Сын Тарзана

X ЖИЗНЬ ВТРОЕМ. — "МАНГАНИ ИДУТ!"

Когда пантера прыгнула на Акута, Мериэм вскрикнула от неожиданности и ужаса, но не потому, что она испугалась за судьбу обезьяны, а потому, что юноша, только что побивший это чудовище, собирался совершить безумный поступок.

Едва только появился хищник, Корак выхватил свой нож и, прыгнув вниз, повис на ветвях. В то мгновение, когда Шита готовилась вонзить свои острые клыки в тело обреченного Акута, Убийца вскочил ей прямо на спину.

Огромная кошка была поймана в момент прыжка, когда она еще не успела выдрать и клока шерсти из обезьяньей шкуры; с диким воем стала она кружиться, бросаться на спину, стараясь когтями и клыками поймать врага, впившегося зубами ей в затылок и не перестававшего колоть ей бок ударами ножа.

Акут, услышав внезапный шум у себя за спиной, с необычайной ловкостью для такого грузного зверя вскочил на дерево рядом с девочкой; но когда он увидел, что случилось, он мгновенно спрыгнул обратно на землю. Перед лицом опасности, угрожавшей его товарищу, он сразу позабыл недавнюю обиду и так же был готов без раздумья жертвовать собой ради друга, как Корак ради него.

В результате Шита, неожиданно для себя, оказалась между двух взбешенных зверей, которые с остервенением рвали ее на части. Крича, ворча и воя, кружились они втроем в кустах, заставляя дрожать на дереве единственного зрителя этой дикой сцены, маленькую Мериэм, испуганно прижимавшую Джику к своей детской груди.

Нож мальчика решил исход сражения: пантера конвульсивно вздрогнула в последний раз и безжизненно растянулась в траве. Юноша и обезьяна встали на ноги, и их взоры скрестились над простертым трупом врага. Корак кивнул головой в сторону девочки.

— Не трогай ее больше, — сказал он, — она моя!

Акут молчал, глядя налитыми кровью глазами на труп Шиты. Затем он выпрямился, поднял взор к небесам и издал такой ужасный вой, что девочка снова вздрогнула и съежилась. Это был крик победы. Мальчик одну минуту безмолвно глядел на Акута. Затем он вскочил на дерево и поспешил к девочке. Акут присоединился к ним. Несколько минут он зализывал свои раны. Затем он отправился искать себе завтрак.

В течение нескольких месяцев странная жизнь втроем протекала без особых происшествий. Вернее, не случалось ничего необыкновенного для юноши и обезьяны: для девочки это был непрерывный кошмар, длившийся много дней и недель, пока она не привыкла спокойно смотреть в безглавый лик смерти и перестала содрогаться при прикосновении ее холодной мантии. Постепенно она выучивалась единственному способу обмена мыслями со своими друзьями — языку обезьян. Гораздо быстрее постигла она искусство джунглей и, в конце концов, часто была им полезной — стояла на страже, пока они спали, помогала им находить след зверей и т. п. Акут разговаривал с ней только в случаях крайней необходимости, но по большей части старался ее избегать. Юноша был всегда добр к ней и готов был переносить ради нее какие угодно неудобства и лишения. Заметив, что она страдает от ночного холода и сырости и что ей очень неудобно спать, он построил для нее маленький шалаш в ветвях испанского дерева. Там маленькая Мериэм спала в тепле, уюте и безопасности. Убийца и обезьяна спали поблизости на голых ветвях. Корак часто устраивался у самого входа в шалаш, чтобы охранять свою подругу от хищных зверей. Шалаш был очень высоко над землей, и им не приходилось бояться Шиты. Но им могла угрожать опасность от Хисты-змеи и от павиана, жившего неподалеку и всегда скалившего зубы при встрече с ними.

С постройкой шалаша их бродяжья жизнь окончилась. К ночи они должны были возвращаться к своему дереву. Река протекала рядом; дичи, плодов и рыбы было кругом в изобилии. Их жизнь протекала в той повседневной суете, которой живут все дикие: они либо искали чего бы поесть, либо спали. Они никогда не думали о завтрашнем дне.

Когда юноше приходила на память его прежняя жизнь в далекой культурной столице, ему казалось, что там жил не он, а какое-то другое существо; он совершенно не надеялся вернуться когда-нибудь в культурные страны. Ибо, стараясь избегать тех, с кем он когда-то хотел подружиться, он зашел так далеко в глубь дикого материка, что чувствовал себя теперь навсегда похороненным в джунглях.

Кроме того, с появлением Мериэм, он обрел то, чего ему больше всего недоставало в джунглях — товарища-человека. В его дружбе с девочкой не было никакого оттенка чувственности: они были друзьями, товарищами — не больше. Они относились друг к другу как два мальчика, если не считать немного внимания и покровительства, которое инстинктивно оказывал ей Корак.

Девочка боготворила его, как боготворила бы преданного брата. Любви они оба не знали; но, по мере того, как юноша становился старше, было ясно, что и его посетит любовь, как всякого другого самца в диких джунглях.

В джунглях у них было много знакомых. Маленькие мартышки часто собирались вокруг них поболтать и попрыгать. Акута они очень боялись и держались от него в стороне. Корака они боялись меньше, но, когда мужчины уходили, мартышки подходили к Мериэм близко-близко, рассматривали ее украшения и играли с Джикой, которая очень забавляла их. Девочка веселилась с мартышками и кормила их. Они развлекали ее в долгие часы, когда Корака не было дома.

Кукла Джика совершенно изменилась с тех пор, как ее маленькая мама покинула деревню шейха. Теперь она была одета так же, как и Мериэм: платье ее составлял лоскуток леопардовой шкуры, прикрывавший ее с плеч до колен. Несколько травинок, вставленных в сбившийся ком волос, заменяли ей перья. Такие же травинки на руках и ногах служили ей браслетами. Джика стала настоящей дикаркой. Но сердце у нее не изменилось: она осталась такой же внимательной слушательницей, как и раньше. Ее драгоценным качеством было то, что она никогда не перебивала и ничего не рассказывала о себе.

Сегодня было все так же, как всегда. В течение часа Джика внимательно слушала Мериэм. Кукла сидела, прислонившись к стволу дерева, а ее хозяйка с кошачьей грацией лежала перед ней на толстой ветке.

— Маленькая Джика, — говорила Мериэм, — наш Корак ушел надолго. Скучно и тоскливо в джунглях, когда с нами нет Корака. Что он принесет нам сегодня? Еще один блестящий браслет для моей ноги? Или мягкий замшевый пояс, который он отнимет у чернокожей женщины? Он говорит, что ему гораздо труднее отнять украшения у женщины, чем у мужчины, потому что женщин он не убивает. Женщины борются с ним и кричат; на их крики прибегают мужчины с копьями и стрелами; Кораку приходится взбираться на дерево. Иногда он тащит за собой на дерево и женщину и там отнимает у нее украшения для Мериэм. Он говорит, что негры стали бояться его и когда он появляется, все — и мужчины, и женщины — прячутся в своих хижинах. Но он и туда бежит за ними и редко возвращается, не достав стрел для себя и подарков для Мериэм. Корак в джунглях — могучий владыка, это — наш Корак, нет, мой Корак, мой, мой, мой!

Маленькая испуганная мартышка вскочила ей на плечо и оборвала ее излияния:

— Спасайся скорее! — кричала она. — Мангани, Мангани идут!

Мериэм лениво взглянула через плечо на суетливую нарушительницу ее покоя.

— Спасайся сама, маленькая Ману, — сказала она. — Корак и Акут — единственные Мангани в наших джунглях; это они возвращаются с охоты. Ты когда-нибудь увидишь свою тень, маленькая Ману, и перепугаешься до смерти.

Но мартышка закричала еще громче и проворно полезла вверх, к тонким веткам, куда не может добраться Мангани, большая обезьяна.

Мериэм слышала, что кто-то приближался, карабкаясь по ветвям. Она внимательно прислушалась: приближались двое — две больших обезьяны, конечно, Корак и Акут. Для нее Корак был тоже большой обезьяной, Мангани — так они трое всегда называли себя. Человек был их врагом, и они не считали себя больше принадлежащими к человеческому племени. Тармангани, или большую белую обезьяну, как назывался белый человек на их языке, км вообще не приходилось встречать. К Гомангани, большим черным обезьянам, или неграм, никто из них не принадлежал, — так что они звали себя просто Мангани.

Мериэм решила притвориться спящей и подшутить над Кораком. Она легла на спину и крепок закрыла глаза. Она слышала, как они подходят ближе и ближе. Они подошли к самому дереву и вдруг остановились, должно быть, заметили ее; но почему они стоят так тихо? Почему Корак не здоровался с ней, как всегда? Молчание начинало ей казаться подозрительным. Быть может, Корак тихо хочет подшутить над ней? Что же, она перехитрит его! Она чуть-чуть приоткрыла глаза, — и сердце у нее замерло. Огромная обезьяна, чужая обезьяна, какой она никогда не видела, бесшумно подкрадывалась к ней. За ее спиной виднелась вторая…

С ловкостью белки вскочила Мериэм на ноги. Обезьяна кинулась за ней. Прыгая с ветки на ветку, девочка полетела по джунглям. За ней неслись две огромный обезьяны. Над ними, по верхушкам деревьев, с визгом и писком мчались мартышки, швыряя ветками в Мангани и подбодряя девочку.

С дерева на дерево прыгала Мериэм, стараясь держаться на тоненьких ветках, где не могли пройти ее преследователи. Обезьяны гнались за ней все быстрее и быстрее. Пальцы их уже не раз касались ее, но она ускользала от них, делая самые рискованные прыжки.

Она постепенно пробиралась к верхушкам деревьев. Только бы ей добраться до верхних веток, — и она спасена! Но вдруг, после одного из самых безумных прыжков, ветка под ней подломилась, и она полетела вниз. Ей не раз приходилось падать, и она не боялась падения. Ее огорчало другое: теперь ей не удастся так скоро добраться до верхушки дерева. Ее падение остановил толстый сук, и она за него зацепилась; не медля ни секунды, она вскарабкалась на ветвь и хотела броситься дальше, но в этот момент грузная фигура обезьяны спрыгнула сверху и очутилась рядом с ней. Длинная, волосатая рука обхватила ее талию.

Почти одновременно подбежала вторая обезьяна. Она протянула лапу к Мериэм, но ее похититель, крепко сжимая свою добычу, оскалил зубы и угрожающе зарычал. Мериэм старалась вырваться из цепких объятий: она била кулаками по лохматой груди, по заросшей шерстью щеке. Она вонзила свои крепкие зубы в руку чудовища. Обезьяна ударила ее злобно по лицу, не отворачивая оскаленной морды от своего товарища, который, по-видимому, оспаривал у нее добычу.

Обезьяне, поймавшей Мериэм, было неудобно сражаться на шатком суку. Не выпуская своей жертвы, она спрыгнула на землю. Вторая обезьяна последовала за ней, и они сцепились в яростной схватке. Девочка, пользуясь их ссорой, несколько раз пыталась ускользнуть, но всякий раз, оставив на время свою дуэль, они бросались за ней и ловили ее.

Она не раз получала удары, которые они предназначали друг для друга. Наконец, она упала на траву без чувств. А рядом две обезьяны дико бились с бешеным ревом.

Над ними благим матом кричали мартышки, шмыгая вверх и вниз по деревьям. Птицы с причудливым оперением слетелись смотреть на сражение. Где-то вдали завыл лев.

Обезьяны катались по земле и рвали друг друга на части. Их лапы сплетались, как руки борющихся людей. Клыки разрывали мясо. Кровь стекала по косматым телам, и земля кругом стала красной.

Мериэм без сознания лежала на земле. Наконец, одна обезьяна стала одолевать, и бойцы упали на землю в последний раз. Несколько минут обезьяны лежали неподвижно. Только одна из них встала после этих объятий; глубокая, кровавая рана зияла у нее на шее. Она принялась медленно похаживать между девочкой и своим поверженным врагом; она попирала его ногами, испуская дикое ворчанье. Мартышки с визгом разбежались. Лев снова завыл вдалеке.

Обезьяна подошла к Мериэм и прислушалась, дышит ли девочка. Девочка была жива. Мартышки стали постепенно возвращаться; они глядели на победителя сверху, отчаянно кривляясь и визжа.

Обезьяна зарычала на них, оскалив клыки; затем она подняла девочку, перекинула ее через плечо и понесла по джунглям.

Мартышки следовали за ней.