Тайное местечко

Глава 28

— Скажи, Лекса, а когда похороны, знаешь? Боюсь, Никодим занят слишком, мне его не поймать будет.

— Это да, дел у него сейчас много предстоит. — посмурнел Лекса. — Да, я уже знаю. Через три дня. Но тебе там быть не надо. Очень не надо. Да и не принято это. Девушки не бывают там. Я бы тебе посоветовал лучше даже дома скрыться на эти дни.

— То есть, что значит: мне нельзя там быть? Ты что говоришь-то? С ума сошёл?

Олеся была в шоке от услышанного.

— Я понимаю твои чувства, Леся, но и ты пойми, тут так не принято, нельзя девушке, да и в таких обстоятельствах, лучше бы поостеречься, я бы к тебе даже мальца юркого да башковитого приставил пока, но ты же не согласишься?

— Нет, не соглашусь, мне няньки не нужны! Мне и устои те ваши не понятны! Что значит, девушке не принято? И в такой ситуации, ты как себе это представляешь, чтобы я не пошла? А Князь? Он что, тоже не пойдёт? Ему тоже не полагается? Слишком заносчив?

— Да ты что это? Аккуратнее со словами! Не все поймут речи твои, а на чужой роток не накинешь платок!

— Да мне пофигу! В тюрьму посади, сидела уже. Не будет Князя, да? Ему тоже поостеречься?

— Ну, стеречься ему и так надо, всегда. Потому мы у него и есть. А на похороны он пойдёт. Эму там быть как раз и положено! То его напрямки и касается.

— А меня нет, значит?

— Ну что тебе там делать? Прах сдувать с ботинок?

— В смысле, прах? Его сожгут?

— Да, как бы да, вот всё приготовят и сожгут— развёл руками Лекса.

— И ты мне об этом так спокойно заявляешь?

— А как мне тебе заявить? Не спокойно? В чём здесь для тебя проблема?

— В том, что я не смогла попрощаться!

— Прости, что? У вас там на Земле принято в такой ситуации прощаться?

— А у вас нет? Умер дед Максим, да и хер бы с ним? Так что ли?

— Ну, плакать то у нас точно не принято.

— И здесь так? Может и праздник, пирушку закатите вечерком?

— У нас, да, практически так же, как и здесь. Потому, да и пирушка, как ты выразилась, будет.

— Я вас не понимаю! Лекса, он Князя…, а вы… Словно честь это…

Олеся заплакала. Ей было так горько, что всем наплевать на подвиг Остапа.

«Вот зачем он полез? Пропал, не за понюшку табаку!»

— Олеся, именно потому, что Князя, потому Князь там и будет, и я, охрана его, а тебе не нужно. И на пир позже тебя не зовём. Ну что ты плачешь, ну не понимаю я видно ваших устоев, прости! Но я тебе, как лучше хочу. Не нужно, чтобы тебя даже видели там. Ну успокойся, пожалуйста! Сегодня такой день радостный! Князя опять защитили!

— Да? Защитили?

— Ну, то конечно же Остапу честь и хвала, и ещё и Богу Сварогу, что его и тебя привёл в Мир, ему и передадим нашу благодарность. Да и ты сегодня праздничная должна быть, ведь день такой…

Лекса не успел договорить, как Олеся, перестав рыдать посмотрела ему в глаза, точнее туда, где они должны быть, и прошипела:

— Не вынуждай меня вцепиться тебе в глотку, Лекса из Рода Волка! Очень сильно хочется! Какой праздник? Мне не дают даже попрощаться с моим другом, что шёл со мной бок о бок, не соглашаясь бросить, что хотел выгородив меня просить тебя казнить за якобы смерть Трофима только его, а ты сейчас…

— Да кто тебе не даёт прощаться-то? Иди сейчас и прощайся! Что ты взъелась? Я тебя только на похороны не пущаю! Вон, в том доме его и готовят. Если поспешишь, то успеешь.

С этими словами он осторожно распустил ремень, что так и держал руки девушки по швам.

Олеся больше не стала слушать слов Лексы, взглядом его не прожечь, бить? После…

«Разные мы с ними, совершенно! Да и Миры видно сильнее различаются, чем казалось».

Хотя, Олеся припоминала, что и на Земле сжигали на большущих кострах людей, как говорили от заразы оберегая. Но Остапа… И пирушку. В голове всплыло слово «Тризна». К чему оно, и что означает Олеся не помнила. Она развернулась и насколько смогла быстро поспешила к тому дому, на какой указал Лекса. Боялась, что останься она ещё хоть на миг, точно вцепится в Лексу и… Сначала она должна отдать дань Остапу и попрощаться с ним.

Подбежав к дому, на который указал Лекса, Олеся без стука и церемоний зашла, и куда делась ей деликатность? Зашла в чужой дом, да и пофиг, деревенская скромная Олеся осталась на Земле. Она уже стала замечать за собой изменения, да и дерзость её была оттуда же родом. Словно крылья у неё за спиной расправлялись.

Но казавшись в коридорчике, Олеся растерялась сперва, тут были три двери и все они были закрыты. Придётся ломиться во все?

«Да и …»

Но тут позади неё распахнулась дверь, и вошёл сильно запыхавшийся Трофим. Он видать, и сюда за ней пошёл, сопровождает, видать, чувствует свою причастность, вину.

«Надо ему потом ещё раз сказать, что он ничего не должен, да то позже, успеется».

— К Остапу?

— Да, попрощаться хочу.

— И то дело, только — только успела, уже отправляются, вон слышны на дворе голоса. А тебе в эту дверь. Там он.

И Трофим указал ей на крайнюю правую дверь.

— Спасибо тебе Трофим! Хороший ты!

— Иди, девочка, а то не успеешь, помешают. Я тут обожду.

И Леся пошла. Вся её решительность куда-то делась, и крылья у птахи сложились и втянулись под кожу. Но она пересилила себя, и хоть перехватило опять от подкатившего кома горло, но она зашла в светлицу. Комната была небольшая, но светлая, и потому Остап, что находился на топчане, среди всего белого белья, уже и без вещей окровавленных, казался тоже белым. Он был укрыт, вымыт и укрыт, видно приготовили его, убрав лишнее, мирское и грязное. Было не укрыто только лицо. И на фоне этого всего белого и сам он был такой белый и спокойный. Не было больше на лице мук и страданий. Он был …безмятежный. Он словно спал. Олеся на цыпочках, словно боясь спугнуть что-то неведомое, хотела уже подойти к топчану. Было страшно дотронуться до него. Вот ведь только недавно шли рядом по улице, и пришёл он вот, навстречу… смерти.

— Олеся, — раздался внезапно от двери тихий, едва различимый шёпот Никодима, и тот даже рукой махнул, подзывая её.

Она от неожиданности чуть не вскрикнула. Но повинуясь этому шёпоту, вышла. Закрыв дверь Никодим посмотрел на неё, уточнив:

— Попрощаться пришла?

— Да.

— Нам ехать пора, лекарство действует недолго, а надо успеть довести его до знахарки. Ты сама домой дойдёшь?

— Лекарство? Знахарка?

— Да, и спасибо тебе большое, что вернула его! Прости, что оставили тебя, но с ним надо было быстрее…

— Что? Кого вернула? Откуда?

— Так Остапа же! Если бы не твой дар, не твои слёзы, он бы ушел за грань! Ты молодец, Лесюшка! Ты вернула его! — Никодим поймал руки Олеси, сжимая их в своих огромных крепких руках. — Я так благодарен Сварогу, что привёл тебя в наш Мир.

— Подожди! Остап жив?

— Ну, конечно, жив! Мы же тебе говорили, и Трофим говорил, он с тобой и остался, но ты слаба была после перевоплощения. — И Никодим неуверенно посмотрел на Трифима, который кивал болванчиком подтверждая каждое слово Главы Барсуков. — Дар, он же ведь даром не даётся! И прими мои поздравления! Я так рад за тебя и за нас! Прости, что на бегу, мы ещё обязательно это отпразднуем, ты теперь мне, как дочь! Родича от смерти спасла!

— Так он жив?

Она никак не могла понять, слова опять пробивали себе долгий путь сквозь пелену к осознанности.

— Олеся, да что с тобой?

— А похороны… Чьи тогда похороны?

Никак не могла прийти в себя девушка, у которой опять потекли слёзы, но теперь от облегчения, и немножечко от счастья, в которое так хотелось верить!

— Так зачинщиков и убивцев! А вечером и празднования, но без Остапа, конечно, рано ему ещё! Нам ехать надо, девочка, надо успеть!

— Я с вами!

— Не нужно бы…

— Я теперь от него никуда!

— Тогда иди на двор, поедем сразу. Сейчас вынесем Остапа. Торопиться надо.

— Да! Только попрощаюсь.

И она повернулась от торопливо уходящего в комнату Остапа Никодима. Он с другими мужиками готовился аккуратно перенести Остапа в телегу. А её взор уткнулся в Трофима, что так и стоял прислонясь к стеночке.

— Трофим, он правда жив? Мне не послышалось?

— Жив, Олесюшка, я же…

— Трофим, спасибо тебе за всё! Что Остапу помогал, что рядом был, что приехал, несмотря на то, что не восстановился ещё! Ты очень хороший! Я так рада, нет, мы так рады, что встретили тебя!

— Что ты, Олеся из Рода … Прости, не знаю, какого.

— Сойка я, Трофим. Скажи, если не так тебе сложно, я там в обморок упала, а что было?

— Ты прошла инициацию, Причём, дар твой необычный открылся, слёзы твои были, как живая вода, брызнули они Остапу на грудь. Одна и мне досталась, видать, потому и хожу ещё. Но капли твоих слёз не впитывались в одежду, а так и не смешиваясь ни с чем, катились к его ране, собираясь в ручеёк. А там, когда ты руки свои убрала, кровь из него выходила, но, как только подкатились капли живой воды, так кровь и встала. А капли впитались внутрь. Знахарка успела споро лезвие вытащить, но кровь уже не шла. И пена идти горлом перестала, затих он, но стало ясно, что жив он и лучше ему, дышать стал легше. Ну а ты не вынесла такого сильного пробуждения дара могучего и сознание потеряла. Тебя чаровница трогать запретила. Сказала, сама в себя придёшь. Но время шло, руки твои холодели. Она тогда и сказала тебя тормошить, что ты между мечешься, а вернуться не хочешь. Вот я и … Прости, никогда даже дочь ни одну не ударил, а тебя по щекам бил. Прости меня.

— Ну что ты! Ты же меня спасал! Я не в обиде. Да и пришлось тебе возле меня быть, а мог бы лежать себе и поправляться.

— Дык, из-за меня же всё у вас недоброе приключилось! И Остап пострадал. Я правда тебе всё рассказывал! И что Остап жив, и что унесли его к лекарям, и что у тебя дар открылся, а Лекса поймал виновных. И мне казалось, ты слышишь и понимаешь, ты кивала, моргала на вопросы мои в ответ. И Лекса из Рода Волка, как пришёл повинился пред тобой, что Остапу рисковать жизнью пришлось, что он тебе очень благодарен и что поздравляет с пробуждением дара. Ты с открытыми глазами была. И моргала глядя на него, а потом только вскочила. Нельзя их трогать, Олеся, нелюдями их у нас зовут. Опасные они для нас! Но одного у них не отнять, они всегда только правду говорят и творят, и за правду стоят. Про то тоже все знают. Но трогать не моги! Потому и плеснул воды в тебя, прости и за это!

— Ты сегодня столько раз выручал нас! Спасибо тебе и нет у меня или Остапа на тебя обиды! Живи, как жил, ну или как захочешь. Мы будем очень рады как нибудь снова увидеться с тобой! И от себя тоже скажу, что и Остап сказал — ты нам ничего не должен! И не спорь! Дай обниму тебя, может и не скоро увидимся! Пора мне, Остапа вот уже вынесли.

Она порывисто обняла Трофима, почувствовав, как слабо он, бедняга, держится на ногах.

— Постой, ты вернуться то сможешь, или попрошу Никодима присмотреть за тобой, а потом помочь вернуться.

— Да, Боги с тобой, девочка! Козьма всё исполнит. Отлежусь чуток и вернёт меня домой. То его забота. Не переживай даже! Пусть Боги берегут вас! Моё почтение Остапу, доброе он дело сделал! Воздастся ему!

— Да, уже, думаю, раз жив остался, и воздалось.

На том они и распрощались, Олеся побежала догонять тех, кто выносил Остапа, а то уедут без неё, с них станется.

А окончательно обессиленный Трофим побрёл на улицу. Уверенности у него самого в словах, что говорил Олесе не было, ничего ему Козьма и не обещал. Но не мог он позволить этой девушке сейчас ещё тревожиться за него. К его удивлению, на площади так и стоял в задумчивости Лекса. Остап подумал чуть и, вздохнув пошёл к нему.

— Лекса из Рода Вол..

— Не нужно, Трофим, ты сегодня очень помог, спасибо тебе. Козьма же передал, что приглашение сюда, то просьба к тебе моя лично.

— Конечно же, всё передал, да я и сам виноват…

— То пустое. Да и потом, ты очень помог, да и не раз при том. С водой хорошо придумал. Прими мою благодарность.

И Лекса приложил руку к груди, чуть поклонившись. Для него не было различий, он принимал только одно разделение: хороший …кхм человек, или лживый. Вот ведь, Остап, теперь вечно он ту присказку поминать будет.

— Я с радостью принимаю твою благодарность, Лекса из Рода Волка. И хочу чуть приоткрыть тебе причины реакции Олеси. Она не слышала, слов наших, не поняла, что Остап остался жив. Она не в себе была дольше, чем я понял. Она не слышала ни моих слов, ни твоих слов. Она пришла в себя только, когда ты радовался доброму дню. А последнее, что она знала, что Остап погиб. Она не поняла, что с ней случилось. Потому и реакция у неё была такая. А про похороны, это она уточняла, когда будут хоронить Остапа. Это к нему она хотела идти.

— О, Боги! И какой же скотиной я перед ней предстал!

— Я считал себя обязанным рассказать про недопонимание Олеси и причины её вспышки. Она же шла навсегда прощаться с Остапом. Хорошо, Никодим ей там всё рассказал.

— Вот жешь… Спасибо тебе ещё раз, Трофим. И ещё, просить тебя хотел. Ты сегодня волею случая, много чего прослышал странного про ребят. Пусть в тебе это навсегда останется. Очень тебя о том прошу!

Трофим поспешно кивнул. Слова были лишними. Такие, просьбы, как Лекса сейчас высказал для таких, как он, были сродни приказу.

— Кстати, а где Олеся? Не видел, чтобы выходила.

— Она поехала с Остапом. Сказала, что должна быть рядом с ним.

— Да, надо к ней приставить кого посмышленее! Давно такого дара в Княжествах не было! Сойка Живица! Это же праздник! И Князя надо уведомить о том! Пора мне. Прощай.

И он почти сорвался с места, но, крутанувшись, глянул на Трофима:

— Не, постой! Ты сейчас ступай в резиденцию, скажи я велел выделить тебе комнату и полный уход. Поправляйся, как нужно, а потом скажешь, коль я буду ещё занят, и тебя сопроводят домой! Спасибо тебе ещё раз и чтобы всё исполнил, как я сказал!

— Благодарю…

— Не на чем! Исполни всё, непременно! Не то Олесе пожалуюсь!

И Лекса, усмехнувшись, сорвался с места. Он действительно не сразу осознал, какой дар великий открылся в этой девчушке, это сокровище охранять же требуется! А такие вопросы только Князю ведомы.

«Он же, как прознает, что упустил её одну, башку мне оторвёт! Да и пора с ним поговорить, рассказать историю ребят».

Трофим же, улыбнувшись, побрёл исполнять указанное.

«Не то Олеся то в гневе страшна! И его защищать никто с ведром воды на неё выйти не осмелится, это точно!»

Из города тихо уходил обоз из двух телег, где спокойная лошадка увозила телегу с героем дня и города Порвинга. На второй телеге сидел Никодим с двумя родичами и тихая, но уже улыбающаяся грустной пока от усталости улыбкой, Олеся. И никто из них не обратил внимания, как в вышине голубого неба летала над ними белая изящная птица. И весь смысл её полёта был в той девушке.

Ну а за лесами и реками, у своего домика в лесу сидела Аглая Дормидонтовна. Её глаза были влажными от слёз, а руки жили своей жизнью, сплетая из трав свои замысловатые узоры и узелки. Что плела Ягиня, она и сама пока толком не понимала, но радовалась, что Лелюшка так вовремя встала на крыло, и теперь Ягиня сможет передать мудрость нужных знаний правильному и доброму одарённому. А они так жгли ей душу своей не востребованностью. Как же тяжко оставаться последней… Знания Волхвов, Ходящих по Мирам, Ведуний древних… Всё уйдёт вместе с ней, но Вот Живицу выучить успеет, коль воля Богов будет на то.

Лелюшка была белой лебёдушкой. А то вороны на то дело не годились, не им лезть к светлой пробудившейся Живице.

Почти права и не права была Олесюшка, что предпологала, что бабушка Глаша может смотреть за ними в любой точке Мира. Смотреть могла, в том права, да и слушать могла, в том заблуждались ребятушки. Были они крайне любопытны Ягине, да не только как крестники Сварога. В них Аглая увидела приток словно ветерка свежего. Ощутила грядущее, что витает теперь за плечами грея душу и потакая к движению в будущее. Потому и отправила Гаркушу и Карлушу наблюдать за ребятами, а сама достала… Да, то самое яблочко наливное и пустила по блюдечку заговорённому, да наблюдала, слушала ребят. Не все слова понятны были, да тепереча не скорось и спросить то можно. Ну, да то не так важно. Ребята хорошо плыли, повеселили рыбалкой. Видала и мену их. Отметила мужичка, честный торг вёл, да ребята тоже не оплошали — на лишнее не зарились и добром мужика осадили. Потом видала и дорогу их, и осторожность отметила, да усталость их приметила. Была с ними и в дорожном доме, чуть отвлеклась на проделки Навки на болотной топи, потому и чуть не проглядела само происшествие с Трофимом. Сразу ведь заприметила то, что мимо ребят прошло: на него, как на человека, зелье подействовало сильно. Опасно то ему было, вот и приключилось недоброе. Ну, да тут Карлушенька подсобил: достал снадобье из-под руки упавшего, да в рану вложил. Тем Трофим и выжил. Но ребят предупредить бабушкин помощник не подоспел. О том только от помощничка и узнала опосля Аглая. Карлуша был не по годам мудр, чем и заслужил похвалу Аглаи. Помнила птица добро, видела отношение к ребятам, вот и подсобила знакомцу их. А их предупредить не смогла, на то дозволения хозяйки не было. Очень о том пожалела Аглая, да уже поздно было. К тому времени, как она подоспела, ребята уже связанные в кладовой сидели, ждали приезда Козьмы. Допрос в Порвинге только слушать могла, Лекса и почуять мог, а там его прямая власть была. Но он хорошо себя повёл, по Кону всё, пёс дружины Княжеской состряпал. И в виновность ребят не поверил. Но дальше-то, ни дровины, ни камней не увидал в собственной вотчине. Пришлось уму разуму учить, не то уж сдвигались тучи над Княжеской головой. И бедой неминучей грозило. Вроде и подсобила, а вроде и всё кувырком пошло. За судилищем на площади Аглая глядела не отвлекаясь, да чуть сама не выпрыгнула туда, чтобы осадить глупость да отодвинуть бедушку неминучую. Но не всё в её власти. Спасти Остапа она не поспевала никак! Карлуша был рядом, Гаркуша летал там недалеча, а успеть тоже не под силу ему было, хоть и метнулся, следуя за устремлением хозяйки. Да куды ж там, с полётом металла спорить! Поди ж ты! Ох, и кручинилась она, видя угасание Остапа, да причитания Олесюшки, девоньки горемычной! Да и ей не под силу было достать воды живой! Ой ли, почитай, как под пятую сотню Лет минуло, как последняя капелька спарилася! Даже Волхва последнего спасти не сумела, а уж тут. Неоткуда взять то её было более. Вот и угасал Остапка, на её глазах, уходил за грань. Скоренько уж и с ней свидеться должен был. Глупый, думал она пенять про книгу свою ему будет, вот ведь камень какой на душу свою взвалил!

Но тут Олесюшка удивила, краса девица! И откуда что взялось-то? Пелагея в том замечена не была, мамка — бабка её тоже. Другого Рода такая Живица была, да сколькева Лет с тех пор минуло! А поди ж ты! Заобернулась! Живицей стала, слёзы Живые заструились с глаз, да и отодвинула весточку скорбную от Остапушки, да и Доля с Недолей то отметили, да отвернулись, видать старше кого благословение опустилось на девушку да парня. А вот уже её спасать Глаша кинулась, в том Лелюшка, лебёдушка ей подсобила. Как же вовремя подоспела она. Олесюшку, Соечку Живицу, вытащила, то не такая беда оказалась, да на зов шла, то легше было. Опосля то столько сил потеряла, что чуть не сама столько же, сколько Олеся в забытьи была. Карлуша даже забеспокоился, на Марьянкину полянку слетал пару раз за водицей, да отливал хозяйку свою сердешную. А как в себя пришла, кинулась смотреть, но тут уже и без неё все справились. Только и поспела на махания заступницы и поборницы справедливости поглядеть, да недоволка иномирного. Отмахался, да Трофим в том подсобил. Вот ведь, тоже помощник, не отходит от ребят. Добрый мирянин, доброго Рода сын, жаль, не помнит корней своих. Да у Аглаюшки не забудется напомнить, неча родинушек забывать. Уж она отплатить то подсобит. И правым и виноватым. Всем ужо на орехи отсыпит! Ох, в ней взыграло, хоть с болота беги. Ну, да не то щас важно.

Наперво, Лелюшку к Олесе подвести, а там и для Гаркуши и Карлуши у Аглаи таперя тоже работа сыщится. Надо уму разуму научить одного шелудивого пса, что чуть не сгубил крестника Сварога. Долг его теперь неоплатен. А уж Аглая умела объяснять что и как. А после и Трофимом займётся. Всем воздаст.

Но главное, что было сейчас самым важным, что гнала от себя, возможно впервые за свою жизнь, Аглая — это страх. Такая старая Алгая боялась! Боялась до жути, боялась так, что даже смотреть вперёд было страшно. Но была ещё душа, которую не спрятать и от которой не скрыть ни страхи ни надежды. Душа зряча, ей не ведомы скрепы времени. Она живёт вечно… И всегда в ней есть надежда… Но как же это страшно… А ведь думала, уже своё отбоялась. Вот ведь, стало быть каких крестничков привёл Сварог, вот ведь, удружил, Батюшка. И чаво тепереча? Прочь, прочь мысли.