Тёмное солнце

Часть 10

Перед самым рассветом торговец Гослин оторвался от книги, услышав жуткий грохот внизу. Кто-то настойчиво стучался в двери его лавки, скорее всего — даже ногой. Неслыханная наглость, которую вряд ли следовало поощрять. Поэтому Гослин лишь откинулся в кресле, раздражённо потирая ноющие от боли виски и размышляя о том, как откажется вести любые дела с таким нахалом. Стук прекратился через пару минут. Но потом грянул вновь, да такой силы, что Гослин чуть не выронил книгу от неожиданности. И даже подумал впервые, что давненько ему стоило завести какого-нибудь здоровяка-охранника на случай таких вот сумасшедших клиентов. Раньше он полагался на мысль, что никто в городе не пожелает иметь его во врагах. Но лучше было подстраховаться. В следующий раз.

А сейчас он наконец-то поднялся из кресла, всерьёз опасаясь, что утром придётся заняться починкой двери. Споткнулся и чуть не кубарем скатился с лестницы, разжёг лампу и сунулся к окошку. За грязным стеклом маячило нечто чёрное и громоздкое.

— Пошёл прочь! — заорал ему Гослин.

Тёмная фигура качнулась вперёд, и дверь вновь содрогнулась от удара. В воздухе заклубилась пыль.

— Катись отсюдова, висельник! — потребовал Гослин и пригрозил: — Я вооружён!

— А я нет! Открывай, нужна помощь, — раздался из-за окна хриплый голос. — Я от ведьмы Альмасины.

Услышав это имя, Гослин вздрогнул, судорожно прикидывая, как бы избежать встречи со странным посланником за дверью и не получить из-за этого каких-то нехороших последствий.

Что дело серьёзно он понял сразу, ещё когда накануне в лавку заявилась городская стража и стала задавать вопросы о торговых делах. Крайне нехорошие вопросы, касающиеся некоторых крайне важных клиентов. Гослин оказался между двумя огнями. Ему не хотелось лгать посланникам власти. Но в то же время он отлично осознавал, что может сотворить часть его клиентов с ним самим, если станет известно, что он выдал их дела третьим лицам. Гослин умел хранить по-настоящему важные секреты. И ему даже не пришлось извращать факты или сочинять что-то. Просто он назвал не два имени покупателей, а всего одно. А теперь… ему просто начало казаться, что стоило придумать что-то посложнее.

— Открываешь? Я могу и дверь сломать.

Какой неподходящий момент! Что ему стоило заявиться днём? Сейчас, наверное, вопли у крыльца слышат даже соседи на другом конце улицы.

Гослин отодвинул засов, и дверь распахнулась от пинка снаружи. Пахнуло едкой гарью и кровью. Незнакомец шагнул через порог, и Гослин в ужасе понял, почему его очертания за окном выглядели такими массивными. Мужчина, явно с трудом держащийся на ногах, нёс закинутую на плечо женщину в чёрном платье, заботливо обёрнутую лоскутным одеялом. Хуже того — в свете лампы стало видно, что на поясе у гостя висит меч с хорошо знакомым гербом городской стражи на рукояти. Лица было не разглядеть за грязными волосами, но почему-то Гослин сразу понял, что вряд ли так может выглядеть настоящий носитель оружия законника. Мгновение ушло на обдумывание положения — не стоит ли закрыть дверь снаружи и кинуться за стражей? Но Гослин посмотрел на незнакомца и подумал, что не стал бы состязаться с ним в беге.

— Ты сказал, что не вооружён!

— Дверь закрой, — приказал гость.

Тон голоса был таким, что Гослин без всяких раздумий быстро задвинул засов трясущимися руками и прикрыл окно занавеской. За его спиной мужчина одним движением смёл с прилавка весь хлам. Женщина в одеяле застонала, когда её неловко перехватили на руки и опустили на полированную столешницу. Одеяло развернулось, Гослин узнал ведьму Альмасину, собственной персоной.

— Доброе утро, мистер, — тихо сказала она, пытаясь подняться на локте, но тут же зашипела от боли, прижимая ладонь к разорванному и пропитавшемуся кровью корсету платья.

Гослин и рад был бы ответить, но от страха язык прилип к нёбу.

«Вляпался, как есть — вляпался!» — забилась в голове заполошная мысль, пока гость, не спрашивая разрешения, нетвёрдым шагом нырнул вглубь лавки. Было слышно, как скрипят половицы, открываются двери, что-то стучит и грохочет. У Гослина почему-то не было никакого желания возмутиться тем, что в его доме наводят беспорядок.

Ведьма кое-как приподнялась, опираясь на руку, села. Лицо у неё было белое, как у покойницы. Как раз над головой у неё в тусклом свете виднелся оскаленный череп проклятого кабана.

— Что происходит, Гослин? — спросила ведьма.

— Не знаю, — честно ответил он. — Я ничегошеньки не знаю.

— Вот как? Эревард Орл Прим мёртв, и кто-то с чего-то решил, что виновато моё зелье. К тебе приходила стража? Задавали вопросы?

— Я ничего не знаю!

— Тогда чего так боишься?

Мужчина вернулся, неся с собой воду, набранную в медный таз, и какие-то тряпки, в которых Гослин узнал свои разорванные простыни, только третьего дня выстиранные прачкой. Гость глянул на хозяина дома, вроде бы лишь мельком, но Гослин вздрогнул от неожиданности. В первый момент торговцу показалось очень знакомым это лицо, но потом он моргнул и наваждение рассеялось. Ну какие у него могут быть знакомства среди клеймённых отбросов? Мужчина обернулся, посмотрел прямо на него со странной, очень неприятной улыбкой.

— Ну, здравствуй, приятель Аллистир, — сказал он.

Гослин быстро кивнул. И заставил себя остаться на месте, переборов инстинктивное желание броситься к выходу. Потому что теперь он точно узнал этого человека. Здесь никто не мог назвать его прежним именем. За спиной у мужчины ведьма, ничуть не стесняясь, быстро расшнуровывала корсет платья, высвобождаясь из пропитанной кровью верхней одежды.

— Знаком с ним? — без всякого удивления поинтересовалась она у мужчины.

Хоть вопрос предназначался не ему, Гослин растерянно покачал головой.

— Тесны пределы Империи, — всё с той же улыбкой сказал человек, слишком похожий на сэра Томаса Вьятта. — В последний раз мы с Аллистиром виделись десяток лет назад, он был лекарем и травником в свите Эрнальда Ясеня. Впрочем, мне тогда казалось, что все его манипуляции — сплошное шарлатанство и торгует он лучше, чем разбирается в том, что продаёт.

— Значит, Томас, это точно наш общий приятель, — усмехнулась ведьма.

Пониже ключиц у женщины оказалась рваная рана с обожжёнными краями, которую она теперь пыталась осторожно промыть. Порозовевшая вода пропитывала вышитую нижнюю рубаху. Гослин знал, какой предмет мог оставить такой след, но волновало его теперь далеко не это.

«Не может быть!»

Лишь поймав недоумённый взгляд мужчины, Гослин понял, что сказал это вслух. Тот, кто никак не мог быть героем войны за свободу, удивлённо поднял брови.

— Сэр Томас Вьятт мёртв, его убили заговорщики-атарийцы, — заявил Гослин.

Ходячий труп серьёзно кивнул.

— Конечно. А твой господин Эрнальд заразился чумой и умер, я всё правильно говорю?

— Да!

— Ужасная болезнь, подлая, коварная и совершенно непредсказуемая. Ещё вчера больной держался на ногах и не видел у себя ни единого симптома, а утром просто не встал, а к вечеру так и вовсе помер.

— А вам откуда знать?

— Мне? — изумился Вьятт. — Ниоткуда, приятель. Я лишь сделал предположение. Неужто угадал?

Гослин подумал, что не успеет вновь отодвинуть засов. Но если сместиться в сторону, поближе к дверце за прилавком, да улучить момент… Проблема заключалась в том, что теперь Вьятт не собирался упускать его из виду.

— Я не смог бы сотворить такое! Господин был мне дорог! — в отчаянии воскликнул Гослин. — Что бы вы ни думали, я здесь не при чём. Да, странности были. Я почувствовал, что случилось нечто неправильное. Но что мне было сделать? Кто бы мне поверил, кто заступился? Сэр Ясень погиб, а я был жив и хотел таковым оставаться и дальше, поэтому лишь собрал вещи и убрался побыстрее из лагеря. Я ничего не знаю!

Усмехнувшись, Вьятт покачал головой и взглянул на ведьму.

— Прекрасный свидетель, ты не находишь? Такому даже раскалённые иголки под ногти загонять не нужно. Только взглянуть посуровей — скажет и сделает что угодно. Я его видел недолго и давно, поэтому, думаю, в этом вопросе лучше положиться на твои размышления. Как думаешь, мог он донести на тебя или каким-то образом посодействовать всему, что сегодня случилось?

Поняв, к чему всё идёт, Гослин всё же сделал осторожный шажок в сторону. Вьятт посмотрел на него так, что у торговца ноги одеревенели. Прижав к ране очередной чистый кусок тряпки, ведьма задумалась на некоторое время, потом медленно покачала головой.

— Вряд ли. Ты видишь лишь часть картины, на самом деле всё сложнее. Не было повода сказать тебе, но за моим домом стали следить сразу, как я привела тебя. Гослин не может иметь к этому прямого отношения — мы не виделись, он мог знать о покупке лишь от третьих лиц, и то вряд ли. Мои соображения на этот счёт куда печальнее — виновата я сама. Уже тем, что не смогла пройти мимо.

Вьятт зло усмехнулся.

— Ну конечно.

— Я ведь уже пыталась тебе объяснить. Покойники не доставляют проблем, а вот сохранение жизни врага всегда сопряжено с некоторыми трудностями. Только если ты не собираешься зачем-то позже использовать эту жизнь. Я могла лишь подозревать, теперь знаю точно. Ты был приманкой.

— Что?

Гослин, решив, что теперь-то о нём точно забыли в пылу непростой беседы, сделал два осторожных шага к двери. И тут же ощутил, как чья-то сильная рука схватила его за загривок и толкнула, стукнув головой о ближайшую полку. Больно, но не фатально — просто в качестве предупреждения.

— Куда собрался, Аллистир? — спросил Вьятт. — С тобой мы ещё не закончили.

— Очень показательная картина. Герой в страшной беде. И выставленный на всеобщее обозрение, — продолжала объяснять ведьма. — Кто угодно мог увидеть. А уже на второй день на торжище тебя специально искали. Кто это мог быть, Томас? Ещё не понимаешь? Тебя очень, очень хотели выкупить. Жаль только, что я успела раньше, поэтому и попалась. На живца явно ловили кого-то другого. Именно сейчас, именно в этом городе. В ином случае это не имеет смысла.

Всё больше вникая в разговор, Гослин начинал впадать в отчаяние. Слишком много лишней опасной информации вывалили ему на голову. Меж тем, ведьма неловко попыталась наложить себе повязку, мужчина с невозмутимым видом принялся помогать. Зрелище стало совсем неприличным, но на это словно никто не обращал внимания.

— Почему именно я? — спросил Гослин.

Хотел со злостью, но тон голоса вышел весьма испуганным.

Ведь он так долго мечтал о спокойных временах… И только совсем недавно перестал бояться, что по его душу придёт кто-то, знающий прошлое и подчищающий следы старого преступления. А теперь вот он — даже не наёмник, подосланный кем-то из нынешних власть имущих, а самый настоящий призрак давно мёртвого рыцаря. Впрочем, для временного гостя из места, что колдуны и ведьмы называют Бездной, он выглядел слишком материально и явно был недавно потрёпан в какой-то заварухе. Гослин не имел таланта для общения с призраками, но знал доподлинно, что избить кого-то из них не получится.

— Здесь меня вряд ли придумают искать в ближайшее время, — сказала ведьма. — Других причин нет. Я даже не подозревала, что у вас такое богатое прошлое, мистер.

— Я предпочёл бы ему долгое и спокойное будущее, — ответил Гослин.

Вьятт усмехнулся.

— Единственное, чего ты всегда хотел — выгода. Примкнул к лагерю, пока дело было выигрышным, а только появилась мимолётная опасность — сбежал. Ясень был для тебя героем, пока регулярно отсыпал щедрое жалованье. Но мертвецы не платят живым звонкой монетой, потому ты и оставил покойника на попечение заговорщикам и преступникам. Хорош подданный, таких обычно врагам желают.

— Это не наше дело, — сказала ведьма. — Оставь его в покое, нам нужно решить, как быть дальше.

— Зачем? Этот пёс тотчас побежит докладывать обо всём страже, стоит только отвлечься. Сначала нужно решить, что сделать с ним.

От Гослина не укрылось, как Вьятт невзначай положил ладонь на рукоять чужого меча в ножнах. Попытаться закричать, позвать на помощь? Но в доме толстые каменные стены, да и от соседей вряд ли дождёшься подмоги. Крики будут означать лишь то, что он умрёт немедленно.

— Я не собираюсь вам мешать, — быстро заговорил Гослин. — Я всё понимаю и не хочу стать вашим врагом. Возьмите у меня всё, что вам понадобится — я только помогу. И никому ничего не скажу. Клянусь!

Похоже, слова ничуть не произвели впечатления ни на ведьму, ни на рыцаря.

— Ладно, — добавил Гослин. — Не доверяете — можете связать меня и оставить. Если вы боитесь, что я сразу побегу за подмогой, так я просто не смогу этого сделать.

Вьятт и ведьма переглянулись.

— Мне это не нравится. Это лишнее, — сказала она так, будто прочитала нечто у своего спутника в мыслях. — Не делай то, чего можно избежать. Ты ведь и сам чувствуешь, как всё меняется? Не позволяй этому захватить себя.

— В доме есть подвал? — спросил Вьятт.

Гослин сам свёл руки за спиной, позволив бывшему рыцарю туго связать запястья остатками разорванных простынёй. Парочке даже не пришло в голову его обыскать. Этот факт немного поднял Гослину настроение. Жалко только, что из подвала он не услышит, когда незваные гости уберутся из дома. Придётся немного подождать, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Вьятт крепко взял его под локоть, и Гослин послушно пошёл, сначала вглубь дома, потом по узкой лесенке, едва не оступаясь на выщербленных ступенях. Он ожидал, что мужчина просто отпустит его и захлопнет дверцу, но вдвоём они дошли до самого дна подвала.

— Ну вот… собственно… — промямлил Гослин.

Вьятт схватил его за шиворот и затолкал в рот мятую тряпку, до самой глотки. Гослин задёргался, пытаясь выплюнуть душащий его кляп. И тут же получил сильный удар в спину, потерял равновесие и повалился на захламлённый мешками и ящиками пол. Барахтаясь среди мусора, он лишь краем глаза успел увидеть движение — стоящий над ним мужчина вынул меч из ножен.

— Увы, проходимцам удача улыбается лишь временами, — сказал Вьятт. — Иногда тебе везёт, и деньги плывут в руки, иногда приходится платить уже самому, порой даже жизнью.

Гослин попытался заорать, но вышло лишь глухое мычание. Вьятт потянул его за волосы, заставляя запрокинуть голову.

— Смерть этого предателя я посвящаю сэру Эрнальду Большому Ясеню, рыцарю мёртвой земли, да останется его имя славиться в веках. И да будет удача сопутствовать мне в битве.

Произнеся ритуальную формулу, Вьятт перерезал торговцу горло.

Пятнадцать лет назад

Из витражного окна лился солнечный свет, и пол был раскрашен яркими цветными пятнами. На коленях Томас держал старую книгу и внимательно рассматривал иллюстрацию на развороте.

В библиотеке никогда не было многолюдно, потому он и избрал её своим главным убежищем во дворце.

Томас так и не сумел понять до конца, почему ещё жив. Его помиловали, и следующие пять лун последний из рода Вьяттов провёл в одной из дворцовых башен, маясь от сожалений и нехороших предчувствий. Покои ему выделили куда роскошнее, чем полагалось бы арестанту, но и выходить из них не позволяли слишком долго для человека свободного. Оресия заявлялась в гости время от времени, вела пространные беседы и будто бы присматривалась, чтобы решить для себя что-то важное. Потом сказала однажды: «Бездна выбрала тебя, ты можешь стать колдуном». Томас поверил в это, хоть и не сразу. С той поры ему позволили бродить по дворцу свободно.

Хроника колдунов и ведьм говорила, будто Бездна — не что иное, как изнанка человеческого мира. Магия приходит оттуда сквозь крошечные разрывы реальности, чтобы одарить случайного человека при рождении, заронить крошечную частицу в его тело. Мир людей слишком рационален, чтобы допустить магическое изобилие, но чем дальше от городов и дорог, тем глубже прорехи на изнаночную сторону. В такие может уже просочиться магический источник. Или пройти исконный обитатель Бездны, желающий познакомиться с миром людей.

На книжном развороте с левой стороны был изображён мир Белого солнца, зеленеющие холмы и синие небеса. У края листа — разрыв, из-за которого на землю выбирается чешуйчатое чудовище, покрывающееся копотью от дневного света. На его спине восседает обнажённая женщина с волосами, заплетёнными лентами. Ведьма, частая гостья изнанки мира. Так, во всяком случае, ему говорили не раз. И всё равно что-то в этом персонаже настораживало Томаса. Позади чудовища и его наездницы, с правой стороны разворота, белая сухая трава и чёрная, покрытая трещинами земля, на которой тени кажутся светлее падающих лучей Тёмного солнца. Мир колдовства, сумрачный, неласковый к детям Белого солнца, являющийся им лишь в ночных кошмарах.

Чем больше Томас глядел на картинку, тем яснее в памяти становились детали собственных диковинных снов. Он видел их с детства и всегда считал какой-то мимолётной глупостью. Знать бы заранее, какая глупость в результате будет иметь решающее значение…

В зале библиотеки раздались звонкие шаги. Томас напрягся, хоть и не подал виду. По негласным правилам его здесь быть не должно. Императорская библиотека была в единоличном владении Оресии. Даже вездесущая свита, напоминающая больше стаю разодетых заискивающих собачонок, и неотступно следующая за хозяйкой всюду, здесь обязана была остаться за порогом и не докучать.

Хранилище было огромно, оно занимало целое крыло замка, и стоило лишь два десятка шагов сделать вглубь лабиринта стеллажей — начинало казаться, что в мире ничего не осталось, кроме бесконечных книг. Шкафы были установлены как угодно, но только не в привычном порядке, образуя проходы или тупики в самых неожиданных местах, иногда глухих, иногда — с вытянутым окном, столом, парой кресел. Над головой нависал целый десяток галерей, и всюду было одно и то же — ряды корешков, стеклянные витрины с особо ценными редкостями, снова ряды корешков. Наверное, каждая созданная за века книга, существующая в обитаемом мире и имеющая важное значение содержанием или богатством переплёта, могла найтись именно здесь. Если не в оригинале, так хотя бы точно копией. Томас подозревал, что с непривычки здесь можно заблудиться и даже умереть, если старику-смотрителю отчего-то не захочется спасать библиотечного гостя.

Послышался приближающийся шёпот. Слов было не разобрать, но Томас знал, что тот самый смотритель наверняка уже доносит хозяйке о вторжении незваного гостя на её сокровенную территорию. Можно было попытаться сбежать, юркнув в очередной боковой проход. Томас тяжело вздохнул, вытянул ноги, с трудом борясь с несерьёзным желанием взгромоздить их в кресло напротив, и остался сидеть.

Звук шагов долго петлял под высокими сводами, доносясь то с одной стороны, то с другой. Оресия, похоже, прекрасно ориентировалась в лабиринте. Впрочем, с ухмылкой подумал Томас, за столько-то лет кто угодно запомнит дорогу.

— Какая приятная неожиданность, сэр Вьятт.

— Ваше высочество, — откликнулся он, чуть склонив голову.

Ничем приближающаяся к нему женщина сейчас не напоминала «высочество». Оресия была облачена в слишком простое для своего обычного парадного гардероба платье, и волосы были просто заплетены косой, без всякого намёка на сложную причёску. Самая обычная, хоть и очень красивая женщина. Томас уже привычно попытался заметить некое несоответствие, которое бы помогло разрушить иллюзию, но не смог — лицо так и осталось идеальным, без единого намёка на почтенный возраст, хотя такого просто не могло быть. В руках Оресия, как прилежная ученица, несла стопку из четырёх книг. Ч и т а й н а К н и г о е д. н е т

— Мы рады, что вы успели освоиться здесь в столь короткий срок, — сказала она и, взглянув мельком на открытую книгу и явно узнав её, добавила: — Весьма достойный выбор, хоть мы и не рассчитывали, что вы окажетесь столь заинтересованы в этой области искусств. Каково же ваше общее впечатление?

— Весьма занимательно, — ответил Томас, стараясь быть вежливым.

Впрочем, посмотрев на Оресию, он внезапно понял, что этот вопрос вовсе не был частью полагающейся по этикету светской болтовни, многословной и ничего не значащей по сути.

— И что же привлекло ваше внимание? — спросила Императрица. — Нам в самом деле интересно.

Что же, искренний интерес был достоин искреннего ответа.

— Здесь собрано множество историй, и каждая повествует о своём, каждый герой ищет собственную цель. Путешествует, находит приключения, рискует жизнью, совершает чудеса. Но прочитав десяток жизнеописаний нетрудно понять истинное желание каждого колдуна и каждой ведьмы. Мне видится весьма забавным то искусство, с которым эта цель декорируется приключениями и подвигами.

Оресия опустилась в кресло напротив.

— Мы заинтересованы тем, что вы увидели здесь в качестве нашего главного желания.

— Неукротимая жажда власти.

Лицо её не изменилось.

— Достойный вывод, — ответила Оресия. — Хотя тон внушает нам, что вам видится это, как минимум, недостойным, а скорее всего — даже отвратительным.

— Скорее, эгоистичным и расточительным, если позволите.

Оресия улыбнулась шире.

— Отчего же нет? Позволим. Ваша прямолинейность — услада для нашего слуха.

— Вы можете изменять мир, — продолжал Томас, не слишком представляя, воспринимать ли её ответ как колкость, или за ним кроется что-то другое. — Вам под силу останавливать эпидемии, усмирять шторма, превращать пустыни в цветущие сады. Но предпочитаете всего лишь запугивать людей, держать их волю и жизнь в руках и наслаждаться этим.

Некоторое время Оресия молчала, рассеянно скользя взглядом по узору витражного окна. И Томасу показалось, что с ней происходит странная перемена. Он мог бы убедить себя, что это уж точно не может быть правдой. Но лицо императрицы-ведьмы стало на некоторое время печальным.

— Мир можно изменить, хоть время меняет его и без нас. Неизменным остаётся человеческое естество. Мы могли бы долго рассуждать о нём, вслед за мыслителями и философами, что веками ведут о нём свои дискуссии, но слова эти — пустой звук. Мы могли бы убеждать, приводить доводы, но вы нас не поймёте. Суть человека многогранна, можно вглядываться в неё всю жизнь и не рассмотреть целой картины. Есть вопросы, ответ на которые ценен лишь в том случае, если найден самостоятельно. Поэтому нам нет смысла отвечать вам, ведя разговор о магии и власти. Мы сумеем поговорить об этом лишь позже, гораздо позже.

— И когда же? — спросил Томас, не сдержав усмешку.

Оресия тоже усмехнулась. А потом посмотрела ему в глаза и сказала:

— Когда человеческая суть выплеснется на вас, как помои из окна тёплым солнечным днём, и вы окунётесь в неё с ног до головы в своём лучшем наряде.