Суккубы

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Что-то беспокоило Мартина весь день. Кошмар, конечно. Обнажённые девушки причудливо рисуют на деревьях посреди ночи. Мешки, которые он закопал, а потом Мелани… И Мэдин…

Весь день он пытался забыть об этом. Даже Энн со своими собственными травмами во сне заметила, что он не в себе. Они пообедали и поехали. Он надеялся, что красивая поездка по живописным местам отвлечёт его мысли, но куда бы он ни посмотрел, он видел лес, а когда он видел лес, он видел сон. Они проезжали мимо универсального магазина, и он увидел снаружи Мэдин, подметавшую аллею. Она повернулась и помахала рукой, как будто почувствовала, как они проезжают мимо. Мартин слегка вздрогнул. Мгновенный взгляд вызвал у него яркие воспоминания.

«Странно, но после ночного кошмара меня необъяснимо к ней тянет, — понял он. — Но почему?»

Но это было больше, чем просто мысли. Он знал, что что-то происходит.

В то утро он и Энн занимались любовью. В последнее время казалось, что между ними что-то не так, что ей это не нравится.

«Мужская паранойя», — всегда заключал он.

Он рационализировал? Это был факт, с которым он не хотел мириться: на этот раз, когда они занимались любовью, он вообще не думал об Энн. Он думал о Мэдин.

Внезапно Энн вздрогнула.

— Что случилось?

Она рассеянно смотрела за ветровое стекло, как раз в тот момент, когда Мартин вёл Mustang по городской площади мимо церкви.

— Не знаю, — сказала она. — Я просто чувствую беспокойство.

Но казалось, что она вздрогнула, когда они проезжали мимо церкви.

— Ты плохо спала прошлой ночью. Тебе снова приснился кошмар, не так ли?

Энн кивнула.

— Всё становится только хуже, и теперь это стало ярче, больше подробностей. А в последнее время… — её слова оборвались.

— Что?

— Не знаю, — сказала она. Она казалась сбитой с толку. — В последнее время у меня какое-то головокружение. Как только что. Я просыпаюсь и вдруг что-нибудь вижу. Как в тумане.

Мартин притормозил на светофорах.

— Что ты видела?

Энн снова вздрогнула.

— Ничего такого.

Мартин знал, когда она лгала.

— Ты не высыпаешься, — предположил он. — Этот кошмар выворачивает тебя наизнанку. Может быть, тебе следует позвонить доктору Гарольду, узнать, что он думает?

— Нет, это было бы глупо. Я не позволю, чтобы вся моя жизнь рухнула из-за глупого кошмара.

— Не расстраивайся, — сказал Мартин. — Мне тоже прошлой ночью приснился кошмар.

Энн резко посмотрела на него.

— Мелани тоже снятся кошмары.

— Должно быть, это передаётся по наследству, — попытался отшутиться Мартин. — Расслабься, ладно? Ты слишком беспокоишься о ней.

— Мартин, давай не будем об этом снова.

— Хорошо, хорошо, — он направился обратно к дому.

Но он знал, что был прав. Трудности Энн усугублялись. Её отец умирает, мать горюет, их отпуск отменён. Теперь у неё было это «головокружение» в сочетании с кошмаром. Слишком много вещей накапливалось одновременно, отягощая её.

Мартину стало интересно, насколько она близка к срыву?

Энн не знала, что ему сказать.

«Рано или поздно он подумает, что я схожу с ума».

Да, её кошмар становился всё хуже, и теперь добавилось это головокружение. Она не могла придумать никакого другого способа описать это. Было ли это частью сна, которого она не помнила? Это было похоже на кровавые грёзы. Проснувшись, она вдруг вздрогнула…

… и увидела красное.

Она видела руки, вонзающие в кого-то нож, широкое серебряное лезвие неоднократно погружалось в обнажённую плоть. Мёртвая тишина усугубляла ситуацию; в этом видении она могла слышать только ровное шлёпание ножа. И всё, что она могла видеть: летящая повсюду кровь, грудь и живот дрожали, когда лезвие продолжало подниматься и опускаться, подниматься и опускаться…

Шлёп-шлёп-шлёп… Шлёп-шлёп-шлёп…

Лица жертвы не было видно, но почему-то она была уверена, что человек, которого режут, — это она сама.

Мартин припарковал Mustang на улице; несколько машин заполнили подъездную дорожку. В фойе Энн заметила, что её мать развлекает нескольких гостей в столовой. Там были миссис Гарган и Констанс, жена доктора Хейда, а также овдовевшая миссис Вирасак и несколько других пожилых женщин Локвуда. Они тихо болтали, попивая чай. Но когда мать Энн заметила её, она быстро встала из-за стола и закрыла двери столовой.

— Она знает, как сделать так, чтобы человек почувствовал себя желанным гостем, — пошутил Мартин. — Что они там делают?

— Кто знает? — сказала Энн. — Да и какая разница?

— Я собираюсь посидеть внизу, попытаться написать кое-что.

— Хорошо, — сказала Энн.

Несколько раз она видела, как он хватал свой блокнот и исчезал в просторном заднем дворе. Казалось, он находил здесь покой, поиски каждого поэта, что вызывало у Энн лёгкую ревность. Мартину здесь понравилось. По крайней мере, если бы он ненавидел это место, она бы не чувствовала себя такой одинокой.

Наверху она огляделась в поисках Мелани. Её комната была пуста, но она слышала шум воды — душ. Энн выглянула в окно и увидела Мартина, сидящего в шезлонге на краю леса. Блокнот лежал у него на коленях, рука была поднята. Казалось, он смотрит на небо полузакрытыми глазами.

— Привет, мама, — поздоровалась Мелани.

Она вошла в своём тёмном халате и с полотенцем на голове. — Где ты была?

— Мы с Мартином поехали кататься. Мы думаем пойти в отель на ужин. Хочешь с нами?

— У меня не получится. Я встречаюсь с друзьями.

Энн в смятении села на кровать.

— Ты мало что упомянула об этих своих новых друзьях.

— О, Вендлин и Рена? Они довольно крутые.

«Довольно крутые», — Энн ухмыльнулась.

— Я видела тебя вчера с мальчиком.

Мелани улыбнулась.

— Это Зак. Он тоже классный.

— Он похож на твоих друзей, которые остались дома, в кожаной куртке и…

— Хватит, мама, — отмахнулась Мелани, вытирая свои светло-каштановые волосы полотенцем. — Он очень милый, и у нас много общего.

— Что, например?

— Музыка. Он слушает все группы, которые мне нравятся, даже Killing Joke. И ты должна увидеть его стереосистему, она огромная.

— Мелани, — Энн наклонилась вперёд, словно собираясь встать. — Ты хочешь сказать, что была в доме этого мальчика? Одна?

— Он не живёт в доме. Он живёт в подвале церкви.

Это звучало неправильно.

— Он живёт в церкви? А как насчёт его родителей?

— У него их нет; он сирота. Бабушка дала ему работу сторожем или что-то в этом роде.

«Бабушка», — кисло подумала Энн.

Одно препятствие за другим. Мать Энн считалась старостой города, всеми любимой. Мелани заводила здесь друзей. Мартин писал стихи лучше здесь. А куда всё это привело Энн?

«В тупик», — она ответила сама себе.

— Я просто не совсем одобряю то, что ты болтаешься с каким-то мальчиком, которого ты только что встретила.

— Я уже не маленький ребёнок, мама. Я взрослая.

— Неужели?

— Не будем спорить.

Очень резко Мелани скинула халат. Она села голая у антикварного туалетного столика, чтобы расчесать волосы.

Энн поглотил шок. Мелани никогда не раздевалась перед ней, по крайней мере, донага. Но она сделала это сейчас, как если бы это было естественно. Энн чувствовала, что должна прокомментировать эту нескромность, но что она могла сказать? Конечно, не было ничего противоестественного в том, что мать видела свою дочь раздетой.

— Мама, что-то случилось? — Мелани могла видеть лицо Энн в большом зеркале в раме туалетного столика. — Ты ведёшь себя так, словно никогда не видела меня голой.

— Ну, на самом деле нет. Не в годах.

Энн подумала:

«Она взрослая».

Тело Мелани действительно расцвело. В подростковом возрасте она была худенькой, с мальчишеской фигурой. Теперь её грудь наполнилась, а прямые линии её раннего подросткового возраста уступили место красивой женственной стройности. Твёрдые округлости её грудей слегка подрагивали, когда она расчёсывала волосы в зеркале. Затем она встала, так же резко, и повернулась. Энн не могла не окинуть взглядом свежее юное тело с головы до ног.

— Я взрослею, мама.

— Я знаю, милая. Иногда матери трудно это осознать, вот и всё.

Так и было, правда? Её шок сменился смутным отчаянием. Мелани превратилась в женщину почти без ведома Энн.

«Я была слишком занята, — пожалела она. — Слишком занята попытками стать партнёром, чтобы даже заметить, как подрастает собственная дочь».

Мелани быстро надела чёрные «варёные» джинсы, затем натянула тёмно-синюю футболку с надписью «Симфония автокатастроф». Энн чувствовала себя старой скрягой, сидящей на кровати.

Мелани поцеловала её в щёку.

— Я буду дома рано.

— Пока.

Но Энн хотела остановить её, спросить о том, что беспокоило её в последнее время.

«Ты девственница?» — хотела спросить она.

Но как она могла спросить что-то подобное, не оказавшись ещё бóльшей скрягой?

Мелани ушла.

Энн почувствовала себя старой, подавленной, глупой — одновременно. Взглянув в окно, она увидела Мартина, увидела, что он бродит по лесу в поисках своего вдохновения. Насколько дальше Энн могла чувствовать себя отчуждённой от людей в своей жизни? Они с матерью постоянно ссорились. Она совершенно не понимала творческих радостей Мартина. И её дочь выросла прямо у неё под носом.

Она села обратно на кровать.

«А мой отец умирает, и я его так редко видела».

В её глазах появились слёзы.

Потом она вздрогнула…

Шлёп-шлёп-шлёп…

Она услышала снова.

Шлёп-шлёп-шлёп…

Головокружение вернулось. Яркое красное видение снова пронеслось в её сознании: сжатая в кулак рука вонзает нож. Извержение крови. Обнажённые груди и живот, вздрагивающие каждый раз, когда клинок вонзается по самую рукоять…