Суккубы

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Дуэр, дуэр, — просочился голос во сне.

Энн напряглась от хаоса сновидения. Кошмар повторился в её сознании. Мелани родилась семнадцать лет назад в погребе её родителей, когда снаружи бушевала буря. Женское пение, танец огня на голой плоти. Мягкие руки ласкали её, блуждая по беременному животу, проводя по мокрым от пота бёдрам. Энн дёрнулась во сне. Эмблема зависла, странный двойной круг; казалось, что он излучает слабое свечение, и ей показалось, что она что-то видит в его форме, но что? Рты высасывали тёплое молоко из её набухших грудей. Языки страстно лизали вверх и вниз её клитор. Её вагина начала пульсировать, когда её матка начала сокращаться…

— Дуэр, дуэр.

Видение кошмара показывало всё это, но никогда не лица, только голые фигуры, склонившиеся в поклоне. По кругу разносили чашу с той же эмблемой, выгравированной на стене. Затем последовали новые слова, вылившиеся жидким шёлком:

— Дотер фо Дотер, Дотер фо Дотер.

И последний головокружительный образ: нож с ярким лезвием, вонзающийся вниз…

Шлёп-шлёп-шлёп!

…раз за разом по самую рукоять, в мягкую плоть…

Глаза Энн распахнулись в темноте. Кусочек слабого розового света просочился сквозь окно. Часы светились цифрами 04:12 утра.

Она лежала на боку в форме эмбриона. Она наблюдала, как на часах прошло несколько минут, и вскоре кошмар начал исчезать из её головы. Она стала чувствовать себя лучше. Энн могла слышать лёгкое дыхание Мартина позади неё, а затем почувствовала, как его рука скользнула по её груди. Сначала она хотела возмутиться, откинуть руку. Она всё ещё злилась на него, вспомнила она, но его рука на её груди казалась такой приятной, такой успокаивающей, странно нежной. Ощущение полностью вытеснило сон из её головы, оставив на его месте желание. Она застонала, пока пальцы тянулись к соску, поглощая его. Затем его руки задрали её ночную рубашку по её ягодицам. Энн держала глаза закрытыми. Внезапно она почувствовала себя… непристойной. Она сразу раздвинула ноги, приглашая его. Его руки положили её на спину; его пенис толкнул её один раз, когда он двигался вниз в темноте. Головка на ощупь была твёрдой, как набалдашник из полированного дерева. Он подтолкнул её колени к подбородку и начал опускаться на неё.

Она заскулила от первого прикосновения его языка, а затем застонала. Поначалу осторожно и медленно его язык водил вверх и вниз по желобку её вагины. Энн почувствовала, как поток влаги и желание столкнулись; она прижала колени к груди, когда язык проник глубже и точнее. Мартин действовал с ней ловче, чем она ожидала. Он заставил её почувствовать себя так хорошо, так быстро, что она не могла вспомнить, когда это было в последний раз. Синхронность его рта и языка с ритмичным дрожанием её бёдер вызывала такое возбуждение, словно натянутые нервы, которые скручивались и скручивались. Скоро они должны были порваться…

Она собиралась кончить, но пока сдержалась. Она хотела кончить с его членом внутри неё.

— Трахни меня сейчас же, — выдохнула она.

Она никогда не говорила грязно в постели, но сегодня не смогла сдержаться. Она никогда не чувствовала себя так, такой возбуждённой, такой примитивно возбуждённой.

— Вставь в меня свой член.

Мягкие поэтические руки Мартина перевернули её на живот, затем приподняли бёдра. Грубость, с которой он позиционировал её, была почти зверской, но ей это нравилось — стремительность, непосредственность его желания. Он встал на колени за её приподнятым задом; она чувствовала себя сукой в ​​течке, ожидающей, когда её оседлают. Одна рука легла ей на бедро, пальцы раскрыли её. Энн напряглась, когда набухшая головка упёрлась в её влагалище. Всё, что она могла чувствовать прямо сейчас, было её желание, как электричество, гудящее от набухших точек её сосков к тёплому карману её вагины. Это заставило его пенис казаться огромным и нереально твёрдым. Словно искусственным. Она чуть не завизжала, когда он вставил в неё сразу всю длину.

Он был так глубоко в ней. Одна рука обхватила её бедро, другая тёрла её клитор, пока его толчки входили и выходили. Удовольствие было мучительным. Возможность её оргазма тикала в её чреслах, как бомба, готовая взорваться. Она зарылась лицом в подушку, чтобы увеличить угол и глубину проникновения. Это было слишком, слишком много ощущений, готовых разом разразиться. Её руки скрутили простыни в узлы, зубы впились в подушку.

— О, да, Мартин, — выдохнула она. Она не могла поверить в то, что сказала дальше. — Ты так хорошо меня трахаешь, мне нравится, когда ты трахаешь меня вот так. Сделай это сильнее, дорогой. Трахни меня сильнее.

Её просьба была удовлетворена. Его пенис вошёл в неё так глубоко, что она думала, что закричит. Он схватил её за руку и заставил коснуться себя, удвоив темп своих толчков. Его бёдра шлёпали её по задней поверхности бёдер. Он долбил её, его пенис постоянно входил и выходил, пока она массировала клитор своими пальцами. Дыхание вырвалось у неё из горла, наволочка порвалась о зубы. Её оргазм взорвался.

Первый был резким, изгибающимся всплеском, за которым последовали цепочки меньших импульсов, которые не хотели заканчиваться. Его пенис продолжал вытягивать оргазмы из её чресла, словно нити крупного жемчуга. Это было так хорошо, так восхитительно, что слёзы выступили из её глаз.

Вскоре она стала такой болезненной и чувствительной, что больше не могла терпеть. Толчки Мартина ослабли, затем он полностью остановился, всё ещё погрузившись в неё своим пенисом. Она двинулась вперёд, почувствовала, как он выскользнул.

— Я хочу, чтобы ты тоже кончил, — прошептала она.

Мартин остался стоять на коленях. Она обернулась в темноте. Она без колебаний схватила его пенис за конец и взяла набухшую головку в рот. Она чувствовала влажную соль собственного мускуса. Но что-то было странным, что-то, что она заметила сразу.

— Ты точно не заставишь меня кончить вот так, — заметил её партнёр.

«Боже мой», — подумала Энн.

Её движения замерли. Её глаза распахнулись, когда она убрала рот.

Это замечание сделал не Мартин. Это была Милли.

Вспыхнула настольная лампа. Энн в ужасе подняла голову. Милли стояла перед ней на коленях на кровати, обнажённая, сложенные губы злорадно ухмылялись.

«Но… но…» — вот и всё, что Энн могла думать, пока не опустила взгляд.

Между ног Милли торчала отвратительная пародия на мужской половой орган, прикреплённый ремнями к бёдрам медсестры. Энн было противно. Неудивительно, что член показался таким огромным — он и был огромным. Он был похож на миниатюрную ножку стола, отполированную до блеска, с закруглённой ручкой. Он был чёрным, блестящим. На резиновом стержне были даже прожилки.

— Не смотри так удивлённо, — сказала Милли. — Ты кончила, не так ли?

— Как… что… — пробормотала Энн.

Беглый взгляд показал ей комнату Милли, а не её и Мартина. Энн тут же натянула ночную рубашку и поползла обратно. Что она здесь делала?

— Да ладно, Энн, — сказала Милли. — Не притворяйся. Тебе понравилось.

— Я думала, что ты Мартин!

— Не выдумывай это дерьмо. Ты начала это. Ты пришла ко мне.

Было ли это так?

«Должно быть», — поняла Энн.

— Я была сбита с толку, я имею в виду, из-за того, что было раньше. Должно быть, я была дезориентирована.

— Дурь несусветная. Ты этого хотела, и ты это получила.

Ухмылка Милли напугала её не меньше, чем вид отвратительного чёрного фаллоса, который медсестра затем насмешливо погладила. Затем она коснулась своей вагины под основанием этой штуки. Энн с ещё бóльшим возмущением увидела, что резиновый пенис даже был укомплектован подобиями яичек. Груди Милли были меньше, чем у Энн, и несколько плоские, с большими продолговатыми коричневыми сосками. Концы сосков торчали, как круглые шпили.

— Хорошо, любовница, — сказала Милли. — Теперь моя очередь.

— Нет! Я… Это была ошибка!

Милли и слышать об этом не хотела. Она грубо толкнула Энн на спину, затем оседлала её и отстегнула пенис.

— Ложись, — приказала она.

Она положила руку на горло Энн, когда ползла по ней. Между её грудями был какой-то странный кулон, бледный камень на белой нитке. Милли накрыла своей вагиной лицо Энн, одно колено было у подмышки Энн, а другая ступня упёрлась в подушку.

— Милли… Нет…

Милли усмехнулась. Её лобок представлял собой большой светло-коричневый куст.

— Ты можешь лизать мою «киску» какое-то время, — сказала она, — а потом ты наденешь этот резиновый член и оттрахаешь меня до полусмерти. Ты слышишь меня, милая?

Энн больше не могла говорить; влагалище Милли шлёпнулось ей в рот. Рука схватила её за волосы спереди. Губы Энн сомкнулись.

«Меня насилует женщина», — подумала она, но не могла объяснить, что она чувствовала.

Она могла кричать или даже кусаться, но…

— Продолжай, — сказала Милли. — Лижи.

Лампа погасла. Косой розовый лунный свет освещал комнату и падал Энн прямо в глаза.

— Лижи.

Энн сглотнула.

— Я сказала, лижи её. Не притворяйся, что не хочешь.

Чего именно Энн не могла объяснить себе, так это того, что она действительно этого хотела.

Она колебалась. Розовый лунный свет струился в её глаза. Милли ещё немного опустилась, сев прямо на лицо Энн.

— Давай. Сделай это.

Энн почувствовала в себе освобождение, что-то в своей совести или духе. Её руки поднялись и погладили ягодицы Милли. Она вздохнула. В следующий момент она делала именно так, как приказала Милли.

— Вот дерьмо, — медленно пробормотал шериф Бард.

Тело Зака ​​лежало на полу, как сломанная кукла. У плинтуса блестела единственная гильза Remington двенадцатого калибра. У Зака ​​в груди была грубая мясистая дыра размером с кулак взрослого человека. Нимб крови окружил тело.

«Тарп», — понял Бард.

Он заметил, что дверь за комнатой могильщика открыта. Кто-то вырвал дерево вокруг затвора. Бард с осознанной неохотой шагнул за тёмный порог.

«О, дерьмо, чёрт возьми, дерьмо!»

Его фонарик заиграл в цирице.

«Осквернён», — подумал он.

Вот как они это увидят. Дольмен опрокинулся, несколько железных решёток треснули. Глиняная чаша лежала разбитая. Тарп даже пытался оторвать нихтмир от стены. Слава Богу, он потерпел неудачу.

Бард вытащил тело Зака ​​к своей машине. Город спал в темноте. Высокая живая изгородь скрыла его и его усилия. Зак был тем, кого полиция называла «бродягой»: бездельником, хулиганом. Барду было всё равно, что мальчик мёртв; не это беспокоило его сейчас до такой степени, что он чувствовал дрожь в животе. Для них убит был не уличный панк, а бригореккан. Они обратят внимание на этот факт и на осквернение их храма. На них напали. У них был знающий враг.

Бард прекрасно знал, что им это не понравится. Нет, им бы это совсем не понравилось.

На следующее утро Мартин виновато вошёл на кухню. Энн не отрывала глаз от своего апельсинового сока и булочки.

— Прости за прошлую ночь, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду? — притворилась она, всё ещё не глядя на него.

— То что пришёл домой поздно, вернулся пьяным, — сказал он. — Я встретил некоторых парней в «Перекрёстке». Мы пили, разговаривали, и следующее, что я помню, это время закрытия. Ты знаешь, как это бывает.

— Нет, Мартин, я не знаю, как это бывает. Так почему бы тебе не рассказать мне?

— Давай чуть позже, Энн. Дай мне привести себя в порядок.

Наконец Энн подняла голову.

— Это не то, о чём идёт речь, и ты это знаешь.

Мартин выглядел растерянным.

— Почему ты так разозлилась? Это не преступление века, когда парень выпил слишком много пива с другими парнями и потерял счёт времени.

Энн хмыкнула.

— Я знаю это, Мартин, и ты знаешь, что я злюсь не из-за этого. Не обращайся со мной, как с дурой.

— Энн, что ты…

— С кем ты был вчера? — отрезала она.

Он посмотрел на неё с насмешкой.

— Я же говорил тебе, с ребятами из «Перекрёстка».

— Хорошо, Мартин, хорошо.

— Это правда, — возразил он. — Я был с Андре, парнем, который управляет этим местом, и Дэйвом Кромером, Биллом Эберхартом и некоторыми другими парнями, которые работают в городе.

— Это лживое дерьмо, Мартин! Я видела тебя. Вчера днём ​​я видела, как ты отъезжал на моей машине от этого дурацкого маленького универсального магазина, а рядом с тобой сидела женщина.

— Что… о, ты имеешь в виду Мелани?

— Нет, Мартин, это была не Мелани…

— Да, мама, — сказала Мелани, входя на кухню.

На ней был сарафан, которого Энн не узнала. Небрежно она открыла холодильник и налила немного апельсинового сока.

— Я пошла в магазин, чтобы купить газировку, чтобы взять её к Вендлин. Мартин увидел, как я выхожу, поэтому он подобрал меня и подвёз.

Брови Энн нахмурились.

— Куда?

— Я же сказала тебе, мама. К Вендлин. Она хотела показать мне свои платья. На самом деле, она дала одно мне. Разве это не мило с её стороны?

— Э-э-э, — замялась Энн. — Да, это мило. Она почувствовала себя дурой, глядя на Мартина. Она всё равно ощущала, что что-то не так.

— Мартин, я думала…

Мартин рассмеялся. Он подошёл и потёр её плечи за столом.

— Что, ты думала, что я сбегаю с Мэдин, продавщицей мороженого? — он снова рассмеялся.

— Думаю, в последнее время я слишком остро реагирую на всё, — сказала Энн, как будто это было оправданием. — Всё нормально.

— На самом деле, я не могу винить тебя за поспешные выводы, — пошутил Мартин. — Какой бы красивой ты ни была, какая женщина не будет постоянно ревновать? Мой опыт любовника всемирно известен. До того, как я встретил тебя, женщинам приходилось стоять в очереди, чтобы пойти со мной на свидание.

— О, Боже! — Мелани рассмеялась и вышла из кухни.

Но Энн по-прежнему чувствовала себя дерьмово. Она коснулась руки Мартина, пока он продолжал массировать её плечо. Как долго она будет оставаться такой вспыльчивой и непродуманной? Она практически обвинила его в измене, что было смехом всех времён, учитывая то, что она сама сделала прошлой ночью с…

«Милли», — вспомнила она.

Она чувствовала себя ужасно, скрывая от него правду. Если бы это было с другим мужчиной, у него было бы право прекратить отношения прямо сейчас. А с другой женщиной? Что бы он сделал, если бы узнал? Что сделал бы любой мужчина?

Она хотела сказать ему, но что, чёрт возьми, она могла сказать?

— Я выйду ненадолго, — сказал он и взял свой блокнот и ручку. Она не успела ничего сказать. — Я работаю над великим стихотворением, моей лучшей работой, — продолжал он со своим таинственным поэтическим энтузиазмом. — Пока это сто строф.

— Приятного письма, — пожелала она.

В одиночестве она чувствовала себя ещё более дерьмово. Она никогда не проявляла активного интереса к его творчеству, потому что не знала, как это делать. Это, а также то, в чём она почти ошибочно обвинила его, заставило её почувствовать себя очень униженной, и ещё более униженной, учитывая её непристойный акт с Милли.

«Милли», — снова подумала она.

Что она скажет в следующий раз, когда увидит её? Она боялась их следующей встречи. Но ей придётся увидеть её в ближайшее время, когда она пойдёт проверять отца. Этим утром доктор Хейд сказал ей, что её отец, кажется, стабилизировался после вчерашней ошибки, но это может измениться в любую минуту. Дрожа, она вспомнила кошмар, головокружение и новые слова, которые сон прошептал ей в голове.

«Дотер фо Дотер».

Но что бы это могло значить? Слова не имели смысла. Потом она вспомнила, откуда они взялись: это были слова, написанные её отцом прошлым вечером, когда он пришёл в сознание. Сон просто перенёс слова в свой пейзаж.

От этого она почувствовала себя немного лучше. Но была ещё Милли. Полное воспоминание ускользнуло от неё. По крупицам она помнила, что они делали вместе, и даже помнила, как ей это нравилось. Но что произошло потом? Энн проснулась на диване внизу, а не в постели Милли.

В страхе она пошла вверх по лестнице, по коридору. Она могла слышать ужасный звук кардиомонитора. Она вошла и остановилась. Милли измеряла кровяное давление её отца. Невинно она подняла глаза.

— О, привет, Энн.

«Привет, Энн?» — Энн задумалась.

Взволнованная, она посмотрела на медсестру.

— Что-то случилось?

Энн откашлялась.

— Милли, я хочу поговорить с тобой о прошлой ночи.

— О, не беспокойся об этом, — бойко ответила Милли. Она выглядела свежей, отдохнувшей, лишённой какой-либо вины. — Состояние твоего отца полностью стабилизировалось.

— Я не об этом, — продолжала Энн. — Я имею в виду, ты знаешь… прошлая ночь.

— Что насчёт прошлой ночи? — Милли небрежно сняла манжету с тонкой руки отца Энн.

На ней была обычная форма медсестры: белое платье, белые колготки и белые туфли. Она вела себя так, как будто ничего не случилось.

— С тобой всё в порядке? — она подошла прямо к Энн, положила руку ей на лоб. — Ты выглядишь бледной.

— Я в порядке, Милли, я просто… чёрт! Меня очень беспокоит то, что мы сделали прошлой ночью.

Милли тихо рассмеялась.

— Я не знаю, о чём ты говоришь. Я сразу же вернулась в постель после того, как мы стабилизировали состояние твоего отца. Я спала до трёх часов ночи, потом доктор Хейд разбудил меня, чтобы он мог пойти домой, — её озабоченный взгляд стал более глубоким. — О, ты, должно быть, поссорились прошлой ночью с Мартином?

— Что? Что заставляет тебя так думать?

— Я пару раз спускалась вниз за колой и видела, как ты спишь на диване. Ты металась и вертелась. Плохие сны?

Энн не поняла.

— Милли, подожди минутку. Я спала на диване прошлой ночью? Всю ночь?

— Конечно, разве ты не помнишь? Я просто предположила, что ты поссорилась с Мартином, вот почему ты с ним не спала.

Энн обдумывала свой следующий вопрос.

— Милли, я заходила к тебе в комнату прошлой ночью?

Милли бросила на неё косой взгляд.

— В мою комнату? Нет, а зачем?

Энн смотрела, совершенно сбитая с толку. Тогда Милли сказала:

— Бедняжка. Ты, должно быть, плохо спала. Ты чувствуешь себя хорошо? Кажется, температуры у тебя нет. Хочешь, я принесу тебе что-нибудь?

Но Энн сразу же почувствовала себя лучше, намного лучше.

«Сон», — поняла она.

Она содрогнулась от этих образов: лобок Милли на её лице, её грязные речи и отвратительный чёрный фаллос.

«Мне приснились все эти вещи».

— Нет, нет, — ответила она наконец. — Я в порядке, просто немного запуталась. Прошлой ночью мне приснился очень странный сон.

— Должно быть, это был кошмар, — ответила Милли. — То, как ты ворочалась на диване. Я даже немного волновалась.

— Я в порядке, — повторила Энн. — Я поговорю с тобой позже, у меня есть кое-какие дела.

— Хорошо. Пока.

Энн чуть не выскочила из комнаты. Сон был настолько реальным, что она действительно думала, что это было правдой. Знание этого теперь, чуть не сделало её ликующей.

«Что вы скажете об этом, доктор Гарольд? В конце концов, я латентная лесбиянка после всего этого?»

Спустившись вниз, она остановилась на лестничной площадке. Она посмотрела вниз. Ещё несколько ступенек спускались к погребу с фруктами и овощами, который вчера она видела, как её мать запирала. Энн почувствовала себя заинтересованной. Её повторяющийся кошмар о рождении Мелани возник у подножия той лестницы, где она действительно родила Мелани семнадцать лет назад. Внезапно ей захотелось спуститься вниз — она почувствовала, что ей это необходимо хотя бы по какой-то другой причине, кроме как столкнуться лицом к лицу с пейзажем кошмара. Возможно, если бы она увидела это место снова, после всего этого времени, она могла бы понять, что именно так расстроило её подсознание. Какой вред может быть?

Она спустилась по лестнице, внезапно почувствовав себя плохо. Каждый шаг вниз открывал ей новую деталь кошмара. Руки блуждают по беременному животу. Парящая эмблема с двумя кругами. Фигура в плаще, стоящая между её ног и ожидающая, когда она родит Мелани. И тайные слова: дуэр, дуэр. Энн быстро решила, что не хочет возвращаться в эту комнату, но чувствовала, что должна. Она ощущала, что в ней содержится какой-то секрет, который ей нужно было узнать. Она не могла объяснить принуждение.

Она повернула ручку и выругалась. Дверь всё ещё была заперта. Это приводило её в ярость. С какой стати её мать настаивала на том, чтобы держать эту дверь запертой? Это был просто погреб.

Теперь она чувствовала себя ведомой. Она помчалась обратно вверх по лестнице.

— Мама! — позвала она.

Она проверила везде, каждую комнату на каждом этаже. Она спросила Милли, но Милли её не видела. Матери Энн дома не было.

«Проклятие, — подумала она. — Где, чёрт возьми, она?»

Вифмунук нахмурилась. Шериф Бард был напуган; этот взгляд на её лице наполнил его самым подлым страхом. Он припарковал патрульную машину за пожарной частью. Она бросила последний взгляд на простреленное тело Зака, затем захлопнула багажник.

— Этого нельзя было допустить, — сказала она.

— Я знаю, — признался шериф Бард.

Его округлившийся живот заурчал. Пот выступил на его высоком лбу.

— Нас оскорбили, осквернили.

Глаза вифмунук были где-то в другом месте, в небе, потерянные в деревьях. Бард молился. Они вместе осмотрели цирицу; Бард отметил детали, которые ускользнули от его предыдущего осмотра. Среди вандализма они обнаружили канистру с бензином. Она была полная. Очевидно, Тарп намеревался поджечь их святое место. Но он этого не сделал, как будто его прервали. Что-то его остановило, но что?

— Он где-то там, шериф Бард. Он может всё испортить. Найди его, останови любой ценой.

Воротник Барда глубоко врезался в его толстую шею.

— Есть только я и Байрон. Мне нужна помощь. Единственный способ гарантировать задержание Тарпа — позвонить в полицию штата.

Вифмунук уставилась на него в ответ на это предложение.

— Ты сам найдёшь его, шериф Бард. Привлечение внешних сил слишком большой риск. Они могут найти то, что мы не хотим, чтобы они находили. Ты поймаешь этого несчастного негодяя сам. Это ясно?

Бард не смел смотреть ей в глаза. Они были, как печь, они были, как ямы ненависти, ужаса.

— Я понял, — сказал он.

— Он оскорбил нас. Он запятнал нас в нашей святой благодати. Ты поймаешь его и положишь конец его ереси.

Бард сглотнул и кивнул.

Внезапно она посмотрела высоко в небо.

— Ещё две ночи, — прошептала она, улыбаясь. — Такая слава ждёт всех нас…

Бард знал, о чём она говорила. Он также знал, что с ним случится, если он не прибьёт Тарпа.

— А как же Зак? — спросил он, чтобы сменить тему.

Она с отвращением взглянула на багажник патрульной машины.

— Я должна рассказывать тебе всё? Похорони реккана и приступай к своей работе. Ты теряешь время. Её время.

— Да, — сказал Бард.

Теперь вифмунук смотрела на него, её ужасные глаза впивались в его собственные. Она осторожно коснулась кулона на груди.

— Дай мне эльмессе. Дай лоф.

«О, Боже, нет», — подумал он.

— Ты знаешь, что делать.

Унижение, оскорбление, вот что она имела в виду. Они заставляли его это делать регулярно. Он расстегнул свои полицейские штаны, вытащил член. В этих обстоятельствах, конечно, не было ничего эротического, но страх наказания всегда вынуждал к необходимой реакции. Несколько трудных мыслей о журнале Playboy этого месяца заставили его затвердеть за несколько мгновений.

«Давай же, давай…»

Он дрочил быстрыми, отчаянными рывками, а затем онемело эякулировал себе в руку.

«Господи», — подумал он, восстанавливая дыхание.

Он знал, чего она хотела. Он ухмыльнулся и слизнул сперму с ладони, проглотив её горьким слизняком.

— Хорошо. А теперь встань на колени, — приказала она.

Бард опустился на колени в грязь. Он мог либо сам встать на колени перед злой сукой, либо она могла заставить его. Он давно понял тщетность сопротивления им. Капли пота стекали по его лысине. Вкус его собственной спермы был достаточно ужасен, но теперь он станет ещё хуже.

— Да, — сказала она, — выпей из меня.

Она подняла платье до талии. Толстая солома её лобка блестела на солнце. Шериф Бард послушно приоткрыл рот, когда вифмунук начала мочиться ему на лицо. Она ухмыльнулась, глядя на эту толстую маленькую свинью, направляя горячую струю прямо ему в рот. Вздрагивая, он глотал каждый едкий глоток, чувствуя, как ужасный жар разливается в его животе. Когда она закончила, он встал перед ней на колени, блестя мочой на солнце.

— Ты найдёшь нашего маленького бригореккана, шериф Бард, и принесёшь его мне по частям. В противном случае следующей свиньёй-рекканом, которую мы похороним, будешь ты.