не подумай, это не потому, что я задержалась у принца, просто…

Полынь жестом остановил меня и отвернулся к окну. Я тоже навострила уши. На улице раздался классический шорох несущейся на всех парах ташени. Мгновение спустя бумажная птичка влетела в кабинет, изящно обогнув апельсиновое деревце на подоконнике.

Ташени была крупная, из плотной кремовой бумаги, с гербами дворца на крыльях (коронованное древо инграсиль). Да еще и говорящая — по всем параметрам первый класс на рынке летучих писем.

— Господину Полыни из Дома Внемлющих — от Ее Величества Аутурни из Дома Ищущих…

Полынь сцапал птичку, подпрыгнул к столу, распахнул ящик, швырнул ташени туда и с силой захлопнул дверцу. Ташени продолжала что-то вещать, но тяжёлая дубовая мебель не давала звукам сложиться во фразу.

Я ехидно вздернула бровь:

— Полынь! Как грубо!

Куратор яростно замотал головой:

— Наоборот. Если я выслушаю птицу, воспитанность не позволит мне оставить сообщение без ответа. Королева решит, что у меня полно свободного времени и завяжет беседу. Мне придётся либо прервать её, проявив тем самым непочтение, либо выдавливать из себя за письмом письмо, пока терпение не лопнет. Лучше сразу сказать «нет».

— Вернее, не сказать, — я снова покосилась на бубнящий ящик.

Бубнил он с какими-то игривыми нотками. Полынь болезненно поморщился — тоже уловил эти интонации, вымораживающие его до глубины души.

— Короче, ты строжишь королеву, — вздохнула я, — Воспитываешь.

— Не дай небо, — куратор отшатнулся. — Но это единственная безопасная тактика. Ответить на благорасположение Её Величества я не могу. Сказать: «У меня дела» — чревато. Приходится изображать, что я не получил ташени. Что с учетом пяти утра вполне вероятно. По идее я должен спать, а птица — грустно биться в окно. Не правда ли, так это происходит у нормальных людей спозаранку? — Полынь обвинительно сощурился.

Я беззаботно засвистела, глядя вбок.

В дверь постучались. В проёме появилась мышастая, невзрачная фигура Селии.

— Вы уже здесь. Прекрасно, — сухо бросила она. Ассистентка шефа скользнула ящериным взглядом по свеженькой дыре в стене, но комментировать не стала — и хвала небу.

Селия процокала тростью к столу и протянула Полыни зеленую папку:

— Массовое убийство на ферме «Жухлые Яблочки». Свидетель — соседка. Час назад из дома вынесли пять женских трупов. Выдвигайтесь немедленно.

Полынь тотчас как ветром сдуло.

Я же, всполошенная словами «массовое убийство», решила подготовиться: закинула в рюкзак целый ряд зелий с полки. Преимущественно лечебных. Ведь надежда умирает последней. А с хорошей медициной — и выживает иногда.

После этого я рванула в коридор и дальше вниз по лестнице за Полынью. Я нагнала куратора только на крыльце Ведомства, где он ждал, пока заспанный эльф побежал в конюшню.

— Интересно, — прикинула я, — Селия тоже ночевала в Ведомстве?

— Да, она не реже меня так делает, — Полынь пожал плечами, вчитываясь в письмо свидетеля, — Зачем и к кому ей возвращаться домой? Вся жизнь — карьера.

— Думаешь, это нормально?

— Думаю, это её выбор.

Растрепанный поутру эльф подвел к нам кобылку Полыни по имени Димпл — флегматичную серую животинку в яблоках.

— А мне лошадь? — возмутилась я.

— Со мной поедешь. Залезай, — приказал Полынь. И, когда я послушалась, добавил тихо: — Завернем за угол Ведомства — и Скользнём. Думаю, сегодняшнее дело достойно теневых Умений.

Мы свернули на тихую боковую улочку. Полынь привычно попросил меня «не шевелиться и не думать, а то разорвёт». Я замерла, а вот татуировки на руках Ловчего — будто ожили, расплываясь соразмерно тому, как мы втроем с покорной Димпл начали таять и ускоряться. Скользить сквозь блеклый город, заштрихованный графитом подуставшей ночи.

Наша гонка завершилась у фермы «Жухлые яблочки».

Я со стоном сползла с Димпл — меня и так жутко укачивает, а уж на супер-скорости… Полынь закинулся склянкой мятного сиропа от кашля, которым он скрывает запах червей — неприятную «побочку» от магии бывшего Ходящего.

Мы подошли к ферме и глянули сквозь кованые ворота. Участок небольшой: хозяйский дом, птичник, конюшня, ряды плодовых деревьев. Справа — лес, слева — соседи, написавшие жалобу. Было тихо. Калитка открыта. В зарослях черемухи пел соловей. Ночной туман расходился по оврагам, неохотно, но последовательно.

Я удивилась столь мирной картине. Когда слышишь про пять мертвецов, ожидаешь хоть какой-то суеты от местных жителей. А тут — редкая безмятежность. Окошки «Жухлых яблочек» мягко светились. Внутри играла музыка — что-то нежное, вроде арфы. Если там произошло кровавое убийство, то я не знаю, из чего сделаны нервы преступников. Из нефрита, наверное.

Полынь был озадачен не меньше моего.

— Давай сначала заглянем к жалобщику, — нахмурился куратор.

Несколько минут спустя мы стояли на крыльце соседней фермы. Нашим свидетелем оказалась крупная и очень бойкая дама. Отгоняя лесных светлячков, она обмахивалась полотенцем, как корова — хвостом.

— Пять трупов! Я вам клянусь, — тараторила женщина. — Вы поймите: Дорхес, мой сосед, — он тернассец. И студент. Едва родители уедут, он устраивает вечеринки, и пару раз их компания в угаре залезала на мой участок. Я поэтому держу ухо востро — поглядываю в окна, чтобы вовремя шугануть.

— И что вы увидели на этот раз? — спросил Полынь.

— Дорхес стаскивал с крыльца женские трупы. Сначала одно тело, замотано в плащ. Потом второе. Третье… Вслед вышли друзья студента. Они столпились над бедными девушками и спорили. Я поняла, что больше ждать нельзя — побежала писать вам. Пока нашла свои заготовки для ташени, пока вспомнила, как их складывать — столько времени прошло… Потом подбегаю к окну, смотрю — а трупов уже нет. Успели расчленить! Изверги иноземные!

Мы с Полынью переглянулись. Фермерша уловила наше сомнение и отчаянно зашептала:

— Да клянусь вам, были трупы! Вы что думаете — я глупая? Я не глупая! У меня лупа есть!

— У меня тоже, — сказал Полынь. — Разберёмся.

Перед тем, как постучаться к студенту Дорхесу, мы огляделись снаружи. Крыльцо было чистым — никакой крови. Полынь поползал вокруг:

— Следов того, что трупы тащили волоком, нет. Отпечатки ботинок тоже стандартные, — бормотал куратор, — А если бы мертвых несли на руках, следы стали бы глубже из-за дополнительного веса.

С конюшни доносилось тихое сопение спящих лошадей. Сквозь приоткрытую дверь птичника выглянул петух — эти с ночи на ногах.

— Ре-е-е, — сказал он, — Ре-е-е!

В доме нам долго не открывали, хотя стук услышали сразу — захлебнувшаяся песней арфа намекала. Взволнованные шепотки, топот, и вот — в щелочке появился смазливый юноша с типично тернасской белозубой улыбкой.

— Здра-а-авствуйте, — сладенько протянул он.

Полынь представился, предъявил татуировку Ловчего и объяснил, зачем мы здесь. Губы студента изогнулись грустной скобкой:

— Госпожа Цайра очень не любит, когда я собираю друзей. Постоянно что-то выдумывает. Конечно же, мы не убивали никаких девушек! Даже не знаю, как можно такое сочинить. Надо перед следующей вечеринкой ей тортик занести. Чтобы она не ругалась, — и молодой господин Дорхес обаятельно развёл руками.

За спиной у него маячили силуэты четырех товарищей. Такие же юноши-студенты, очаровательно-беззаботные, со следами бессонной ночи на лицах.

— Можно мы все-таки зайдем, проверим?

Дорхес отступил, пропуская нас внутрь. Да, вечеринка тут определенно была. Остатки еды на столе, очень много грязных бокалов. Подушки сброшены на пол, на диванах вместо этого валяются раскрытые конспекты. Вдоль каминной полки расставлены крохотные пузырьки с различными зельями. Полынь подошел, стал внимательно читать этикетки.

— Только не трогайте! — взмолился Дорхес. — Это очень редкие зелья! Нам каждый миллилитр под расписку дают, чисто перед экзаменами!

Полынь в ответ интенсивно потряс бутылочку тёмного стекла — "Спиртовая Эссенция Туманной Лани", — потом посмотрел содержимое на свет.

— Поэтому здесь миллилитров по нулям? — невзначай бросил куратор. — Чьи пузырьки, ваши?

Дорхес побледнел:

— Нет. Ребята принесли.

— Мне что-то нехорошо, — пискнул другой студентик и умчал в ванную. Все тактично промолчали.

— Зачем вам зелья на вечеринке? — спросил Полынь.

Он уже отставил бутылочку и теперь двинул вдоль дивана, поглядывая на конспекты.

— А у нас пересдачи в Башне магов сейчас идут, — Дорхес снова улыбался, теперь кривовато. — Вот, готовимся. Совмещаем приятное с полезным.

— Вы чьи студенты? — поинтересовалась я.

— Мастера Триждыправого.

— О-о-о! Сочувствую! Мерзкий мужик!

— Ага, — Дорхес нервно косился на Полынь, который трогал пустые бокалы. — Уже на первом занятии всем ярлыки навешал: тебя только в лекари возьмут, тебя только в некроманты, а ты готовься лизать пятки начальству в убогом хуторе…

Я покивала:

— Он так моего друга срезал. Гординиус Сай — слышали, может? Нет? Тот хотел стать Шептуном, а Триждыправый его в посольство в Иджикаяне сунул. У наших стран еще не было союза, работа в стане врага получалась.

— Жесть, — сказал Дорхес, зачарованно глядя на то, как Полынь, аки пёс, обнюхивает плащи студентов на вешалке в коридоре.

— Зато сколько мы с Гординиусом пакостей мы этому Триждыправому сделали!.. — я, успокоившись в отсутствии трупов, радостно поддалась греху ностальгии.

Полынь еще долго крутился по дому: зашел в ванную, поднялся в спальни, осмотрел кладовки и так далее. Студенты толпились вокруг меня: я просто не отпускала их. Был мой звездный час: я впервые нашла публику, которой можно поведать о немногих "башенных" приключениях моей юности…

Но вот куратор вернулся. Несколько раз настойчиво кашлянул. Пришлось с сожалением откланяться.

Едва за нами закрылась дверь, Полынь сложил руки на груди:

— Что думаешь?

— Студенческие годы — это кайф. Жаль, что у меня их не было в классическом смысле этого слова.

— Кстати да, — Полынь наклонил голову, — Ты отлично врала про этого друга и ваши похождения в Башне. Отвлекла студентов, чтобы не мешали мне. Спасибо.

— Почему врала? — я опешила. — Это всё правда.

— Но ведь вы с Кадией и Дахху учились у наставника?

— Да, но иногда мы приезжали в город. И встречались там с Гординиусом. Я не сочинила его, Полынь! Он настоящий!

Гординиус был чудным парнем (ставьте ударение куда хотите, не ошибетесь). Заносчивый альбинос, всегда в черном, будто пытающийся притушить свой свет, — он выделялся в любой толпе.

Правда, к сегодняшнему дню мы не виделись дольше, чем общались до того. А потому всё могло измениться.

И как же это странно! Вот есть в твоей жизни человек, и он тебе важен, гуляете регулярно, шепчетесь в ночи, а потом бац — и всё кончилось. И ты сначала такой: о, я никогда его не забуду! А потом проходит время. И старый образ стирается не только в твоей голове, но и в жизни его обладателя.

Теннет говорит, что время — это специальная формула для стирания идиотов. Минимум ингредиентов, максимум эффекта. Только жаль, что и хорошие люди под раздачу попадают.

Полынь нетерпеливо напомнил:

— Так что насчет убийства?

— Вероятно, соседка и впрямь не любит вечеринки?

Полынь пожевал губами, покивал головой. Потом направился в сторону птичника.

— Тогда объясни мне, пожалуйста, несколько фактов, — сказал он и стал один за другим загибать пальцы на свободной руке, — Во-первых, почему на столе десять бокалов из-под вина, тогда как гостей — пятеро? Во-вторых, если пузырёк с эссенцией туманной лани был изначально пуст — зачем приносить его с собой? В-третьих, почему плащи мальчиков пахнут курятником? В-четвертых, почему петух говорит «ре-е-е»? Это у них знак тревоги. И в-пятых… Какие нормальные студенты будут листать конспекты по трансфигурации на вечеринке?

Куратор взмахом руки шуганул несчастного петуха и распахнул дверь в птичник. Там было темно. Ловчий сплёл пальцы, зажигая маленький пульсар-огонек. В его неверном голубоватом свете мы увидели в углу пять мертвых куриц.

— Вот и наши трупы, — Полынь кивнул.

— Прах побери, — испуганно сказала я. — А что же было вначале — курица или девушка?

— Курица, к счастью, — куратор вздохнул. — После смерти объекта заклинание теряет силу — неспешно. Часа-двух как раз хватит, чтобы выветрилось. Соседка верно увидела: с крыльца стаскивали девушек. Вернее, куриц в облике девушек. Уже здесь они приобрели изначальную форму.

— Но зачем?.. — пробормотала я.

— Мальчики совместили приятное с полезным — по своему собственному признанию. Подготовка к экзамену — и разнообразие на вечеринке.

— Нет, зачем они убили птиц? — я посмотрела на грустного петуха, мнущегося в дверях курятника.

«Ре-е-е-е…» — снова пожаловался он.

— Не намеренно. Они просто двоечники. Ты что, не знаешь, как продлить жизнь трансфигурационному алгоритму?

— Нет. Магистр нас такому не учил, мы же гуманитарии.

— А твой Гординиус тебе не рассказывал?

— Почему сразу «мой»?!

— Спиртовая взвесь из копыт туманной лани, Тинави. Редкое зелье, подконтрольное, но студентам дают — надо же учиться. Его применяют, чтобы надолго закрепить трансформацию. Только мальчики не учли, что после эссенции запрещено давать подопытному настоящую еду и напитки, кроме как чистую воду, — сдохнет. А курочкам, судя по кайме бокалов, щедро наливали алкоголь.

— Прах, — расстроенно сказала я. — Что теперь?

— Закрываем дело у соседки и зовём Ищеек. Пусть арестуют студентов, им положены сутки. По мне так мало. Злости можно найти оправдание. Глупости — реже. Эксплуатации тех, кто не в состоянии за себя постоять — никогда.

Сидя на замшелом бревне в лесу возле фермы, мы дождались прибытия Андрис Йоукли и ещё одного Ищейки по имени Инвернесс. Коллеги помахали нам, узнали подробности и пошли за студентами.

— Йоу, красавчики, а ну сбавили страсти! — кричала Андрис из дома, в чьих окнах заплясали и запрыгали отзвуки заклятий. — Хотя нет, я передумала, колдуйте дальше! Засажу вас надолго, идиоты! — голос девушки наполнился праведным гневом.

— Вот тут бы я их и пришиб, — задумчиво кивнул Полынь. — Легонько. Очень удобно — сопротивление при аресте.

Я недоверчиво покачала головой:

— За пять куриц, серьезно?

— Как я уже сказал — за то, что приняли решение за другое живое существо.

— Полынь, это куры. Ты знаешь, я сама жалостлива до безобразия, но сегодня ты в ударе. Что за дела?

Мы уже подошли к лошадке Димпл.

Куратор взобрался в седло, подал мне руку и пожал плечами:

— Вчерашний вечер наложил отпечаток. Мы не ладим с братьями. Они уверены, что то, что в пять лет меня продали Ходящим, равносильно тому, как если бы я выиграл в лотерею. Якобы умные люди приняли вместо меня все основополагающие решения на старте, благодаря чему я смог резко двинуть вперёд, а они остались — сами по себе. "Свобода выбора" — ругательство в нашем доме. А я был бы рад, если бы меня не превращали в Ходящего, — Полынь грустно усмехнулся.

Я улыбнулась:

— Ты только что очень криво сравнил себя с курицей, да?

Полынь закатил глаза.

Я похлопала куратора по плечу.

— Кстати, про Ходящих! — я перевела тему. — А ты вчера долго еще крутился возле Ратуши?

— Нет. У меня не было оснований забирать дело Вира у теневиков, так что я вскоре ушел. Хотя попытка террориста интересная, конечно.

— Ты переписал текст записки — там был какой-то шифр?

— Тоже нет. К сожалению, я не додумался срисовать восьмушку, которая была прикреплена к письму. Может, на ней нашлось бы что-то интересное.

— Восьмушку?

— Ну монету. Она была на ленте — ты не заметила?

— Монету я видела, а номинал не разглядела, — задумчиво протянула я. — Ты так рьяно копошился с запиской, что все мои мысли были — не разорвётся ли твоё сердечко от радости при встрече с новой тайной…

Полынь пренебрежительно хмыкнул в ответ.

Кобылка Димпл тихо шла сквозь рассветный лес, пофыркивая и прядая ушами. На траве оседала роса.

— Полынь… — одна мысль не давала мне покоя, — А ты вчера фейерверк смотрел?

— Нет. А что?

— Да так, — пробормотала я. — Необычный.

Стоит ли делиться с Полынью обнаруженным совпадением? Или куратор после этого слиняет в погоне за загадками, бросив меня в лесу одну?

Лучше промолчать, пожалуй.

Не буду уподобляться старухе Бланкет-Кес, ища судьбу в случайностях.

Когда мы вернулись в Ведомство, оно уже полнилось жизнью.

Мы чинно прошагали мимо Галереи Генералов и фонтана, изображающего семнадцать знатных домов Шолоха. Миновали стойку главного регистратора, кулуары переговорок, ряды арок, ведущие в библиотеки (каждая прикрыта бархатной портьерой, призванной приглушить звуки и настроить на возвышенный лад), мрачную дверь с замком в виде ощерившего медведя — за ней — подвалы Ведомства, где допрашивают преступников.

По главному холлу хаотично метались Ловчие, Ищейки, Говоруны и Указующие. Только архивариваусов не видать: эти почти никогда не вылезают из своих владений.

Над головой носились ташени. Бумажные птички, даром, что не живые, а тоже попались на удочку весеннего обострения: они выписывали мертвые петли вокруг ведомственных мостиков, нежно курлыкали и пытались заигрывать с совами, которых некоторые сотрудники используют «шика ради». Совы косились на волшебных птах с неудовольствием, а если ташени перебарщивали — то наподдавали им когтистой лапкой.

Хлопали полотнища гербов в высоте; светлой палитрой горел витраж во всю стену; мерно качался золотой маятник с гравировкой в виде символа Иноземного ведомства — полуразвернутый свиток и роза ветров над ним.

Мы с Полынью дошли до тридцать второго кабинета.

— А можно я сразу к тебе, а не через стену? — взмолилась я.

Полынь покосился на меня, кивнул и провернул ключ в замке, после чего мы замерли на пороге, ошарашенные. Потому что, стоило толстой дубовой двери приоткрыться, как по ту сторону послышался нестройный бубнёж десятков говорящих писем.

Глаза у Полыни полезли на лоб. Он рывком отворил дверь.

По всему кабинету порхали дорогие королевские ташени. Все они вещали одновременно, создавая жуткую какофонию.

— Тот курятник был потише… — пробормотала я.

Полынь шикнул на меня, прислушиваясь к отдельным фразам:

— «Господину Полыни из Дома Внемлющих…»

— «От Её Величества Аутурни из Дома Ищущих…»

— «Полынь! Почему вы не отвечаете?»

— «Это безобразие, ведь я вас наняла…»

— «Полынь! Вам меня совсем не жалко?»

— «Я боюсь! Преступник расхаживает по Дворцу!»

— «Сегодня ночью он осквернил Зал Совета! А мои покои так близко! Что, если третье нападение Вира будет на меня?!»

Услышав последнюю реплику, Полынь мгновенно сбросил с себя оцепенение, шагнул в кабинет, поймал кремовую ташени и технично вскрыл её, подцепив ногтём.

— Впервые за полгода я не рад, что запретил королеве посылать мне письма куда-либо, кроме как в этот кабинет, — пробормотал куратор, читая текст записки. Свободной рукой он сплёл фигуру отменяющего заклятия — и все остальные птички, мгновенно умолкнув, шуршащим дождём осыпались на пол кабинета, и без того усеянный бумагами вместо ковра.

— Тинави, разворачивайся! Вир снова объявился. И, кажется, меня зовут на помощь. Так что мы едем к Её Величеству, — куратор предвкушающе потёр руки, подбежал, развернул меня за плечи и чуть ли не пинками направил обратно в коридор.

— Но я не хочу к королеве… — заныла я. — Королева меня не любит…

— Зато я тебя кофе напою по дороге. А ну двигай, хватит за косяки цепляться. Ты вроде хотела и дальше вместе работать, так изволь отвечать за свои слова.

Отвечать за свои слова — это действительно важно.

Один из немногих принципов, ни у кого не вызывающий сомнений.

Что ж. Королева, жди.