Такая работа

Глава 3

Я сунулся в холодильник и обнаружил, что молоко безнадежно скисло. Пришлось слегка подогреть мед и накапать лаванды с полынью туда. Запашок получился кошмарный, но практический эффект в моем положении был куда важнее комфорта. Всякий, кому время от времени приходится приводить себя в порядок, довольно быстро находит оптимальный алгоритм действий, позволяющий добиться годного результата с помощью подручных средств.

Полынь изгоняет зло, лаванда оберегает, мед питает и стабилизирует.

А коньяк, принятый в процессе внутрь, успокаивает значительно лучше, чем валерьянка.

Вылив получившуюся смесь в ванну, я добавил туда серебряной воды и столовую ложку кагора. Жечь будет капитально, зато подохнуть не даст. Потом положил на язык две таблетки баралгина, запил гранатовой настойкой и заполз в ванну. Терпеть не могу мешать алкоголь, но признаки похмелья на фоне прочих эффектов я завтра вообще вряд ли замечу.

Ощущение было такое, словно в укушенную ладонь мне разом вогнали десяток вязальных спиц. Кожу щипало, и во рту стоял вкус крови. Мерзотно донельзя.

Все, что я мог, — это лежать, закрыв глаза и закусив губу, чтобы не орать, и молча молиться. Не то чтобы я был особенно религиозен. Я хожу в церковь только по делу и с большим подозрением отношусь к священнослужителям. Но при этом я почти уверен в существовании бога. У меня есть пара косвенных доказательств его бытия и довольно стройная теория на этот счет. Кроме того, в моей жизни нередко случалось так, что кроме него, мне некому было помочь. И я все еще жив.

Вероятно, бог, прячущийся за сырыми московскими облаками, услышал меня и проникся сочувствием, потому что спустя пять минут я отрубился.

Все.

Я в домике.

Два человека живут вместе, когда не могут жить по отдельности, и переделывают друг друга изо всех сил, потому что не умеют принять партнера таким, какой он есть. Если они делают это достаточно долго, это называют любовью, верностью и крепкими семейными отношениями.

Он терпеть не может костюмы и галстуки, но влезает во все это и отправляется на ланч с ее отцом, потому что любит ее. Она не любит футбол, но героически высиживает полуторачасовой матч «Спартак» — «Зенит», изо всех сил стараясь свистеть и хлопать вовремя.

Любовь — это когда ты позволяешь партнеру переделывать тебя под идеальный образ, существующий в его голове. Потому что никто, ни один человек в мире не захочет принять тебя такой, какая ты есть. Несовершенной.

— Как печенье? — спросила Рита.

— Есть можно, но снизу подгорело и сахара слишком много, — отозвался муж, не отрываясь от монитора.

— Спасибо, я учту, — кивнула Рита и забрала у него пустую тарелку. Все-таки доел ее ужасную стряпню. Заботится.

— И на кухне что творится вообще? Засрала тут все, — бросил Папернов ей в спину. — Хоть раз в неделю можно задницу оторвать от кресла и помойку разобрать? Целыми днями дурью маешься!

Асфальт был так близко, что Рита с легкостью могла бы дотянуться до него кончиками пальцев. Когда стоишь босиком на подоконнике девятого этажа, кажется, что лететь тут всего ничего.

Не падать.

Лететь.

Рита всегда боялась смерти, но именно смертность была той вещью, которая примиряла ее с жизнью. Очень многое можно вытерпеть, если знаешь, что всегда есть возможность сбежать.

Разбудил меня телефонный звонок. Я машинально нащупал трубку на крышке стиральной машинки и поднес к уху, не открывая глаз. Больше всего на свете я хотел, чтобы меня все оставили в покое. Я умер. Во всяком случае, до завтрашнего утра. Но мои желания редко совпадают с моими возможностями.

— Алло! — буркнул я.

Звонил мой бывший одноклассник Олег Селиверстов, ныне — майор милиции. Пару раз я помогал ему по мелочи. Мне не сложно определить местонахождение украденных вещей или наложить заговор от травм, тем более если мне за это платят. Обычно я не против лишнего заказа.

Но мне не хочется чувствовать, что я на работе двадцать четыре часа в сутки. По-моему, это вполне простительная слабость.

— Кир? Извини, что так поздно, но у меня к тебе срочное дело, — сказал он.

— Насколько? — спросил я. Ладонь жутко чесалась, а в самом ее центре белела жирная точка новенького шрама. Вампирский укус заживает куда быстрее собачьего, хотя процесс лечения весьма болезненный. Проблема не в аккуратной дырочке, а в том, что попадает через нее в твою кровь.

— Скажем так — твоя консультация нужна мне вчера, — ответил Олег. — Ты можешь поймать машину и приехать?

— Сейчас два часа ночи, — заметил я. — И, откровенно говоря, я довольно паршиво себя чувствую.

— Хорошо, — покладисто сказал он. — Не поймать машину, а вызвать такси. Кир, у меня на руках очень странное убийство. Настолько странное, что Грищенко сам предложил обратиться к тебе. Я уже вписал тебя в ведомость.

— А ты не мог бы в следующий раз сначала спросить, какие у меня планы? — поинтересовался я. — Может, я вообще не в Москве!

— А ты не в Москве? — забеспокоился он. — Так… Я думаю, мы сможем организовать тебе оплату билета на самолет, но ты должен прямо сейчас…

— Я дома, — мрачно признался я, перебив его. — Я только что вернулся с очень тяжелой встречи с клиентом.

Мне было интересно, оставит ли он меня в покое, если я сейчас наору на него матом. Нет, вряд ли. Не думаю, что я мог бы сказать ему что-то, что бы его удивило. Если честно, я был уверен, что Олег ругается матом куда лучше, чем я. У него практики больше.

— Отлично! — обрадовался Селиверстов. — В следующий раз, обещаю, я позвоню тебе заранее.

Я знал, что он врал. Каждый раз, когда мы с ним работали вместе, моя консультация требовалась уже вчера. В крайнем случае — прямо сейчас. Олег почему-то считал, что это вполне согласуется с правилами хорошего тона.

— Все, — сказал он. — Жду тебя через час.

И тут же отключился. Я набрал номер круглосуточной службы такси и обреченно полез в шкаф искать свежую футболку.

Зачем, спрашивается, я вообще взял трубку?

Мой дом — моя крепость. Офис обходится мне недешево, но мне приходится позволять себе эту роскошь. Мне нравится думать, что никакой монстр не придет ко мне тогда, когда я сплю, только потому, что однажды мне пришлось на него работать. Один раз я нарушил этот принцип, и последствия аукаются мне до сих пор. Бывает, что я вообще никого не хочу видеть, но некоторые наши желания выходят за пределы наших возможностей.

Если вы живете в Москве, у вас в любом случае будут соседи. И вам крупно повезет, если ваши взаимоотношения сведутся к приветствию друг друга на лестнице. Мне в таких вещах везет редко.

— Кирилл Алексеевич! — Голос Аллы Семеновны был тих, но полон справедливого негодования. — Вы не могли бы придерживать дверь подъезда, когда в очередной раз идете на улицу в два часа ночи? Ей-богу, издевательство какое-то! У меня мигрень, бессонница, а вы все ходите и долбите, ходите и долбите!

Дверь квартиры напротив была приоткрыта, и в прихожей горел свет. Прямо над накинутой цепочкой маячил гневный подбородок и осуждающе вздернутый нос Аллы Семеновны. Лоб ее был обмотан полотенцем, без которого я свою соседку не видел ни разу за те пять лет, что мы делим лестничную площадку.

— Извините, — покаянно пробормотал я, нажимая на кнопку вызова лифта.

— Сколько можно? — поинтересовалась Алла Семеновна. — Сколько, по-вашему, можно измываться над пожилым человеком? Все нормальные люди приходят с работы не позже восьми, смотрят телевизор и ложатся спать. Только вы вечно по ночам шастаете! Никакого покоя нет!

— Извините, пожалуйста, — повторил я и проскользнул в двери наконец-то подъехавшего лифта.

— Притон какой-то! — громко прошипела она мне в спину. — Ходят, долбят, звонят! Дня им не хватает, чтоб вам всем провалиться!

Отличное напутствие, я считаю. По крайней мере, она не пожелала мне сдохнуть.

Олег курил прямо в кабинете, пользуясь служебным положением. Большой парень с квадратным подбородком и ладонями-лопатами, пронзительно-рыжий и громогласный, сейчас он выглядел слегка пришибленным. Даже места, казалось, занимал меньше, чем обычно. На столе перед ним стояла забитая окурками высокая пепельница и кружка с холодным чаем. На поверхности чая поблескивала подозрительная маслянистая пленка. Иногда мне кажется, что кружки здесь вообще никогда не моют. Не то чтобы я был брезглив, но сейчас меня от этого передернуло. После укуса мне каждый раз недели на две жить становится довольно трудно: почти постоянно тошнит, нормально поесть не получается, а обоняние обостряется так, что хоть из дома не выходи. Разве что на табачный дым нет никакой особой реакции. Странно, но факт.

— Быстро приехал, — одобрительно заметил Олег.

— Вообще-то я еще рассчитываю сегодня вернуться домой и доспать, — отозвался я. — За последние двое суток я спал часа три, не больше. Поэтому опасен для бодрствующего человечества.

— Кофе хочешь? — спросил Селиверстов.

— А коньяк есть? — уточнил я.

— Сейчас будет, — заверил он, тут же вызвал дежурного и отправил его в ближайший круглосуточный магазин. Можно подумать, что парень в милицию именно за этим пришел — приглашенным специалистам за выпивкой бегать.

— Что, все настолько плохо? — спросил я, оценив меру селиверстовского великодушия.

— Я не дергал бы тебя, если бы без твоей помощи можно было обойтись. — Олег выдвинул ящик стола и вынул оттуда тонкую картонную папку. — Здесь у меня материалы по делу, которое не просто плохо пахнет. Оно воняет, Кир. И воняет оно висяком. Пять или шесть жертв в центре города, в элитном доме — и никто ничего не видел и не слышал. Ни одной зацепки, личности погибших до сих пор не установлены, подозреваемых нет.

— Ладно, — сказал я. — И что ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты посмотрел съемку и сказал мне, что здесь произошло, — ответил Олег. — Потому что я не понимаю, кто и как мог сделать такое с пятью взрослыми людьми и уйти незамеченным. И до утра мне нужна хотя бы одна версия.

Фотографии он положил на стол, чтобы мне удобнее было смотреть. Но мне все равно не было удобнее. Это никогда не бывает удобно.

Сначала я даже не понял, что изображено на фотографиях: темная, захламленная комната, повсюду валяются какие-то тряпки, обломки мебели, стены и пол заляпаны чем-то темным… Клочки меха. Ременная пряжка с изображением орла, раскрывшего крылья. Потеки и брызги на двери, покрытой белой эмалью.

И пирсинг. Фотограф специально сделал ее крупным планом — оторванную нижнюю челюсть с сережкой-гвоздиком из какого-то светлого металла в губе.

Выключатель в моей голове перещелкнулся в другое положение, и я наконец осознал, что именно я вижу. Кровь. Куски тел. Обрывки одежды. Комната на фотографии выглядела так, точно кто-то включил внутри нее гигантскую мясорубку.

Вот теперь меня точно вырвало бы, если бы было чем.

Селиверстов поглядел на меня, отобрал у вернувшегося дежурного бутылку, выплеснул в мусорку чай из собственной кружки, наполнил ее коньяком и сунул мне под нос. Я выхлебал коньяк в два глотка — так, словно в кружке все еще был чай.

Олег хмыкнул, но ничего не сказал.

Все хорошие медиумы, которых я знаю, — истерики и алкоголики. Несложно понять почему. Слава богу, из меня медиум довольно паршивый: там, где другому хватило бы фотографии с места преступления, чтобы оказаться внутри произошедшего события, мне требуется нечто большее. Но сегодня предельно обостренная после укуса чувствительность сыграла со мной дурную шутку. Я ощущал тьму, просачивающуюся сквозь глянцевую поверхность фотографий. И она ничем не походила на спокойную, ласковую, всепрощающую темноту смерти. В ней были зло, и страх, и жадность. Она давила на меня, как давит на дно океана многокилометровая толща воды. Только вот я не был дном океана. Виски у меня заломило и стало трудно дышать. Я уселся в кресло Олега и закрыл глаза.

— Дом — в пяти минутах езды от нас, там пока дежурит группа, — сообщил Селиверстов. — Если надо, можем подъехать.

По-хорошему я должен был соврать ему. Я вполне мог сказать, что необходимости в этом нет. Не было никакой гарантии, что на месте мне удастся выловить какую-нибудь конкретику. Разбирать отдельные слова довольно трудно не только тогда, когда их едва слышно, но и тогда, когда тебе их очень громко орут в самое ухо. А вокруг оркестр Минобороны вовсю наяривает «Прощание славянки».

К тому же я не выспался. Я неадекватно реагировал на запахи. Уровень восприимчивости к чужим эмоциональным отпечаткам, всегда остающимся на месте трагедии, сейчас у меня был феноменальный — куда там даже Рашиду, лучшему медиуму нашей группы. Проблема в том, что некоторые вещи не могут ждать две недели, пока я приду в себя. Та тварь, которая устроила бойню в центре города и ушла безнаказанной, непременно захочет большего.

Так всегда бывает.

Преступление должно укомплектовываться наказанием в обязательном порядке, иначе оно перестает быть преступлением и становится частью обыденности.

Я молча протянул Олегу кружку и, нашарив в кармане упаковку цитрамона, запил две таблетки коньяком.

— Поехали, — сказал я. — Поглядим, кто там наследил.

Во всяком случае, в служебной машине Олега было тепло.

— Десять утра, оживленный район, дом с консьержем. Кто, по-твоему, мог это сделать так, чтобы никто ничего не заметил? — спросил он.

Интересный вопрос. С намеком. Или я параноик, или у Олега есть версия, к которой — увы — не прилагается никаких, даже косвенных, доказательств.

Лучше всех наводить тень на плетень и маскировать свои темные дела умеют вампиры. В этом им нет равных. Они способны поймать кого-нибудь в двух шагах от вас, и вы ничего не заподозрите, если им это не будет зачем-нибудь нужно. Но ни у одного из них нет привычки без толку тратить кровь. Загнать людей в комнату, перепугать до усрачки, а потом убить — вполне в их духе. Но не вымазывать стены фаршем и кровищей. Кровь — слишком большая ценность, чтобы расходовать ее на спецэффекты.

— У соседей собаки есть? — спросил я.

— В квартире напротив — здоровенный ризен, — ответил Олег. — Злющий, как Грищенко с похмела.

— И?

— Ты меня что, за идиота принимаешь? — Он хмыкнул. — Ничего. Такое впечатление складывается, что чужих людей поблизости не было вообще. При этом консьерж с пеной у рта уверяет, что квартиру сдавали и жильцы в ней постоянно менялись. Весь последний месяц там жила семья с ребенком, но они съехали за два дня до происшествия. С ними уже говорили — все живы, здоровы и ни одной зацепки.

— А почему уехали? — спросил я.

— Денежные сложности, — не глядя на меня, ответил Олег. — Жена сломала ногу, мужа уволили с работы, и семья решила временно перебраться к родителям. Все чисто.

Я покивал и задумался. Все выглядело совершенно естественно. Такое случается сплошь и рядом, потому что беда — тварь стайная и в одиночку ходит редко.

— А хозяйка квартиры что говорит? — поинтересовался я.

— Не учи меня делать мою работу, и я не скажу, куда тебе идти, — хмуро буркнул Олег. — Я же говорю — никаких зацепок. Тетка в больнице. Плановая операция по женской части. Квартиранты предупредили ее за месяц, что съезжают, сами привезли ей ключи в палату, а новых жильцов она найти не успела.

Еще одно совпадение? Как-то очень уж гладко все выходит. Никакого криминала, все естественно. Однако тот, кто устроил в квартире бойню, вполне мог заранее озаботиться подбором подходящего места для этого. Сломанная нога, проблемы на работе — и все это именно в то время, когда владелица квартиры не имеет физической возможности неожиданно нагрянуть в гости к своим квартирантам. Все вместе это попахивало грамотной порчей. Не сильной, но тщательно продуманной.

— Не думаю, что тут поработал вампир, — сказал я. — На любую нежить собака бы среагировала.

— Тогда кто? — спросил Селиверстов.

Ответ на этот вопрос я собирался найти как можно быстрее. Как-то некомфортно мне было жить в городе, где какая-то тварь превращает людей в фарш. И никто даже не подозревает о том, что происходит что-то неладное, пока не становится слишком поздно.

Мы затормозили возле самого подъезда в аккуратном огороженном дворе, где на въезде стоял шлагбаум и будка чоповца. Дорожки, мелкие туи, огороженные низким заборчиком, разноцветные лавочки, детская площадка и въезды на подземную парковку — все выглядело уютно, спокойно и очень дорого. А чего вы хотели? Центр Москвы, элитный район, монолитный дом. Кто попало здесь не селится. Местные жители ценят хороший ландшафтный дизайн, тишину и безопасность. Но если с первым и вторым дела тут обстояли отлично, то третья составляющая элитного жилого комплекса подкачала.

Я вышел из машины. Ноздри и губы тут же обожгло холодом. Минус семнадцать, не меньше. Такой теплолюбивой скотине, как я, столичный климат вообще мало подходит. Приходится как-то выкручиваться.

— Коньяк будешь еще или я его в машине оставлю? — спросил Олег.

— Давай еще грамм пятьдесят, не больше, — попросил я. — И хватит на сегодня, а то засну прямо здесь.

Он протянул мне бутылку, и я хлебнул прямо из горла. Честно говоря, не так уж я его люблю. Просто не знаю более эффективного средства понижения восприимчивости. Коньяк сработал на отлично. Во всяком случае, меня почти перестало трясти.

— Все нормально? — с опаской поинтересовался Селиверстов.

— Нет, — ответил я.

Чтобы учуять этот запах, мне не надо было даже подходить к подъезду. Оттуда, из-за двери, несло болотом, гнилой кровью и содержимым канализационных труб.

Здесь что-то не так.

Это было совершенно очевидно для всякого, кто обладал минимальными способностями к сверхчувственному восприятию. Вы наверняка удивитесь, но таких очень много среди жителей крупных городов. Это все те, кто хоть раз в жизни ощущал беспричинную тревогу или радость, внезапно отменял запланированную поездку или вдруг понимал, что именно собеседник собирается ему сказать. Мегаполис — опасное место. Там, где на небольшой территории постоянно находится слишком много людей, выживает сильнейший.

Или тот, кому известно больше, чем другим.

— Ты смотри, не хлопнись тут в обморок, — проворчал Олег, глядя на меня с таким беспокойством, словно прямо сейчас решал, не подхватить ли меня под локоток, как нервную барышню.

— Никаких обмороков, — пообещал я. — Просто здесь осталось слишком много всякой дряни.

Смерть вообще неприглядна, если умирает кто-то, не готовый к ней. А уж насильственная — тем более. На том месте, где произошло убийство, даже вполне психически стабильные люди еще долго будут вздрагивать и озираться.

— Пойдем, — сказал Олег. — Отметимся, что приехали.

Два сотрудника милиции безвылазно торчали в комнатушке консьержа и пялились в экран переносного телевизора. На канале «Спорт» крутили повтор ноябрьского матча между московским «Спартаком» и самарскими «Крыльями Советов». Счет был по нулям.

Не думаю, что кто-то всерьез полагал, что преступник сюда еще вернется, но подстраховаться все-таки решили. И правильно. В такой ситуации очень важно дать людям понять, что у высокого начальства есть план, как поймать мерзавца, устроившего в подшефном районе бойню. Нет ничего хуже, чем чувствовать себя беспомощным.

— Парни, это Кир. По личному распоряжению Грищенко, — сказал Олег. — Ключи где?

— Не поздновато? — с сомнением протянул тот, что был помоложе. Кажется, сержант, но я не поручился бы за это. Ничего не понимаю в погонах. — Там и следов уже никаких не осталось, смотреть нечего.

— Разговорчики! — рявкнул Селиверстов. — Зачем и когда начальство кого присылает, это не твоего ума дело, Рыбка.

Я чуть было не поперхнулся.

— Ржать намылился? Отставить. Фамилия у парня такая, ничего смешного, — мрачно объяснил Селиверстов.

Сержант Рыбка хмуро зыркнул на меня, но ничего не сказал и протянул Олегу связку ключей с пластиковым зайцем, болтающимся на кольце. Брелок был трогательный, домашний, из тех, которые не снимают с ключей годами — слишком много он значит для владельца. Хозяйская связка.

— Гражданка Соколова все еще в больнице, выпишется не раньше четверга, — пояснил сержант Рыбка. — Какие-то осложнения после операции, я не вникал.

— Лишь бы отделаться, — покачал головой Селиверстов. — Вот отправлю тебя за копией медкарты и консультацией лечащего врача, будешь знать!

— Так ведь она потерпевшая, а не подозреваемая, — удивился Рыбка. — Мне разве велели инициативу проявить? Что сказали, то и делаю.

Формулировка неприятно резанула мне слух, и сперва я даже не понял почему.

То же самое говорил подловивший меня вампир о «нимфе», которого он притащил с собой для внушительности. Плохо дело. Еще немного, и я начну на каждое дурацкое совпадение стойку делать. Надолго меня в таком режиме не хватит. Проверено.

«Смотреть нечего» — так это назвал сержант. Молодец. Хороший человек. С юмором. Тот, кто здесь прибирался, несомненно, сделал все, что мог. Но мог он, мягко говоря, немного. Свежая кровь, когда ее много, впитывается в дерево и бумагу быстро. Некоторые следы потом не ототрешь ничем — их можно уничтожить только вместе с обоями и паркетом. Есть и такие, которые не удаляются вовсе, но их трудно обнаружить, если ты — нормальный человек. «Глухарь». Я очень надеялся, что никто вроде меня, с зашкаливающей восприимчивостью, в этом подъезде не живет.

Потому что тут было отчего занервничать.

Все здесь сияло. Темно-красный болезненный свет сочился из-под обоев в желтый цветочек, как кровь из-под сорванных ногтей. Шестнадцатиметровая комната пропахла болью и ужасом. Гигантская мясорубка? Не совсем так. Те пятеро, что навсегда остались в этой недавно отремонтированной квартире, умирали медленно. Так, чтобы успеть в полной мере прочувствовать вкус своей смерти.

Повсюду темнели уродливые коричневые пятна, следы брызг и потеков. Ими были покрыты стены, пол, белый раскладной диван без чехла и корешки книг в полках, поставленных друг на друга. В углу валялся сломанный стул.

Я сглотнул, задержал дыхание и уставился в темное окно.

На подоконнике стояла маленькая белая чашка. Рядом с ней на бумажной салфетке лежало два кусочка сахара. Кто-то собирался пить чай.

— Шторы сняли, — пояснил Селиверстов. — Хочешь посмотреть?

Я покачал головой, потоптался, выбирая место почище и сел на пол, скрестив ноги. Обычно не слишком-то удобно садиться на скрещенные ноги, если ты обут в грязные уличные кроссовки. Но не тогда, когда на тебе кожаные штаны, толстые, непромокаемые, которые не нужно стирать, посадив пятно. Можно просто снегом оттереть, хуже они от этого выглядеть не станут.

Вам никогда не снилось, что за вами гонится чудовище? В таком сне нет никого, кроме вас, и все двери закрыты. Негде спрятаться, и преследователь всегда намного быстрее, чем вы. Разум говорит вам — бегите, но все, что вы на самом деле можете, — это остановиться и развернуться навстречу своей смерти. Это почти невозможно сделать, если вы полагаете, что не спите. Единственный выход никогда не бывает легким. А очень жаль.

Потому что именно им я и собирался сейчас воспользоваться.

— Прикрой дверь, — попросил я.

— У тебя лицо зеленое, — сказал Олег. — Не хочешь выйти на воздух?

Я, наверное, ничего так не хотел в жизни, как выйти из этой квартиры, чтобы кто-нибудь занялся всем этим вместо меня. Только вот свалить это мне было не на кого. И я совсем не был уверен, что смогу заставить себя зайти обратно, постояв немного на улице. Я знал, что здесь плохо, еще не войдя в подъезд. Но даже не представлял, что настолько плохо вообще бывает.

— Все нормально, — сказал я. — Просто присмотри за мной, ладно? При хорошем раскладе я посижу тут тихонько минут десять, а потом смогу сказать тебе что-нибудь дельное. Тебе нужно только закрыть входную дверь и постоять рядом со мной. И не трогай меня, пока все нормально. Идет?

Олег кивнул мне с таким видом, словно у него был собственный план на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. Честно говоря, у него всегда есть собственный план, даже если речь идет о наступлении конца света. Я на его помощь не очень-то рассчитывал, но мне было приятно знать, что он не запаникует, если я начну биться в корчах.

Я выдохнул, осторожно коснулся паркета ладонями, и меня тут же накрыло по самую макушку. Даже коньяк не помог.