Темный кипарис

Глава 6 ПОРТРЕТ

Утренний ветер разносил по коридорам симфонию легких шорохов, когда Стелла Оуэнз направлялась быстрым шагом к библиотеке. Гейтс принес ей записку, с которой начался новый день в Хок-Хаус. Хозяин хотел видеть ее, как только она позавтракает. Она обнаружила, что спешит, несмотря на твердое решение сохранять спокойствие и безмятежность. Таинственные события минувшей ночи обеспечили ей беспокойный сон, за что следовало благодарить ее юного ученика. Его непонятная привычка украшать дверь своей спальни наводящими ужас словами явилась причиной ее невеселого настроения при встрече нового дня. Проснувшись, она на цыпочках, крадучись подошла к двери собственной спальни и, приоткрыв ее, бросила взгляд на противоположную стену коридора, но дверь Тодда оказалась чистой, без единого пятнышка. Коричневое окрашенное дерево как бы насмехалось над ней. Привиделось ли ей во сне слово «смерть»? Эта мысль вызывала дрожь, и Стелла терялась в догадках, не зная, что об этом думать.

Самого Тодда нигде не могли найти. Он отсутствовал в столовой за завтраком, его тарелка осталась нетронутой. На обычный вопрос о том, где мальчик, Гейтс не ответил. Он неопределенно махнул рукой в сторону конюшен, и, прежде чем Стелла отправилась на поиски мальчика, старый слуга нашел уместным упомянуть о требовании Артура Карлтона Хока. Оно больше походило на приказ.

Стелла помедлила у дубовой двери кабинета, прикоснулась к аккуратному каштановому пучку своих длинных волос и тихо постучалась. Повинуясь приглушенному голосу, донесшемуся изнутри она протянула руку к ручке двери.

Стелла поспешно вошла, слыша тихий шелест кринолина своих юбок. Артур Карлтон Хок сидел за массивным столом, широкоплечий и величественно красивый в своем парчовом утреннем пиджаке.

— Мистер Хок?

Он указал ей на кресло, стоявшее перед столом. Большое кольцо с печаткой на его правой руке сверкнуло огнем великолепных бриллиантов.

— Входите, мисс Оуэнз. Не хотите ли сигарету?

— Благодарю вас, нет.

Он не спускал с нее глаз.

— Как я понимаю, вы не курите?

— Мне ни разу не удавалось сделать это, не закашлявшись до судорог. Не приемлю курения, наверное.

— Хорошо. — Похоже, он одобрял ее. — Мне нравятся женщины, которые оставляют этот специфический порок мужской части населения. Он отбросил эту тему так же быстро, как начал ее обсуждение, как будто пытался вести вежливый разговор, прежде чем перейти к делу. — Как идут дела у Тодда?

Стелла без колебаний прекратила бессодержательную болтовню. Накопилось так много неясного относительно Тодда, о чем мог бы рассказать ей только отец. Однако она скупо улыбнулась и ответила вполне искренне:

— Мне кажется, он довольно необычный мальчик, мистер Хок.

Мистер Хок приподнял свои иссиня-черные брови:

— Вот как? У меня создалось впечатление, что Тодд — совершенно заурядный ребенок.

— Ни в малейшей степени. — Стелла была преисполнена решимости не уступать под его пронизывающим взглядом. — Он совершенно не похож ни на одного из знакомых мне детей.

— Как вы понимаете, мисс Оуэнз, заурядность Тодда не волнует меня. Заурядность имеет наилучший шанс для выживания, если вы серьезно занимаетесь этим. Так что не чувствуйте себя обязанной выставлять его передо мной в лучшем свете.

— Я не намеревалась выставлять его в лучшем свете, как вы говорите. Что сказать о Тодде… Мне порой хотелось бы, чтобы он был заурядным мальчиком. Тогда знаешь, чего ожидать. Но… — Она замолкла в молчаливом смущении. Мистер Хок заставил ее разговориться, несмотря на принятое ею решение. — Мне кажется, оба ваших сына… — Это оказалось еще хуже. Стелла прикусила губу и замолкла.

Мистер Хок слегка заерзал в своем кресле. Его широкие плечи наклонились к ней. Его глубокие глаза теперь прожигали ее.

— Оба моих сына… что, мисс Оуэнз?

Стелла почти дерзко вздернула подбородок:

— Судя по тому, что я слышу, Оливер, должно быть, был также исключительным мальчиком.

Мистер Хок опустил взгляд на свои руки, как бы внезапно озаботившись длиной своих пальцев. Однако голос его звучал по-прежнему бесстрастно:

— Что вы слышали об Оливере?

После того как она затронула этот вопрос, отступать было поздно. Стелла сохраняла спокойствие, хотя чувствовала, как дико колотится ее сердце.

— Только то, что он был братом Тодда. И что он умер в начале этого года. Тодд говорит, что он утонул в бассейне.

— Таково было официальное заключение. Смерть в результате утопления.

Стелла молча удивилась выбору его слов. Вслух она произнесла:

— Наверное, когда думаешь об этом, то удивляешься, что не происходит больше подобных несчастных случаев. Подрастая, мальчик должен учиться правилам безопасности. Он не должен входить в воду там, где чересчур глубоко, или переоценивать свои возможности, не опасаясь последствий…

— Оливер прекрасно плавал, — произнес Артур Карлтон Хок с большой осторожностью. — Так же прекрасно, как скакал на лошади, стрелял из ружья или расправлялся с алгебраическими уравнениями.

— Тогда каким ударом, должно быть, явилось для вас такое несчастье! Как это случилось, мистер Хок?

Темные глаза сделались почти светонепроницаемыми.

— У них разные версии… у чиновников. Переутомление, судорога, возможно, или даже какой-то внезапный припадок. Что было на самом деле, не имеет сейчас значения. Факт остается фактом: Оливер умер в бассейне.

Стелла сдержала рвущийся из груди поток по-женски сентиментальных слов. Сказывалось странное воздействие самого мужчины. Даже в моменты слабости, когда он кажется беззащитным, она должна воздерживаться от жалости к нему. Он не потерпел бы этого. Она совершенно ясно поняла это, у нее не возникло ни малейших сомнений относительно своего странного работодателя.

— Тодд, наверное, очень любил его.

— Все любили Оливера.

— Каким он был, мистер Хок?

Ее хозяин внимательно изучал ее, как будто не хотел быть неправильно понятым относительно того, что собирался сказать.

— Каким он был? — переспросил он, и какое-то неясное уважение проскользнуло в эхом повторенном вопросе. — Оливер был очень красив, я не видел таких красивых мужчин, женщин или детей. Он был молодым Аполлоном, Давидом. Величайшие художники мира посчитали бы его воплощением их идеализированного воображения.

— Существуют ли его фотографии? Сознаюсь, мне хотелось бы знать, как он выглядел.

В библиотеке возникла атмосфера умиротворенной торжественности. Даже дрова, пылавшие в камине, притихли и негромко потрескивали. Это была атмосфера церкви во время заупокойной Мессы. Стелла ощущала в воздухе ауру благоговейного трепета.

— Когда Оливер умер, мисс Оуэнз, все, что имело отношение к нему, было предано огню. Его книги, его картины, его письма. Я опустошил его комнату наверху, и дверь была заперта с того дня, как он умер. Как вы слышали накануне, я уничтожил даже лошадей, на которых он ездил.

Стелла вздрогнула, болезненность такого абсурдно великолепного жеста обдала ее холодом.

— Не похоже, что это помогло вам забыть его, мистер Хок.

— О таких, как Оливер, нелегко забыть, мисс Оуэнз. — В этом замечании ощущались усталость и беспомощность.

— Он, должно быть, был совсем ребенком.

— Да-да. — Поникшие плечи Хока распрямились. — Даже когда Оливер был маленьким, он не проходил через все эти беспокойные стадии, присущие младенцам… Вы, должно быть, понимаете, что я имею в виду. Когда они не говорят, кожа шелушится, а сами они удивительно неуклюжие.

Решительность Стеллы затрещала по швам.

— Тогда я думаю, что именно потеря брата, должно быть, так расстроила Тодда.

Мистер Хок не сразу ответил ей. Он снова замкнулся, его движения, когда он поднял пресс-папье, выполненное в форме Трех Мудрых Обезьянок, были не вполне уверенными.

— Вы полагаете, что Тодда что-то беспокоит, мисс Оуэнз?

— А вы — нет?

— Что заставляет вас говорить так лаконично?

Стелла едва сдержала свои эмоции:

— Тодд временами бывает такой угрюмый. Не непослушный — хотела бы добавить. Но он, кажется, впадает в меланхолию. Вы понимаете… он слишком серьезен для своего возраста.

Мистер Хок, услышав ее ответ, казалось, почти успокоился. Он даже изобразил слабую улыбку:

— Мисс Оуэнз, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Каждый, кто входил в контакт с Оливером, становился другим благодаря этому. Тодд, я думаю, безусловно, воспринимает тяжело эту утрату, но я верю, что он нормальный, здоровый мальчик и, как все маленькие мальчики, он создал в мечтах свой призрачный идеал. Своего идола, если хотите. Оливер является таким идолом. Я рассчитываю, что, подрастая, он избавится от этого, как случилось с корью, косноязычием и другими детскими недугами.

— Но Оливер не должен быть его идолом, мистер Хок. Вы должны быть им. Вы, его отец.

Великая печаль, казалось, окутала влиятельного человека, сидевшего перед ней. Он пожал плечами, и на красивом загадочном лице появилось грустное выражение.

— Нет. Не в случае с Тоддом.

— Но Оливер мертв…

— Люди всегда боготворили Оливера; — тихо произнес ее работодатель. — Так и Тодд. Возможно, это неправильно, ненормально для маленького мальчика — лепить себя по… по мертвому идолу. Я хочу, чтобы Тодд вырос как Тодд, а не как сомнительная имитация его брата. Он удаляется от реальности. От всех — ради этого. Мне не удается добраться до него.

— Но вы должны сделать это, мистер Хок…

— Я надеюсь, что вы добьетесь большего успеха, мисс Оуэнз. Действительно, вы должны это сделать. Кроме того, в его подготовке к школе не может быть неудачи. Смерть Оливера была сокрушительной трагедией. Я не хочу, чтобы что-то случилось с Тоддом.

— Возможно, если бы вы уделяли ему немного больше времени, разговаривали бы с ним…

Стелла едва ли сознавала, что в ее интонации появились почти умоляющие потки в защиту ее маленького странного ученика.

Артур Карлтон Хок явно почувствовал ее отношение и потихоньку оттаял, будто подошел в холодную ночь к ярко горящему костру.

— Я делал это, мисс Оуэнз. Испробовал разные приемы. Делал все возможное. Только я способен осознать, какое, к несчастью, я потерпел поражение. Верю, что вы добьетесь больших успехов, чем я.

Стелла кивнула:

— Я намерена сделать это, мистер Хок.

— Хорошо. Больше всего мне хотелось бы услышать именно такой ответ. — Его большая красивая голова склонилась в знак одобрения. — Теперь, мне кажется, вам следует вернуться к нему и к очень важному делу его учебы. Самая прекрасная цель познания — осветить темные закоулки разума.

Стелла поднялась, понимая по его топу, что разговор окончен. Мистер Хок склонился к внушительной пачке бумаг на его столе. Он коротко кивнул, а Стелла поднялась и направилась к двери.

И только тогда она впервые заметила большой овальный портрет, висевший на западной стене кабинета. Как странно, что она не видела его раньше, так как, очевидно, он висел здесь не один год. Особый эффект утреннего света сделал портрет наиболее заметным, так как солнце омывало его своими лучами, вливавшимися через французские окна.

Ошеломляющая, достигшая полного расцвета красота женского лица заставила Стеллу замереть на месте, вызвав еле слышный вздох из глубины души. Черты лица, изображенного на портрете, принадлежали цветущей Диане, пеннорожденной Афродите, вечной женственности. Драгоценная тиара пересекала царственный лоб, а атлас и кружево костюма более старого, более благородного века придавали портрету ни с чем не сравнимое изящество великолепной камеи.

Художник, кто бы он ни был, должно быть, превзошел саму природу.

— Да, мисс Оуэнз? — Голос ее хозяина глухо донесся до нее из его уединения за письменным столом.

— Простите меня, мистер Хок, я просто поражена красотой этого портрета…

— Да, она прекрасна, не правда ли?

— Прекрасна? Это слово едва ли подходит. Она обладает неземной красотой, как святая. Кто она, мистер Хок?

— Это моя жена, мисс Оуэнз.

— О, я…

— Желаю удачи, мисс Оуэнз.

— Благодарю вас, мистер Хок.

В коридоре, за дверью кабинета, Стелла взяла себя в руки. Яркий румянец смущения выступил на ее лице, потому что, избавившись от общества хозяина, она немедленно почувствовала облегчение.

Так вот какой была Харриет Хок! Что ж, подумала Стелла, миссис Дейлия на этот раз сказала ей простую, неприкрытую правду. Харриет Хок была действительно по-настоящему прекрасна. Женщина на все времена.

Бедный мистер Хок! Судьба в самом деле была жестока к нему, она нанесла два ужасных удара. Потерять такую женщину… и вдобавок — еще одно большое несчастье: смерть необыкновенно одаренного ребенка, Оливера. Нечего удивляться, что мистер Хок, похоже, удалился от мира. Нечего удивляться также, что он не приходил в восторг от такой неинтересной тени, как Тодд. Если Оливер был похож на свою мать, он, вероятно, был необыкновенным, им можно было бесконечно любоваться.

— Мисс Оуэнз!

Стелла вздрогнула. Миссис Дейлия, спокойная и внушительная, в своих черных, шелестящих юбках, материализовалась позади нее в темном коридоре. Длинная незажженная восковая свеча была поднята кверху указующей рукой.

— О, вы напугали меня, миссис Дейлия.

Миссис Дейлия одарила ее слабой улыбкой:

— Приятный ли разговор у вас состоялся с мистером Хоком?

— Пожалуй, да. Хотя признаюсь, мы разговаривали в основном об Оливере, что меня опечалило.

— Почему же?

Стелла вздернула голову:

— Он был замечательным ребенком, и отец любил его. Но я люблю живых людей.

— И сожалеете о тех, кого уже нет? — Улыбка миссис Дейлии угасла.

— Да. Это было давно, но время залечит рану…

— Время? Дорогая моя, времени не существует для Оливера Хока. Он никогда не покинет своего дома. С тех пор как мы утратили его, я видела Оливера много раз.

Женщина пошла дальше, продолжая свой путь, не сказав больше ни слова. Стелла задержала ее нетерпеливым жестом:

— Вы говорите странные вещи, миссис Дейлия.

— Вот как?

— Конечно же. Вы говорите так, будто верите в привидения.

Экономка помолчала, ее высокая фигура отбрасывала уродливую тень на твердую древесину пола в коридоре.

— Оливер не может быть привидением. Вы не поняли меня, мисс Оуэнз.

— Наверное. Но здесь так много всего, чего я не понимаю.

— Оливер был не из тех, кто довольствуется полумерами по отношению к себе или к другим. Когда вы смотрите из окна своей спальни, вы видите кипарисы. Они прекрасны, не правда ли?

— Конечно.

— Когда я смотрю на них, я вижу Оливера. — Мрачные нотки появились в голосе миссис Дейлии. — Все, к чему бы он ни прикасался, становилось прекрасным. Он был как многогранный, безупречный бриллиант. И сейчас, когда он выпал из своей оправы…

— Разве не может Тодд занять его место? — сердито оборвала ее Стелла. Симпатия к Тодду заставила ее выразить презрение к экономке.

— Нет.

— Мне он нравится, — просто возразила Стелла, не в силах дать достойный отпор. — Он хороший ребенок…

— Извините меня, — сказала миссис Дейлия, проплывая мимо нее. — Надеюсь, вы с успехом проведете урок с мастером Тоддом. — Она исчезла, как привидение, растаяв в сумраке коридора.

Стелла подавила свой гнев и противоречивую тревогу и отправилась на поиски Тодда. Попытаться попять его и помочь ему выбраться из трясины тревожных эмоций было одним делом, но его обучение не имело к этому никакого отношения. Она, в конце концов, была его учительницей, а классные занятия пребывали пока в печальном пренебрежении.

Похоже, миссис Дейлия была права. Оливер Хок, несмотря на свою смерть, конечно, оказывал воздействие на живых.