Сын Тарзана

VII ПЕРВАЯ ОБИДА

Обнаружив, что мальчика нет нигде поблизости, Акут повернул обратно и бросился на поиски. Но вскоре он внезапно остановился; он заметил, что сквозь деревья к нему пробирается чья-то фигура. Это был Джек. Но нет, неужели это он? В руках у мальчика было копье. За спиной у него болтался щит. На его руках и ногах висели железные браслеты. Его бедра прикрывал широкий пояс, из-за которого торчал нож.

Увидев своего друга, мальчик живо бросился к нему, чтобы похвастать своими трофеями. Он гордо показывал каждое свое приобретение и с видом знатока объяснял, как надо обращаться с оружием.

— Я задушил его и перегрыз ему горло, — сказал он. — Я хотел подружиться с ними, но они предпочли быть моими врагами. А теперь, когда у меня есть копье, я сумею показать даже Нуме, что значит нападать на нас. Только белые люди и большие обезьяны будут нашими друзьями, Акут! Мы разыщем их. Остальных мы будем или избегать, или убивать. Этому я научился в джунглях.

Они обошли деревню чернокожих и продолжали свое путешествие к морю. Мальчик был горд своим оружием и украшениями. Он учился метать копье, беспрерывно упражнялся и вскоре овладел им в совершенстве. В то же время Акут учил его распознавать следы, запахи и звуки. Джунгли сделались для мальчика открытой книгой. То, что совершенно ускользнуло бы от внимания цивилизованного человека, что лишь отчасти улавливал дикарь, было для него полно глубокого смысла. Он различал по запаху все породы травоядных и хищников и узнавал направление их движения по шороху травы и звуку шагов. Он мог, не оборачиваясь, сказать, сколько львов находится за его спиной, обращенной к ветру, — два или четыре, и на каком расстоянии от него, — за сто или за пятьсот миль.

Многому научил его Акут, но еще большему научился он сам, инстинктивно-странной интуицией, унаследованной от отца. Он полюбил жизнь джунглей. Непрестанная борьба со смертельными врагами, державшая в напряжении мышцы и днем, и ночью, возбуждала в нем любовь к приключениям и опасностям, которая дремлет в глубине души каждого сына Адама. Но, несмотря на любовь к джунглям, он не давал своим эгоистическим желаниям взять верх над чувством долга, которое беспрестанно твердило ему, что он поступил нехорошо, покинув родительский дом. Он любил своих милых родителей и терзался угрызениями совести, что причинил им столько горя своим исчезновением. Он твердо решил добраться до такого места, откуда можно послать им письмо. Они вышлют ему денег, и он вернется в Лондон. Он был уверен, что родители позволят ему потом поселиться в их африканском имении. Это будет так чудно, гораздо лучше, чем жить в цивилизованном мире скучной жизнью пресыщенных богатых людей.

И теперь, когда каждый шаг приближал его к морю, расстояние уже не терзало его, несмотря на то, что он пользовался всеми радостями дикой, привольной жизни: он сознавал, что делает все возможное, чтобы скорее возвратиться домой. Кроме того, ему очень хотелось встретить белых людей — существ одной с ним породы, — ибо общество обезьяны не всегда приходилось ему по душе. Встреча с неграми больно уязвила его. Он пришел к ним с раскрытым сердцем, с такой наивной, детской верой в их радушие, что оказанный ими прием разрушил самые его нежные чувства. Он больше не считал чернокожих своими братьями. Он знал, что эти двуногие — такие же враги, как и те бесчисленные кровожадные звери, которыми кишмя кишели джунгли.

Так проходили дни. Путешествие, охота, прыганье по деревьям настолько укрепили мускулы мальчика, что даже флегматичный Акут поражался успехам своего ученика. И мальчик, уверенный в своей силе и ловкости, забывал всякую осторожность: он ходил по джунглям с гордо поднятой головой, пренебрегая опасностью. Учуяв запах Нумы, Акут сразу вскакивал на дерево, а мальчик смеялся в лицо царю зверей, храбро проходя у него перед носом. Но Джеку всегда сопутствовало счастье: львы, которые встречались ему, бывали, по-видимому, сыты, или, быть может, наглость этого странного существа, дерзавшего врываться в их владения, до того поражала их, что мысль о нападении не приходила им в голову. Как бы там ни было, но мальчик не раз без всякого вреда для себя проходил в нескольких шагах от огромных львов, которые только провожали его глазами с угрожающим ворчаньем.

Но не у всех львов одинаковый характер. Они так же отличаются друг от друга, как и люди. Недостаточно знать, как поступили десять львов, чтобы предвидеть, как поступит одиннадцатый. Львы нервны и раздражительны. И вот однажды мальчик встретил одиннадцатого льва. Он шел с Акутом по лужайке, заросшей кустами. Мальчик первый заметил Нуму. Обезьяна была в нескольких шагах от него.

— Скорее, Акут, на дерево! — смеясь закричал мальчик. — Нума залег в кустах направо! Беги скорее, Акут! Я, сын Тарзана, буду прикрывать тебя.

И Джек с громким смехом бросился к кусту, в котором прятался Нума.

— Спасайся! — рычала обезьяна, но мальчик взмахнул копьем и закружился в импровизированной военной пляске перед самым кустом, чтобы показать царю зверей свое презрение. Ближе и ближе подходит он к ужасному хищнику… вот он уже в десяти шагах… и вдруг, с громовым ревом, лев вскочил!

Это был лев огромных размеров. Всклокоченная, густая грива разметалась у него по плечам. Мощные челюсти были вооружены смертоносными клыками. Его желто-зеленые глаза сверкали алчностью и злобой.

Мальчик, с жалким копьем в руке, понял сразу, что этот лев не похож на тех львов, с которыми ему приходилось встречаться. Но отступления не было… Ближайшее дерево в нескольких саженях от него — лев настигнет его раньше, чем он пробежит полдороги! Вот-вот он прыгнет — спасения нет!..

Позади льва, в двух шагах, росло терновое дерево. Это было бы самое близкое убежище… но на пути к нему стоял лев… Копье, крепко зажатое в руке, и дерево позади льва внушили Джеку дикую мысль, нелепую до смешного мысль, но у мальчика не было времени взвешивать свои мысли. Последняя надежда на спасение — терновое дерево! Когда лев прыгнет, будет поздно: Джек должен действовать немедленно!

И вот, к невыразимому ужасу Акута и к величайшему изумлению Нумы, мальчик бросился прямо на зверя. На одну секунду лев застыл от неожиданности, и в эту секунду Джек Клейтон проделал штуку, которую часто проделывал в школе.

Он бежал прямо на дикого зверя, целясь в него копьем. Лев, с широко раскрытыми круглыми глазами, ожидал нападения; его задние лапы были напряжены для прыжка; он готовился встретить дерзкое существо страшным ударом, которого не выдержал бы и череп буйвола.

Джек на полном бегу воткнул копье в землю перед самой мордой зверя, и прежде чем пораженный лев мог что-либо сообразить, перелетел через его голову прямо в колючие объятия тернового дерева.

Он был спасен, но изодрал себе всю кожу.

Акут, незнакомый со спортом, никогда в жизни не видел подобного прыжка. Он был восхищен! Чувствуя себя в безопасности, он радостно прыгал по веткам и выкрикивал хвастливые насмешки посрамленному Нуме; а тем временем мальчик, жестоко исцарапанный и окровавленный, старался найти в своем колючем убежище такое место, где его пытка была бы менее мучительна; он избежал смерти ценой адской боли: содранная кожа висела клочьями, и он весь истекал кровью. Ему казалось, что проклятый зверь никогда не уйдет и будет стеречь его тысячу лет у тернового дерева…

Простояв добрый час под деревом, лев, наконец, покинул свой пост и величественной походкой стал удаляться прочь. Когда он отошел на довольно большое расстояние, измученный мальчик стал слезать с колючего дерева, причиняя новую боль своему израненному телу.

Долго после этого не заживали кровавые раны Джека. Полученный же им урок не изгладился у него из памяти во всю жизнь. Никогда больше он не искушал судьбу понапрасну.

На несколько дней мальчик и обезьяна вынуждены были прекратить свое путешествие. Джек должен был оправиться от ран, причиненных острыми иглами тернового дерева. Обезьяна заботливо зализывала раны мальчика, — это было его единственным лекарством; и раны скоро начали заживать, потому что здоровый молодой организм быстро вырабатывал новые ткани.

Когда мальчик немного оправился, они отправились в путь, дальше по направлению к морю. Джек был окрылен сладкой надеждой, что скоро он достигнет заветной цели.

И вот наконец блаженная, долгожданная минута настала. Они пробирались через густые заросли тропического леса, и вдруг зоркие глаза мальчика разглядели на земле свежий след — след, который заставил затрепетать его сердце, след белого человека! Среди бесчисленных отпечатков босых ног ему сразу бросился в глаза хорошо знакомый отпечаток европейского башмака. Здесь прошло много людей, и шли они к северу: их путь под прямым углом пересекал то направление к морю, в котором шли Акут и мальчик.

Наверно, у этих белых людей можно будет расспросить о кратчайшей дороге к берегу! А может быть, они идут туда сами! Во всяком случае, их надо догнать во что бы то ни стало! Ну, хотя бы для того, чтобы на них взглянуть!

Мальчик был возбужден; он страстно желал поскорее пуститься в погоню. Акут колебался. Что ему до людей? Для Акута Джек был не человеком, а такой же обезьяной, как и он сам; это был сын царя обезьян. Акут прилагал все усилия, чтобы отговорить мальчика; он твердил, что скоро они найдут родное обезьянье племя, что Джек вырастет и сделается царем обезьян, как был его отец. Но Джек не сдавался. Он желает непременно повидаться с белыми людьми; он попробует через них послать весточку родителям. Акут внимательно слушал то, что говорил ему Джек, но чутье животного подсказало ему истину: мальчик замышляет вернуться на родину…

Это открытие очень огорчило старую обезьяну. Акут любил Джека и был предан ему, как верная собака хозяину. Его обезьянье сердце лелеяло надежду, что он никогда не расстанется с мальчиком. Теперь эта надежда угасала… Акут был в отчаянии, но он все-таки остался верен своему юному спутнику и с тяжелым сердцем согласился догонять караван белых людей: ему казалось, что это последнее путешествие, которое они совершают вместе.

Следы каравана были совсем недавние. Караван мог находиться от них всего в нескольких часах пути; они без труда догонят его, так как они могут передвигаться по верхушкам деревьев с большой быстротой там, где девственная чаща почти непроходима для белых людей.

Мальчик пробирался впереди. Радостный и возбужденный, он не хотел показывать своего счастья товарищу; тому это счастье могло причинять только горе. И мальчик первый увидел белых людей, к которым он так стремился.

Далеко протянулась длинная цепь тяжело нагруженных черных рабов. Негры падали от усталости и болезней; но вооруженные черные солдаты побоями поднимали их и заставляли идти дальше. Два высоких белых человека шли по сторонам каравана; огромные русые бороды почти скрывали их черты. Мальчик собирался приветствовать белых людей громким, радостным криком, но этот крик замер у него на устах; мальчик увидел, как бородатые люди стегали длинными бичами своих черных носильщиков. Несчастные негры были навьючены кладью, во много раз превышавшей их силы.

Мальчик заметил, что солдаты и белые все время оглядывались назад, словно боясь какой-то опасности. Он приостановился, а затем медленно пошел за ними следом, и в груди его клокотало негодование при виде жестокого зрелища расправы с рабами. Акут шел рядом с ним. Зверю это не казалось столь ужасным, как мальчику, но и ему внушало отвращение бесцельное избиение беззащитных рабов. Он взглянул на мальчика. Почему же его друг, встретив наконец зверей одной с ним породы, не побежит к ним навстречу?

— Они — враги, — пробормотал мальчик. — Я не могу идти с ними, я убил бы их за такое обращение с людьми; но, — продолжал он, подумав, — я могу спросить у них, как пройти в ближайший порт, и тогда, Акут, мы пойдем туда сами.

Обезьяна ничего не отвечала, и мальчик побежал к каравану. Он не успел пробежать и ста ярдов, когда один из белых его заметил. С тревожным криком он схватил карабин и выстрелил в мальчика. Пуля ударила в землю как раз перед Джеком и осыпала ему ноги сухими листьями. В ту же минуту и второй белый, и черные солдаты принялись лихорадочно обстреливать Джека.

Мальчик мгновенно укрылся за деревом. Очевидно, паническое бегство по джунглям расстроило нервы Карлу Иенсену и Свэну Мальбину: весь отряд был во власти непрерывных страхов. В каждом звуке им мерещилась погоня; им казалось, что вот-вот их настигнет свирепый шейх со своей кровожадной свитой. При таком нервном напряжении не мудрено, что Мальбин, увидев молчаливо бегущего за караваном белого воина, открыл по нему стрельбу. Остальные, не раздумывая, последовали его примеру.

Когда первое возбуждение улеглось, оказалось, что один только Мальбин давал себе ясный ответ в том, зачем он стрелял. Многие негры утверждали, что они тоже видели врага, но их показания были столь сбивчивы и разноречивы, что Иенсен, который попросту никого не видел, слушал их с недоверчивой улыбкой. Один солдат говорил, что он видел трех странных арабов с длинными черными бородами. Другому воспаленное воображение рисовало чудовище одиннадцати футов в вышину, с человечьим телом и головой слона.

Разведчики, посланные немедленно на розыски, не нашли никого. Акут и мальчик после первых залпов поспешили бежать в глубь джунглей.

Мальчик был опечален. Он еще не успел забыть огорчения, которое ему причинила жестокая встреча, оказанная чернокожими, а теперь белые люди встретили его еще враждебнее.

— Звери, которые слабее меня, в ужасе бегут от меня, — бормотал он вполголоса, — а звери, которые сильнее меня, стремятся разорвать меня на части. Черные люди хотели убить меня копьями и стрелами. Белые люди, люди моей породы, прогнали меня ружейными выстрелами. Неужели все существа в мире — мои враги? Неужели Акут — единственный друг сына Тарзана?

Старая обезьяна подошла к мальчику.

— Есть племя больших обезьян, — сказала она, — только они будут друзьями другу Акута, только они ласково встретят сына Тарзана. Ты видел, что людям нет до тебя дела. Пойдем же искать родное племя больших обезьян!

Язык обезьян состоит из односложных гортанных слов, дополняемых жестами и знаками. Его почти невозможно дословно передать человеческой речью; но таков был смысл сказанного Акутом.

Некоторое время они шли молча. Мальчик был глубоко погружен в свои мысли, в которых преобладали ненависть и жажда мщения. Наконец он заговорил:

— Хорошо, Акут, — сказал он, — мы пойдем искать наших друзей, больших обезьян.