Темный разум

Спир

В тот момент, когда корабль вышел из У-пространства, я сидел за сканером, ловя изображение далекого планетоида. Кстати, по очевидным причинам я решил переименовать мое судно в «Копье». Этот планетоид не был каким–то особенным — всего лишь один из множества темных межзвездных скитальцев. Но я чувствовал себя так, словно стою у врат Мордора и гляжу на башню Барад–дур. И, естественно, мне казалось, что я уже бывал здесь раньше. Однако непосредственно на экранах рубки планетоид пока не было видно; экраны демонстрировали лишь просторы открытого космоса и драгоценные искры далеких звезд.

Все корабельные сенсоры сканировали всё, что только можно просканировать, — и во всех спектрах. Вдобавок я запустил программы распознавания, так что любые данные, входящие в память системного модуля обеспечения надежности, проверялись на возможные опасности, прежде чем отправиться на анализ. Я кое–что слышал об этом месте — например, как корабельные разумы принимали здесь какой–то сигнал — и сходили с ума. Рассказывали истории о людях и прадорах, которые бросались убивать друг друга, просто уловив какой–то проблеск на экране или услышав что–то по спикеру. Все рассказы могли быть недостоверными, как и многое, касающееся Пенни Рояла. Но, имея представление о способностях ИИ, я ничего не собирался сбрасывать со счетов.

Сперва было пусто; потом датчики уловили какой–то разговор. После проверок и фильтраций я опознал радио скафандра. Переговоры оказались закодированными, но шифр легко поддавался взлому — в сущности, использовался всего лишь старый военный код. Флейт расщелкал его за пару минут, и я услышал первые слова:

— Выходим! У нас гости! — сказала какая–то женщина.

— Кто это крутится в пространстве рядом с астероидом? — спросил я Флейта.

Корабельный разум высветил на экране маленькую красную рамку слева от меня и увеличил часть планетоида. Флейт теперь использовал такие окошки, не знаю уж почему. Оставалось только надеяться, что переход от оптического прицела к рамкам означает, что разум моего корабля больше не мыслит как прадор. На картинку легла сетка, клетки замигали, и передо мной один за другим поплыли укрупненные изображения объектов, сопровождающих астероид в его мрачном путешествии. Сперва появился прадорский внутрисистемный камикадзе — гигантский термоядерный двигатель, перекроенный на скорую руку в шар, содержавший разум и разрушительное ПЗУ. В шаре зияла дыра, обнажающая внутреннюю пустоту, — он напоминал взломанный панцирь моллюска, из которого хищник извлек мясо. Согласно показаниям сканера, штука эта была абсолютно мертва. Затем я увидел разработанный Государством сторожевой спутник, разграбленный и тоже мертвый, лишенный даже маскировки — «хамелеонки».

— Оба объекта снабжены локационными маячками, — доложил Флейт.

— Какие–либо указания на возраст маячков?

— Никаких.

Значит, их могли поставить когда угодно. Хотя разумно предположить, что это работа тех, кого я только что подслушал, — вот вам и причина, по которой они здесь.

Затем Флейт исследовал череду астероидов: скоплений каменистых обломков, пыли и покореженного оборудования. Причем последнее было настолько оплавлено и деформировано, что я лично не рискнул бы предполагать, чем оно было прежде. Потом мы на несколько минут задержались на клочке пустого пространства.

— В чем дело? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Флейт, — странная У-аномалия на этом участке, но я ничего не вижу. Подозреваю, нечто скрывается под «хамелеонкой».

Может ли это быть Пенни Роял?

— Целься туда из лучевика, — приказал я, не представляя, что же делать дальше.

Если это Пенни Роял, нужно стрелять немедленно, без раздумий и предупреждений, но ведь, возможно, там находится нечто другое — или кто–то другой, а я не хочу убивать зря. И я решился на полумеру.

— Пошли запрос через коммуникатор, а если не сработает — пальни из лазерного дальномера в качестве предупреждения. А уж если и тут не ответят — жги.

Я почувствовал, как через мой «форс» прошел сигнал вызова, но ответа не последовало. Луч дальномера сверлил участок добрых полминуты — и снова молчание. Тогда в атаку метнулся пучок незаряженных частиц, прекрасная, смертельная голубизна на фоне черного вакуума… разбившаяся о силовое поле.

— Прекращай, — велел я, — но будь наготове.

Я наблюдал через корабельные сенсоры. Есть ли там что–нибудь? На краткий миг возникла сфера — тусклое мерцание вокруг какого–то объекта. Затем она померкла, а вскоре исчез и сам объект.

— Всего лишь У-прыжок, — сказал Флейт.

— Местоположение?

— Неизвестно — отлично скрыто.

Я приказал «форсу» заново проиграть последовательность событий в замедленном темпе. Объект был заключен в какое–то сферическое поле — причем не жесткое силовое, поскольку это невозможно в принципе. Щитостеклянная сфера, декогерировавшая прежде, чем то, что находилось внутри, прыгнуло? Хотя зачем помещать что–либо в подобную оболочку? Понятия не имею. Та штука внутри походила на орбитальное оружие, питаемое токамаком. Возможно, его разместило тут Государство. Или это одна из игрушек Пенни Рояла? Нет, не представляю.

— Ладно, — сказал я. Недостаток сведений заставлял чувствовать себя весьма неуютно. — Продолжай сканирование.

И тут появилось нечто совершенно немыслимое, немедленно оттеснив на задний план мое беспокойство касательно предыдущего объекта. В вакууме плыла огромная змея. Она напоминала гигантскую толстую кобру, но под развернутым капюшоном виднелись четыре сложенные ноги, а из хвоста торчал длинный тонкий яйцеклад. Змея была серой и будто бы каменной — ее маскировка бездействовала. При виде ее в моей груди сжался тугой комок — я вспомнил джунгли планеты Дюрана. На сей раз воспоминания были реальными — никакой подмены, никакой двусмысленности.

— Данные? — напряженно спросил я.

— Трудно сказать. Видимых повреждений вроде бы нет, объект может идти на минимальной мощности. Засек маячок, но на некотором расстоянии от объекта, и сигнал он выдает другой. Могу поразить цель из рельсотрона.

— Не стрелять, — тут же приказал я.

Конечно, реакция Флейта на подобный объект не могла не быть грубой и примитивной. Он видел не только нечто, чему придана форма смертельно опасного и, предположительно, вымершего прадорского паразита: он, несомненно, видел государственного дрона–убийцу. Но какого черта дрон тут делает? Впрочем, у меня имелся ряд предположений. Проводя исследования перед тем, как отправиться на Погост, я собрал массу всевозможной информации, касающейся войны. Многие дроны, подобные этому, к концу конфликта были лишены всяких прав и отправились искать работу куда глаза глядят. Этот, возможно, наткнулся на Пенни Рояла, и ИИ поджарил ему мозги. Еще, возможно, данный дрон отрекся от Государства, как поступили некоторые из его «сородичей» — и явился сюда, чтобы объединиться с Пенни Роялом. Он мог выступать в роли стража: дрейфовать, чтобы активизироваться в любой момент и напасть на утративших бдительность.

— Продолжай следить и, если начнет двигаться, дай мне знать. В околопланетоидном пространстве больше ничего нет?

— Больше ничего, что могло бы представлять для нас опасность, — ответил Флейт. — Я также идентифицировал источник тех сигналов: это корабль на поверхности.

Наложенная на планетоид рамка расширилась, как бы притягивая его ближе, затем появилась другая, увеличивая определенный участок и фокусируя изображение. Здесь стоял большой звездолет, похожий на белого безногого жука, с открытым кормовым люком в двигательный отсек. Я заметил фигуры в скафандрах, движущиеся к носу «жука» от ближайшего туннеля — одного из входов в Барад–дур.

— Идем ближе, — велел я Флейту и почувствовал толчок: это включился термоядерный двигатель. — Остановись на орбите прямо над кораблем.

Неужели кто–то явился сюда заключить сделку с дьяволом? Если так, значит, это весьма неприятные типы, вроде Изабель Сатоми. Когда мы приблизились, последние запоздавшие уже поднялись на борт корабля — что подтвердила ругань некой Моны, бранившей товарищей за медлительность. Однако стартовать звездолет не спешил. Эта Мона — вероятно, капитан — понимала: если я намерен атаковать их, отрыв от поверхности сделает ее корабль совсем уязвимым.

— Наведи на них коммуникационный лазер — стандартная государственная кодировка.

— Можешь поговорить с ними на частоте их скафандров, — предложил Флейт.

— Знаю, что могу, но не стоит им знать, что я их прослушиваю. — Я сделал паузу. — Отфильтровывай все, кроме прямых переговоров между мной и тем, с кем я буду общаться. Понятно?

— Стандартное устанавливание связи с неприятелем, — заметил Флейт, и я не понял, из какого руководства эта инструкция — государственного или прадорского.

Через секунду на экране открылось еще одно окно, и из него на меня подозрительно взглянула коренастая, но привлекательная женщина:

— Кто ты и чего хочешь?

Я сразу узнал низкий голос Моны.

— Могу задать тебе тот же вопрос, — отозвался я и добавил, обращаясь к своему корабельному разуму: — Флейт, покажи крупным планом, что там у них внутри.

Изображение на экране увеличилось, и я разглядел в открытом люке хоккейные шайбы ядерных реакторов, положенных один на другой, точно монеты, кольца коммуникационных кабелей и мотки оптических волокон. Виднелось также и другое оборудование, не так легко поддающееся опознанию. Я вдруг ощутил острое разочарование, легшее на душу свинцовым грузом.

— Мы способны защитить себя, — заявила Мона, и в тот же миг защитное поле окутало ее корабль.

Пустая бравада — к этому моменту она уже наверняка знала о государственном истребителе, зависшем в пространстве над ее головой, и хотя истребитель был старым, капитан Мона не могла не понимать, что он десятикратно превосходит ее посудину по всем статьям.

— Опасное место, однако, там, внизу, — начал я.

— Нисколько, — ответила женщина.

— Флейт, увеличь ближайший вход в туннель.

Рамка поехала в сторону и сфокусировалась, демонстрируя пару груженных «трофейным» оборудованием гравивозков возле черного жерла. Сиди Пенни Роял в своей резиденции, весьма маловероятно, чтобы он позволил мародерам расхищать его производственно–техническую базу. Очевидно, это они пометили маячками космический мусор, чтобы еще возвратиться за камикадзе и сторожевым спутником. А заодно и дрона–убийцу — чтобы избегать его.

— Мы работаем на Джона Хоббса, — сообщила Мона.

Я понятия не имел, кто это, но, судя по тону, следовало предположить, что Хоббс — большая шишка на Погосте. Ну и что мне теперь делать? Я приготовил огромную водородную бомбу специально для этого местечка — и на тебе, никого нет дома.

— Я ищу Пенни Рояла, — сказал я.

— Тогда почему бы тебе не отвалить в свое Государство?

— Представь себе, — предложил я, — что я очень глупый субъект, у которого достаточно оружия, чтобы размазать тебя и твой корабль тонким горячим слоем по этой каменюге, и скажи, где сейчас Пенни Роял.

Отвернувшись, женщина вызвала по радио кого–то из членов своего экипажа:

— Что думаешь?

— Какой–то недоумок из Государства ищет Пенни Рояла — и проблем на свою задницу, — ответил ей мужчина.

— Заметь, недоумок на государственном истребителе.

— Ну да.

— Я не считаю, что ты глуп, — ответила капитан уже мне. — Ты не позаботился проверить свои источники информации вне Государства, так?

— А какое это имеет значение?

— ИИ лгут, — заявила она.

Это не стало для меня новостью, во время войны я кое–чему научился. Да, информация о Пенни Рояле часто оказывалась под запретом. Но сейчас — зачем врать спустя сотню лет?

— Дальнейшие объяснения последуют? — поинтересовался я.

— Что мне ему сказать? — спросила женщина своего товарища.

— Правду — не думаю, что он явился за утилем.

После долгой паузы Мона обратилась ко мне:

— Значит, так: несколько десятков лет назад Пенни Роял попал на зубок какой–то технике Чужих и был размолот в кашу. Услышав про это, мы явились сюда посмотреть, не найдется ли что полезное, но тут все еще шел слишком плотный трафик сигналов и автоматические защитные системы были слишком активны. Позже сюда прибыл дрон по имени Амистад, собрал Пенни Рояла заново и увез его на планету Масада. Там этот дрон за главного, а Пенни Роял у него на подхвате.

Я так и сел с разинутым ртом. Все мои усилия, все накопленные знания, все взятые на себя риски, позволившие мне зайти так далеко… и ничего. Пенни Ролла здесь нет. Я чувствовал себя глупцом, я был жутко разочарован, мне хотелось кричать. А еще — отвергнуть то, что мне сказала женщина, только ведь очевидно, что ИИ тут нет, и зачем бы ей лгать? Но миг отчаяния прошел, и я вновь начал мыслить ясно.

Теперь я понимал, почему информацию об этих событиях утаивали; почему я узнал о них только сейчас. Пенни Роял — по законам Государства — виновен в массовых убийствах и за свои преступления должен быть уничтожен. Государственные ИИ решительно утверждали: наказание за убийство — смерть, без всяких исключений. Они не желали, чтобы кто–либо узнал: Пенни Роял соскочил с крючка. Вот и подтверждение слов Силака в виртуальности перед моим воскрешением: ИИ Государства не выполняют собственных законов насчет казни убийц. И еще я сообразил, отчего так просто оказалось получить у Изабель координаты этого места и почему я чувствовал тогда, что она что–то скрывает. Она знала, что Пенни Рояла тут не окажется, и, ясное дело, не видела причин отговаривать меня от бесплодного похода.

— Флейт, — выдавил я, — задний ход.

И посмотрел на Мону:

— Спасибо за откровенность.

Она явно испытала облегчение, увидев, что я действительно улетаю, и теперь ее одолевало любопытство:

— А почему ты хочешь найти Пенни Рояла? Большинство здравомыслящих людей предпочитают этого ИИ избегать, а ты вроде не выглядишь сумасшедшим.

— Месть, — ответил я. — Я хочу уничтожить Пенни Рояла.

— Он убил кого–то, кого ты знал?

— Он убил многих моих знакомых. Я был на Панархии, когда он разбомбил мою дивизию.

— Но на Панархии не выжил никто, — ошеломленно проговорила женщина.

Я раздраженно посмотрел на нее, надеясь, что к моменту моего возвращения в Государство данная историческая неточность будет замечена и исправлена с учетом моего воскрешения.

— Ладно, собирайте свой утиль, — буркнул я. — Полагаю, вы избежали встречи с местным дроном?

— Мы… подключи к нему питание — и в мгновение ока окажешься мертв вместе со своим экипажем и кораблем. Пока он там разберется, что война окончена…

— Отлично, — ответил я. — Флейт, отрубай связь.

Пока мы медленно отходили, я предавался унылым размышлениям. Если Пенни Роял вновь перешел под юрисдикцию Государства, мои шансы прикончить его падают ниже плинтуса. Я уже изучал Масаду, когда собирал информацию о капюшонниках. Когда обнаружилось, что местные уткотрепы — потомки эшетеров, Государство весьма заинтересовалось этим миром, поскольку эшетеры были одной из предположительно мертвых древних рас. Тамошний хранитель, Амистад, был повышен до статуса планетарного ИИ, а потом по каким–то причинам низведен до обычного стража. Тем не менее он остался боевым дроном. После его прибытия один из уткотрепов при помощи передовых технологий получил высокий статус разумного. Мне встречались также слухи об опасных джайн–технологиях и драколюдах — куда ж без них. В общем и целом, дела обстояли, мягко говоря, не слишком хорошо, поскольку Масада находилась под пристальным надзором Государства, и я не сомневался, что на страже там стояла серьезная военная техника. Плохое место для того, чтобы являться туда «с мечом», а значит, мне еще предстоит много думать и планировать — вот почему то, что сказал я, было безумием:

— Флейт, там дрон–убийца. Иди к нему и погрузи его в люк боекомплекта.

— Дроны–убийцы опасны, — заметил Флейт.

— Охота на черный ИИ тоже опасна, однако ее ты не комментируешь. — Я почувствовал, как включились рулевые движки, меняя курс, и, когда Флейт не ответил, продолжил: — Война окончена, Флейт, ты запрограммирован на подчинение мне, и тебе не грозит никакая опасность со стороны дрона, изготовленного похожим на прадорского паразита.

Я говорил, сам себе удивляясь. Что я делаю? Да, есть вероятность, что дрон, даже не активный, содержит информацию о Пенни Рояле. Но порыв забрать его с собой имел иные корни. Этот механизм выглядел в точности как дрон–убийца, сопровождавший силы самообороны Джебеля Кронга на планете Дюрана. Возможно даже, это тот самый дрон. Похоже, побуждение мое являлось искаженной попыткой возвратить прошлое.

После долгого молчания Флейт ответил:

— Это атавистический страх в двух аспектах.

— В двух аспектах?

— Да.

Я пожал плечами и прекратил разговор. По крайней мере, мой корабельный разум сумел отнести войну к прошлому. И я переключил внимание на экран, сфокусировавшись на дроне.

Мурашки побежали у меня по спине — а я ведь не прадор. Реакция эта, скорее, была связана с растущим отвращением к ощущению повсеместной «знакомости», переходящему в крайнее неприятие совпадений. Объект быстро приближался, и, судя по пронзительному скрежету, загрузочный люк нашего корабля уже открылся. Дрон на миг исчез из виду. Потом Флейт любезно обеспечил меня альтернативным изображением: я видел, как наше судно маневрирует, становясь открытым люком к дрону, втягивает его внутрь — и люк закрывается. Я прекрасно понимал: дело я затеял опасное, но мне казалось, что я спасаю боевого товарища, даже если выяснится, что дрон — всего лишь безжизненная железная змея.

А несколько минут спустя обнаружилось, что он отнюдь не безжизненный: по всему кораблю завыли сирены, и Флейт сообщил:

— У дрона водородная бомба.

Трент

Трент обвел взглядом ряды теснящихся на берегу домов на сваях, потом оглянулся на Панцирь. Подходящее название для места, построенного в основном для людей — «моллюсков», но населенного подонками с Погоста. Они предпочитали говорить «Панцирь–сити» — подчеркивая скорее свой оптимизм, чем реальное положение вещей: большой вопрос, могла ли эта дыра называться городом.

— А ты, приятель, похоже, увяз по шейку, верно? — пробормотал Трент, обращаясь к самому себе.

Его хозяйка завершала процесс превращения в монстра. Она убила и съела Габриэля. Трента тошнило от одной только мысли об этом, он чувствовал себя угодившим в какой–то параллельный мир. Тогда, в арсенале, он нашел потом останки: потеки засохшей крови на полу, парочку внутренних усилителей, обрывки неудобоваримой одежды и аккуратную горку тщательно обглоданных костей. Наверное, даже капюшоннику не под силу было разгрызть укрепленные керметовой ламинацией кости.

— К черту… — Он в сердцах пнул лежащий у ног камень. То есть Трент думал, что это камень, он и откатился как камень, но потом выпустил ножки, суетливо просеменил к мутному морю и исчез в воде. — Вот хрень.

Ему казалось, что он в силах одолеть Сатоми, что, пока она сидит в кладовке, ему удастся перехватить контроль над «Заливом мурены». Но тварь доказала обратное. Однако она нуждалась в нем, как в контактном лице с человеческим миром; как в воришке, первым проникающем в дом через форточку — чтобы прихватить и вынести вещички поценнее; только ему придется тащить то, что требуется хозяйке, из внешнего мира на корабль. Узнав об этом, он решил бежать при первой возможности, разорвав все связи с бывшей Изабель и ее лоханкой. Но той приспичило завалиться в эту чертову дыру. Он бы справился, у него ведь было достаточно монет, чтобы купить себе место на другой корабль, идущий отсюда. Но нет, дрянь все предусмотрела. Он поднял руку и коснулся болезненной точки за ухом.

Она действовала быстро и четко: схватила его своими многочисленными ножонками и сомкнула на голове упавшего свой капюшон. Трент подумал, что это конец; что настал его черед присоединиться к Габриэлю. Но холодный скальпель–манипулятор аккуратно проехался по щеке и скользнул за ухо. «Форс» упал на пол; это было все равно что лишиться одного из основных органов чувств. Банковский счет он открывал при помощи кортикального оттиска, а в этом вонючем мире имелись лишь сетевой обмен да банкоматы. Без «форса» он не мог получить доступ к собственному счету, и ни в одном из местных отделений не было кортикального сканера, чтобы он мог удостоверить свою личность.

Конечно, Трент прекрасно понимал причины, по которым тварь лишила его «форса». И, теребя опустевшую мочку уха, где недавно висел фиолетовый сапфир, осознал главную причину своей злости. Потеря «форса» и все, что она повлекла за собой, — плохо, конечно, но зачем было забирать камень? Неужели чудище догадалось, что серьга значит для него, неужели прознало о Женьеве? Присвоив сапфир, взяв в заложники единственную ценную для Трента вещь, тварь застраховалась от его побега. Он опустил руку, вспоминая сестру и свой последний день в Колороне, где он настиг ее убийц и заставил их заплатить за все. Камень он забрал у последнего — драгоценность, из–за которой убили сестру, потому что сапфир был настоящим, что подтверждалось документально. Добытый в копях Титана, он принадлежал их матери. Трент даже не знал, почему они собирались его продать. Может, чтобы купить лекарства или усилители или чтобы убраться к чертям с той планеты. Уже не важно.

Трент выругался, но, поднимаясь по лестнице, удаляясь от берега, решил, что больше не позволит себе проявить гнев или разочарование. Ему действительно не хочется быть здесь или идти в Панцирь–сити, но есть ли выбор? Многие попадали в этот тупик — большинство из нынешних обитателей города. Последний раз, когда они прилетали сюда со Спиром, их засыпали тысячами просьб — забрать с собой и увезти отсюда. А у него нет денег, чтобы смыться, так что пока он только выполняет распоряжение Сатоми. Нужно заказать самые необходимые припасы, которые, естественно, Изабель оплатит, когда они будут доставлены на «Залив мурены».

Топливо для ядерного реактора, который в свою очередь, питает У-пространственный двигатель, — не проблема. Реактор не нов, но, по крайней мере, может работать на дейтерии, который здесь дешев, поскольку добывается из морской воды. А вот топливо для термоядерного двигателя и реактивных микродвигателей — проблема. Первый давно устарел, ему нужны микрокапли замороженного дейтерия в оболочке из трития. А движки и вовсе антикварные, им требуется оксид азота, изготовление которого придется заказать у распространителя.

С последней ступеньки открывался вид на город. В центре располагался Панцирь — бежевый купол, напоминающий скорее панцирь краба, чем прадора. Под ним раскинулся рынок и другие, более солидные фирмы. Туда Трент и направлялся, но, прежде чем попадешь на внутренние улицы, придется пробираться через окружающие трущобы. А там исчезали многие визитеры — обычно чтобы спустя примерно час появиться на рынке в виде набора внутренних органов. Нет, пешком туда соваться не стоит, нужен транспорт. Он посмотрел налево, в сторону космопорта. Позади здания находились автомобильный парк и стоянка такси. Можно арендовать тачку, но цены тут астрономические, а шансы быть похищенным или вляпаться еще в какое–нибудь кидалово высоки. Есть вариант получше.

Трент повернул направо и спустился по извилистой тропе, обрамленной примитивной растительностью: жилистыми кактусами и разнообразными, жмущимися к земле мхами. Один раз впереди мелькнуло нечто размером с человека, и Трент выхватил пистолет. Но, когда существо исчезло в трещине в скале, он догадался, что только что видел ракообразное с родины прадоров — создание, чем–то похожее на монстров–крабов, но стоящее ниже в пищевой цепочке.

Через несколько минут показался канал, и Трент по–настоящему обрадовался, увидев людей — «моллюсков», пару барж и причал, к которому были пришвартованы несколько водных скутеров. Подойдя ближе, он убрал оружие в кобуру, потом стянул респиратор, проверяя воздух — загрязнения здесь скапливались в основном у береговой линии. Тухлятиной воняло по–прежнему, но дышать было вроде можно, что вскоре подтвердили его часы: включилась одна из функций, которыми Трент не пользовался много лет, с тех пор как поставил «форс». Когда Трент подошел к пристани, из будки выбрался «моллюск», трансформированный меньше, чем тот, с которым встречался Спир. Он походил на солдата–оборванца с защитным шлемом, приваренным к голове. Шипастая органика превратила его руки в смертельное оружие.

— Я хочу взять напрокат скутер, — четко произнес Трент.

«Моллюск» осмотрел его с головы до пят, потом повернулся в сторону канала.

— У нас тут рыбойники, — предупредил он.

С людьми — «моллюсками» довольно легко иметь дело — пока ты не обращаешь внимания на их модификации и воздерживаешься от тупых намеков на их преклонение перед прадорами. Трент хотел было заявить, что рыбойники — прадорская пища и для тех, кто подражает прадорам, проблем наверняка не составят, но вовремя заткнулся. Рыбойники вырастали крупнее земных великанов — белых акул, обладали многочисленными острыми плавниками и языками, торчащими как нос у рыбы–пилы. И по злобе они тоже превосходили акул–людоедов. А уж если такая рыбешка нападет — исход очевиден.

— У меня пистолет, — сказал Трент, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — А рыбойники умирают, как и все остальные.

Он прекрасно осознавал, что пребывает не в самом лучшем настроении и, как всегда в этих случаях, склонен к дерзости. А ведь у него и так достаточно неприятностей…

«Моллюск» вновь повернулся к человеку:

— Один зил алмазного сланца — и девяносто восемь мюзилов получишь обратно, если вернешь скутер завтра в это же время.

Дороговато, но и близко не лежит с ценой, которую содрал бы с пассажира таксист. К тому же он сам будет целиком контролировать свой транспорт, а канал доставит его прямо к куполу.

— Два мюзила в день, — уточнил он.

«Моллюск» покачал головой:

— Ставка растущая, каждый день на один мюзил больше, если только ты не желаешь заключить долгосрочный контракт.

— Я заплачу восемь мюзилов за пять дней, — сказал Трент и улыбнулся, стиснув зубы. — Если вернусь раньше — возврата не потребую.

«Моллюск» сделал вид, что тщательно обдумывает предложение. Но у него имелось шесть скутеров, и у короткого причала не было пустых мест…

— Хорошо, — и «моллюск» нырнул в будку.

А Трент открыл висящий на поясе кошель и вытащил четыре маленьких плоских шестигранника — кристаллы алмазной слюды. «Моллюск» вернулся с идентификационным ключом скутера, и они поменялись: ключ на кристалл. Трент сжал двумя пальцами ушко, давая считать свои отпечатки пальцев и ДНК — никто больше не воспользуется этим ключом в ближайшие пять дней. Ключи можно перепрограммировать, скутер — угнать, но небольшая предосторожность убережет от случайного вора. К тому же подонки предпочитают не воровать у людей — «моллюсков». Их сообщество спаяно тесно — переступившему черту чужаку не поздоровится.

— Вот, — «моллюск» подвел человека к одному из водных скутеров, остановился и поднял руку, указывая на море: — А вон рыбойник.

Что–то огромное плыло в их сторону: тело существа почти полностью скрывалось под водой, наружу торчали только зазубренные дуги плавников, похожие на крылья нырнувшего баклана, да раздвоенный хвост разрезал волны в десятке футов позади.

— Какое оружие? — спросил «моллюск», кивая на «рыбку».

Трент распахнул куртку, показав пульсар, явно не внушивший доверия хозяину скутеров, тогда мужчина задрал полу повыше, демонстрируя ряд цилиндров на поясе — и «моллюск» уважительно склонил голову. Впрочем, Трент считал предосторожности слегка излишними — едва ли проклятая рыбина способна догнать скутер.

Наблюдая краем глаза за приближающимся хищником, мужчина оседлал скутер, вставил ключ и запустил мотор. Водяной тягач загудел и рванул на середину канала. Развернув скутер в сторону города, Трент обернулся — и увидел, что рыбойник куда ближе, чем он предполагал; его раздвоенный хвост мотался взад–вперед, взбивая пены больше, чем сам скутер. Прибавив ходу, Трент понял, что ему не оторваться от рыбы, — тогда он дернул рычаг тормоза, останавливая мощную машину.

— Настойчивый, гад, — пробормотал он, вытаскивая пульсар.

Тщательно прицелившись, Трент выстрелил, но скутер качнулся, и заряд ушел в воду слева от рыбины — лишь облако пара взметнулось в воздух. Выругавшись, Трент включил на рукояти пистолета лазерную гиронаводку. Голубая точка легла на воду сразу за головной волной, он нажал на спуск, и пистолет ожил в руке. Он выстрелил дважды, и рыба забилась, на миг высунула из воды голову и задрожала, как собака, которую щелкнули по носу. Трент усмехнулся, но тут скутер задел край набережной, так что он чуть не вылетел из седла. Не без труда выведя машину на середину канала, Трент оглянулся на поднятую похожую на акулью голову. Рыбойник разинул пасть, обнажив множество черных острых зубов, потом в нижней его челюсти открылась вертикальная щель — там тоже торчали зубы и мерзкий, напоминающий цепную пилу язык.

— Отвали! — рявкнул Трент, прибавляя скорость.

Рыбойник рванулся следом, язык его дотянулся до скутера, скользнул по ноге Трента, пасть попыталась заглотить хвостовую часть машины, но достался ей лишь кусок обтекателя. Озадаченная рыбина приотстала, тряхнула головой, избавляясь от перекрученной железной полосы, и снова ринулась в погоню. А Трент, не веря, смотрел на свою ногу. Тварь разорвала ему брюки, содрала кожу, по лодыжке текла кровь. Разъяренный, он выстрелил снова, но гироскоп едва не выдернул пистолет из руки человека, обнаружив цель где–то в небесах. Тогда он убрал оружие и сосредоточился на управлении, на максимально возможной скорости проходя изгибы канала, с трудом выпрямляя скутер на ровных участках. Теперь по обоим берегам тянулись ветхие полуразрушенные здания, а несущийся скутер провожали взглядами люди — «моллюски» и прочие сомнительные личности.

Трент гнал скутер вперед, уклоняясь от барж и торчащего такелажа. Освещение изменилось; мужчина был настолько сконцентрирован, что заметил, что уже находится в Панцире, лишь когда русло впереди расширилось. Пространство освещали солнечные пластины, укрепленные на высоком потолке. Он попал в небольшое озеро, по периметру которого стояли суда. А за ними хаотично громоздились высотные здания, многоуровневые улицы и рыночные прилавки — и везде кипела жизнь. Здесь ничего не мешало, и он снова прибавил скорость. Рыбойник отстал — либо раненый, либо утомленный погоней. Приблизившись к концу озера, Трент развернул скутер, чтобы встретиться с рыбиной лицом к лицу. Он мог бы подогнать машину к берегу, слезть и уйти, избавившись от проблемы. Но ему хотелось снова ощутить себя в действии.

— Так держать, сукин сын, — сказал он, нажимая на газ.

Изабель

«Идиот», — подумала Изабель, наблюдая за представлением. Выходки Трента демонстрировались на слоистом пластике, уложенном поверх щитостеклянного экрана, передаваемые множеством микрокамер, которые она прицепила к его одежде, когда удаляла «форс» и глупейшую памятку о его сестричке. Что она ему велела? Просто закинуть удочки, посмотреть, есть ли у торговцев то, что ей требуется. Не привлекать внимания — потому что, если связываешься с такими, как Столман, местная мафия начинает проявлять к тебе интерес. Однако порыв Трента был ей понятен — и близок до мозга костей. Он, конечно, чуток запсиховал, просидев взаперти на борту «Залива мурены» так долго, ему просто необходимо было что–то сделать. Ей тоже хотелось этого, только не от скуки, а от постоянного раздражения. В сущности, если парень вляпается, Изабель будет только рада, поскольку тогда она сможет уступить собственным импульсам и получит повод покинуть корабль, чтобы охотиться и убивать. Но сейчас приходится подавлять порывы и заниматься другими делами.

Пока У-пространственный двигатель не работал, она не могла пользоваться У-пространственным коммуникатором, поскольку приборы были взаимосвязаны. Но и когда движок ожил, связь не наладилась. Коммуникатор был старого образца и, в отличие от современных моделей, не мог действовать изнутри континуума. Пора с этим разобраться.

Изабель отправила вызов и приготовилась ждать. Считалось, что У-пространственная связь мгновенна, но это не соответствовало действительности. На самом деле время установления соединения зависело от количества энергии, которую тебе не жалко использовать, от У-пространственных аномалий между пунктами А и Б в континууме, где расстояния предположительно не имеют значения, и, конечно, от того, сколько времени потребуется на ответ тому, кого ты вызываешь. Через восемь томительных минут раздался сигнал и на экране замигала иконка. Изабель мысленно раздвинула рамку, чтобы увидеть того, с кем будет говорить, но передачу своего изображения намеренно пресекла.

— Морган, — обратилась она к мускулистому, лысому, обезображенному шрамами типу, появившемуся перед ней.

— Изабель, — ответил мужчина, кивнув в знак приветствия.

Несколько секунд Изабель изучала собеседника. Он легко мог бы избавиться от глубокого шрама, рассекающего лоб, правый глаз, нос и оканчивающегося на бесформенной верхней губе. Разные глаза — один голубой, другой карий — тоже можно было бы сделать одинаковыми. Поддавались корректировке все вмятины и зарубки на его лице, и пятнистая, розово–серая кожа могла обрести естественный цвет. Захоти мужчина, он мог бы все исправить — и выглядеть, как Адонис. Однако он наслаждался тем шоком, которое производило на людей его жестокое, брутальное уродство, как наслаждался и жестокостью своего ремесла. Морган был ее подельником в сфере потрошения и работорговли. Ему нравилось причинять боль и внушать ужас, и он отлично подходил для этой роли. А еще — Изабель чувствовала — он был тем, кто, не слишком заморачиваясь, примет ее нынешнюю внешность.

— Морган, — продолжила она. — Я хочу, чтобы ты увидел меня, поскольку тебе и другим по твоему выбору нужно будет знать, как я сейчас выгляжу.

Она хотела еще как–то предупредить мужчину, но вместо этого просто сняла запрет на передачу изображения.

Морган отпрянул от экрана с отвисшей челюстью, потом встряхнулся и вновь подался ближе.

— Ужасающе, — восхищенно выпалил он и жутко ухмыльнулся. — Ты идешь до конца?

Изабель на секунду задумалась. Ее превращение в капюшонника шло стремительно, но теперь, после недавнего вторжения Пенни Рояла, изменения пошли по другому пути. Серые «заплаты» сейчас распределялись равномерно — прикрывая сочленения, «торцы» конечностей и стыки пластин панциря. И они растекались, оставляя за собой участки цвета слоновой кости: так металл меняет цвет при нагреве. Изучая данный эффект под наноскопом, Изабель обнаружила серьезные изменения, включающие возникновение оптоволокон, слоистых фуллеренов[11] и других материалов. Панцирь ее делался все крепче и крепче, хотя и раньше обладал практически полной неуязвимостью, свойственной капюшонникам. Что же до глаз, обретших уже лимонную желтизну, то здесь причиной были генетические изменения живущих на сетчатке фотолюминесцентных бактерий; о цели данной модификации она не догадывалась. Конечно, всего этого Морган не видел — он видел только чудовище.

— Неправда, что это сделано против моей воли, но тело от рук отбилось, — сказала она, мимолетно отметив, что вторая фраза ей больше не годится — за неимением рук. — Но даже не думай, что я каким–то образом изувечена, и не смей сомневаться в моих умственных способностях! В сущности, сейчас я одарена куда больше, чем прежде.

И правда, и ложь. Да, она способна на многое, но за здравый рассудок бороться приходится постоянно.

— Ладно, Изабель, — кивнул мужчина. — Чего ты хочешь?

— Статус последнего груза? — ответила она вопросом на вопрос.

— «Глория» в пути, а «Настурция» все еще здесь, на орбите. Я как раз на борту, мы ждем следующей партии со склада.

— А «Калигула»?

— В космодоке, готов тряхнуть стариной.

— Отлично, высылаю тебе координаты — и хочу, чтобы ты отправился туда, как только будешь готов, даже если весь груз не прибудет.

— А поставки?

— Что ж, нашим клиентам в Королевстве придется немного подождать — у меня есть более неотложные дела. Полный боезапас на «Калигулу», полный штат наших ребят на борту. Вскрой планетарный склад ПЗУ… в общем, считай, что мы на военном положении, и бери все, что сочтешь необходимым.

— Ого. Дело серьезное?

— Ты чертовски прав. Будь на связи.

Чтобы прибыть сюда, а не отправиться прямиком на планетоид, ей пришлось выдержать очередной внутренний бой. Капюшонник в ней желал двинуться прямиком за Спиром, но более логичная человеческая часть разума не могла не считаться с определенными обстоятельствами. Во–первых, у нее было мало топлива, а во–вторых, Спир, контролирующий государственный истребитель, стал по–настоящему опасной дичью.

— Как скажешь, Изабель, — кивнул Морган.

Она вырубила передатчик и переключила внимание на Трента.

Отец-капитан Свёрл

Отец–капитан Свёрл потер друг о друга керметовые жвала–протезы, приподнял громадную мягкую луковицу тела на керметовых протезах ног и издал скрежещущий звук, какой не издать больше ни одному прадору. Его первенец Бсорол попятился, все еще ожидая удара, которого не следовало уже много десятков лет. Бсорол тоже был стар, его панцирь корежили уродливые узлы и наросты, сегменты ног скрючились за сотни лет искусственно поддерживаемого отрочества.

— Уходи, — процокал Свёрл.

Первенец развернулся и двинулся к двери кабинета отца–капитана, святая святых корабля, за которой обнаружились два помощника Бсорола — прадоры, бывшие когда–то вторинцами. Как и остальные двадцать две особи на борту этого подводного дредноута, они находились лишь в шаге от того, чтобы стать первенцами, но не становились из–за собственных деформаций и замен разных не способных отрасти заново частей тел на протезы — замедлитель роста действовал на всех по–разному.

Когда диагональная щель, разделяющая дверные створки, сомкнулась, Свёрл задумался, взвешивая возможности. Бсорол, больше века анализировавший поток Государственных данных, доложил ему, что Пенни Роял вернулся на Погост. Бунтарь-ИИ каким–то образом договорился с ИИ Государства. Означает ли это, что Свёрл может выбраться из подводного укрытия и покинуть Литораль, взыскуя мщения? И кстати, хочется ли ему еще мстить?

Война Свёрла была тяжела. Он потерял два боевых корабля, он едва не погиб сам, когда подстрелили его корабль, и много лет потратил на лечение от радиационных ожогов, после которого стал бесплодным. Когда же он возвратился на войну, во время простой миссии, пока он привыкал к управлению дредноутом, государственный дрон–убийца взял его корабль на абордаж. Он заразил капитана червями–паразитами, чуть не убившими его. Пришлось истребить собственных детей, чтобы искоренить инфекцию на борту, — Бсорол и другие двадцать четыре были последними из его семьи, он вызвал их с родины прадоров позже. Избавляясь от паразитов, он потерял половину массы тела в долгих и мучительных хирургических операциях. Потом его понизили в звании — после того как временное безумие толкнуло прадора на уничтожение двух союзников, что подорвало военную экономику. И последнее прискорбное событие, сделавшее его изгнанником: он отклонил приказ вернуться в Королевство, когда новый король решил прекратить войну.

Тревожно и раздраженно забулькав, Свёрл вернулся к ряду шестиугольных экранов и сунул коготь в дыру управления.

Он просто не мог вернуться. Он вложил и потерял слишком многое и слишком сильно страдал, чтобы подчиниться тому, кто призвал остановить войну. Для него война так и не закончилась, ибо его ненависть к человеческой расе и чужой технике укоренилась слишком глубоко. И вот что он придумал тогда: остаться в пограничной полосе, на этом Погосте.

Все экраны были включены, на всех мелькали картинки из жизни людского сообщества Литорали. Многим из этих людей так не нравился собственный вид, что они переиначивали, изменяли его — и как же Свёрл завидовал им. Он выбрал две сцены для изучения человеческих преступлений, но следил невнимательно — сердце и разум его пребывали в воспоминаниях.

Прошло много лет, прежде чем он услышал о черном ИИ, вышедшем из–под контроля творении Государства. Ему доставляло удовольствие знать, что где–то существует нечто, внушающее ужас даже самым смертоносным ИИ; заинтересовавшись, он стал собирать информацию — и вскоре узнал, что этот Пенни Роял сведущ в технологиях, недоступных даже Государству. Он умеет изменять живые существа, он выполняет просьбы и, возможно, способен обеспечить самого Свёрла средствами реализации его самого большого желания. Ему нужно было понять, почему слабые существа из плоти и скверные искусственные разумы устояли против прадорской мощи. Как они сумели повернуть ход войны так, что новый король просто пошел на попятный? Однако сплетники Погоста утверждали, что дары Пенни Рояла губительны, что технологии и трансформации, которыми он снабжает просителей, могут обернуться против них самих.

Свёрл не верил этому; тогда не верил.

Изучая вопрос, он находил больше слухов, чем правды, и относил их к государственной пропаганде. Конечно, ИИ Государства не хотели, чтобы стало известно о существовании создания, более могущественного, чем они, к тому же согласного чем–то обеспечивать их врагов. Почти наверняка те же самые ИИ и запустили мельницы слухов. Они окружили Пенни Рояла мифами, вынуждая тех, кто мог бы искать с ним встречи, избегать его. Они создали легенду, чем–то похожую на прадорскую байку о Голголоше — страшилку, чтобы пугать детей.

Свёрл убрал коготь, и экраны автоматически отключились. Отец–капитан обвел взглядом горы оборудования, террариумы и резервуары, загромоздившие его кабинет. Он все еще не решил, что делать дальше. Оглядываясь назад, он понимал, что ненависть к Государству все минувшие годы искажала его рассуждения, что война повредила и ожесточила его разум. Он слишком выборочно подходил к историям о Пенни Рояле, предпочитая верить тем, где говорилось о существах, получивших именно то, чего им хотелось. Еще он был в высшей степени самонадеян, как и все отцы–капитаны, и не сомневался, что, если в сделке окажутся сомнительные пункты, он наверняка их не упустит. Так вот, он охотился за слухами и точными данными. И обнаружил местоположение блуждающего планетоида Пенни Рояла. И отправился туда.

Свёрл содрогнулся, вспомнив свой тогдашний настрой. Он решил потребовать понимания успехов человечества и ИИ, чтобы отнести это новое знание в Королевство и связаться с недовольными новым режимом. Затем он хотел собрать силы, свергнуть короля и повести прадоров истреблять человечество — по праву и предназначению. И вот он отправился в логово Пенни Рояла, пока все его состояние в виде алмазной слюды выгружалось из шаттла. Свёрл сам ввел себя в заблуждение, уверившись, что найденный им цветок из черных кинжалов — всего лишь существо, очень кстати запамятовав, что еще оно — тот самый ненавистный государственный искусственный интеллект.

В вихре боли и безумия расширяющихся мысленных горизонтов Пенни Роял преобразовал Свёрла. А после отец–капитан выполз на поверхность не на гравидвижках, не на силовых полях, а на новых протезах. Нет, он определенно чувствовал себя более интеллектуально развитым и могущественным. И, конечно, более опасным, поскольку Пенни Роял снабдил его смертоносным големом, которого Свёрл теперь контролировал через пульт рабодела. Он также начал быстро разбираться в ходе войны и причинах, по которым она повернула туда, куда повернула. Он стал осознавать недостатки агрессивного прадорского сообщества, включающие уклонение от использования искусственных разумов. И все–таки, хотя он и открыл для себя многие специфические детали, общее понимание Государства по–прежнему было недоступно ему. Тогда он считал, что потребуются глубокие раздумья, что ему еще нужно свыкнуться с собственными беспредельно раздвинувшимися ментальными горизонтами.

Люди — «моллюски» еще не появились, когда Свёрл опустил свой дредноут в глубины океана планеты, которую впоследствии назовут Литоралью. К нему присоединились и другие обездоленные прадоры, которые стали воздвигать свой подводный город и наладили торговлю с прочими анклавами прадоров по всему Погосту. Когда же прибыли «моллюски» и затеяли свое странное телесное поклонение роду Свёрла, первичный инстинкт велел его товарищам–ренегатам уничтожить людишек. Однако коренное понимание Государства все еще не давалось Свёрлу, и он настоял, чтобы людей не трогали. Ведь они, возможно, помогут ему достичь того, к чему он стремится. Он позволил им обосноваться и стал изучать их.

И все это время Свёрл изучал и себя самого. Во–первых, он заметил дополнительные органические и кристаллические наросты на своем центральном нервном узле и решил, что они и стали источником расширения его сознания. Но тогда он не понимал до конца, что именно они означают. Затем отец–капитан отследил постепенные физические изменения своего тела, а периодически проводя проверки генома, выяснил, что он тоже становится иным. Углубившись дальше, он обнаружил пикоскопические процессы, подстегивающие изменения, но что вызвало эти процессы, так и не определил. Только в последние годы, применив купленные у Государства приборы, он открыл лежащие в основе фемтоскопические течения, но разобраться в их сути не сумел. И только вульгарные телесные перемены открыли ему в конце концов истину.

Его зрительная турель погрузилась в основное тело, растянулась, раздвигая укоротившиеся глазные стебельки. Впоследствии они исчезли вовсе, а глаза разместились в двух впадинах в передней части панциря. Зрение других глаз сильно испортилось. Сделанные из твердого металла мандибулы остались прежними, но повисли ниже, а рот расширился — в уголках появились «трещины» и поползли назад. Несомненно, если бы у него под брюхом по–прежнему были конечности–манипуляторы, они тоже съежились бы — или отвалились. Сзади вырос мясистый хвост, в котором, как выяснилось при исследовании, скрывался развивающийся позвоночник. Все это оставалось для Свёрла загадкой, пока в процессе изучения людей — «моллюсков» на него не снизошло тошнотворное откровение.

«Моллюски» были людьми, пытающимися превратить себя в прадоров, — а он был прадором, не по своей воле трансформированным в пародию на человеческое существо. Его панцирь принимал форму человеческого черепа и терял твердость, и ужасный мешающий хвост был наследством этих мерзких мягких существ. Свёрл удалил его хирургическим путем, но после нескольких мучительных месяцев хвост вырос снова. Между тем внутри рта проклюнулись маленькие хрупкие зубы, а глаза обрели розовые кожистые веки, выпустившие даже ресницы! Одновременно, когда ему хотелось прислушаться к чему–то, он ловил себя на том, что отрывает от земли две передние пары ног — потому что в них развились нервные связи со слуховым аппаратом.

Метод трансформации был темен и абсурдно комичен — как прадор Свёрл никогда бы не понял этого «юмора». Но дело было гораздо, гораздо сложнее. С одной стороны, он вроде бы развивался в органическую версию врага, в то время как в его ганглии прорастали ткани человеческого мозга. Поняв это, Свёрл осознал то, что укрывалось от него все годы, прошедшие с первого преображения. Кристаллические включения в органический мозг были не чем иным, как искусственным интеллектом. Пенни Роял подарил ему способность понять врага — превратив прадора в оба вражеских вида разом. Он стал сплавом прадора, человека и ИИ. И чувствовал, что в будущем первому из них суждено исчезнуть вовсе.

Составляющие ИИ и человека в нем неуклонно множились, гнев и ненависть притуплялись, а в мозгу набухали важные вопросы. Стремление понять врага медленно оборачивалось желанием просто понять.

Планетоид Пенни Рояла

Мона остановила скутер в длинном прямом туннеле, тянущемся во тьму на пять миль в обе стороны. Туннель был три метра в диаметре, абсолютно круглый в сечении по всей длине. Женщина слезла, подошла к вогнутой стене, коснулась ладонью гладкого, словно бы полированного камня. Датчики в перчатках отметили полное отсутствие каких–либо изъянов. Но ответа на загадку, тревожившую ее с тех пор, как они явились сюда за утилем, не было: где машины — или машина, — сделавшие это? Правда, часть пазла сложилась — теперь они знали, отчего здесь нет каменных завалов, побочных продуктов бурения. Окружающий туннели камень оказался плотнее, чем где–либо в коре планетоида: похоже, обломки просто отбросили и вплавили в почву. Энергии, верно, потребовалось дикое количество, но ни следа фантастической машины, проложившей туннели, так и не обнаружилось. Однако пещеры, источившие кору планетоида, тянулись на тысячи миль, и Мона понимала, что все их исследовать просто немыслимо.

Опустив руку, она вернулась к скутеру, развернула его и поехала назад. Вполне вероятно, что машины просто не было или, точнее, машиной был сам Пенни Роял. А коли так, выводы напрашиваются пугающие. Черный ИИ и так ужасен, но если он может манипулировать материей в таких масштабах… Мона тряхнула головой. Нет, не может быть. Где–то должны стоять агрегаты, иначе ничего не сходится. Пенни Роял не сумел бы сотворить ничего подобного в одиночку за те шестьдесят или сколько там лет, что он обитал тут. Дело потребовало бы сотню Пенни Роялов, а сотни копий черного ИИ никогда никто не видел. От этой мысли по спине женщины побежали мурашки.

— Мона, — прервал ее размышления голос Гарета из коммуникатора, — у нас еще один гость.

— Еще гость? — Она прибавила ходу.

— Да, я узнал корабль — это «Роза».

— Какого черта тут делает Блайт? — удивилась женщина. — Насколько я слышала, он в Государстве, занимается контрабандой технических артефактов. — Она свернула в боковой туннель, ведущий к тому месту, куда они подогнали «Атриум». Это просторное сферическое помещение с плоским сетчатым полом находилось всего в нескольких сотнях метров от входа, которым воспользовались люди, — там и стоял их корабль. — Не отвечай — если он здесь, то, вероятно, затем же, зачем и мы.

— Добро пожаловать, — хмыкнул Гарет. — Мы уже закончили.

Да, они закончили — возвращаться предстояло с полным грузом. Утиль шел на переработку на Монмартр, Джону Хоббсу. Но, если честно, они не исследовали и малой доли здешних пространств. Мона была уверена, что тут еще можно открывать и открывать технологические сокровища. К сожалению, не она одна додумалась до этого — когда новость о том, что Пенни Роял покинул свою «резиденцию», распространится, сюда явятся и другие сборщики трофеев. Блайт, верно, просто первый из многих. Но он, по крайней мере, не из тех, кто склонен к пиратству, и не отправит их учиться дышать вакуумом. Не сомневалась Мона и в том, что интерес проявит и Изабель Сатоми с ее специфической проблемой. Вполне возможно, что заинтересуется и ее непосредственный начальник, у которого подобная проблема тоже имеется. Мону даже замутило при мысли о встрече с мистером Пейсом.

Она въехала на решетчатый пол «Атриума»; шины скутера с волоконным кордом скрадывали любую вибрацию. Впереди виднелись несколько людей из ее экипажа, нагружающих два последних гравивозка. На одном лежали сплющенные белые шары, содержащие не опознанные пока технологии. На другом — пять скелетоподобных големов. Големы не представляли бы никакой ценности, если бы Хоббс не нашел на них покупателя в Государстве. По–видимому, аналитический ИИ хотел исследовать их — и готов был заплатить алмазной слюдой.

Мона спешилась и двинулась к выходу из туннеля.

— Где сейчас «Роза»? — спросила она на ходу.

— Как и тот истребитель — висит прямо над нами.

— Связь?

— Блайт хочет поговорить с тобой. Соединить вас?

— Валяй.

В правой нижней четверти лицевого щитка возникло знакомое лицо капитана Блайта. Он выглядел уставшим, встревоженным и даже похудевшим с тех пор, как они виделись в последний раз.

— Привет, Мона, — сказал он. — Давненько не пересекались.

— Точно, — ответила она, — и, чтобы тебе зря времени не терять: нет, я не собираюсь договариваться о разграничении территорий поисков и не стану обеспечивать тебя какой–либо информацией. Если хочешь узнать что–то об этом месте, лучше заключи сделку с Джоном Хоббсом. Мы здесь закончили — пока, по всяком случае, — и уходим.

Он кивнул, вроде бы соглашаясь, и заявил:

— Я тут не за утилем.

Мона мгновенно открыла приватную линию в «форсе» и, блокировав связь с Блайтом, обратилась к Гарету:

— Ты это слышал?

— Да. Силовые поля и пушка наготове.

— Тогда зачем ты здесь? — спросила женщина уже Блайта. — Надеюсь, ты не расширил дело.

Не так уж и редко какой–нибудь собиратель начинал беспредельничать и переключался на пиратство, хотя Блайт, казалось, был не из таковских.

— Нет, — откликнулся тот, — у меня тут пассажир, которому, насколько я понимаю, нужна информация обо всех, кто в недавнем времени являлся сюда. Я сказал, что спрошу, но он все равно уже на пути к тебе.

На пути ко мне?

— Мона, — сообщил по закрытому каналу Гарет, — поля только что свернулись, и пушка отключилась.

— Грузите возки в клеть, быстро! — крикнула Мона четверке, все еще копавшейся в «Атриуме».

— Вот дерьмо, — охнул Таннер.

— Что такое? — Капитан направилась туда, где стояли Таннер с Ионой. Мужчины уставились на возок с големами — и когда Мона посмотрела туда сама, то поняла, что возглас имел смысл. Пять скелетообразных големов, лежавшие грудой, точно бревна, на заднем краю грави- возка, сейчас медленно высвобождались из «объятий» друг друга — самый верхний опустил ногу на возок и уже слезал. Пять гладких керметовых черепов приподнялись, с любопытством озирая окрестности горящими темно–синими глазами.

— Кто твой пассажир, Блайт? — резко спросила Мона.

— Что–то в грузовой клети, — вмешался Гарет, заглушив ответ Блайта.

— Что?

— Не знаю — камеры просто вырубились, а кое–какие приборы, наоборот, активировались.

Мона включила передатчик скафандра:

— Всем немедленно вернуться на корабль! Как можно быстрее!

Повторять приказ не пришлось: четверо людей тут же побежали к выходу — только в условиях низкой гравитации мучительно медленно. Мона бросилась к скутеру, взлетела в седло и направила машину наружу. Четверо членов ее экипажа исчезли из виду, но тут послышался крик Ионы, а за ним — проклятья Таннера, в голосе которого звучал ужас. Капитан остановилась, решив вернуться в лабиринт туннелей и оттуда — к одному из других выходов, ближайший из которых находился в двадцати восьми милях отсюда. Но потом придется еще добираться до корабля… Задержавшись, она вернула «форс» к ответу Блайта на ее вопрос.

— Хотелось бы мне сказать, что бояться нечего. Но, хотя никто из моего экипажа пока серьезно не пострадал, не знаю, сколько еще это продлится. — Вид у Блайта был виноватый. — Еще мне хотелось бы помочь тебе выбраться отсюда в целости, но никакого совета я дать не могу. Мы все бессильны.

Темнота заполнила туннель — темнота, полная кинжалов. Все големы сползли с гравивозка и теперь стояли ровной шеренгой — как отряд, готовый к смотру. Косяк остробоких обсидиановых рыб хлынул в «Атриум»; за каждой из рыбок тянулась серебристая нить. Потом будто кто–то потянул нити, собрав их в пучок, а рыбок — в тесную кучку, и масса сгустилась в одну черную неровную глыбу, которая принялась отращивать шипы, и вот уже с пола на серебряном стволе поднимается хорошо знакомая, растущая фигура Пенни Рояла.

Экран лицевого щитка Моны рассыпался под натиском статических помех, на проекционном дисплее замелькали странные символы. А потом что–то с почти слышным лязгом вклинилось в ее «форс». В сознании начали прокручиваться минувшие события — прокручиваться каким–то образом, совершенно чуждым человеческой памяти. Мона почувствовала, как тщательно, во всех подробностях, изучается ее короткая беседа с Торвальдом Спиром.

«Так вот как я умру», — подумала женщина.

Что–то злобное восстало в ответ, но нечто иное, спокойное и необъятное, окутало злобу непроницаемым коконом — и все отключилось.