Сын человеческий

4

Новые чувства блекнут еще до полудня. Остается лишь смутное воспоминание, он может еще видеть неглубоко под землей и сознает, что происходит за спиной. Но только туманно. В этом мире все слишком мимолетно. Он надеется найти еще один пруд, он надеется, что вернется женский образ Хенмера, что окончится время смерти сфероида.

Перед ними раскинулся естественный амфитеатр: широкая и глубокая чаша, с одной стороны которой громоздится куча огромных черных валунов, покрытых голубыми лишайниками. Около валунов сидят пятеро представителей расы Хенмера: три женщины, двое мужчин. Хенмер говорит:

– Сделаем Открытие Земли. Время подходящее.

День стал довольно теплым: если бы Клей носил одежду, ему захотелось бы снять ее. Ленивое солнце висит низко над горизонтом, и мощный поток энергии стекает в низину амфитеатра. Кажется, они его уже знают.

Поднявшись, они приветствуют его сонными улыбками и краткой песней. Он с трудом отличает их одного от другого. К нему скользит женщина.

– Я – Нинамин, – говорит она. – Ты будешь веселиться? Ты пришел на Открытие Земли?

У нее высокий певучий голос, словно флейта. В ее позе, как показалось Клею, нечто японское. Она кажется грациознее и беззащитнее, чем женщина Хенмер. Остатки его восприятия подсказывают ее чувственность: крошечные шарики несут к ее лону золотые гормоны. Его поражает ее доступность. Он начинает вдруг стеснятся своей наготы, он завидует мужчинам рода Хенмера: их пол спрятан. Нинамин поворачивается и бежит к валунам, оглянувшись, чтобы посмотреть, следует ли он за ней. Он остается на месте. Хенмер, а может, просто мужчина, которого он принимает за Хенмера, выбирает женщину и ложится с ней в низкую густую траву. Третья женщина и двое мужчин начали какой-то вертлявый танец, хохоча и обнимая друг друга. Нинамин, взобравшись на валун, бросается в него клочьями лишайника. Он бежит к ней.

Она невероятно проворна. Он все время видит впереди ее стройное золотисто-зеленое тело и карабкается за ней по камням; он пыхтит, потеет и кашляет от натуги. Он взбирается, словно сатир. Она выглядывает из самых неожиданных мест. Здесь мелькнула маленькая грудь, там гладкая попка.

Заставляя его преследовать, она кажется совсем обычной женщиной, хотя остались и напоминания о том, кто она на самом деле, о разделяющей их пропасти: он успевает иногда заметить ее плоское лицо, алые глаза, паучьи руки с множеством пальцев. Он успел разглядеть, пока его восприятие не потускнело, что внутреннее ее устройство чудовищно странно, серия угловатых отсеков, соединенных узкими жемчужными каналами, настолько же непохожих на его внутренности, как внутренности омара. И все же он желает ее. И все же он будет обладать ею.

Он достигает вершины самого большого валуна. Где она? Оглядевшись по сторонам, он никого не заметил. Верхушка валуна понижается к центру, образуя небольшой кратер, его заполнила дождевая вода, на поверхности которой, дрожа и издавая жужжащие звуки, плавают какие-то черные нити. Он вглядывается в воду, думая, что она могла нырнуть туда, чтобы спрятаться от него, но видит лишь свое отражение. Он напряжен и неловок, словно неандерталец, в котором зажглась похоть.

– Нинамин? – зовет он.

От звука его голоса в воде возникают пузырьки и его изображение исчезает.

Она смеется. Он поднимает голову и находит ее в десяти футах над собой, она весьма удобно устроилась в воздухе, лежа на животе и растопырив в стороны ноги и руки. Он ощущает, как в ее не-венах текут потоки не-крови, и чувствует гравитацию, создаваемую ее левитацией.

– Спускайся, – просит он.

– Не сейчас. Расскажи мне о своем времени.

– Что ты хочешь знать?

– Все. С начала. Вы умираете? Вы любите? Вы проникаете своим телом в ее тело? Ссоритесь? Мечтаете? Прощаете? Вы…

– Подожди, – перебивает он. – Я постараюсь тебе показать. Смотри: так было в мое время.

Он открывает ей свою душу. Ощущая себя музеем, он показывает ей автомобили, рубашки, обувь, рестораны, неубранные постели, вестибюли гостиниц, самолеты, телефоны, автострады, спелые бананы, атомные взрывы, силовые станции, зоопарки, бормашины, здания учреждений, дорожные пробки, городские плавательные бассейны, газеты. Он показывает ей фильмы, газонокосилки, жареное мясо и снег. Он показывает ей шпили церквей. Он показывает ей запуски ракет.

Она вдруг падает сверху.

Сначала отшатнувшись, он предупреждает ее падение и кидается под нее, вознагражденный прикосновением ее прохладного тела. Она дрожит, прильнув к нему, и ее испуг так велик, что в его мозг проникают ее страшные видения.

Сквозь тусклую дымку он видит какие-то гигантские циклопические нагромождения каменного здания и пять чудовищных размеров тварей сидят перед ним. Они похожи на вымазанных грязью динозавров, медленно поднимающих огромные головы, храпящих, сотрясающих землю. Нинамин перед ними, в ее позе есть нечто заискивающее, словно она молит, умоляет их о пощаде, а колоссальные рептилии ворчат и хрипят, качают головами, погружают в грязь огромные подбородки, и Нинамин, рыдая, медленно погружается в землю. Изображение тает. Он нежно убаюкивает напуганную девушку.

– Ты не ушиблась? – бормочет он. – Ты больна?

Она дрожит и издает невнятные всхлипывающие звуки.

– Я ошиблась, – шепчет она наконец. – Я не могла понять тебя и испугалась. Какой ты странный!

Она гладит его кожу своими многочисленными пальцами. Теперь уже дрожит только он. Она соскальзывает вниз и ложится рядом, он целует ее шею и легонько трогает грудь, восхищаясь ртутной подвижностью ее кожи, но когда он начинает входить в нее, он внезапно представляет, что она превращается в мужчину, и теряет всю свою твердость, словно его чувственные сигналы оборвались. Она движется к нему, но все бесполезно: он не поднимается.

Чтобы помочь, она действительно переходит в мужскую форму, изменяясь так стремительно, что он не может уследить, но и теперь не лучше. Она возвращается к женскому облику. Ее тоненький голосок произносит:

– Пожалуйста. Мы опоздаем на Открытие.

Он чувствует, как она пробирается по позвоночнику прямо в его разум и подталкивает к возвращению мужественности. Она обвивает вокруг него ногу и еще прежде, чем он ощущает импульс, он уже входит в нее. Она сжимает его, словно не желая выпускать. Зачем вообще этим созданиям иметь пол? Они конечно же могут найти и другие способы контакта. И уж конечно, на этой стадии эволюции нет никакой биологической цели в подобном акте. А простое животное удовольствие не нужно, как сон или еда. Ему приходит в голову вполне приемлемое решение: они снова придумали спаривание ради него и эти гениталии для них всего лишь маскарадные костюмы, чтобы лучше понять природу их примитивного гостя. Он пытается представить народ Хенмера в нормальной бесполой форме, без этой машины между ног, и когда он делает это, Нинамин робко шлет ему целый взрыв экстатических ощущений, используя погруженную в нее часть его тела как проводник к его мозгу, он отвечает быстрым горячим спрутом и лежит на спине, озадаченный и истощенный.

– Хочешь помочь нам сделать Открытие Земли? – шепчет она, когда он открывает глаза.

– Что это?

– Один из Пяти Обрядов.

– Религиозная церемония?

Его вопрос повисает в воздухе. Она уже слезает с валуна. Он следует за ней на подгибающихся ногах, тяжеловесно цепляясь за выбоины; обернувшись она нежно поднимает его, улыбается, глядит на него и переносит на землю.

Он приземляется на теплую влажную почву. Она ведет его вперед, к центру амфитеатра, где уже собрались остальные пятеро. Сейчас они все в женском образе. Он не узнает Хенмера, пока в спешке не представляются: Брил, Серифис, Ангелон и Ти. Стройные обнаженные тела поблескивают в ярком солнечном свете. Они встают в круг и берутся за руки. Кажется, он между Серифис и Нинамин: Серифис, если это Серифис, произносит прекрасным звенящим голосом:

– Как ты думаешь, мы злые или добрые?

Нинамин смеется. Кто-то из круга, ему кажется, что Хенмер, говорит:

– Не смущайте его!

Но он смущается. Временно освобожденный Нинамин от похоти, он снова поглощен странностью этих людей. Ему интересно, почему он может чувствовать к ним сексуальный интерес, если они настолько чужды. Может в воздухе что-то? А может с ним произошли перемены, когда захлопнулась ловушка времени?

Они танцуют. Он танцует с ними, хотя и не может имитировать свободные движения их конечностей. Руки, которые он сжимает своими руками, становятся холодными. Он ощущает где-то в районе живота ледяной холод и понимает, что начинается обряд. Открытие Земли. В черепе что-то яростно вспыхивает. Изображение подергивается туманом. Все шестеро устремляются к нему и прижимаются своими холодными телами. Он чувствует кожей их затвердевшие соски. Его опрокидывают на землю. Может это распятие, а он жертва?

– Я – Ангелон, – поет Ангелон. – Я – любовь.

Ти поет:

– Я – ты. Я – любовь.

– Я – любовь, – поет Хенмер. – Я – Хенмер.

– Я – Серифис. Я – любовь.

– Я – Брил.

– Я – Ангелон.

– Любовь.

– Нинамин.

– Я – любовь.

– Серифис.

Его тело расширяется. Он становится сетью чудесных медных проволочек, обхватывающих всю планету. У него есть длина и ширина, но нет веса.

– Я – Нинамин, – поет Нинамин.

Планета раскалывается. Он проникает в нее.

Он видит все.

Он видит насекомых в своих норках и ночных слизняков в их тоннелях, он видит корни деревьев, кустов и цветов. Они изгибаются, растут, шевелятся, он видит подземные камни и глубокие уровни. В зеленой коре сверкают драгоценные минералы. Он видит ложа рек и дно озер. Он может дотронуться до всего и его трогает все. Он – спящий бог. Он – возвращающаяся весна. Он – сердце мира.

Он спускается ниже, в глубинные слои, где целые озера нефти, грустно просачиваются сквозь слои безмолвных песков, он видит, как возникают и разрушаются золотые самородки, и погружается в ясный чудесный блеск сапфиров. Вот он плывет в ту часть планеты, которая стала домом для одного из следующих за ним поколений и скользит в пустынном безмолвии улиц по чистым, просторным туннелям, где выступают послушные машины, готовые услужить ему при малейшей необходимости.

– Мы – друзья человека, – говорят они ему, – и мы помним наши древние обязательства.

Планета содрогается, на какое-то мгновение ловушка времени приоткрывается, и он видит город вновь заселенным: высокие спешащие смертные заполняют его коридоры, бледные, с неподвижными лицами они не очень отличаются от людей его времени, лишь тела их более вытянутые и хрупкие. Без сожаления он минует их уровень. Вот и сверкающая магма; вот внутреннее пламя. Не остыла еще, старушка? Нет, не очень. Я теперь без Луны и мои моря сместились, но под коркой я все еще пылаю. Друзья все время рядом с ним.

– Я – Брил, – шепчет Серифис.

– Я – Ангелон, – говорит Ти.

Теперь они все мужчины, он это ясно видит. Они пришли сюда оплодотворить Землю? Поднимаются клубы голубого пара и скрывают его товарищей, он движется вперед один, проплывая сквозь порфир и алебастр, сардоникс и диабаз, малахит и кремний, словно иголка пронзая земные слои, и наконец достигает поверхности. Он выбирается наверх. Наступила ночь, его усталые друзья лежат в амфитеатре, их тела украшены роями гудящих золотых ос. Трое мужчин и три женщины. В своем подъеме Клей обнаруживает, что может ходить по воздуху. Он поднимается на высоту примерно тридцати футов и, улыбаясь, делает огромные шаги. Как это просто! Он едва ощущает расстояние между ним и землей! Да! Да! Да! Он проходит весь амфитеатр. Он позволяет себе спуститься, его ноги почти касаются кустов, затем снова поднимается в вышину. Шаг, шаг, еще шаг. Стоит быть выброшенным на бог знает сколько миллионов лет вперед, чтобы ходить по воздуху не в той неуловимой бестелесной форме, как раньше, а в своем собственном теле.

Он сходит вниз и видит поблескивающую металлическую клетку сфероида с безжизненным сморщенным сфероидом внутри. Он подходит к ней и кладет руки на блестящие прутья.

– Никто не должен умирать в ночь Открытия Земли, – говорит он. – Найди в себе силы! Давай! Давай! – Он дотрагивается до колючего тела сфероида. – Ты меня слышишь? Я зову тебя к жизни, сын мой, дочь, брат, сестра.

Из глубин открытой Земли он вызывает новую жизнь и вкладывает ее в сфероид, который наполняется ей, вспоминает былую округлость, становится снова гладким и твердым, меняет цвета: лиловый, красный, розовый. Он снова живет. Он бессловесно посылает выражение своей благодарности.

– Мы, люди, должны держаться вместе, – говорит он сфероиду. – Я – Клей.

Моя эпоха немного раньше твоей, еще до того как раса изменила свой облик.

Хотя ты видишь, что более поздние эпохи вернулись к первоначальной форме.

Вот эти спящие – наши хозяева…

Хенмер, Брил, Серифис, Ангелон, Ти и Нинамин покрываются волнами и становятся туманными, меняются от мужчины к женщине и от женщине к мужчине, шевелятся, меняются в размерах. Они все еще погружены в церемонию Открытия Земли. Следует ли ему оставаться с ними? Он решает, что если бы он остался, он не испытал бы ни удовольствия прогуляться по воздуху, ни радости оживить сфероид. День чудес. Он никогда прежде не испытывал такой радости.

Даже когда в поле зрения возникают козлолюди, ощущение полного счастья не покидает Клея. Он кланяется им.

– Я – Клей, – объясняет он. – Из всех пойманных в ловушку времени, я, кажется, древнейший. Сфероид – представитель ближайшей ко мне эпохи. Вот эти – господствующий сейчас вариант людей. А вы трое пришли из какого-то промежуточного времени, когда…

Невнятно бормоча, козлолюди приближаются к нему.

Они говорят друг с другом на монотонном унылом языке и угловато, медленно передвигаются. Они наполняют воздух запахом гниения. Клей отгоняет прочь неприязнь, говоря себе, что нельзя судить о них по внешнему виду: они же тоже сыны человеческие и в свое время являли собой вершину развития. Я буду простодушным. Я буду милосердным. Я буду любящим. Они уже совсем близко, суют морды к нему, он чувствует их скверное дыхание, они брызжут клейкой слюной. Он задыхается и кашляет. Они складывают короткие толстые руки на безволосой груди, тупые обрубки пальцев не имеют ногтей.

Они ритмично раскачиваются на огромных бедрах. Клей видит, как в их глазах вспыхивает неистребимая злоба. Ноги их рассеивают семена, из которых стремительно растет жесткая трава.

– Давайте поговорим, – предлагает он. – Это ночь Открытия Земли.

Давайте любить друг друга. Давайте все принимать. Как мне помочь вам?

Создания вплотную приближаются к нему. От них исходят волны угроз.

Волнуясь, он пытается оторваться от земли, но их руки стискивают его и удерживают внизу. Они начинают толкать его туда-сюда от одного к другому и тоненько смеяться дребезжащим смехом. Игра! Заяц, окруженный гончими!

– Вы ошибаетесь, – кричит Клей. – Я – человек, ранняя форма, но все-таки… заслуживающая уважения…

Толчки становятся жестче. Они сгрудились над ним, его голова едва доходит до их груди. Они яростно топают ногами, сотрясая землю. Зубы сверкают.

Хенмер, Нинамин, Ти, Серифис, Брил и Ангелон сидят и наблюдают. Они не делают и попытки вмешаться.

Только сфероид выражает свое негодование, когда козлолюди футболят Клея. Он сердито что-то говорит. Но козлолюди понимают язык сфероида не лучше, чем Клея и продолжают пихать его. Там, где они касаются его кожи, появляются ссадины. Они все время что-то настойчиво бормочут. Что они говорят? Он представляет, что они говорят ему: «Ты станешь таким, как мы, ты станешь таким, как мы. Ты станешь таким, как мы». Неужели этот резкий звук их смех? Что за зловещая цепь событий произвела из человеческих генов этих тварей? Они скелеты в уборной завтра. Они шутка, которую будущее сыграет со всеми мечтателями-утопистами. Они колотят его, и Клей опускается к земле. Его окутывают ростки быстро всходящих семян и он борется за то, чтобы дышать. Они бьют и терзают его. Его рвет. И все же он продолжает помнить, что эти звери лишь транзитная фаза истории.

Человечество пройдет сквозь них к богоподобному виду Хенмера. Это успокаивает, хотя богоподобный Хенмер сейчас не делает ничего, чтобы помочь ему. Оживившись, Клей проползает между расставленными ногами и карабкается по амфитеатру к Хенмеру и его друзьям.

– Ты! Хенмер! – зовет он. – Отзови их от меня! Ты можешь управлять собственными предками?

Хенмер смеется:

– Сейчас они служат Неправедному, мой любимый. И они вне моего контроля.

Козлолюди увидели, что Клею удалось выбраться от них. Они обращаются к сфероиду, но, как только они дотрагиваются до клетки, их поражает защитный удар и они бросают сфероид и снова преследуют Клея.

Как спастись? Он может примириться с синяками, но не с вонью и болезненным уродством. Спотыкаясь, скользя, он убегает в сгущающуюся тьму, огибает валуны и углубляется в туманный лес позади них. За спиной слышится сопенье козлов: ххрухор, ххрухор, ххрухор. Убегая, он натыкается на какой-то водоем. Неожиданное препятствие появляется слишком внезапно, и он падает лицом вперед. Всплеск. Что-то ударяется в его тело снизу. Он идет ко дну.