Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

Глава 24

Страх, мать ненависти, охватил все без исключения ополчение, но бежать было некуда. За их спинами стояли Кузнечики, перед ними — войска императора. Между ними был зажат Чунтар Хадала, в распоряжении которого были двое убийц, готовые уничтожать новобранцев, майор и Улад. Их можно было выкурить огнем, но стояла на редкость безветренная погода. Ночью кто-то неизвестный поджег траву, но поскольку воздух был тих и неподвижен, никого это не обеспокоило. Еще до рассвета Улад и трое крепких горожан вытащили из фургона две пушки и поставили их так, чтобы они смотрели на врага с восточной стороны. Выгрузив еще две, они разместили их против Кочевников. Вождь, понаблюдав за их стараниями, разделил свои силы на две равные группы. Одна переместилась севернее, а другая южнее, и теперь они охватывали силы Валаны с юго-запада и с северо-запада. Улад соответствующим образом перетащил артиллерию, но передвижения Кочевников дали понять, что пушки их не беспокоят. По словам вождя, путь на запад оставался широко открытым. Чернозуб считал, что принять это приглашение было бы единственным здравым выходом, но Чунтар Хадала твердо стоял на своем.

— Всем, кто раскаивается в своих грехах, я дарую отпущение, — оповестил он, на рассвете собрав войска, — во имя Отца, Сына и Святого Духа. И если вы погибнете в сражении во славу Божью и ради правого дела Святого Отца, то попадете прямо на небеса, минуя чистилище. Ныне я благословляю вас…

— И это говорит человек, — шепнул Аберлотт, — в кармане которого лежит отлучение от церкви.

Удивленный, что остальные новобранцы не встречают Хадалу презрительными возгласами, Чернозуб спросил:

— Ты не рассказывал всем остальным то, что я тебе сообщил?

Аберлотт покорно молчал. Нимми посмотрел ему в глаза и с горечью усмехнулся. Все знали, что Аберлотт был отъявленный лгун, ни одному слову которого нельзя верить. Кроме того, откуда ему было набраться смелости обвинять кардинала, пусть и за его спиной, ибо в конечном итоге любой мог ткнуть пальнем в Аберлотта и сказать: «Это я слышал от него». Что ж, Чернозубу надо было самому распространить эти известия, в крайнем случае — привлечь кого-то из желтой гвардии. Хотя сблизиться с ними было нелегко. Они были близки только с кардиналом Хадалой, как в свое время с Коричневым Пони.

Вода выдавалась порциями. Запасы вяленого мяса подходили к концу, и поскольку охотиться было невозможно, люди питались сухарями и бобами. Враг ждал, чтобы Хадала предпринял какие-то действия. Хадала ждал, чтобы уродцы из долины атаковали врага с тыла, но Чернозубу эти планы казались совершенно бессмысленными. На третий день противостояния на глазах у сил Валаны вождь Брам послал парламентера с белым флагом к тексаркскому командующему. Когда между вражескими силами начался оживленный обмен курьерами, кардинал пришел в ярость. По приказу Гливера несколько горожан стали выцеливать посыльных, но те держались поодаль, и их нельзя было снять даже метким выстрелом.

Этой ночью, как раз перед восходом луны, в лагерь проникли четырнадцать Кузнечиков, убили двух часовых и угнали большую часть лошадей. Когда встала ущербная луна, отряд тексаркской кавалерии, который бесшумно подкрался в темноте, оседлал коней и с воплями ворвался в лагерь, рубя всех налево и направо и стреляя из седельных револьверов. В свою очередь, несколько нападавших были убиты вооруженными ополченцами. С рассветом состоялись похороны восемнадцати убитых, на пяти из которых были тексаркские мундиры. Кроме того, было и семь раненых — но не смертельно. Аберлотт потерял мочку уха, отрубленную тексаркским палашом.

— А ты даже из-под одеяла не вылез, сукин сын, — сказал он Нимми.

— Мне казалось, что все это снится, — соврал Чернозуб. Потеря коней окончательно вывела Хадалу из себя. Он приказал пехоте атаковать позиции окопавшихся тексаркцев. Воздев крест, кардинал гордо возглавил штурмовой отряд; его красная шапка и сутана делали его соблазнительной мишенью. Майор Гливер пристрелил троих, которые отказались сняться с места. Три группы в зеленых мундирах, примкнув штыки к своим великолепным ружьям, двинулись вперед под прикрытием редкого огня из трех пушек. Улад, как всегда горя яростью, шел сразу же за кардинальским распятием, но постоянно оглядывался, проверяя, все ли держатся в строю. По мере того как атакующие подходили на дистанцию ружейного выстрела, они бледнели от ужаса и кое-кто падал всего лишь от звуков вражеских выстрелов. Нимми полуприкрыл глаза и возносил моления Святой Деве. Он был удивлен, что их не накрыло артиллерийским огнем из-за линии тексаркских войск.

Когда они миновали половину расстояния до вражеских позиций, он увидел земляные брустверы и срезанный дерн. Имперские войска стреляли в них из-за надежных прикрытий, и эффект был ужасающий. Примерно треть нападавших была выбита. Дважды Улад приказывал остановиться и вести прицельный огонь, но каждый раз головы врагов скрывались за брустверами.

— Ускорить шаг! Стрелять на ходу!

Строго говоря, это была пустая растрата боеприпасов, но, по крайней мере, враг не мог поднять головы. После пяти выстрелов пришлось замедлить движение, чтобы перезарядить ружья. Большинство прихватили с собой уже снаряженные барабаны, но пусть даже сменить барабан было быстрее, чем забивать патроны в гнезда, все же приходилось останавливаться, чтобы осторожно спустить курок. А стоящего на месте легко можно было взять на мушку.

— Смотри! Они отходят! Бегом, черт возьми, бегом!

Страх уступил место яростному воодушевлению, когда горожане убедились, что огонь из передней линии окопов прекратился, хотя издали продолжали раздаваться выстрелы.

— «Дети Папы»! Идет мой народ! — обернувшись, закричал Хадала. Он размахивал крестом как дубинкой, указывая на подножие холмов. — Они атакуют с тыла!

— Это объясняет, почему ядра не падали как град с неба, — сказал Нимми в забинтованное ухо Аберлотта. Его слова были неразличимы в грохоте ружейной канонады, но он добавил: — Может, кардинал уродцев и не такой идиот, каким мы его считали.

Но тексаркские войска не собирались сдаваться. Поскольку удар партизанских соединений из долины вынудил их прикрывать тылы, они отошли от линии атаки с запада, чтобы защитить с востока свою артиллерию. Но отступили не все. Едва ополченцы вскарабкались на первый бруствер, трое были поражены выстрелами.

Гливер приказал остановиться. Ясно было, что защитники укрепились во второй линии траншей. Но атакующие могли укрыться в занятой линии вражеских окопов, чтобы перекусить походным рационом и сделать несколько глотков воды из фляжек. Подняв глаза, Нимми увидел, что к нему по глубокой промоине подползает Гай-Си. Он прятался не от врагов, а от Хадалы и его офицеров.

— Это правда? — спросил азиатский воин, после того как внимательно огляделся по сторонам.

— Да, — ответил Нимми, — если ты услышал ее от Аберлотта.

Гай-Си мрачно кивнул и тем же путем уполз обратно. «Что-то должно случиться, — подумал Нимми, — но не сию минуту».

Солнце начала августа палило нещадно, но к середине дня с запада подул легкий ветерок. Чернозуб заметил, что беспокойные Кузнечики снова зашевелились. Кочевники, перестроившись, на этот раз разбились на три группы, которые расположились к северу, западу и югу от фургонов. Они по-прежнему оставались вне зоны досягаемости, хотя их силуэты мелькали на фоне дыма от костров, но группы с севера и с юга были готовы к фланговой атаке — то ли против Ханнегана, то ли против сил кардинала.

Казалось, огонь постепенно смещается к востоку. Горожане отметили возможные цели на поле боя и прикинули направления, по которым могут наступать или отходить отряды Кочевников; те, скорее всего, тоже наметили их.

Во время штурма второй линии окопов Нимми, старавшийся стрелять поверх голов, все-таки попал врагу в нижнюю половину туловища. Тексаркский солдат, выскочивший на Чернозуба, лежал ничком на песчаном бруствере, куда он рухнул, получив выстрел в живот. Уродец, уродец в тексаркской форме, с такой же, как у Хадалы, пятнистой кожей и обычными для них волосатыми ушами. Он смотрел снизу вверх на бывшего монаха, пытаясь разглядеть его сквозь просвеченное солнцем дымное облако. Руки его подползли к лицу и безвольно повисли в запястьях; он походил на щенка, который просит вкусный кусочек. Какой смысл сдаваться, когда у тебя разворочен живот? Он зажмурился, ожидая и надеясь услышать второй выстрел. Но Чернозуб не осмелился впустую тратить патрон из жалости; не было у него времени и перезарядить ружье, поскольку Улад с откровенным подозрением наблюдал за ним. Каждый раз, когда он ощущал такое напряжение, перед ним всплывало лицо Вушина и он вспоминал его слова: «Момент смерти — это всего лишь исчезающая капля росы, вспышка молнии; так и надо воспринимать ее, Нимми».

Приставив острие штыка к горлу раненого, Чернозуб перерезал ему сонную артерию. Молния лезвия, капля красной росы. Капля превратилась в струю. Оглянувшись, он отступил на шаг. У него перехватило горло и пересохло во рту; день был жарким, и в воздухе стоял дым от горящей травы.

«Каждый человек, каждое живое создание — это мир. И миров этих неисчислимое множество, друг мой. Каждый из них переплетается со всеми другими мирами в мириаде галактик, ибо нет никаких барьеров между мирами». Метафизика от палача? Для Топора религия была сродни боевому искусству. Чернозуб хотел поговорить на эту тему с Гай-Си или Вусо-Ло, но они всегда держались при кардинале и его офицерах, и он испугался, увидев, как Гай-Си подползает к нему.

«Словно я только что перерезал собственное горло, — подумал он, глядя на труп. — Вот, значит, как выглядит убийство в глазах убийцы. Святая Матерь Божья, прости меня, но я даже не очень переживаю».

Сержант Улад все еще смотрел на него с левого фланга, качая головой. Должно быть, он видел, как Нимми не колебался и не дрогнул. Но он с подозрением относился к его набожности. Из-за спины Улада показались два человека. На бруствер вскарабкался капрал Виктрос, ведя за собой атакующую группу.

Песчаный откос боком выходил к уходящей в сторону, хорошо вскопанной, но уже бесполезной противопожарной полосе. Поднявшись на бруствер, Чернозуб стал внимательно рассматривать местность, но патруля не было видно. Почему? Тут было самое лучшее место, чтобы закрепиться и драться, — разве что они не выдержали огня Валаны. Или, что скорее всего, перебрались в более надежное укрытие, зная, что в партизанском налете уродцам не удастся захватить их артиллерию. Стоя на бруствере, он посмотрел назад, в сторону фургонов. Что случилось с теми, кто охранял их? Вдали он видел Кочевников, но рядом с фургонами не было ни одного ополченца. Поскольку при них не было лошадей, их все равно можно считать потерянными.

Где-то на севере высокая трава горела сильнее. Там скрещивались ветры со всех сторон, и подножие холмов на северо-востоке было затянуто густым дымом, но они все еще стояли с подветренной стороны, хотя направление бриза стало меняться. До Чернозуба донесся запах дыма, и он видел, как далекие фигуры всадников на северной стороне двинулись к западу, уходя с пути огня. Если ветер сменит направление, фургоны окажутся в опасности. Он показал Уладу, что враг скрылся. Они вылезли на песчаный откос и осторожно, прячась в спасительных тенях, падавших от холмиков, двинулись вперед по бескрайнему травянистому океану.

Расположившись на вершине холма к югу от места сражения, вождь Кузнечиков видел, что часть битвы разворачивается вокруг позиций тексаркской артиллерии. У Тексарка возникли временные трудности, чему вождь был только рад. Дьявольский Свет надеялся оказать воздействие на исход боя, время от времени производя угрожающие перемещения своих бойцов, но на самом деле не подставляя их под огонь. В данный момент его единственным желанием было не позволить захватить фургоны кому-либо, ибо он надеялся сделать это сам, хотя даже без них Кузнечики не испытывали острой нужды в дополнительных боеприпасах, а в арсенале орды было вдосталь новых ружей. Он был не против того, чтобы уродцы получили новое вооружение, если это окажется возможным. Похоже, сейчас складывается именно такая обстановка. Ясно, что силам Тексарка приходится отбиваться и от удара с тыла. Этот факт удивил его не меньше, чем тексаркцев.

Дьявольский Свет предупредил их об экспедиции Хадалы, но доверие к нему имело свои пределы: в тот район, где горожане, по его словам, попытаются пересечь границу, Тексарк послал лишь два кавалерийских отряда, два эскадрона легкой кавалерии и несколько пушек. Элтура удивило, что многие из тексаркских новобранцев были уродцами, призванными из долины. Они не ожидали удара с тыла и не подготовились к нему как следует. Теперь им остается лишь сожалеть, что отнеслись к его словам без должной серьезности. Может, в следующий раз они будут больше доверять ему. Когда он послал им парламентера с белым флагом, они вежливо выслушали рассказ о содержимом фургонов и дали понять, что если он подтвердится, у них не будет оснований для враждебности. Кроме того, он предупредил тексаркского командующего, что собирается угнать лошадей у горожан. Относительно фургонов тот дал вежливый, но уклончивый ответ, а услышав о готовящейся краже лошадей, лишь усмехнулся. В такой ситуации Дьявольский Свет воздерживался от нападения на своих давних врагов. Главное, чтобы они не захватили оружие.

Но ничего не мешало ему получать удовольствие от зрелища развертывавшегося перед ним конфликта, пока не пришло сообщение от разведчиков с юго-западного фланга, к которому приближалась банда безродных. Но они остановились в нескольких минутах езды, заняв верхушку холма. Браму они меньше всего были нужны, ибо разбойники тоже нацелились захватить оружие. Он знал, что многие из них, болтавшиеся в южной части земель Диких Собак, получили оружие от Диона и были брошены против его врагов в провинции, но эти отщепенцы не участвовали в тех боях, и если им удастся прибрать к рукам новое оружие, они с равной охотой будут палить и по его людям, и по тексаркцам, но скорее всего, они продадут это потрясающее оружие Ханнегану, который не торопится заполучить его.

Хотя это могло на какое-то время смазать его представление о бое, он решил оттянуть свой отряд с севера, к которому с тыла уже начал подбираться огонь, затем обойти позицию горожан, после чего снова объединить все свои силы и поставить их между ополчением и разбойниками. Командирам тоже придется кое о чем подумать, и огонь станет союзником Кузнечиков, как гласит его семейный девиз, который Брам вспомнил, разжигая пожар. Когда он ехал на запад между валанцами и своими людьми, то с одобрением заметил, что похищенные лошади, таскавшие фургоны, спрятаны за противоположным скатом гребня. Кони его бойцов были изрядно измотаны, так что лошади этих травоядных существенно повлияли на его планы. Он послал курьера к своему брату, стоявшему к западу от него, с приказом бдительно охранять лошадей и выслать на соединение с главными силами Элтура остальных бойцов.

Солнце уже клонилось к закату, когда враг возобновил огонь, и первым из павших оказался кардинал Хадала. Элсуич Гливер кинулся к нему, осмотрел рану, которая, как оказалось, была получена в спину, и повернулся в сторону своих людей. На этот раз Чернозуб увидел, как Гай-Си вскинул револьвер и влепил майору Гливеру пулю в лоб. Сзади раздался пронзительный вопль. Это был голос Улада. В воздух взметнулось окровавленное лезвие меча Вусо-Ло и снова опустилось. Младшие офицеры гневно завопили.

Чернозуб Сент-Джордж отбросил ружье, сорвал с трупа револьвер и, спасая свою жизнь, кинулся бежать в южную сторону. В землю у его ног врезалась пуля, но он так и не понял, с какой из трех сторон по нему стреляли.

Обогнув склон холма, он увидел под скалой широкий проход, в котором, скорее всего, кто-то обитал. Он был достаточно велик, и Чернозуб ногами вперед скользнул в него, истово моля Бога, чтобы хозяина не оказалось на месте. Туннель полого уходил книзу и был глубже, чем он предполагал. Притормозив скольжение, он оказался в двух футах от входного отверстия, в которое падал солнечный свет. Ступней, перетянутой ремешками сандалий, он почувствовал, как уперся во что-то покрытое мехом; маленькие острые зубки цапнули его за большой палец. Он лягнул ногой. Чья-то другая пасть стала жевать ремешки сандалий. «Господи, я же попал в логово кугуара, и меня ждет неминуемая смерть!»

День его смерти ничем не отличался от любого другого дня. «Идет война, и (О святой Лейбовиц!) в этой пещере я отнюдь не чувствую себя пророком Даниилом в клетке со львами. Это мой последний день, и что же я унесу в памяти! На той неделе разразилась гроза, и я видел мокрое тело солдата, пораженного ударом молнии. В прошлом году циклон унес жизни семнадцати мирных крестьян-Кузнечиков. Затем пошла саранча, саранча, са-ран-ча, и зима оставила по себе замерзшие изможденные трупы. День как и все прочие», — отметил он, когда пуля срикошетировала от скалы над головой. Мятый кусочек свинца упал Чернозубу на пояс, и он поднес его к тусклому свету, чтобы получше рассмотреть. Пуля была выпущена не из оружия валанцев или Кузнечиков; это был катыш от мушкета, которыми пользовались силы Тексарка или разбойники. Теперь он в полной мере осознал, где находятся враги. Он посмотрел, что у него делается под ногами, и отпихнул детенышей. Зубы у них были сущими иголками. Куда делась их мать? Наверно, ее спугнул огонь. Он тоже опасался огня.

— Если будем сидеть здесь, то задохнемся до смерти, — сказал он детенышам кугуара.

Пока Нимми, охваченный страхом, жалел себя, забыв, что он чувствовал совсем недавно, убив человека, какой-то силуэт заслонил свет, падавший из прохода. Он приготовился к смерти. «Богородица, Матерь Божья, смилуйся надо мной…»

— Эй! Кто там внизу? — слова были сказаны на языке Скалистых гор, но в них чувствовался азиатский акцент. Подняв глаза, Нимми увидел, что ему в лицо смотрит ствол ружья.

— Не стреляй! Здесь я, Чернозуб. Безопасно ли вылезти отсюда?

— Пока еще опасность повсюду, — сказал Гай-Си, — и огонь приближается. Дай мне руку.

Нимми вытащил из штанины разыгравшегося котенка и пополз наверх, к свету позднего дня, затянутого дымной завесой. Грохот боя стихал, если не считать восточного фланга, где силы Тексарка продолжали отбивать атаки уродцев, рвущихся завладеть оружием. Воин и монах выползли на гребень холма и, лежа на земле, стали осматриваться. Они увидели тела Чунтара Хадалы и майора Гливера; обоих убил Гай-Си, который, как и Вушин, был готов уничтожить любого, кто предаст его суверена.

— Где Вусо-Ло?

— Улад застрелил его, когда увидел, что я казнил врагов нашего хозяина.

— Но я заметил…

— Мой брат прожил еще достаточно долго, чтобы убить своего убийцу.

Нимми заметил, что воины Кузнечиков торопливо запрягали в три фургона угнанных лошадей, стараясь оттащить груз подальше, поскольку полоса огня угрожающе приближалась. Защитники фургонов, рассыпавшись, вели рассеянный огонь по пехоте. Валанское ополчение было раздавлено обилием погибших, дезертиров и отсутствием командиров. С востока к месту боя направлялась тексаркская кавалерия, но двигалась она с осторожностью, ибо к югу за гребнем холма стояли главные силы Дьявольского Света, а с севера подступал огонь. В полумиле от места, где они лежали, на вершину хребта забрался тексаркский пехотинец, чтобы понаблюдать за порядком боевых сил Кузнечиков. Гай-Си откатился в сторону, вскинул ружье, взял высокий прицел и выстрелил. Попасть в цель было невозможно, но пуля легла так близко, что испугала лошадь наблюдателя и встревожила Кузнечика, который тоже открыл огонь по разведчику. Тот ретировался. Гай-Си встал и посмотрел на юг. В поле зрения были воины Элтура. Увидев человека в форме ополчения, они не стали стрелять.

— Посмотри! — показал пальцем Гай-Си. — Кто-то убил большую кошку.

Чернозуб, стоявший рядом с ним, пошел посмотреть. Животное лежало на камнях в двадцати ярдах от них. Это была самка кугуара.

— Идем, — сказал он Гай-Си и вернулся в пещеру кугуара. Вскоре они вытащили из нее котят, но к ним подъехали верхами трое Кочевников с ружьями наготове.

— Бросайте оружие, горожане! — потребовали они на языке Кузнечиков. — Сдавайтесь!

Они подчинились, но Нимми улыбнулся, услышав вежливое обращение «горожане», и ответил на том же языке:

— Вам стоит знать, что фургоны окружены пехотой. Мы охотно сдадимся, но чтобы вернуться домой, нам понадобится оружие.

Один из всадников поднялся на вершину. Другой спешился и взял оружие. Разрядив его, он обратился к Чернозубу:

— Ты тот человек, который вышел разговаривать с вождем. Он сказал, что ты слуга самого большого христианского шамана. Это так?

— Выходит, что так.

Воин вернул ему разряженный револьвер и протянул Гай-Си ружье с пустой обоймой.

— А ты тот, кто убил кардинала и майора. Да?

Гай-Си кивнул. Второй воин спустился с вершины.

— Пора сообщить вождю Элтуру, — сказал он, — что пришло время атаки. Двинулись!

Воины ускакали, оставив их спускаться пешком с разряженным оружием. Как только всадники вернулись к своим, основная масса Кочевников разделилась на две группы; одна, подъехав к подножию возвышенности, спешилась и пешком поднялась наверх, где лучшие стрелки, прижавшись к земле, заняли огневые позиции. Поскольку с юга тянулся густой дым, а снайперы не торопились открывать огонь, Нимми пришел к выводу, что он грянет, лишь когда кавалерия рванется к фургонам. Каждый раз, как пехотинец поднимался на гребень к востоку от разведчиков, он открывал огонь в сторону основных сил Кочевников. Скорее всего, командование тексаркских сил, прежде чем двинуться на запад, хотело бы перевалить через хребет, но присутствие Кузнечиков сделало это невозможным. Наконец часть фургонов под управлением Кочевников лошади валанцев оттащили к западу. Остальным предстояло в ближайшем времени стать жертвой огня, если их не успеют захватить тексаркцы.

На закате огонь вплотную подошел к оставшимся фургонам; они загорелись, и часть боеприпасов стала взрываться. Горели и тела погибших, но в сумерках ветер стих, и пожарище не перекинулось по ту сторону хребта. Вождь Брам согнал в кучу всех уцелевших ополченцев и приказал накормить тех, кто сложил оружие. Тех же, кто отказывался сдаваться — среди них большую часть составляли офицеры из «привидений», которые боялись мести со стороны валанских призывников, — он приказал перебить. Своим воинам он велел обращаться с военнопленными вежливо, но вышедшие из боя Кузнечики были настолько полны издевательской злости к фермерам, что удобства последних их совершенно не волновали. Еды было мало, да и ту швыряли прямо на землю. Один из солдат одолжил Нимми кожаный мешок, достаточно вместительный, чтобы засунуть туда трех маленьких кугуаров, но потом стал утверждать, что монах украл его. В наличии было не более сорока вымотанных пленников, но часть дезертиров, наверное, смогла избежать плена и у тексаркцев, и у Кочевников.

Увидев Нимми, Дьявольский Свет подозвал его и назначил при себе переводчиком. Потом он посмотрел на играющих котят, улыбнулся и вернул монаху револьвер и боеприпасы. Нимми немедленно попросил разрешения вернуть оружие и Гай-Си.

— Я слишком плохо вижу, чтобы попасть в кого-то. Человека я убил по ошибке, поскольку стрелял мимо.

После короткого разговора с Чернозубом, касавшегося его неизменной верности Коричневому Пони, Элтур послал за Гай-Си и лично вернул ему оружие. Затем, подняв голову, он вгляделся в дымное небо.

— Явилась жена твоего папы. Смотри. Сестра Дневной Девы.

Высоко в небе огромная птица описывала круги над полем боя. В лучах заходящего солнца, пробивавшихся сквозь дымовую завесу, стервятник казался кроваво-красным. К нему присоединились и другие птицы. По контрасту они казались маленькими и темными, но, может, они держались значительно выше.

— Это означает, что битва окончена.

Нимми и Гай-Си хранили мрачное молчание.

— Завтра мы уходим к вигвамам моего племени, — сказал Брам. — Раненые могут оставаться здесь, пока не оправятся. Остальных доставят на запад, где Ксесач дри Вордар Хонган Осле Чиир решит вашу судьбу. Затем, как я представляю, вас препроводят обратно в Валану или же, как в твоем случае, Нуйинден, к твоему Коричневому Пони. Передай это остальным. Скажи, что они могут отправляться в путь вместе с нами или же попадут в руки безродных. Мы захватили достаточно лошадей Хадалы, чтобы вы могли ехать верхом.

Дьявольский Свет держался довольно дружелюбно, и Нимми осмелился спросить:

— Довольны ли вы сегодняшними результатами, вождь Брам?

— Баррегану не достанутся в пищу тела павших Кузнечиков; я не потерял ни одного человека, — сказал предводитель Кочевников. — Мы захватили пять фургонов, груженных ружьями и револьверами, прежде чем они сгорели или до них добрались безродные. Фургоны с боеприпасами взорвались. Тексарк, должно быть, перехватил пять фургонов с оружием, которые успели выскочить из огня. Но эти ружья ни на что не годны.

— Может, они не годятся как ружья, но Тексарк может использовать их как образцы для копирования, — предположил Нимми.

— Ты так думаешь? И сколько же времени, по-твоему, это займет?

— Не знаю. Может, несколько месяцев.

— Меня беспокоит кое-что другое, Нуйинден, — сказал Элтур. — Ты знаешь, что среди тексаркцев было много уродцев?

Нимми нахмурился.

— Человек, которого я убил, был одним из них! Это удивило меня. Похоже, что император или перетянул на свою сторону здоровых уродцев из долины, или же привлек их как наемников. Из чего можно сделать вывод, что ему не хватает людской силы.

— Или же что он, как мы надеемся, послал часть своих главных сил к востоку от Грейт-Ривер. Что привело к расколу среди тексаркцев. Мои курьеры рассказывали об этом. Ты понимаешь, почему?

— Думаю, что да. Кардинал Хадала ждал, что силы из долины ударят по пехоте сзади. Когда они так и сделали, войска уродцев, по всей видимости, отказались драться. Может, именно поэтому они и отступили перед нами.

Элтур фыркнул.

— Из вас, горожан, получаются хорошие трупы, но плохие убийцы. Тут должна быть какая-то причина. Завтра мы обязаны добраться до семей посыльных и отправить их с известиями о сегодняшних событиях к владыке орд и к твоему папе. Если хочешь, можешь и сам написать Коричневому Пони — все, что хотел бы ему сказать.

— Конечно! Вы сможете все прочесть сами.

Дьявольский Свет издал презрительный смешок и отъехал. У Чернозуба запылало лицо. Он совершенно забыл, что вождь неграмотен.

Чернозуб приготовился писать на выделанной коровьей шкуре, используя в качестве чернил смесь крови и сажи, но в семье посыльных, к которым Брам на следующее утро отправил его, для таких случаев были и бумага, и письменные принадлежности, хотя сами они были практически неграмотными. Писал Чернозуб торопливо, ибо вождь спешил скорее оказаться при своем племени и со своей семьей.

«Я понимаю, что вождь Элтур Брам уже послал вам устный отчет о состоявшейся битве, и мне нечего добавить к его словам. Хотя большая часть оружия досталась силам Кузнечиков, тексаркские войска захватили часть его, сохранившуюся в огне, и, пусть даже оно пришло в негодность, оружейники Ханнегана смогут многое уяснить после изучения конструкции.

Мне стыдно, Святой Отец, что я не был рядом с вами в те времена, когда вам угрожала опасность. Когда вы покидали Валану, я пребывал в обществе покойного Папы, а затем попал в руки тех, кто вас предал. Кардинал Сорели Науйотт нашел убежище в Тексарке. Кардинал Чунтар Хадала был казнен братом Гай-Си, когда узнал, что тот совершил государственную измену по отношению к Вашему Святейшеству. Многие горожане впустую сложили свои головы в этом сражении. Тело мое не пострадало, но душа тяжко ранена, ибо я убил человека.

Я получил приглашение остаться у своих дальних родственников среди Кузнечиков (да, вождь знает, кто они такие) в его племени и пребывать там в ожидании указаний Вашего Святейшества, аббата Олшуэна и Секретариата, о моих будущих обязанностях и целях. Вождь Брам хочет, чтобы тем временем я взял на себя функции преподавателя при его племянниках. Меня бы вполне устроила эта работа, но без книг, без соответствующих письменных принадлежностей справиться с ней будет затруднительно.

И снова я прошу вашего прощения за самовольную отлучку, когда я был вам так нужен. Я с благодарностью приму и исполню любое наказание, которое Ваше Святейшество сочтет возможным наложить на меня.

Ваш недостойный слуга Нуйинден (Чернозуб), опоздавший из увольнения».

Лошади посыльных были быстры, и к тому же их часто меняли. В конце августа приближалось полнолуние, и курьеры скакали даже по ночам. Тем не менее Нимми был удивлен скоростью, с которой от Коричневого Пони поступил ответ. Он был очень прост. «Почти своим присутствием праздник убоя скота и сразу же приезжай», — всего три недели назад изрек папа Амен II.

Родственники безжалостно издевались над ним, что он присоединился к четырнадцатилетним подросткам, которым предстояло пройти обряд посвящения в мужчины на празднестве, которое обычно занимает несколько дней последнего летнего полнолуния.

— Если выдержишь обряд, тебя перестанут звать Нимми, — сказала ему праправнучка его собственной прапрапрабабушки.

— Спасибо, но первым, кто так назвал меня, был Святой Сумасшедший, владыка орд, и он вовсе не собирался меня обидеть. Я ведь не воин и не Кочевник.

Это был тот самый праздник, обычное время которого в прошлом году было перенесено, ибо совпало с похоронами Сломанной Ноги. Примерно в эти же дни фермеры отмечали праздник уборки урожая, а для Кочевников он означал приход времени забоя старых и слабых коров, которые не переживут зиму. Женщины отобрали лошадей, не годных ни для войны, ни на приплод, и продавали их фермерам к северу от Реки страданий или же забивали их и жарили мясо на угольях. Многие из забитых животных превращались в вяленое мясо, столь необходимое во времена глубоких снегов, когда трудно добираться до диких отар.

То было время танцев, время барабанов, время курить кенаб, обжираться, пить фермерское вино, драться при свете костров и праздновать, что Женщина Дикая Лошадь изнасилована Пустым Небом. Юноши заползали в вигвамы своих возлюбленных, а Чернозуба посетила какая-то неразличимая в темноте женщина, которая, даже не назвавшись, сразу же стала скидывать одежду. Он старался не делать ничего, что могло бы обидеть ее, и ночь получилось жаркой и потной.

На следующее утро одна из его родственниц улыбалась каждый раз, когда встречалась с ним взглядом. Ее звали Красивый Танец, она была толстенькой, как поросенок, но симпатичной и ласковой. Он же думал об Эдрии и усиленно старался избегать ее взглядов.

Честь свою он восстановил, одолев в схватках нескольких молодых людей его роста и веса, что и помогло ему избежать дальнейших поддразниваний, но тем не менее Нимми его называли куда чаще, чем Нуйинденом.

За день до расставания с землей предков Черный Глаз, двойной агент Кузнечиков, принес ему книгу, которую выменял у тексаркских солдат. Когда Чернозуб с Коричневым Пони были заключенными в императорском зоопарке, Черный Глаз занимал клетку по другую сторону прохода и до сих пор продолжал восхищаться монахом, считая, что тот пытался убить Филлипео.

— Эта книга обошлась мне в семь бычков, — сообщил он Чернозубу. — Вождь считает, что она может помочь тебе в обучении его племянников, поскольку солдаты сказали, будто она, мол, написана на его родном языке. Я не понимаю, как у книги может быть язык.

Глянув на заглавие на языке Кочевников, Нимми почувствовал прилив грусти и стыда. Книга Начал, том первый, изложенный хранителем веры Боэдуллусом. Тексаркский издатель хорошо справился с задачей, сопроводив орфографию Чернозуба, принятую у всех Кочевников, новыми знаками огласовки, что позволяло любому Кочевнику из любой орды слышать слова так, как они произносятся на его родном диалекте. На форзаце оповещалось, что книга переведена в аббатстве Лейбовица, но, конечно, имя переводчика не упоминалось. Чернозуб не приводил его и в оригинале.

В памяти отчетливо всплыло лицо аббата Джарада, и он, как и раньше, услышал его голос: «Хорошо, брат Сент-Джордж, а теперь подумай — подумай о тех тысячах юных диких Кочевников или бывших Кочевников, каким ты был в свое время. О своих родственниках, о своих друзьях. И теперь я хочу знать: что может быть более достойным делом для тебя, чем нести своему народу начатки религии, цивилизации, культуры, которые ты сам обрел здесь, в аббатстве святого Лейбовица?»

— Почему ты плачешь, Нуйинден? — спросил Черный Глаз. — Эта книга не годится для Кочевников?