Свеча в темноте

ГЛАВА 1

За несколько лет до описываемых событий, одна из вариаций Земли

Бабуля моя была знахаркой. Жила в деревне, травы собирала, людям всегда рада была. Если кто с хворью приходил или с бедой, никогда спиной не поворачивалась. Выслушивала чужие проблемы, находила источник всех бед. И вылечивала. Никто не покидал ее скромного и покосившегося домика без лекарства. Кого — то она и к врачам отправляла, когда знала, что своими руками поднять не сможет. И всегда к ней возвращались с поклонами и благодарностью. Душа ее была поистине необъятной, а любовь в ней — безграничной.

Съезжались к бабуле со всех окрестных деревень. Афишировать себя она не любила, но молва распространялась независимо от ее желаний. Так однажды дошла она и до жены одного губернского управляющего. Она приехала на автомобиле с охраной, как рассказывали мне потом местные бабушки — сиделки, что вечера проводили на скамейках перед своими домами, обсуждая события прошедшего дня.

Женщина та, жена губернатора, натурой оказалась темпераментной и самолюбивой. К бабушке заявилась не с просьбой, а настоящим приказом. У мужа якобы проблемы по детородной части были, врачи разводили руками да ничем помочь не могли, а тут об Аглае из Заземщинья услышала она, вот и решила попытать удачи напоследок. И зачем ей, фигуристой да модной, дети были нужны, бабули ума не прилагали, да только бабушка Аглая дала этой наглой деве особого порошка, велев давать мужу строго по инструкции и только с его согласия. На том и распрощались. А бабушка будто бы вздохнула с облегчением.

Спокойная жизнь закончилась спустя месяц. Вернулась эта женка и обвинила бабушку в том, что поспособствовала разрыву ее с мужем. Здоровье — то его мужское восстановилось, да только вот тратить его на жену губернатор уже не стал. Нашел себе другую, попроще, а с этой решил разводиться.

И такой скандал эта модница закатила, что крики далеко были слышны. Под конец выскочила она из дома, проклиная бабулю, а бабушка следом за ней нетвердой поступью пошла. И так кричала эта молодка, что, нахмурившись, бабушка тихо сказала:

— Я ведь велела с согласия мужниного лекарство давать. А ты что натворила? Глаза ему отводила, лишь бы свое дело темное провернуть? А в том ли была причина его бессилия? Может, просто любовь к тебе закончилась?

— Да ты!.. — завопила девица, топая ногой и направляясь к машине. Когда же перед ней открыли дверь, развернулась и жутким голосом сказала:

— Проклята будь! Проклята! Пусть все тебе обратно возвратится, пусть моя беда стократ тебе воздастся!

Когда улеглась пыль от уехавшей машины, Аглая тяжело осела на скамейку рядом с домом. Заковылявшие к ней соседки успели услышать только одно:

— В ведьмах бабка ее значилась. Сильно прокляла, знатно. Позовите мне сюда Ленушку с Варварой, попрощаться надо успеть…

Конечно, никто поначалу не поверил в слова бабули, но нам с мамой все равно позвонили. Помню, мама вошла в комнату белее полотна и велела:

— Варя, собирайся, к бабушке поедем.

И это притом, что она бабулю лишний раз встречами не жаловала. При мне, конечно, особо не распространялась, но в разговорах с отцом частенько упоминала, что бабуля не тем занимается, не на то свою жизнь тратит. Что сама она, когда появилась возможность, сбежала, несмотря на попытки и ее обучить ремеслу знахарства, и меня никогда в жизни бы не подпустила к бабушке. А теперь вот сорвалась и со всех ног решила с матерью свидеться. Была ли я против? Тысячу раз нет! Город я не очень любила, а вот бабушкину деревню — наоборот, и те недолгие поездки, что все — таки иногда случались, навсегда оставались в моем сердце теплыми светлыми пятнами. А сама бабушка Аглая воспринималась не иначе как открыто улыбающейся женщиной, на все готовой ради своей семьи.

Оставив папу дома, мы сели на поезд и через несколько часов уже сходили на станции «Заземщинье». Тут и воздух казался чище, и люди добрее. Мне было десять, на мир я смотрела широко открытыми глазами, пусть и пугалась порой его неожиданных жизненных поворотов. И маму я крепко держала за руку, пока шли с железнодорожного вокзала к автобусной станции. А там она оставила меня у столба с надписью «деревня Куприяновка Заземщинского района», попросив подождать, пока она купит билеты, и заодно занять очередь, чтобы в автобусе хватило места. Тогда — то я в первый раз его и увидела.

Он точно был старше меня на несколько лет. Я продолжала стесняться торчащего животика, бешено вереща, если мама, словно мне было пять лет, начинала нацеловывать меня, приговаривая, что я всю жизнь останусь для нее «любимой пузяшей». У этого мальчика живота не было вообще. Я могла это видеть даже под футболкой и джинсами, в которые он был одет. Зато были плечи, которые, в противовес моим воспоминаниям об одногодках, оказались шире, чем талия. Я заметила еще странную прическу: прямые волосы с иссиня — черным отливом не были короткими, как было принято у нас, а забирались в хвост ниже затылка и выглядели довольно забавно. Во всяком случае, хихикнула над ними я, наверное, слишком громко, за что получила возможность еще и обиженные глаза мальчишки увидеть. Ой, какие у него оказались глаза!

Черные — черные, со странной бронзовой полоской по краям радужки. А когда он поджал губы, поняв, что я смеюсь именно над ним, эта полоска будто бы цвет поменяла на медовый. Конечно, я ойкнула! В этот момент произошло два события: ко мне с билетами подошла мама, к нему — родители. На кого из них был похож мальчик, я так и не поняла. Но родители были красивые. И, что удивительно, оба длинноволосые. И если хвост у мужчины очень напоминал хвост мальчика, то у женщины коса доходила почти до колен! У них это семейное, да? Да, точно, семейное.

Мама одернула меня от рассматривания диковинных людей, объяснив, что это невежливо, мальчик тоже потерял ко мне интерес, однако то, что ехали мы в одном автобусе и сошли на одной остановке, не могло укрыться от моего внимания. Какие интересные у бабули соседи есть, однако, подумала я тогда. На остановке мы разошлись, и о мальчике я постепенно забыла думать.

Бабушка встретила нас на пороге, будто знала, что приедем именно сейчас. Ее ласковая улыбка заставила мое сердце сжаться, я ведь знала: несмотря на попытки выглядеть хорошо, бабушка болела, и серьезно. Не знаю, действительно ли на ней так сказалась порча, наведенная недовольной клиенткой, но факт оставался фактом. И мне от этого с каждой минутой становилось все грустнее.

Мама не выдержала — расплакалась, подбежав к бабушке. Потом вообще на колени упала, прося прощения за то, что так долго не приезжала. Бабушка заплакала следом. И я присоединилась. Мне обидно было, я бабушку очень редко видела, а теперь и вовсе существовала возможность, что не увижу. Тогда я еще не знала, что такое смерть, но все равно чувство, что кто — то очень близкий и дорогой уходит навсегда, не покидало мысли.

Когда все успокоились, бабуля отвела нас в дом, где показала приготовленные комнаты. Жить мы собирались весь мамин неожиданный отпуск — то есть, месяц. Папа обещал приехать на выходных: его так просто с работы отпускать отказались, — но мы не были в обиде. И вдвоем добрались неплохо, а уж с бабушкой и подавно стало хорошо. И вся она рядом с нами будто расцвела, да так все удачно сложилось, что мы даже в соседние дома пошли здороваться. Там — то я от сердобольных старушек историю с бывшей женой губернатора и узнала. И про то, что ведьмой она якобы была, тоже. И хотя я в колдовство не верила совсем — ну, какие разговоры могут быть об этом в продвинутый век технологий — чужой отрицательный порыв мог действительно принести несчастье.

Вечером мы пили чай на веранде и вспоминали прошлое. Тогда — то бабушка и дала маме ряд ценных указаний:

— Ты, Лена, на меня не сердись, но Варьку каждое лето теперь привози, если хочешь, чтоб я подольше на этом свете задержалась. Учить не буду, как и обещала, ничему, но несколько умений она все же должна знать. Ты от меня сбежала, так дай девочке секреты передать. Не должна наша сила вместе со мной в землю уйти.

— Мам, что ты такое говоришь — то? — моя мама снова в слезы пустилась, но бабушка была непреклонна. Правда, смотрела она теперь исключительно на меня:

— Как, Варюшка, думаешь, людей я лечу? Дело ведь не в одних травках, не только. Я из земли силу заимствую и лекарствам передаю, а потом она вновь в землю возвращается. И тебе этому надо научиться. Руки у тебя золотые, внученька, в сердце — пламя огромное, доброе, светлое. Любую хворь и болезнь разогнать сможешь, если научишься умения свои применять. Я помогу. Направлю тебя в нужное русло. Но так, чтоб мама не волновалась, хорошо? — и подмигнула мне голубым, почти бесцветным глазом.

— Бабуль, а ты ведьма, да? — с надеждой и страхом спросила я.

— Можно и так сказать, кнопка моя, — расслабленно улыбнулась бабушка. — Есть у нашего рода некоторые особенности. Немного таких семей в стране встречается, но есть. Пусть это святотатством звучит и язычеством, но поговаривают, еще до появления христианства, еще до нашего многоликого пантеона, существовали такие боги, которые нам от чистого сердца добра желали. И вот с кем делились они своей кровью, у тех сила и просыпалась. Мы — знахари, Варенька. И мы своей силой управлять должны умеючи.

У бабушки в домике на кухне был целый шкаф со склянками, ступками и травами. Некоторые связанными лежали на полках, некоторые, уже растертые и закрытые, были повязаны бумажками с инструкцией по применению. Были еще мази какие — то, но их свойств, как и способа приготовления, я не знала. И бабушка показывать не хотела.

— Твоя сила в руках, Варенька, — не уставала повторять она. — С ней мы и станем упражняться.

Мама с нами не ходила. Предпочитала отсиживаться дома или готовить обед, пока мы с бабушкой уходили к реке на тренировки. Я прикладывала ладони к земле и, как учила бабушка, пыталась почувствовать ее дыхание. Вскоре бабушка стала отпускать меня одну. Что не стану филонить от упражнений, она не боялась. Родители растили меня девочкой понятливой и не боящейся работы и учебы. Так что все указания бабушки я соблюдала неукоснительно.

Однажды я, прикрыв глаза и все так же слушая землю, сидела на небольшом возвышении над рекой. До уха доносилось птичье пение и стрекотание маленьких кузнечиков. Ветер колыхал высокую траву по обе стороны от меня. Я наслаждалась единением с природой и думала уже поплавать, когда занятие закончится.

Мама еще с утра просила надеть кепку, но я во время сборов забыла, а потом решила, что и так справлюсь, несмотря на то, что с детства была рыжей и частенько страдала летом от солнечных ударов. Вот и сейчас, почувствовав, что макушку припекает, я испытала желание отправиться домой. Но что — то меня остановило. Не хотелось прийти к бабушке ни с чем. В общем, когда в ушах зашумело, а сама я стала заваливаться вперед, было поздно что — то менять. Но упасть мне не дали.

— Тише, тише, — успокаивал неизвестно откуда взявшийся голос. Руки, которые, наверное, с этим голосом были как-то связаны, вернули мне равновесие. — Все уже хорошо, не бойся.

Очнулась я прижатой к плоской мальчишеской груди. Кое — как справившись с чугунной головой, отстранилась, чтобы посмотреть в лицо спасителю. Слова благодарности застряли на языке, так и оставшись невысказанными. На меня смотрели черно — бронзовые глаза мальчика с автобусной станции.

— Пришла в себя? Хорошо. Давай до дома провожу. Показывай, где живешь.

У него ломался голос. Точно — точно, мы с девчонками из школы слышали, как после лета некоторые старшеклассники именно с таким карканьем пытались нормально разговаривать. Смеялись друг над другом, дрались, кто поопасней был. И вот теперь у моего спасителя тоже такой же дефект обнаружился.

Сколько ж ему лет? Это ведь признак взросления был, да? Хотя, судя по тому, как уверенно меня прижимали к груди, годы для этого мальчика проходили не зря. Руки оказались крепкими, с мышцами. Скоро вырастет, совсем сильным станет.

Я нерешительно кивнула в ответ, и мальчик, поднявшись, помог встать на ноги и мне.

— Спасибо. Меня Варя зовут. Варвара. А тебя?

Меня удостоили кривой усмешки.

— Все равно не поверишь.

Я даже остановилась от неожиданности.

— Терминатор? Джон Коннор?

— Боевиков насмотрелась, болезная, — отмахнулся мальчик, руку мою, тем не менее, не отпуская. — Ладно, скажу. «Звездные войны» — слышала о фильме? Он старый, очень-очень старый.

— Конечно, — живо закивала я. — У меня папа яростный их поклонник. Специально для этого диски по закоулочным ларькам да магазинам скупал. «Оби — ван, ты моя последняя надежда!» — театрально закинув свободную руку ко лбу, постаралась я изобразить принцессу Лею.

Мальчик подозрительно затих. На проверку у него оказалось настолько ошеломленное лицо, что даже я присвистнула:

— Ты чего?

— Да так… — пробормотал он. — Просто я как раз Обиваном и зовусь. Хотя мама Обиком называет обычно.

— Да? — воскликнула я, высвобождая руку и обходя мальчика. — Ну, ты и правда немного на джедая похож! Особенно хвостиком своим, — и снова засмеялась.

— Так ты поэтому на станции веселилась, — догадался Обиван, и я согласно кивнула.

— Мама сказала, что это невежливо, так что извини. Обещаю, никогда больше не буду так делать!

— Тогда я тем более тебя проводить должен, — улыбнулся мальчик. — Пошли, Варвара.

Я узнала, что Обиван — очень добрый и разговорчивый мальчик. По дороге он много рассказывал о себе и семье. Сюда они приезжали отдыхать, подышать свежим воздухом. Мама с папой оказались преподавателями в академии, поэтому им необходима разгрузка от учебных будней. Он путешествует за компанию. Когда я спросила, каким дисциплины ведут его родители, мальчик, подумав хорошенько, ответил, что, наверное, ближе всего будет психология.

— Названия не знаешь, что ли? — решила я подколоть нового знакомого.

— Нет, — возразил Обиван, — просто слово «менталистика» тебе ни о чем не скажет.

— И далеко эта ваша академия находится? — не унималась я.

— Далеко, — кивнул Обиван. — Ногами не дойти.

— Еще скажи, что порталом туда ходишь! — обиделась я, что меня совсем несмышленышем считают.

— А ты как к ним относишься? — мне показалось, что Обиван посмотрел на меня немного другими глазами.

Как я могла относиться к тому, что стало неотъемлемой частью жизни?

Началось все с неконтролируемых воронок. В них пропадали люди, уже не возвращаясь. Потом начались эксперименты с предметами, которые так же, как и люди, оставались на том конце воронок. А потом из воронок вышли драконы. Они-то и объяснили всю суть ненаправленных порталов.

Оказалось, что наш мир, раскинувшийся на планете Земля, далеко не единственный. Более того, миров бесконечно много, и они располагаются по спирали. Чем ближе к сердцу спирали, тем больше магии. Мы, конечно, находились где-то на задворках этого огромного сооружения, как и множество других миров с наличием жизни на планете Земля. Но это было здорово. Это было великолепно!

Помимо желания человечества узнавать об окружающем космическом пространстве, нам было предоставлено еще и право исследовать параллельные Вселенные, проход в которые позволяли осуществить именно воронки — хаотические порталы, открывающие свои двери по непонятным нам божественным законам.

Да-да, и боги тоже существовали. Мы узнали об Ингермоне и его прекрасной жене, о великом игроке Базилуре и гениальном плане по тасованию людей из разных миров. Я не до конца понимала, как работает теория с узлами, потому что статьи в газетах были написаны очень сложным языком, но для себя решила: люди не исчезают неизвестно куда. И вот сейчас меня об этом спрашивал Обиван.

— Я бы бабушку отправила куда-нибудь к волшебникам, — призналась я. — Она болеет сильно, от врачей отказывается, а последние силы тратит на то, чтобы меня научить лекарству.

— Каплюху такую? — беззлобно улыбнулся Обиван.

— Больше некому, — кивнула я.

— А что ты умеешь? — спросил мальчик.

— Ну, вот смотри, — я остановилась на дороге посреди поля, ведущей к бабушкиному дому, и протянула руку Обивану. — Давай почувствуем землю.

Он с улыбкой позволил утянуть себя за руку вниз, а потом пытливо посмотрел, когда я вынудила прикоснуться к дорожной пыли, укладывая сверху свою ладошку:

— Не смейся. У меня необычная бабуля, она знает много секретов. И меня им тоже обучает.

Привычно прикрыв глаза, я стала прислушиваться к звукам вокруг, чтобы найти среди них тот, который обычно вел к единению с землей. Шелест высокой травы, посреди которой мы с Обиваном затихли, дуновение ветра, тонущего в моих и мальчишеских волосах…вот! Нашла. С новым знакомым это получилось даже быстрее.

Еле уловимый гул, идущий из — под наших прижатых к почве рук. Ответ из самых недр, что мы не одиноки в этом мире.

— Земля, — улыбнулась я. — Верила бы я в волшебство, сказала бы, что моя стихия земля.

Подняла глаза на Обивана, желая посмотреть его реакцию, и оторопела. Мальчик смотрел на меня, не мигая, и такими странными были в этот момент его глаза, что я вздрогнула, но руки не отняла. Бронзовая полоска на радужке словно вспыхнула, обратившись алой, и до того это выглядело зрелищно, что я ощутила: меня затягивает в омут обивановых глаз все сильнее и сильнее. Хотелось спросить, что все это значит, как вдруг мальчик неестественно — хриплым голосом проговорил:

— Огонь тоже. Еще огонь, Варвара. Потрясающее сочетание.

А потом он моргнул, и очарование момента рассеялось: глаза приобрели привычный оттенок, который я заметила еще при первой встрече, и Обиван мягко, но неуклонно высвободил свою руку из — под моей. Поднялся, помог мне отряхнуться и нарочито бодрым голосом сказал:

— Пойдем. Волноваться начнут.

Кто и когда станет волноваться, я спросить не решилась, однако до бабушкиного домика мы и правда добрались быстро. Обиван вежливо кивнул сидящим на скамейке бабулям и, попрощавшись со мной, уверенно зашагал в сторону сектора частной застройки.

— Ишь, Варька — то, приехать не успела, а уже каких кавалеров привечает! — ехидно глядя на меня, произнесла баб Вера.

— Ну, тебя, Верка, скажешь тоже, — махнула на нее баб Нюра, — просто Варюшка у нас основательная, добрая, вот окружающие это и чувствуют.

— Обик меня до дома проводил, — с улыбкой сказала я, подходя к ним ближе и с удовольствием присаживаясь на корточки рядом со своей любимой бабулей Аглаей. — Я его еще на автобусной остановке встретила, вот и вспомнилось, что уже виделись.

— Вот, значит, как, — бабуля не поддалась на общую веселость разговора. — Ну, ты вовремя пришла, Варенька. Мама как раз блины приготовила. Иди, покушай, золотце, чтоб больше не терялась.

Конечно, я последовала совету незамедлительно. Я с бабушкой не спорила никогда, ни разу в жизни. Достаточно было мамы, которая теперь, орудуя на кухне, словно замаливала перед ней грехи. Но не заметить задумчивого взгляда самой старшей женщины нашей семьи, брошенного в сторону Обивана, я, конечно, не могла.

А вечером, как оказалось, к нам заходила мама Обика. Мы как раз из магазина возвращались, когда увидели, как из дома выходит немного грустная темноволосая женщина. Я сразу признала в ней ту потрясающую красавицу с вокзала, которая стояла рядом с Обиваном. Так вот, значит, как выглядела мама моего нового друга.

Когда мы зашли в калитку, она улыбнулась:

— Здравствуйте. Мой сын сегодня гулял с вашей девочкой, сказал, что ваша бабушка серьезно болеет. Меня зовут Валентина Сазонова, я заходила, чтобы предложить ей помощь. Не пугайтесь, мы с мужем работаем в ВУЗе, практикующем современные методы борьбы с различными болезнями. Помощь абсолютно бесплатная, просто мы заинтересованы в человеческом долголетии. Жаль, что ваша бабушка не хочет остаться с вами чуть дольше, чем отводит ей судьба.

— Ох, — мама схватилась за сердце и вмиг осунулась. — Она всегда упрямой была, а на старости лет стало и подавно не уговорить ее на что — то. Простите, пойду к ней, хорошо ли она себя чувствует.

Валентина кивнула ей с улыбкой, и мы остались наедине.

— А Обик сказал, что вы в академии преподаете.

— Так и есть, — кивнула женщина, разглядывая меня с интересом. — Мы с мужем — преподаватели Академии Познаний. Просто не очень распространяемся на эту тему, чтобы не вызвать повышенного интереса.

— А мне так легко рассказали, — засомневалась я.

— А ты с нашим сыном подружилась быстрее всех остальных, — пояснила причину своей откровенности Валентина. — У него с этим, знаешь ли, наблюдаются некоторые проблемы. Слушай, Варенька, ты же любишь бабушку? — переменила она тему разговора, и, когда я энергично закивала, продолжила. — Поговори с ней еще раз. Она не боялась меня, просто так уверилась в своем уходе, что я не могу без боли смотреть на это. Такая знахарка талантливая, ей же еще помогать другим да помогать. Тебе вот знания передать надо, — женщина положила на мое плечо красивую руку. Затем, порывшись в сумочке через плечо, достала оттуда визитку, которую протянула мне. — Возьми, пожалуйста. Вдруг бабушка передумает. Телефон будет доступен еще недели две, потом нам пора будет уезжать. Я бы очень хотела, чтобы бабушка согласилась на нашу помощь.

Я несмело взяла в руки клочок блестящего картона, пробегая глазами по ровным строчкам, написанным красивым каллиграфическим почерком:

«Валентина Предназначенная

Профессор кафедры менталистики и прикладных наук

Академия Познаний»

— Звони, если бабушка передумает, Варенька. У нас правда есть врачи, способные помочь ей.

С этими словами женщина со мной распрощалась, а я еще долго провожала ее глазами, думая, что светлое летнее платье делает ее чрезвычайно молодой, и совсем не скажешь, что у нее есть такой взрослый сын. Хотя, наверное, рядом с ее мужем любая женщина казалась бы девочкой. Во всяком случае, по воспоминаниям, которые я воскресила со встречи на автовокзале, у меня сложилось впечатление, что такой и защитит, и заботой окутает. Обивану с родителями очень повезло.

А мне очень повезло с новым другом. Я ведь только обмолвилась по поводу бабушки, а он уже маму к нам прислал! Понимая, что невольно улыбаюсь, я тоже вошла в дом.

Мама сидела на полу рядом с бабушкиным креслом и плакала. По всему было видно, что очередная попытка уговорить бабушку на лечение не увенчалась успехом. Я благоразумно спрятала визитку Валентины в карман джинсов, когда меня поманили пальчиком к креслу, и приблизилась.

— Твой малец — далеко не простой парень, — без предисловий начала бабушка. — И ты, открывшись ему, запустила цепь событий, которую уже никогда и никому не остановить, Варвара. Если решишь стать ее частью, предупреждаю сразу: легко не будет никогда. То, что будет рядом с ним, будет вместе с болью, потерями и переживаниями. Но будет и радость — безграничная, бесконечная. И еще одно чувство, до которого ты пока не доросла. Все будет зависеть от твоего выбора, внучка. С ним или без него — как ты решишь провести свою жизнь.

Конечно, в тот момент я даже отдаленно не понимала, что имела в виду бабуля. Что значит — как провести свою жизнь? Обиван, конечно, интересный мальчик, но он сюда всего — то на отдых с родителями приехал. Да, его мама дала мне номер телефона, но и он скоро перестанет работать. В общем, слова бабушки быстро стерлись из памяти.

В то лето мы с Обиком частенько выходили в поле и пускали воздушного змея. Я заметила, что рядом со мной он часто улыбается, и радовалась тому, что так положительно воздействую на человека. Расставались мы в хорошем настроении, и Обиван пообещал, что постарается уговорить родителей и следующим летом приехать к нам в Заземщинье, а я сказала, что обязательно буду здесь во время маминого отпуска. Честно говоря, я не думала, что у Обивана получится выполнить обещание, но и сердиться на него за это у меня не было никаких причин. Тем сильнее была радость оттого, что следующим летом я снова обнаружила его в наших краях.

Мне было одиннадцать, ему — пятнадцать. Только увидев его, я поняла, что сбылось самое заветное желание. Оттого — то и помчалась навстречу, от всего сердца повиснув на шее друга, оттого — то и говорила, захлебываясь от счастья, как ждала весь год, чтобы только увидеть его. И совсем не поняла, отчего Обиван чересчур сдержан и молчалив, хотя, без сомнений, рад не меньше моего. Я потащила его к бабушке, где вся семья, включая папу, который в этот год состыковал свой отдых с маминым, с удовольствием встречала парня. Да, сказать, что мой друг остался мальчиком, я больше не могла. Он раздался в плечах, возмужал, и я, идя рядом с ним, испытывала невероятную гордость за то, что уже целый год знаю его.

Расставаться во второй раз было тяжелее. Я просила Обивана дать мне хотя бы адрес электронной почты, чтобы писать время от времени — о разговорах по телефону и речи не могло быть. Но когда даже на простую просьбу не получила ответа, обиделась сильно — сильно и сказала, чтобы он не приходил ко мне и что дружить я больше не хочу.

Как же я винила себя за это, как корила! Хотелось связаться с Обиваном и попросить прощения, но все было впустую: телефон с визитки Валентины, который я бережно хранила в своих вещах, не отзывался, и я и правда начала думать, что Обик живет где — то в мертвой зоне. Мой двенадцатый год прошел в мыслях о темноглазом парне, которого я так непростительно обидела. А день рождения, приходившийся на конец июля, мы решили отметить у бабушки.

Он пришел под вечер, и я почувствовала его появление задолго до того, как раздался стук в дверь. Остановив маму, пошла на выход сама. И беззвучно зарыдала, когда на пороге обнаружился до боли знакомый силуэт. Я не дала ему зайти внутрь — кинулась навстречу сама, отдаленно осознавая, что моя стремительность стоит подарку в его руках сохранности — что — то ударилось о деревянные половиц крыльца, на котором меня бережно и нежно обнимал Обиван.

— Прости меня. Пожалуйста, прости… — шептала я, пряча лицо на груди друга и боясь посмотреть ему в глаза. — Я так перед тобой виновата…

— Тише, Варя, тише, — повторял он самые знакомые в мире слова. — Все уже хорошо.

А когда я, наконец, решилась и отняла голову от пропитавшейся моими слезами рубашки, нерешительно поднимая глаза, то поняла, что пропала окончательно и бесповоротно. И причина оказалась до простоты банальной и оттого являвшейся одной из сложнейших проблем.

Глаза Обивана сияли — как в тот момент, когда мы с ним впервые слушали землю. Яркая полоса по краям радужки так манила меня, что я не могла оторваться и отдаленно осознавала, что Обик сегодня оделся не так, как обычно делал это для встреч со мной.

Куда подевался угловатый подросток? Куда ушла неловкость движений? Он обнимал меня уверенно, с улыбкой глядя на заплаканное лицо, и улыбка эта заставляла сердце биться до того часто и громко, что, казалось, это будет слышно далеко за пределами моего организма.

Мне было двенадцать, когда я безбожно влюбилась в Обивана.

Бабушка с удовольствием потчевала его чаем и тортом собственного приготовления, и обе они с мамой умилялись на хороший аппетит парня. А он попросил разрешения забрать меня завтра для прогулки. Естественно, никто и слова против не сказал.

Я весь вечер выбирала наряды. Платья не подходили, сарафаны были слишком простыми, а в джинсах я бы выглядела, как настоящая деревенщина. Что нужно было надеть, чтобы произвести впечатление?

Мама подмигнула, вытаскивая из вороха тряпья простое белое платье в черный горошек.

— С твоими волосами смотреться будет идеально, Варька, — сказала она, выходя из комнаты.

— Началось, — без тени эмоций поприветствовала меня утром бабушка, оглядывая наряд для встречи с Обиваном.

А мне захотелось сразу спрятать волосы в пучок. Медь, рассыпавшаяся по плечам, под настороженным бабушкиным взглядом стала казаться мне чем — то непристойным.

В итоге Обиван встретил меня, когда я наскоро перехватила гриву, доходящую до лопаток, резинкой.

— Замечательно выглядишь, — пройдясь по мне одобрительным взглядом, поздоровался он.

Краска смущения не сходила с моего лица всю прогулку. Обиван не просто взял меня на свежий воздух — он переносил меня на руках даже через небольшие лужицы и проявлял чудеса заботливости, а потом, когда мы решили искупаться в реке, следил за тем, чтобы меня не унесло течением.

— Стережешь, как сокровище! — хохотала я, смущенная и одновременно польщенная его вниманием.

— Может, так оно и есть, — улыбался парень в ответ, держа меня в воде за руку и ни на минуту не отпуская.

— Лучше давай до берега наперегонки! — закричала я. А вызовы Обиван очень любил.

Все последующие годы, которые мы летом проводили вместе, он не позволял себе ничего лишнего, только улыбался и обнимал крепче, чем это бывало в прошлые встречи. Я начинала тихо сходить с ума, одергивая себя за желание прикоснуться к нему так, как хотелось, но не было дозволено, и с ревностью думала о том, что там, в его африканской глуши, которой я про себя называла дом Обика, ждет девушка, наивно полагавшая, что лето ее парень проводит с родителями.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — не выдержала я однажды, понимая, что наша непонятная дружба идет каким-то неправильным путем.

— Смотря, что ты хочешь услышать.

Мне было почти шестнадцать. Мы сидели на кровати Обивана и смотрели фильм в его комнате в коттедже, который в это лето снимали без Арегвана — отца семейства. На людях Валентина называла его Андреем — еще одна грань странной конспирации, которую они соблюдали, ослабляя контроль только в моем присутствии. Именно эти поблажки позволили мне сделать то, на что я не решалась последние четыре года. Я опрокинула Обивана на покрывало, бесцеремонно усаживаясь сверху и глядя на него злыми глазами.

— У тебя есть девушка? — потребовала ответа я.

— Тебе для каких целей? — ничуть не смутился моему неожиданному порыву молодой человек. Напротив: я готова была поклясться, что в его глазах танцевали бесенята!

— Для таких, чтоб ты перестал меня дурачить! — разозлилась я. Плотину откровений прорвало. — Ты шесть лет дружишь со мной и хоть бы раз дал понять, что я тебя интересую не только как соседская девчонка, которая не дает тебе скучать на время отпуска родителей! Тебя кто — то дома ждет? Отвечай сейчас же, я имею право знать!

— Настоящий огонек, — вместо того, чтоб возмутиться моей неожиданной и не самой красивой истерике, еще шире улыбнулся Обиван.

— Что? — опешила я.

В следующий момент произошло то, что заставило меня испуганно пискнуть, а потом залиться краской возмущения напополам со стеснением. Обиван смазанным движением перекатился на кровати, оказываясь сверху и по всем фронтам одерживая победу: мое предыдущее положение обернулось для меня разгромным поражением. Теперь я лежала под Обиком, раскрытая и тяжело дышащая, а мои руки он удобно зафиксировал над головой, тем самым, оказываясь так близко, что я чувствовала на губах его дыхание.

— На какой из твоих вопросов нужно ответить первым? — самодовольно улыбнулся Обиван, явно наслаждаясь зрелищем.

Несмотря на его полную победу, я не могла не признать: мне понравилось то, что он сделал! Один решительный рывок — и я могла в полной мере ощутить, как реагирует на меня тело Обивана. Нет, я не была совсем глупенькой дурочкой, к тому же, у меня были литература и старшие подруги, которые уже позволили своим парням зайти так далеко, как только было возможно. Та часть тела Обивана, что сейчас прижималась к внутренней стороне моего бедра, была напряжена до предела. Он точно хотел меня!

— Опусти прелюдии и переходи к сути, — прорычала я в бешенстве, посылая страх к черту и заводясь не хуже парня. Но Обиван, как оказалось, держал себя в руках намного лучше моего.

— Если тебя интересует наличие девушки, то нет — меня никто не ждет.

Сияющие глаза не могли лгать. Я успела изучить их вдоль и поперек, чтобы сейчас однозначно утверждать: все слова, слетавшие с губ Обивана, были чистой правдой.

— Ты меня интересуешь — и даже больше, чем можешь себе представить.

Мои руки оказались на свободе, но я все равно не могла ими шевелить — настолько было велико потрясение после слов молодого человека. Зато его ладони пришли в движение. И следующие слова Обика я услышала, начав сходить с ума от медленного движения его ладони вдоль моего тела.

— Трудно сдержаться, когда ты рядом. Ласковая, доверчивая, родная. Ты как наваждение, Варька. Знаешь, чего стоит момент, когда ты бросаешься мне на шею после долгой разлуки? Целой жизни. И ты продолжаешь все сильнее затягивать меня в свои сети. Но тебе шестнадцать, Варь. По законам этого мира я пойду на преступление, если дотронусь до тебя. А я хочу, чтобы все было по взаимному согласию. Понимаешь меня?

Черта с два я понимала! Сильная рука закинула мою лодыжку на поясницу Обивана, усиливая контакт и ощущения.

— С тобой с ума сойти можно, — прохрипела я, закрывая глаза и не в силах смотреть в темные омуты напротив, целиком и полностью отдаваясь ощущениям.

— Я уже давно рехнулся, Варька, — в голосе Обивана зазвучала улыбка. — Потому я дам тебе еще два года на то, чтобы хорошенько подумать, хочешь ли ты быть со мной. Если останешься при своем мнении — предупреждаю сразу: пожертвовать придется всем. Всем, Варька. Подумай об этом.

— Оби — ва — а–а — н, — простонала я, хотя он только и позволял себе, что гладить мою закинутую на него ногу.

— Ты огонек, Варька. Мой огонек. Не хочу, чтобы что — то тебя затушило. Оставайся такой же яркой.

А потом он внезапно откатился, и я обрела никому не нужную свободу. Совесть и стыд заголосили так громко, что я подорвалась на кровати и побежала со второго этажа вниз, молясь об одном: только бы меня в таком состоянии не застукала Валентина.