Тени Атлантиды

Глава пятнадцатая

Нутхес пришел в себя и слегка пошевелился. Это едва заметное движение отдалось тупой болью в голове, и жрец замер, ожидая, когда боль хоть немного утихнет. Его запястья и щиколотки оказались крепко стянутыми, а из-под головы исчезла сумка, что беспокоило кхешийца больше всего, и невероятным усилием воли он все же заставил себя приоткрыть глаза и оглядеться.

Он лежал в полутьме на краю полянки, посередине которой горел костер. Прямо на углях стояло глиняное закопченное блюдо с высокими краями, и какой-то человек, сидя на корточках, помешивал в нем что-то очищенной от коры палочкой. Пахла эта стряпня довольно противно, но у жреца, который уже давно ничего не ел, рот сразу наполнился слюной, и засосало под ложечкой…

Сколько Нутхес ни вглядывался в лицо человека, сидевшего возле костра, он никак не мог понять, откуда тот родом. Не из Кхешии уж точно. Таких чудовищно длинных носов, скорее, похожих на клюв, во всей стране Сатха днем с огнем не сыщешь. Да и кожа незнакомца отливала неприятной зеленью, хотя в этом, вполне возможно, была виновата игра света от мерцавшего костра. А может, жрецу просто привиделось.

Другой человек в грязной набедренной повязке сидел на земле, прислонившись спиной к мохнатому стволу, и сосредоточенно рылся в сумке Нутхеса. Рядом стояла узловатая дубинка. Спутник длинноносого был невероятно тощим, нечесаные волосы и борода свисали клоками, и уж он-то точно родился в благословенной земле Великого Змея.

Нутхес устало прикрыл глаза. Люди, в чьи руки он попал из-за своего легкомыслия, наверняка бродяги. Такие, ни на миг не задумываясь, за пару медяков могли любому перерезать глотку. Бездомные, вечно голодные. Отчаявшиеся и потому опасные люди.

Запустив в очередной раз руку в сумку жреца, бродяга довольно оскалился. Передних зубов у него не было вовсе.

— Бу! Смотри, что я нашел! — воскликнул он, вынимая магический камень.

Кристалл, озаряемый пламенем костра, ярко горел пронзительно-голубым светом.

Бродяга с длинным носом поднял голову от миски и круглыми глазами уставился на кристалл, потом открыл рот, и до слуха Нутхеса донеслись щелканье и клекот. Бу явно не нравилась находка. Одной рукой он прикрыл лицо, а другой попытался выхватить кристалл у бродяги.

— Хорошо, Бу. Я выброшу его в реку, — пообещал тот. Похоже, кхешиец прекрасно понимал своего спутника. — Тихо, Бу, тихо. Не сердись…

Он убрал кристалл в сумку, и Бу сразу успокоился, нагнулся над блюдом, ловко выловил палочкой дымящийся кусок и бросил в рот, затем переставил блюдо с углей на землю.

Бродяга-кхешиец обошел костер, сел рядом, и оба начали есть.

— Эй, ты, — позвал Нутхеса кхешиец. — Я знаю, что ты очухался. Жрать хочешь?

— Хочу, — сказал Нутхес.

Похоже, притворятся дальше смысла не было.

— Тогда чего в темноте сидишь? Иди сюда, пока мы с Бу добрые, — сказал бродяга и захохотал.

Бу повертел головой из стороны в сторону и весело заухал: шутка ему понравилась.

— Ты ведь из Тшепи плывешь? — спросил, отсмеявшись, бродяга.

Нутхес промолчал.

— Выходит, взял-таки город валузийский король. И крепость пала. Иначе бы ты, жрец, в храме сидел, а не шастал по Таису. Вот как выходит…

— Откуда ты это узнал? — спросил Нутхес.

— Что, интересно? Ладно, расскажу. В деревушке недалеко отсюда нас с Бу хотели повесить. Гады, проклятье богов на их головы! За пару сушеных фиников.

— Тебя поймали на воровстве?

— Если хочешь, да. Только мы с Бу называем это по-другому.

— А что дальше?

— Что дальше? А ничего, — огрызнулся бродяга и уткнулся в миску.

Он прекрасно понимал, что думает о нем жрец, и это раздражало его, однако и поболтать с кем-нибудь ему хотелось, а потому вскоре он снова заговорил.

— А скажи, грабят варвары город? — спросил он. Нутхес промолчал, и бродяга ответил себе сам: — Грабят, конечно. Вот и мы с Бу в Тшепи идем. Тшепи — город большой, глядишь, и для нас что-нибудь найдется…

— Не найдется. Варвар все пожег.

— Вот-вот, точно так нам сотник и сказал: придет варвар и все сожжет. Это тот сотник, что нас с Бу спас от петли. Хотел нас в армию взять — денег, жратвы и баб сулил. Только мы ночью удрали. Ни к чему нам армия, нам и без нее хорошо. Эй, жрец, а что за камушек ты нес? Это что, талисман?

Нутхес понял, что бродягам попался один из вербовщиков, который готов был собирать в войско всякий сброд. Узнав, что хотел, жрец замолчал и задумался о своих делах.

— Ты не молчи, жрец, — сказал ему бродяга. — Будешь молчать, я тебе оба глаза выколю и уши прижгу. Сразу все расскажешь. И под нос себе не бормочи ничего, все равно не испугаюсь. Ты ке маг, в паука меня не превратишь. Бу чародеев за много лиг чует. Он и камешек твой почуял… Ты говори, жрец, не молчи. Тогда, может, и доживешь до утра зрячим.

— Это не драгоценный камень. Это магическим предмет, — отозвался Нутхес.

— Ты что, глухой? — взвился бродяга. — Я тебе разве по уху дубинкой съездил? Я знаю, что в твоем камешке есть магия. Мне сказал об этом Бу. Я хочу знать, какая магия. Может быть, твой камень умеет превращать глину в золото?

— Нет, — ответил Нутхес.

— Нет? — переспросил бродяга. — Жаль. Тогда какой в нем прок?

Нутхес облизал сухие губы. Нужно было что-то придумать.

— Это глаз бога Сатха, — соврал он.

— Глаз? — переспросил бродяга. — Видно, твой Сатх очень мелкий?

— Не гневи бога, — нахмурился жрец.

— Ладно, не буду, — пожал плечами бродяга.

— Если долго смотреть в этот кристалл, можно его увидеть, — продолжил Нутхес. — Можно спросить о чем-нибудь. Только Великий Змей не любит, когда его беспокоят, и тем, кто задает вопросы, выжигает мозг. Вот почему смотреть в этот камень опасно. Можно лишиться рассудка.

Нутхес замолчал.

Бродяга тоже не проронил ни звука. А его спутник, высунув язык, старательно вылизывал блюдо. Нутхес смотрел на это чудо во все глаза: язык Бу был явно не человеческий — длинный, тонкий и липкий.

Бродяга-кхешиец поднял голову и, сощурясь, пристально взглянул на жреца.

— Не пойму, врешь ты или нет, — признался он. — Наверное, нет. Бу мне так и сказал, чтобы я не смотрел на камень, иначе случится беда.

Бу повернулся к приятелю и свистнул.

— Знаю, — ответил тот.

Тогда Бу поднялся и, взяв пустое блюдо, пошел к реке.

— Кто он? — поинтересовался Нутхес. — Я никогда не видел таких людей. Мне померещилось, или у него и правда зеленая кожа?

— Да, это неудобно, — согласился бродяга. — Когда мы входим в город или деревню, я заставляю Бу вымазаться глиной. Чтобы люди на него не глазели. Бу этого не любит.

— Откуда он родом?

Бродяга долго не отвечал.

— Его народ живет на Краю Света, — наконец сказал он. — Жрец, ты слышал что-нибудь о людях-птицах, которые живут на Краю Света?

Нутхес покачал головой.

— Край Света — это там, где кончается пустыня, — пояснил бродяга. — Я оказался там не по своей воле. Знаешь, я видел огромную шахту без дна, вырубленную посреди каменного плато. Ее стены были гладкими, словно камень оплавился, как стекло. А потом я увидел, как в ту шахту садилось солнце, Гнездо, в котором жил Бу, находилось у самого плато…

— Я не верю тебе, — покачал головой жрец.

— Да… — пробормотал бродяга. — Иногда я сам не верю, что видел такое. А он тогда откуда взялся? — И он указал на поднимавшегося от реки Бу.

— Зачем тебе кристалл? — спросил Нутхес. — Этот камень не драгоценный. Ни один ювелир не купит его у тебя, испугается гнева Сатха…

— Может, ты и прав, — согласился его собеседник. — Но я толкну камушек какому-нибудь магу. И знаешь, жрец, мне почему-то кажется, что любой валузийский маг этот кристалл с руками у меня оторвет. Похоже, я угадал, — добавил он, когда увидел, как перекосилось лицо Нутхеса.

— Помоги мне доставить кристалл в Туит, и жрецы Черного Логова щедро вознаградят тебя, — предложил Нутхес. — Ты можешь мне верить. Я преемник верховного жреца в храме Сатха в Тшепи. Освободи меня, и через два дня станешь обеспеченным человеком.

— Ну нет, — усмехнулся бродяга. — Если у меня нет зубов, это еще не значит, что мозгов тоже нет. В Туите мне перво-наперво отрежут голову. И знаешь, жрец, для тебя есть еще одна неприятная новость: в Туит ты не попадешь.

— Как?!

— У нас с Бу вышли припасы, — сощурился бродяга, — Он извел на похлебку все, что оставалось: и сушеное мясо, и финики… До Тшепи еще неблизко… Словом, нам нужно хорошо закусить перед дорогой, да и с собой кое-что взять. Скажу тебе жрец, правду: я и прежде не брезговал человечинкой, но, признаюсь, вашего брата пока не пробовал…

Нутхес задохнулся от ужаса, а бродяга зевнул,. лег на теплую землю у костра и положил голову на торчавший корень.

— Ты, жрец, не бойся, я тебя зарежу, мучить не стану, — сказал он. — А почему из тебя сразу дух не выпустил — так не хотел, чтобы мясо тухло и чтобы звери почуяли запах крови. Это нам с Бу совсем ни к чему…

Бу между тем тоже устраивался спать. Спал он, судя по всему, сидя на корточках и прижав локти к бокам.

— Эй, жрец, хочешь спи, хочешь на звезды смотри, удрать все равно не сможешь. Бу чутко спит. Тогда до утра не доживешь, сразу прибью… — пробормотал бродяга.

Вскоре он заснул.

«Великий Хотат» гордо плыл в походном строю.

Галера прилично набрала воды и накренилась, так что команде приходилось отчерпывать воду.

— Ну что, корабль будет держаться? — спросил Кулл.

— Да, мой король, — ответил Брул. — Конечно, нужно кое-что починить… Вода понемногу просачивается в трюм, но мы не утонем.

— Я не хочу сейчас терять время, — сказал Кулл. — Пусть вычерпывают воду из трюма на ходу. Будем плыть, пока не сядет солнце.

— Слушаюсь, мой король.

«Великий Хотат» шел вверх по Таису до заката.

Солнце садилось за лесом. Корабли один за другим подходили к правому берегу и бросали якоря, воины прыгали за борт, на полянах ставили походные палатки и разводили костры.

Сотня воинов вытянула «Хотата» на песчаную отмель, и теперь судно лежало на боку, точно выбросившееся на сушу морское чудовище, и на и его мокром борту играли закатные лучи. Уже в сумерках корабельная команда начала латать днище.

Кулл распорядился поставить на берегу шатер и низкие столы для трапезы. На этот раз одноглазый Мун приготовил свежую речную рыбу: часть обжарил, а часть нафаршировал перцем и рисом и потушил.

Из трюма королевской галеры достали бочонок доброго валузийского вина из перебродившего ягодного сока: пальмовое атланту опротивело. Он никогда не любил слишком приторных вин.

Сначала все говорили только о змее.

— Я согласен с нашим кхешийским другом, — сказал Брул. — Это морской змей — в реке ему явно тесно. А в море такие твари водятся, еще и покрупнее есть.

Рамдан к рыбе не притронулся, только тянул из чаши вино, молча слушал и смотрел на пламя.

— Если это морской змей, — спросил Кулл, — тогда какой демон занес его сюда?

— Не знаю, мой король, — признался Копьебой.

Иссария устала от мужских разговоров, но в шатер не шла. Укрывшись накидкой из леопардовой шкуры, красавица полусидела-полулежала, прислонившись к нагретому солнцем камню.

— Скажи, жрец, ты прочел пергамент? — поинтересовалась она у Усирзеса.

— Да, моя госпожа, — ответил тот с поклоном.

— Там написано о том, как брат убил своего брата? — взглянул на него Кулл.

Жрец снова поклонился.

— Если ты не слишком устал, расскажи нам эту историю, — попросила Иссария.

— Валкой клянусь, у человека, который решился на такое, должна быть черная душа, — заметил атлант.

— Да, мой король, — отозвался Усирзес. — Только это был не человек, а бог, и имя его Сатх… А началась эта история давным-давно. Небо тогда располагалось так близко к земле, что добраться до него можно было по обычной лестнице, а боги часто ходили среди людей, и люди этому не удивлялись. Над кхешийской землей стоял дворец богини Нут, которую еще называют Всевидящей… Всевидящая Нут родила четверых детей. Двух мальчиков — Усира и Сатха — и двух девочек, чтобы те стали их женами. Когда дети Нут подросли, они стали спускаться на землю и играть с детьми людей, потому что вчетвером на небе им было скучно. Бог Усир подружился со многими людьми и возлюбил кхешийский народ. Вернувшись однажды на небо, молодой бог сказал своей матери, Всевидящей Нут:

— Я стану заботиться о людях, научу их многому из того, что умею сам. А если придут враги, я буду защищать мой народ.

И ответила Всевидящая Нут:

— Хорошо ты решил, Усир. Тот народ, у которого нет бога, погибнет.

И бог Усир выполнил свое обещание. Он научил людей возделывать почву и находить путь к дому по звездам, строить суда, чтобы ходить по реке, а из руды с помощью огня делать топоры и мечи. Когда люди овладели этими знаниями, Усир обучил их грамоте и дал им справедливое управление. Бог заботился о своем народе, и Кхешия стала так прекрасна, что чужеземцам казалось, будто это небо опустилось на землю. Пустыню прорезали каналы, а в городах дома простых граждан стали похожи на дворцы вельмож. В те далекие дни и крестьянин, и владыка были счастливы и славили бога Усира.

Но благоденствие продлилось недолго, по счету небожителей, хотя на земле минула не одна тысяча лет. И все это время Сатх смотрел с неба на дела брата своего Усира, слушал, как люди возносят ему молитвы, и в душе его день ото дня скапливалась, точно яд, черная зависть. Зависть затмила богу Сатху рассудок и закрыла глаза, и он возненавидел брата. Больше всего на свете он возжелал, чтобы люди почитали его так, как почитают Усира.

И вот однажды Сатх спустился по золотой лестнице на землю и пришел во дворец правителя Кхешии, где в то время гостил Усир. Точно накидку, Сатх набросил на плечи ночь, под ней он миновал стражу и вошел в покои, где отдыхал его брат, снял со стены серп и зарезал Усира. Тело его сжег, а пепел развеял над Кхешией. Земля приняла прах бога и стала необычайно плодородной…

Люди не знали, что Усира погубил брат. Они думали, бог оставил их. А на другой год земля дала небывалый урожай, и Сатх, спустившись с неба, сказал, что теперь он станет заботиться о кхешийском народе. У людей короткая память и черствые души. Вскоре они забыли своего благодетеля и стали почитать братоубийцу. И черные капища выросли на кхешийской земле…

А слугами Сатха были злодеи со змеиными ликами. Проклятые колдуны, сковавшие цепью проклятий нашу прекрасную землю и души ее людей. Тех, кто был достаточно силен, чтобы восстать против них, они погубили сталью и магией. Остальным пришлось подчиниться. И вскоре большинство забыли, что когда-то жили совсем иначе.

Если сегодня вы скажете этим людям что еще пару десятков лет назад они поклонялись благому Усиру, они не поверят. Сила заклятий змеелюдей такова, что кхешийцы и впрямь поверили, будто всю свою жизнь служили одному лишь Сатху.

Лишь избранные хранят память об убитом боге. Но теперь, благодаря этому древнему свитку, который предсказал все, что должно случиться в будущем, и хранит истинную кровь Усира, мы сможем снять проклятие с Кхешии!

Усирзес оторвался от свитка и замолчал.

— И все же это грустный рассказ, — вздохнула Иссария. — И он как будто незакончен…

— Да, у этой истории нет конца, — согласился жрец. — Она продолжается по сей день. И то, что происходит с нами здесь и сейчас, — часть этой истории.

— Но разве это не притча? — спросил Рамдан.

— Нет, — покачал головой Усирзес. — Все это случилось в действительности. Я знаю мудреца, который видел своими глазами, как Сатх убил Усира. Он не был жрецом. Он служил во дворце и в ту ночь считал и записывал на свитки папируса, сколько в какой провинции собрано зерна. Комната, в которой работал писец, находилась как раз напротив покоев, где отдыхал бог Усир.

Писец засиделся допоздна и собирался уже идти домой, но вдруг заметил, как в покои к Усиру скользнула тень. Тогда он подошел ближе, заглянул в приоткрытую дверь и увидел, как брат поднял руку на брата…

На другой день человек этот отказался от высокой должности при дворце и покинул столицу. Он стал жить как отшельник в шалаше на краю пустыни. То, что довелось ему увидеть, изменило его жизнь…

Я встречался с ним. Он рассказал мне о том, чему стал свидетелем. И это его рассказ помог мне снять оковы забытья, которые сковывали мою память, подобно всем прочим кхешийцам. С его помощью я одолел магию змеелюдей и помог освободиться еще нескольким людям, в том числе и своему брату. 4

Правда, до вашего появления мы были бессильны сделать что бы то ни было. Ибо смерть за отступничество грозила не только нам, но и всем нашим близким

— Ты веришь, что твой бог воскреснет? — спросил, прищурясь, Кулл.

— Да, мой король, об этом тоже говорится в этом пророчестве, — кивнул Усирзес. — Когда мы построим светлые храмы вместо капищ и вознесем молитву Усиру, Истинный бог, вернется к нам. Потому что бога, мой король, нельзя уничтожить.

К полуночи бочонок с вином опустел. От реки долетали стук деревянных молотков и отборная ругань.

Иссария поправила покрывало на плечах и зевнула.

— А луна здесь всегда такого цвета? — спросила она. — И звезды?

Кулл пожал плечами. Ему хотелось спать, а не любоваться звездами.

— Нет, ты посмотри, — настаивала девушка.

Атлант взглянул на небо. Звезды светились холодным светом, а луна, поднимавшая над кронами деревьев, походила на налитый темной кровью пузырь.

— Что за дрянь такая? — пробормотал Кулл.

— Может быть, это связано с временем года? — предположил Брул. — Или в воздухе висит цветочная пыль… Или еще что-нибудь…

Усирзес покачал головой:

— Я никогда не видел такой луны и ни о чем подобном не слышал.

Люди, сидевшие вокруг костра на циновках, смотрели на небо. Чернокожие слуги, прислуживавшие им, застыли, задрав головы. Телохранители валузийского короля тоже не отрываясь глядели ввысь. Все видели одно и то же: небо было точно забрызгано кровью.

— Это определенно не цветочная пыльца, — сказал негромко Рамдан.

— Тогда что же это такое? — спросил Брул.

— Знамение, — ответил маг. — Он поставил на стол пустую чашу и пристальным взглядом обвел сидевших у огня.

— Змей, который напал на галеру, — тоже знамение, — продолжал Рамдан, — Брул оказался прав — это морской змей. А морскому змею не место в реке. И луна не должна быть красной. Это знаки. Предвестья богов.

— Я так понимаю, — сказал Кулл, — битва будет кровавой.

— Да, мой король, — кивнул Рамдан. — Я не говорил об этом прежде, потому что не был уверен. Теперь другое дело… Я хочу, чтобы все взглянули на Щит Хотата.

В руке мага, будто прямо из воздуха, возник талисман.

Иссария приподняла голову и прищурилась, всматриваясь в камень.

— Он светится? — неуверенно спросила она.

— Похоже, что на него падает свет от костра, — заметил Брул.

Кулл промолчал.

Тогда Рамдан прикрыл талисман широким черным рукавом своего одеяния. Теперь блики костра не падали на камень, и все увидели, что в глубине Щита Хотата мерцает яркая сапфировая звездочка.

— Талисман начинает светиться, — начал объяснять Рамдан, — если я или другой маг с его помощью выполняем какое-то магическое действо и если тебе, мой король, угрожает опасность…

Брул хотел что-то сказать, но Рамдан знаком остановил его.

— Я не задействовал талисман, — продолжал Рамдан. — А Брул, я полагаю, хочет сказать, что опасность нашему королю не угрожает. Произошло вот что. В ту ночь, когда мы по подземному ходу проникли в храм Сатха в Тшепи, Щит Хотата зажегся сам собой. Сейчас оно светится ярче. И я уверен, завтра огонь внутри камня будет виден при солнечном свете.

— Ну и что все это значит? — нахмурился Кулл. — Сперва морской змей, потом эти звезды, а теперь талисман. Послушай, Рамдан, из того, что ты тут наговорил, я пока не понял ни слова!

— Я все объясню, мой король, — склонил голову маг. — Щит Хотата вспыхнул, потому что где-то в Кхешии появился другой магический талисман. Оба талисмана чувствуют друг друга за десятки лиг. Если они окажутся рядом, скажем, по обе стороны поля брани, может произойти все, что угодно: землетрясение, ураган, или Таис выйдет из берегов. Все, что угодно, вплоть до конца света. Вот об этом и предупреждают нас звезды.

— Ловко подвел, — ухмыльнулся Кулл. Похоже, обещанный магом конец света ничуть не беспокоил валузийского короля. — А что тогда значит змей в реке?

— Бога Сатха называют также Великим Змеем, — ответил Рамдан. — На наш корабль напал змей, и это значит, что другой талисман — это талисман Сатха.

— Сатх и Хотат, — сказал задумчиво Кулл. — Два древних бога. Насколько я знаю историю, они много попортили друг другу крови…

Нутхес последовал совету бродяги: лежал и смотрел на звезды. Луна в эту ночь напоминала темное кровавое пятно, однако жрецу было все равно: отчаяние захлестнуло его…

Он так задумался, жалея себя, что сначала даже не обратил внимания на шорох в траве. Но вскоре трава зашуршала снова, уже громче. Жрец перестал пялиться на звезды, повернул голову и увидел у костра зверька, сидевшего на задних лапках, размером примерно с крысу, с пушистым хвостом. Зверек перебежал к дереву, осторожно забрался в брошенную возле него сумку, выбрался наружу, а потом сел на ногу бродяги и уставился на Нутхеса.

«Завтра он зарежет меня, как барана, — думал тот. — А человек-птица приготовит жаркое. Так-то вот, зверек.»

Пушистый гость спрыгнул с ноги спящего, порыскал в траве, сел на задние лапки и принялся грызть найденный возле костра финик. Он сидел так близко, что Нутхес разглядел в полутьме его глаза — маленькие черные бусинки.

Внезапно жрец почувствовал, как по его лицу заструился пот, закрыл глаза и заставил себя успокоиться. В этот миг он осознал, точно увидел молнию в ночном небе: Великий Сатх был всегда рядом с ним и, когда пришло время, снова помог ему.

Подчинить себе тело человека — вот настоящее чудо. Не подавить его волю, не погрузить в сон, а украсть, отобрать тело, как будто это плащ или башмаки, и пользоваться им самому — вот высшее умение. И далеко не у всякого мага такое получится.

Похитить тело у животного или птицы — немного проще, но все равно не всем это под силу. В храме Сатха в Тшепи жрецы часто развлекались, отбирая тело у орла в полете или у крысы, чтобы подслушивать, что происходит в других кельях, а то и в комнате верховного жреца.

Обычно в этом участвовали двое. Тот, кто хотел попасть в тело животного, сосредотачивался и отрешался от всего земного.

Затем он искал дверь в Мир, Где Живут Души Меньших Братьев, который напоминал огромный погруженный во тьму зал. Попав туда, жрец начинал разыскивать нужную ему душу.

Между тем второй жрец читал нараспев необходимые заклинания. Одни открывали дверь в Мир, Где Живут Меньшие Братья, другие помогали занять тело животного.

Чтобы отрешиться от всего, жрец должен был уметь полностью сосредотачиваться. Такой же навык требовался и для того, чтобы читать заклинания. В этом-то умении и заключалась разница между жрецом и магом.

Маги в отличие от простых смертных умели достигать совершенной сосредоточенности на разных уровнях сознания.

Они могли расщепить свою личность на несколько и поручить каждой части себя какое-то вполне определенное дело, поэтому, чтобы перебраться в чужое тело, им совершенно ни к чему были помощники.

Нутхес последние несколько лет безуспешно пытался перешагнуть этот порог, и верховный жрец как-то пояснил ему, что человек становится магом в одно мгновение и случается такое, как правило, когда ему что-то угрожает.

Если жизнь жреца висит на волоске, а его сознание достигло крайней точки отчаяния, он может угадать и совершить некое волевое усилие, которое спасет ему жизнь. В следующий миг его сознание расщепится, жрец начнет мыслить на нескольких независимых друг от друга уровнях и тогда станет магом.

Зверек с глазами, точно черные бусинки, не спешил уходить. Он сидел на краю поляны на расстоянии вытянутой руки от Нутхеса и грыз свою добычу.

«Да поможет мне Великий Сатх», — пожелал себе удачи кхешиец.

Жрец закрыл глаза и стал медленно произносить первое из цепочки заклинаний, необходимых для магического действа. От первого он перешел ко второму, потом к третьему. Читая заклинания, Нутхес пытался одновременно отрешиться от внешнего мира, но у него ничего не выходило.

Нутхес понимал, что делает что-то не так: Он замолчал и попробовал сначала сосредоточиться.

Дыхание его замедлилось, все звуки исчезли. Нутхес огляделся вокруг, чтобы найти дверь, за которой находится Мир, Где Живут Меньшие Братья, и отыскал ее на прежнем месте. Оказавшись рядом, он толкнул ее, но дверь не открылась. Конечно, по-другому и быть не могло. Дверь открывало заклинание.

Стоя у двери, Нутхес попытался вспомнить первую строку, но ничего не получилось. Жрец сосредоточился, все необходимые слова всплыли в памяти, и В то же мгновение Нутхес очнулся на берегу реки.

Сидевший поблизости зверек внимательно смотрел на жреца. Вдруг он завертел головой, будто услышал звук, который человеческое ухо уловить не могло, и быстро посеменил в лес. Кхешиец проводил грызуна отрешенным взглядом.

Ночное небо над поляной понемногу светлело.

«Все кончено», — сказал себе Нутхес.

Он почувствовал себя бесконечно усталым. Досада на самого себя, злость на свое бессилие обрушились на жреца, точно шквал, и он заплакал. С тех пор, как он плакал в последний раз, прошло столько лет, что жрецу казалось: это было в другой жизни.

Неожиданно зверек снова появился на поляне и начал что-то искать в траве рядом с человеком-птицей.

Нутхес приподнял голову и принялся снова читать заклинания из цепочки. И тут же прекратил.

«В такие мгновения становится ясно, кто есть кто, — разозлился кхешиец. — Я — никто. Ублюдок, дурак, сын рабыни — вот кто я такой. Баран, которого беззубый бродяга зарежет на рассвете. Так и должно быть.»

Кусая губы, Нутхес беззвучно засмеялся. Он смеялся над собой и своей жизнью, мысленно повторяя, что нет на свете ничего более нелепого и смешного, чем он.

Жрец задыхался от смеха, когда услышал хруст.

«Кажется, вывихнул себе шею», — подумал он и почувствовал, как новый приступ злого веселья, будто стайка пузырей, поднимается откуда-то из глубины души.

Но Нутхес не засмеялся.

Все, что в последние мгновения заполняло его душу: обида и злость на самого себя, страх, отчаяние и тоска — все это исчезло. Нарыв прорвался, и гной вытек.

Нутхес прислушался и ощутил внутри себя Великую Тишину.

Когда воруешь тело у другого существа и смотришь на мир его глазами — мир меняется.

Человек взглянул на поляну глазами грызуна, и она превратилась в поле. Было светло, как днем. Присмотревшись внимательнее, Нутхес понял, что рассвет еще не наступил, просто теперь он стал лучше видеть в темноте.

Не теряя времени, зверек подбежал к лежавшему на земле человеку, на отрешенном грязном лице которого застыли бороздки от слез.

С веревкой на щиколотках жреца он расправился в два счета, помчался к рукам и вдруг замер: человек лежал на спине, и до веревки, которой связаны его запястья, грызуну не добраться.

Конечно, он мог вернуться в свое тело, перекатиться на живот И попробовать снова занять тело зверька, но для этого нужно было время, а времени уже не оставалось. К тому же насмерть перепуганное животное почти наверняка успеет удрать, и тогда все пропало.

Прежде чем Нутхес сообразил, что делать, он обежал вокруг потухшего костра четыре круга. Грызуну не под силу перевернуть на бок человека, но ведь он может прорыть ход у него за спиной, добраться до рук и перегрызть веревки!

Он начал копать канавку в верхнем слое земли. Дело шло скоро, пока на пути не встал корень. Нутхес попробовал обойди его, но наткнулся на другой.

Он выбрался наружу. До рассвета оставались считанные удары сердца. Человек-птица пошевелился во сне, но не проснулся и глаз не открыл. Нужно было спешить. Грызун снова юркнул в норку и стал обкапывать корень снизу. Обойдя его, он начал продвигаться верх до тех пор, пока в норку не свесились веревочные концы. Он так спешил перегрызть их, что прокусил самому себе руку, и, едва дело было сделано, выпрыгнул из тела зверька.

Нутхес открыл глаза и осторожно пошевелил затекшими руками, потом приподнялся и, опершись о землю, сел.

Небо между мохнатыми стволами налилось тяжелым светом, словно на том берегу начался лесной пожар. Бродяги спали. Костер прогорел еще среди ночи, и угли подернулись пеплом.

Морщась от боли, жрец сидел на земле и ждал, когда сможет нормально двигаться. Сейчас ему больше всего на свете хотелось тихо спуститься по обрыву к реке, сесть в лодку и оттолкнуться шестом от берега, но ему был нужен кристалл.

Кристалл лежал в сумке, а она под самым носом у спящего бродяги. Можно, конечно, попробовать подкрасться к нему, но Бу обладает необычно чутким слухом. А если человек-птица проснется, Нутхес окажется меж двух огней.

Нутхес растер затекшие лодыжки и снова посмотрел по сторонам: того короткого меча, который достался ему от десятника, нигде не было видно. Бродяга был человеком неглупым и, скорее всего, избавился от клинка, чтобы валузийские воины в Тшепи не задавали лишних вопросов.

Жрец подобрал с земли увесистый камень, выровнял дыхание, поднялся на ноги и тремя быстрыми бесшумными шагами пересек поляну. Бродяга лежал на боку, тихо посапывая. Нутхес присел на корточки возле его головы, поднял камень и с размаху опустил его. Душа бродяги мгновенно рассталась с телом.

Жрец быстро схватил в одну руку сумку, а в другую — дубинку бродяги. Как он и ожидал, человек-птица проснулся, разбуженный шумом, вскочил и что-то заклекотал, обращаясь к приятелю, но тот не ответил. Тогда Бу все понял и бросился на бывшего пленника, но тот был готов к нападению, и через пару ударов сердца второй бродяга валялся на траве с проломленным черепом. Он умер сразу, но Нутхес еще долго, бил его, вымещая на бедолаге свою бешеную злобу на преследовавшие его злоключения.

Наконец он успокоился и устало присел рядом с бездыханными телами, затем сунул руку в сумку и достал оттуда кристалл. В первых лучах восходящего солнца камень запульсировал голубым светом, словно звал жреца в путь.

До Туита было еще далеко. Нутхес поднялся и побрел к лодке.