Сын Тарзана

V ДЕВОЧКА И КУКЛА

Арман Жако, капитан иностранного легиона, сидел на седельной попоне, разостланной под пальмой. Его коротко остриженная голова и широкие плечи, прислоненные к жесткому стволу пальмы, вкушали сладостную негу отдыха. Его длинные ноги раскинулись на попоне, а шпоры вонзились в песчаную почву маленького оазиса. Капитан отдыхал: целый день он провел в седле, носясь по сыпучим пескам пустыни.

Он лениво курил папиросу, наблюдая, как его денщик готовил ему ужин. Капитан Арман Жако был доволен собой и всем миром. Справа от него шумно суетились его старые солдаты, сожженные солнцем; отдыхая от тяжелых оков дисциплины, они потягивали утомленные члены, смеялись, шутили, курили: двенадцать часов они ничего не ели и теперь предвкушали удовольствие от вкусного ужина. Между ними, безмолвно насупившись, сидели арабы в белых одеждах, связанные и окруженные стражей.

Глядя на своих пленников, капитан Арман Жако чувствовал приятное удовлетворение, ибо он сознавал, что хорошо исполнил свой долг. В течение долгого, жаркого, голодного месяца носился он со своим маленьким отрядом по бесплодной пустыне в погоне за шайкой разбойников, которые не раз нападали на мирные селения и уводили верблюдов, лошадей и коз; каждый грабеж неизменно сопровождался убийствами.

Капитан настиг их неделю тому назад. Битва была жаркая: капитан потерял двоих солдат, но зато разбойники были разбиты. Улизнуло около десятка, не больше; остальные, за исключением пятерых, взятых в плен, искупили свои преступления под пулями его молодцов. Но приятнее было то, что в числе пленных находился их атаман, Ахмет бен Худин.

Затем мысли капитана Жако перенеслись к маленькому дому, где завтра его радостно встретят жена и дочь. Взор его засиял нежностью, как всегда, когда он думал о них. Он ясно представил себе красоту матери, отраженную в детском личике маленькой Жанны. Как они будут смеяться вместе завтра вечером! Он даже почувствовал, как прижмется мягкая женская щека к его лицу — прикосновение бархата к коже быка.

Его мечтания были прерваны голосом офицера, который звал часового. Капитан Жако открыл глаза. Солнце еще не зашло, но тени деревьев, окружавших источник, и тени лошадей и солдат убегали далеко на восток по золотым пескам. Туда протянул свою руку часовой, туда же, прищурив глаза, смотрел капрал. Капитан Жако вскочил; он не любил смотреть с помощью чужих глаз, он должен посмотреть сам. Он всегда все замечал первый, недаром его называли "ястребом". Он увидел там, куда убегали тени деревьев, дюжину двигающихся точек, то опускавшихся, то поднимавшихся в песках. Точки пропадали и появлялись снова, становясь все больше и больше. Жако сразу узнал их. Это были всадники пустыни, арабы.

Сержант подбежал к капитану. Весь лагерь вглядывался вдаль. Жако отдал сержанту несколько кратких приказаний, сержант приложил руку к козырьку и вернулся к солдатам. Двенадцать человек оседлали лошадей и поскакали навстречу всадникам. Оставшиеся приготовились к сражению. Может быть, всадники, так быстро скачущие к их лагерю, — друзья пленных арабов и хотят освободить своих товарищей внезапным нападением. Впрочем, всадники не старались скрыть своего приближения: на виду у всех они бешено мчались к лагерю. Но "ястреба" не так-то легко обмануть: именно эта откровенность и казалась ему подозрительной.

Сержант со своим отрядом встретил арабов в двухстах ярдах от лагеря. Жако видел, как сержант говорил с высоким, одетым в белое человеком, должно быть, вождем этой шайки. Затем сержант и араб вместе поскакали к лагерю. Жако ждал их. Оба они соскочили с коней перед ним. — Шейх Амор бен Хатур! — возвестил сержант. Капитан Жако внимательно рассматривал шейха. За сотни миль кругом он знал всех арабских вождей; но этого человека никогда не видал. То был высокий, угрюмый старик лет шестидесяти, со следами страстей на вытянутом лице, с узенькими, злобными глазками. Капитану Жако араб сразу же не понравился.

— Что вам угодно? — спросил капитан.

— Ахмет бен Худин — сын моей сестры! — сказал араб. — Отдайте его мне, я буду отвечать за него, и он больше не нарушит французских законов.

Жако покачал головой.

— Этого не будет, — сказал он, — я обязан взять его с собой. Он предстанет перед нашим судом, и его будут судить по закону. Если он ни в чем не виновен, его оправдают.

— А если виновен? — спросил араб.

— Его обвиняют в многочисленных убийствах. Если вина будет доказана, его приговорят к смерти.

Левая рука шейха была спрятана под бурнусом.

Он вытащил из-под бурнуса тяжелую сумку козлиной кожи, наполненную червонцами, развязал ее, зачерпнул оттуда горсть монет и разложил их на ладони правой руки. Это были золотые монеты французского чекана. По величине сумки, по ее раздутым бокам, капитан Жако заключил, что она вмещает немалое богатство. Шейх Амор бен Хатур бросал сверкавшие монеты с ладони обратно в сумку одну за другой. Потом он туго стянул ее ремнями. При этом он не сказал ни слова.

Капитан Жако внимательно смотрел на араба. Они были одни. Представив шейха капитану, сержант отошел на некоторое расстояние и теперь стоял к ним спиной. Шейх, собрав все деньги, протянул тяжеловесную сумку капитану Жако.

— Ахмет бен Худин, сын моей сестры, убежит этой ночью! — сказал он. — Ну?

Капитан Арман Жако покраснел до корней своих коротко остриженных волос. Потом побледнел и со сжатыми кулаками сделал шаг к арабу. Но сейчас же, передумав, остановился и крикнул:

— Сержант! Отвезите эту черную собаку обратно и смотрите, чтобы вся его шайка сейчас же убиралась вон! Если кто-нибудь ночью приблизится к нашему лагерю — стрелять!

Шейх Амор бен Хатур выпрямился во весь рост. Его злобные глаза сверкали. Он потрясал тяжелой сумкой перед лицом капитана.

— Ты дорого заплатишь за жизнь Ахмета бен Худина, во сто крат дороже, чем стоит это золото! — вскричал он. -

И еще дороже ты заплатишь за слово, которым обозвал ты меня! За все это ты заплатишь мне бедою и горем!

— Убирайся вон, — закричал капитан Арман Жако, — пока я тебя не вытолкал!

Все только что описанное произошло за три года до начала моего рассказа. Дело Ахмета бен Худина внесено в судебные протоколы, и кому угодно можно познакомиться с ним. Он был осужден на смерть и встретил ее со стойкостью араба.

А месяц спустя, таинственно исчезла Жанна Жако, маленькая семилетняя дочь капитана Армана Жако. Ни богатства ее родителей, ни могущество великой республики не могли вырвать тайны ее местонахождения из хищных лап пустыни, которая поглотила ее и ее похитителя.

Огромное вознаграждение было обещано тому, кто вернет ее домой. Немало любителей приключений отправилось на поиски. Но поиски в пустыне были совсем не по плечу современным цивилизованным сыщикам; кости многих из них и по сей день белеют под жгучим африканским солнцем в безмолвных песках Сахары.

Два шведа, Карл Иенсен и Свэн Мальбин, после бесплодных поисков девочки в южной Сахаре, решили заняться более выгодным промыслом — добыванием слоновой кости. Они скоро прославились на весь край своей жестокостью и жадностью. Туземцы боялись и ненавидели их. Европейские правительства, на территориях которых они охотились, не раз старались изловить их. Но безлюдный юг Сахары научил их многому такому, чего не знали их преследователи. Их набеги были внезапны и быстры. Шведы набирали слоновой кости и возвращались на север, в непроходимые дебри раньше, чем охранители ограбленной территории успевали узнать об их посещении. Они неустанно истребляли слонов. Они крали слоновую кость у туземцев. У них было целое войско — более сотни арабов и негров — свирепая шайка головорезов. Запомните их — Карла Иенсена и Свэна Мальбина — рыжебородых великанов-шведов — нам еще придется встретиться с ними!

В самой глубине джунглей, на берегу неисследованного притока огромной реки, впадающей в Атлантический океан, недалеко от экватора, лежит маленькое селение, окруженное крепкой деревянной стеной. Двадцать хижин, крытых пальмовыми листьями и похожих на улья, укрывают все ее негритянское население. Около десятка арабов ютятся в шатрах из козлиной кожи. Здесь они набирают товары, которые дважды в год сплавляют на север, в Тимбукту.

Перед шатрами арабов играла маленькая десятилетняя девочка, черноволосая, черноглазая; лицо у нее было орехового цвета, осанка грациозная и величавая. "Дитя пустыни" — сказал бы всякий, увидав ее хоть раз.

Она плела рубашку из длинных волокон травы для поломанной куклы, которую сделал ей около года назад один добрый чернокожий раб. Голова куклы была грубо вырезана из слоновой кости, а туловище состояло из крысиной шкурки, набитой травой. Щепочки, пришитые к крысиной шкурке, служили кукле руками и ногами. Кукла была безобразна и грязна, но Мериэм думала, что это самая прекрасная и драгоценная кукла в мире. Во всем мире она любила только ее и доверяла только ей.

Все, с кем встречалась Мериэм, за исключением очень немногих, были жестоки или равнодушны к ней. За ней смотрела старая черная ведьма Мабуну — беззубая, грязная и злая. Она била маленькую девочку, щипала ее и даже раза два сажала на горячие угли. Кроме того, был еще шейх, ее отец. Его она боялась еще больше, чем Мабуну. Он сердился на нее по пустякам и кончал свои длинные выговоры поркой, от которой ее маленькое тельце становилось черным и синим.

Но она была счастлива, когда играла с Джикой, украшая ее волосы дикими цветами, делая ей юбочки из листьев. Когда ее оставляли одну, она всегда была занята и всегда напевала песенку. Никакая жестокость не могла лишить счастья ее маленькое сердечко.

Только при виде шейха она становилась тиха и угрюма. Ее страх перед ним переходил иногда в истерический ужас. Джунглей она тоже боялась, джунглей, которые днем окружали селенье болтовней обезьянок и криками птиц, а по ночам — воем и ревом диких зверей. Да, она боялась джунглей; но шейха она боялась так сильно, что не раз в ее детской головке мелькала мысль бежать в эти ужасные джунгли, чтобы избавиться от постоянного страха перед жестоким отцом.

И вот, сидя у шатра и примеряя рубашку Джике, она вдруг увидела шейха. Счастливая улыбка сразу исчезла с ее лица. Она хотела отскочить в сторону, чтобы не попасть отцу под ноги, но не успела. Араб зверски ударил ее по лицу. Она упала, вся дрожа, но не плача. Он выругался, не взглянув на нее. Старая черная ведьма громко рассмеялась, обнажив свой единственный желтый клык.

Убедившись, что шейх ушел, девочка пробралась в тень шалаша и прижала Джику к груди. Все ее тело вздрагивало от горьких рыданий. Она не смела плакать громко, так как боялась, что ее услышит отец. Не одна только физическая боль жгла ее сердце, но и другая боль, тоска по любви, которой она никогда не знала.

Маленькая Мериэм не помнила другой жизни. Она знала только бесконечную жестокость шейха и Мабуну. Смутно, в глубине своей детской души, она хранила слабое воспоминание о милой, нежной маме; но Мериэм иногда казалось, что это не воспоминание действительной жизни, а сон, в котором воплотилась ее страстная жажда материнской нежности и ласки…

Сама она была лишена материнских забот, но зато щедро расточала их своей Джике. Джика была ужасно избалованным ребенком. Маленькая мама Джики не следовала примеру своего отца и своей няньки: она воспитывала Джику с изумительной кротостью и снисходительностью. Джика получала тысячу поцелуев в день. Иногда Джика вела себя скверно, но маленькая мама никогда не наказывала ее. Мериэм любила и ласкала свою дочку, потому что ей самой так недоставало любви!..

Она крепче прижала Джику к груди, и ее рыдания постепенно стихали. Немного успокоившись, она стала изливать свое горе своему единственному другу.

— Джика любит Мериэм, — шептала девочка. — Но за что шейх, отец мой, не любит меня? Разве я веду себя дурно? Я стараюсь быть хорошей! Я не знаю, за что он бьет меня. Сейчас он ударил меня очень больно, Джика, но я ничего не сделала плохого, я только сидела перед палаткой и шила тебе юбочку. Наверное, шить нехорошо, потому что он побил меня за это. Но что же здесь плохого? О, милая моя! Я не понимаю, я не знаю, Джика, я так хотела бы умереть! Вчера охотники принесли убитого эль-Адреа [льва]. Эль-Адреа умер. Никогда больше не будет он тихо подкрадываться к беззащитным зверям. Никогда больше не будет его огромная косматая голова наводить ужас на мирно пасущихся животных. Никогда больше не будет его громовой голос потрясать землю. Эль-Адреа умер. Охотники больно колотили его, когда принесли в деревню, но ему было все равно. Он не чувствовал боли, потому что он умер. Когда я умру, Джика, я тоже не буду чувствовать щипков Мабуну и пинков моего отца, шейха. Тогда я буду счастлива. О Джика, как я хочу умереть!

Быть может, Джика хотела сказать что-нибудь утешительное своей маленькой маме, но ее намерению не суждено было осуществиться, потому что у деревенских ворот вдруг раздались громкие сердитые голоса. Мериэм прислушалась. Она была любопытна, как все дети, и ей очень хотелось побежать к воротам и узнать, в чем дело. Деревенские жители уже бежали туда. Но Мериэм не решилась пойти вместе с ними. Шейх, наверное, там, он увидит ее и опять побьет. Мериэм стала прислушиваться, не двигаясь с места.

Она услышала, что толпа движется к палатке шейха. Девочка осторожно высунулась из палатки. Ей так хотелось узнать, что случилось! Деревенская жизнь протекала однообразно, и Мериэм не имела никаких развлечений.

Она увидела двух белых людей. Их было только двое, но Мериэм слышала, как они говорили окружающим их туземцам, что они приехали с большим караваном, который расположился невдалеке от деревни. Белые хотели поговорить с шейхом.

Старый араб встретил их у входа в палатку. Его глаза сердито сверкали, когда он вышел к гостям. Хозяин и гости обменялись приветствиями. Белые сказали, что хотели бы купить слоновой кости. Шейх насупился. Нет у него слоновой кости! Мериэм удивилась. Она знала, что соседняя хижина почти доверху набита клыками слонов. Девочка высунулась из палатки, чтобы лучше разглядеть посетителей. Какая у них белая кожа! Какие светлые бороды!

Один из белых неожиданно глянул в ту сторону, где сидела Мериэм. Она хотела спрятаться, потому что она боялась всех на свете, но было уже поздно, белый увидел ее. Мериэм заметила, что в его взгляде выразилось необыкновенное удивление. Шейх тоже заметил удивление белого.

— Нет у меня слоновой кости, — повторил он. — Я не торгую. Уходите! Убирайтесь!

Они вышли из палатки, и шейх стал подталкивать белых по направлению к воротам. Белые не знали, что им делать, а шейх непрерывно осыпал их бранью. Сопротивляться было безрассудно, а потому белые люди ушли из деревни и быстрыми шагами направились к стоянке своего каравана.

Шейх вернулся в палатку… Он бросился к маленькой Мериэм, которая лежала, прижавшись к стене из козлиной кожи. Мериэм затрепетала. Шейх нагнулся, схватил ее за руку, протащил до своей палатки и сильным ударом втолкнул девочку внутрь. Сам он тоже вошел в палатку, опять схватил Мериэм и стал жестоко колотить ее.

— Не смей выходить из палатки! — рычал он. — Если ты еще раз покажешься на глаза чужестранцам, я тебя убью!

Сильным пинком ноги он отбросил ее в дальний угол. Мериэм плакала, а шейх расхаживал взад и вперед и что-то шептал себе под нос. У входа сидела Мабуну, бормоча и посмеиваясь.

В лагере чужестранцев один говорил другому:

— В этом нет сомнения, Мальбин!

— Ни малейшего, — отвечал его товарищ. — Но я одного не могу понять: почему этот старый негодяй не потребовал выкупа?

— Есть нечто более дорогое сердцу араба, чем деньги, Иенсен, — сказал первый. — Это — месть.

— Возможно, — ответил Иенсен. — Но все-таки нужно начать с денег.

Мальбин покачал головой.

— Шейха не подкупишь, — сказал он. — Можно подкупить кого-нибудь из его людей, но сам шейх никогда не променяет мести на золото. Если мы сейчас предложим ему денег, мы только подтвердим те подозрения, которые возбудили в нем, когда разговаривали у палатки. А тогда — наше счастье, если удастся унести головы!

— Что ж, попробуем подкупить другого, — согласился Иенсен.

Но их замысел потерпел жестокое крушение. Много дней пришлось им стоять лагерем вблизи поселка, прежде чем удалось подкупить низкорослого, старого негра, вождя туземных войск шейха; тот соблазнился презренным металлом, потому что жил на берегу и знал великое могущество денег. Он обещал поздно ночью привести им ребенка.

Чуть только стемнело, двое белых отдали приказание собираться в дорогу. К полуночи все было готово. Носильщики прилегли у своей клади, готовые в любую минуту взвалить ее на плечи и двинуться в путь. Вооруженные аскари прятались в кустах между лагерем и арабской деревней; они должны были прикрывать караван, когда черный вождь принесет их господам то, чего они ждут, и караван двинется.

На тропинке, ведущей от деревни к лагерю, раздались шаги. Дозорные аскари подняли тревогу; белые насторожились. Они ожидали одного человека, а к ним шли двое. Иенсен сделал несколько шагов вперед и спросил приглушенным шепотом:

— Кто идет?

— Мбида! — был ответ.

Так звали подкупленного негра. Иенсен успокоился, но затем его охватило сомнение: зачем Мбида привел с собой еще другого? И вдруг он понял. То, что принесли эти люди, лежало на длинных носилках. Иенсен разразился проклятиями. Неужели этот осел доставил им мертвое тело? Ему было заплачено за живого ребенка!

Носилки остановились перед белыми людьми.

— Получайте свою покупку! — сказал один из пришедших. Они спустили носилки на землю, повернулись и быстро исчезли в темноте ночи.

Мальбин взглянул на Иенсена, и кривая улыбка исказила его губы. То, что лежало на носилках, было покрыто лоскутом материи.

— Ну, что же? — насмехался Мальбин. — Сними покрывало и полюбуйся на свою покупочку. Хорошие деньги мы выручим за мертвое тело, особенно после того, как потаскаем его шесть месяцев по пустыне под горячим солнцем!

— Кто же мог знать, что этот болван доставит девчонку мертвой? — проворчал Мальбин. Он отвернул уголок покрывала, а потом сорвал его совсем.

Взглянув на то, что было под покрывалом, они с проклятиями отскочили от носилок: перед ними лежало мертвое тело неверного Мбиды.

Через пять минут верблюды Иенсена и Мальбина мчались во весь опор к западу, а за ними неслись взволнованные аскари, готовясь защищать караван от ожидаемого каждую минуту нападения арабов.