Тайна хрустальной вазы

Глава 5. Пепел и хрусталь

Особняк встретил их гробовой тишиной. Воздух внутри был неподвижным, густым от пыли, пахнущей затхлостью и чем-то сладковато-кислым, как прокисшее варенье в заброшенном погребе. Золотые лучи закатного солнца, пробиваясь сквозь разбитые витражи, рисовали на паркете длинные, косые полосы света, в которых танцевали мириады пылинок. Но света не было. Был музейный полумрак, подчеркивающий пустоту. Ни следов недавнего хаоса, ни тел высохших пленников, ни даже осколков разбитых стеллажей. Только толстые слои серой пыли на всем, что когда-то было роскошью: на сломанных резных стульях, на опрокинутых мраморных постаментах для ваз, на портретах людей с лицами, стертыми временем и забвением. Магические аномалии висели в воздухе едва заметными дрожащими маревами — искорки статики у дверных проемов, слабые эхо-вздохи в углах, будто стены помнили крики.

Кларисс стояла посреди огромного, опустевшего холла, обхватив себя руками. Рыжие волосы, выбившиеся из привычного хвоста, казались единственным ярким пятном в этой монохромной серости. Смотрела в пыльную пустоту, а видела другое:

— Значит, это правда, — голос, обычно такой звонкий и уверенный, звучал глухо, разбито. — Мы попали в ту ловушку… из-за Агаты. Она ведь… — замолчала, не в силах договорить. Не из нашей реальности. Не совсем живая. Уже мертвая?

Марк не смотрел на нее. Методично, с каким-то почти звериным сосредоточением, обыскивал разбитый дубовый комод у стены. Мощная спина была напряжена, пальцы перебирали обломки фарфора, клочки истлевшей бумаги. Снял клинок ржавый со стены.

— Откуда такая уверенность? — бросил он через плечо, не отрываясь от находки. Голос был хриплым, но лишенным паники. Марк всегда действовал. Думать о непоправимом — не его стиль. Пока есть хоть шанс, будет искать путь назад.

Кларисс медленно опустилась на покрытый пылью бархатный пуф. Облачко серой пали поднялось.

— Она сама сказала, — прошептала, глядя на свои дрожащие руки, будто ожидая увидеть на них отблески хрустального взрыва. — Ты видел, Марк. Она… разлетелась на осколки. — Слова повисли в тихом воздухе, тяжелые и окончательные. — Серж. Люсиль. Остались там. С Хранителем и его голодными мирами… — прикрыла лицо руками.

Марк резко выпрямился. В руке он сжимал меч. Повернулся к девушке. Его лицо, обычно открытое и дерзкое, было суровым, тени под глазами казались глубже в пыльном полумраке. Но в глазах горел знакомый огонь — упрямый, не признающий поражения.

— Я пока не знаю, что видел, — сказал четко, отчеканивая каждое слово. Поднял руку и пропустил через лезвие свою магию, оно отозвалось на его прикосновение, вспыхнув алым пламенем, которое не жгло, а жило, обволакивая сталь, как вторая кожа. Стал похож на воина из древних баллад — паладина без крыльев, но с непоколебимой волей. — Знаю, что хочу вернуть Сержа и Люсиль. Сейчас. Любой ценой.

Кларисс подняла на него глаза. В них стояли слезы, смешиваясь с пылью на ресницах. Страх и безнадежность сжимали горло.

— Марк… — голос сорвался. — Что если мы их больше не… — не смогла договорить.

Он был рядом за два шага. Опустился перед на одно колено, рука в тяжелой перчатке что успел найти, легла на ее сжатые кулаки. Пламя на мече мягко освещало его лицо — решительное, знакомое до боли, и такое родное.

— Не смей раскисать, Кларисс, — голос был низким, твердым, но в нем не было упрека. Только непоколебимая уверенность. — Нам сейчас никак нельзя медлить и отступать. — наклонился, его губы коснулись макушки — жест внезапной, грубоватой нежности, от которого у Кларисс перехватило дыхание. — Нужно вернуться. И спасти ребят.

Она кивнула, пытаясь сглотнуть ком в горле, вытирая щеки тыльной стороной ладони.

— Да, — прошептала, чувствуя, как его уверенность подпитывает собственную угасающую силу. — Но мы не знаем как. Мы не знаем, куда идти… — Ее взгляд блуждал по пустому, пыльному хаосу холла. Ни двери назад в библиотеку-чистилище, ни намека на портал. Только немые стены и давящая тишина.

Марк поднял голову. Взгляд, острый, как у охотника, устремился к главному входу, к распахнутым тяжелым дубовым дверям, за которыми виднелся закат над покосившимся забором и запущенным садом. Он не улыбнулся. Лишь слегка дёрнул подбородком в ту сторону, и в его глазах вспыхнула дикая, почти безумная надежда, смешанная с изумлением.

— Мы — нет, — сказал тихо, но так, что каждое слово отозвалось в тишине. — Но она знает.

Кларисс резко обернулась, следуя его взгляду.

В золотистом свете заката, заливая проем двери, стояла Агата в пыльном луче закатного света, но не как призрак. Как живая бомба из плоти и магии, на грани распада. Тело было картой страданий: глубокие трещины, подобные высохшей глине на древней вазе, змеились по коже, пульсируя багровым светом изнутри. Трещины дрожали, как старая штукатурка под напором ураганного ветра — еле сдерживая напор чудовищной энергии, что рвалась наружу. Сквозь полупрозрачные участки кожи, там, где трещины расходились шире, были видны темные реки силы — сплетение нитей ослепительного золота и густой, как деготь, тьмы. Клубились, бились под кожей, как пойманные птицы, выжигая ей плоть изнутри.

Агата протянула к ним руку. Жест был не приветствием, а немым воплем утопающего. Пальцы искривлены судорогой, суставы белели от напряжения. На фоне сгущающихся в углах холла теней, фигура казалась хрупким, темным силуэтом, который вот-вот поглотит мрак. Только глаза горели. Не холодным светом призрака, а адским пламенем отчаяния и воли. В них читалась нечеловеческая боль и упрямое, безумное желание дотянуться.

— Не могу… — хрип вырвался из ее пересохших губ, звук скрежета камней. Каждый слог давался мукой. — Справиться… Не хватает… сил…

Рука дрогнула. Пальцы разжались. Из ослабевшей ладони выпал амулет — та самая капля хрусталя, в которой когда-то мерцал целый микромир. Он не упал на запыленный паркет. Завис в воздухе на мгновение, затрепетал. И взорвался ослепительной вспышкой, не огня, а сжатого времени и дерзкой магии. Когда свет схлынул, на месте амулета висел Золотой Маховик Времени.

Он был жутко прекрасен. Тончайшие спицы из мерцающего, словно жидкое солнце, металла сходились к оси, напоминавшей горлышко изящной вазы. Внутри вращающейся конструкции, за хрустальными стенками невероятной прочности, медленно, неумолимо пересыпался голубой песок. Каждая песчинка светилась холодным внутренним светом, как крошечная звезда. Висел в воздухе. С каждой пересыпавшейся песчинкой, с каждым едва слышным тик-тик его механизма, из трещин вырывались новые снопы искр, а темные реки под кожей бурлили яростнее. Девушка съеживалась, будто от удара, новый виток кашля вырвал из ее горла горсть черных, дымящихся лепестков. Маховик сиял ярче.

Это была плата. Плата за дерзость. За ломку незыблемых законов. За переходы не просто сквозь годы, а сквозь саму ткань реальностей. За желание вырвать друзей из когтей иной судьбы, иной гибели. Могучий и беспощадный Хронос, бог, для которого время было не рекой, а океаном, где тонули целые миры, не прощал таких оскорблений. Не просто требовал энергию. Выскребал ее из самого естества Агаты, капля за каплей, болью за болью, жизненной силой за силой. Каждый поворот Маховика, каждый переход — это был кусок ее души, плоти, бытия, отданный в жертву жестокому божеству хроноса. Агата знала истину, страшную и единственную: в той реальности, откуда пришла, друзья все уже погибли. И ради шанса, одного хрупкого шанса увидеть их живыми здесь, готова была позволить Времени выскоблить себя до последней капли. Ценой чего угодно. Даже если "что угодно" — это ее медленное, мучительное стирание из всех реальностей.

Кларисс замерла в шаге от Агаты. Пальцы все еще сжимали Золотой Маховик. Холод металла прожигал кожу, а внутреннее свечение голубого песка бросало мертвенные блики на ее лицо. Учебные иллюстрации всплывали в памяти: «Артефакт Пересечения Реальностей. Категория Апокалиптик. Питается жизненными ветвями носителя». Но картинки были мертвы. Здесь же пульсировала живая трагедия.

Агата стояла, закованная в собственное разрушение. Трещины глубже, чем венецианские каналы, бороздили тело. Сквозь них лился багровый ад — сплетение света и тьмы, пожирающих друг друга. Кожа вокруг ран стала пепельно-серой, сухой, как пергамент вековой давности. Когда она подняла руку, стряхивая пепел с локтя, Кларисс увидела пустоту. Не кровь, не плоть — зияющую черноту, как пролом в ткани мира. Внутри мерцали чужие звезды.

— Что это значит? — голос Кларисс сорвался на шепот, не спрашивала про артефакт, спрашивала про этот ужас, на теле подруги.

Агата едва пошевелила губами. Движение стоило волны спазмов:

— Я не… могу сдвинуться. Портал… откроется.

Сияющие глаза, два уголька в пепле лица, нашли Марка. Он стоял в пяти шагах, меч-пламя погашен, но кулаки сжаты до хруста. Взгляд метался между дырой хаоса на плече Агаты и лицом Кларисс, держащей Маховик. В нем кипела ярость, замешанная на беспомощности.

— Вы вернетесь… — Агата выдохнула клубок черных лепестков, — …остановите всех. Чтобы… не приходили сюда.

Марк шагнул вперед, голос — раскаленное железо:

— Чтобы мы подкармливали эту хрень? — ткнул пальцем в Маховик. Голубой песок внутри него ускорился, будто в ответ на агрессию.

Уголки губ Агаты дрогнули в попытке улыбки. Беззвучной, печальной.

— Нет. — отвела взгляд, будто стыдясь. — Я… буду питать. — пепел осыпался с виска, открывая еще один клочок мерцающей бездны. — Вы… остановите самих себя. От обреченного заточения… в Библиотеке Душ.

Кларисс ахнула, сжимая Маховик так, что металл впился в ладонь:

— Библиотека Душ… — Шепотом, но с озарением. Обрывки знаний сложились в чудовищную картину. Те высохшие пленники… не просто люди. Хранилища. Живые архивы миров, которые Хранитель пожирал.

Агата кивнула. Микроскопический жест. От него трещина на шее раскрылась, как ужасный цветок. Внутри — не кровь. Вихрь сверкающих осколков и черной пыли, кружащихся в безумном танце.

Марк отпрянул. Даже он, бесстрашный боец, почувствовал первобытный ужас. Это было не тело. Это был рубеж, тонкая пленка между бытием и небытием, и она рвалась. Кларисс не плакала. Слезы высохли. Остался леденящий ужас и невыносимая жалость. Она протянула свободную руку — не к Маховику, не к трещинам. К лицу Агаты. Дрожащие пальцы остановились в сантиметре от пепельной кожи.

— Зачем? — выдохнула рыженькая девушка, вся непостижимость этого безумия. Жертвовать собой? Ради чего? Ради них, которые сейчас в ужасе смотрят на нее, как на монстра?

Агата встретила ее взгляд. В глазах, горевших сквозь разрушение, не было ни боли, ни страха. Только бесконечная, тихая нежность. Как у матери, провожающей ребенка в опасный путь.

— Ради любви, — прошептала, голос был едва слышен, но каждое слово падало, как камень в тихий пруд. Улыбка стала чуть шире, чуть печальнее. — Просто… хочу, чтобы вы были счастливы. — сияющие глаза скользнули парню. — Вы все.

Слова ударили Марка, как физическая сила. Дёрнулся, будто от удара током. В памяти вспыхнули образы: Серж, корчащийся на полу Библиотеки Душ, его лицо, пепельно-серое от высосанной жизни. Люсиль, ее крик ужаса, когда тень Хранителя схватила за щиколотку, бледные глаза, полные преданности… к нему. Они были мертвы. Из-за Агаты? Из-за ее попытки их спасти? Гнев, вина и бессилие сомкнули горло стальным обручем. Он не мог вымолвить ни слова. Только смотрел на эту ходячую катастрофу, которая говорила о любви, рассыпаясь на глазах.

Кларисс не отводила руку. Пальцы так и замерли в воздухе. Мир сузился до лица подруги, до этих глаз, светящихся сквозь адскую паутину трещин. До тихого признания, которое звучало как приговор и как величайшая тайна. Любовь. Не романтика. Не страсть. Жертвенность. Безумная, всесжигающая, стирающая себя до пепла ради шанса на их счастье в другой версии реальности. В той, где они еще не попали в ловушку. В той, где Серж и Люсиль, еще живы.

Воздух вокруг Агаты загустел, завибрировал. Голубой песок в Маховике закружился вихрем. Портал открывался. Ценой еще одного куска истерзанной души.

Тиканье Маховика стало громче. Голубой свет залил пыльный холл. Портал звал. Выбор был за ними: шагнуть в сияющую бездну прошлого или остаться свидетелями окончательного распада и утраты.

Агата стояла, как живая руина. Пепельная кожа шелушилась, трещины пульсировали багровым адом, а голубой свет Маховика бросал на лицо мертвенные блики. Ее голос, когда он наконец прорвался сквозь хрип, был тихим, но неумолимым, как эхо из бездны:

— Вы… в тысячах реальностей…погибаете. — сделала паузу, будто перебирая в памяти бесконечные киноленты катастроф. Каждая — с их лицами в главной роли. — Разными способами. — глаза, горящие сквозь разрушение, на миг стали бездонно печальными. — Будь ваши души прибежищем инопланетных тел… или милых котиков, или ланей… — махнула рукой, жест, от которого посыпался серый пепел с локтя, обнажив еще лоскут мерцающей пустоты. — Всегда одно и то же. Жестокий. Печальный. Конец.

Взгляд внезапно заострился, в нем мелькнула старая, изъеденная горечью ярость:

— И этот придурок… вместе с вами… — Усмешка исказила пересохшие губы, горькая и бессильная. — Будто прикованный проклятьем на вечные страдания. Вечный спутник гибели.

Кларисс нахмурилась, пальцы бессознательно сжали Маховик так, что костяшки побелели. Интуитивный страх сжал сердце:

— Ты о ком? — Голос сорвался резко, требовательно.

Агата резко отвела взгляд. Маска на мгновение дрогнула, показав бездну усталости и чего-то еще…

— Ни о ком, — голос снова став ледяным и отстраненным. — Уходите. — подняла руку, указывая на рвущийся за спиной Кларисс и Марка вихрь света портала. Движение вызвало новый каскад трещин по предплечью. — У меня… не так много осталось. Чтобы попусту проводить время.

Последние слова прозвучали как приговор. Финальный отсчет.

Они шагнули. Не по своей воле, а повинуясь жертве. Портал всосал их — не в тоннель, а в водоворот ослепляющего золота и ледяного сияния. Их охватило не физическое движение, а каскад чужих жизней. Как это — быть мертвыми в тысячах реальностей? Мысли Кларисс метались, цепляясь за обрывки видений, пронесшихся, как вспышки молнии:

— Марк, падающий с обрыва в Туманых горах, его крик теряется в реве ветра.

— Серж, сгорающий заживо от прикосновения к запретной Книге Смерти, его очки плавятся на лице.

— Сама Кларисс, истекающая кровью на холодном полу темницы, шрам на руке пылает проклятым огнем.

— Люсиль, растворяющаяся в собственной иллюзии, ставшей слишком реальной.

И среди этого ада — один образ, повторяющийся, назойливый, как кошмар:

Они с Марком. Где-то теплом и уютно. Ее голова на его плече. На ее пальце — простое золотое кольцо. Его рука сжимает ее ладонь. Они женаты. Счастливы. А потом — взрыв света, крик, и… пустота. Всегда слишком рано. Всегда "всего ничего".

Эти видения обжигали. Краснели от стыда и нелепой радости при виде того кольца. Страдали от невыносимой боли преждевременной потери. Неужели им суждено? Неужели счастье — лишь короткая передышка перед неминуемым концом?

Марк сжимал руку любимой девушки так крепко, что кости ныли. Его дыхание было прерывистым. Видел то же самое. Свой труп в десятках вариаций. И их общую жизнь — короткую, яркую, оборванную. В глазах, когда они мельком встретились в сияющем хаосе, читался не только ужас, но и немой вопрос, и смутная надежда, смешанная с яростью против рока. Женаты? С ней? Возможно ли это? И как отнять у этой возможности "всего ничего"?

Свет схлынул.

Холодный утренний воздух. Запах мокрой травы и камня. Знакомый гул Академии Вечного Пламени за спиной. Они стояли на том самом месте, у подножия шпилей, где неделю назад сидели впятером и смотрели на Левиафана в облаках.

Марк и Кларисс все еще держались за руки. Пальцы сплетены так естественно, будто делали это всегда. Они медленно повернулись друг к другу. Глаза — широко раскрытые, полные остаточного ужаса от пережитого в портале, от вида распадающейся Агаты, от знания о бесчисленных смертях… и того единственного видения с кольцом.

Над ними, в высоком стрельчатом окне учебного корпуса, мелькнули знакомые силуэты. Серж, что-то увлеченно объясняющий, размахивая книгой. Люсиль, скептически поднявшая бровь, но слушающая. И… Агата.

В небе, величественный и безмятежный, плыл Левиафан — облачный кит, символ путешествия, после которого нельзя вернуться прежним. Он смотрел на них сверху. Безмолвный. Всевидящий. Вечный.

Их руки все еще были сплетены. Пульс Кларисс бешено стучал в висках, отдаваясь в ладони Марка. В его глазах, поверх ужаса и решимости, читалось что-то новое. Что-то, принесенное видением из портала. Что-то, заставлявшее ее сердце сжиматься от боли и… страшной надежды. Они вернулись. Но цена возврата висела над ними, как лезвие. А песок в Маховике Агаты все пересыпался. Где-то. В небытии.