Судоплатов. 1920 год

Глава 4

«Мурку» звали Марусей Климовой. Мария Прокофьевна Климова была уроженка Великого Устюга, родилась она в 1897 году. Легендой для уголовников якобы настоящее имя Мурки было Маргарита Дмитриевская, которая была на слуху у многих босяков еще с восемнадцатого года. Ее поимке мы уделяли особое внимание, но как назло не могли на нее выйти (как выяснили позже, банда на время покинула Одессу). Вновь прибывшие в Одессу не просто бандиты, а «идейные» — своего рода «разведгруппа», действующая от имени Нестора Махно. Этот прославленный анархист на Украине вообще и в Одессе в частности имел довольно большой авторитет. В те времена женщины нередко были полноправными членами банд, а ходившая в криминальной среде поговорка: «Баба в банде — вору на фарт», является тому подтверждением.

Паханом банды мы решили поставить единственного настоящего махновца, Данилу Задова, которого в лицо знают многие из криминального мира. Данило поначалу отнекивался от участия в постановке, но после получения мандата от Одесской НГБ, став ее официальным сотрудником, вздохнул и конечно же согласился.

Десятки самых разных банд не просто грабили и убивали. Они срослись с погрязшей в коррупции милицией и, в частности, уголовным розыском Одессы-мамы. Одни только контрабандисты наносили своим преступным промыслом огромный ущерб бюджету города, черноморского побережья и страны. Коррупция процветала из-за практического отсутствия в городе продуктов. Сотрудникам милиции нужно было кормить свои семьи и они вольно-невольно продавались уголовникам за продукты. Поэтому о нашей операции никто из одесситов был ни в курсе. Малява от воров внедренным сотрудникам была не нужна: Данило сам являлся гарантом того, что за гастролерами стоит сам Махно.

Родоначальниками воров в законе в России были босяки — особая социальная прослойка дореволюционного времени. Босяками изначально называли разнорабочих, грузчиков, которые старались хоть что-то заработать в крупных городах. Слово это появилось от того, что люди спали, пока ждали появления работодателей, а на босых ногах они указывали расценки. Если работодателя цена устраивала, он будил человека и нанимал его грузчиком. Постепенно босяками стали именовать тех, кто добывал деньги нечестным, незаконным путем. Убийс̲тво и изнас̲илование в их среде с самого начала были под запретом. Босяки могли убить только в случае разборок и при защите собственной жизни.

Несмотря на хитрость и ловкость, воры оказывались рано или поздно в тюрьме, поэтому их законы перекочевывали в блатной мир. К элите причисляли тех, кто занимался кражами, требующими особого мастерства, подготовки, планирования. Это были специалисты по вскрытию сейфов или прославившиеся взятием банка, магазина. В преступной иерархии императорской Руси высшим классом был так называемые «марвихеры» — высшего класса воры-карманники. Это была элита преступного мира. «Марвихеры» всегда одевались богато, выглядели интеллигентно и проводили свои операции среди самых состоятельных граждан — в банках, дворянских собраниях, на аукционах и так далее.

А в местах заключения авторитетами были «Иваны». «Иван», в современной аналогии что-то подобное на вора в законе, как правило выходил из «бродяг» — лиц, которые не имели ни дома, ни родни, ни друзей и не «помнили своего имени». Оттуда, кстати и пошла известная фраза «Иван, родства не помнящий». Дело в том, что при задержании преступники не собирались называть настоящие имена, чтобы им не вспомнили прошлые грехи. Поэтому на вопрос об имени отвечали «Иван», а о фамилии — «Не помню». Так задержанные и оформлялись в сводках, как «Иван, родства не помнящий». «Бродяга» за особые заслуги мог стать «Иваном» — это аналог современной коронации воров, которые появились в тридцатых годах.

«Иваны» фактически держали место заключения и занимали наиболее выгодные должности (старосты и бригадиры), они решали все возникавшие проблемы, жестоко называли виновных и свято чтили правила поведения в заключении. Особым положением в касте пользовались «бродяги-законники», которые отлично знали российское законодательство, а также все, даже самые маленькие нюансы и правила поведения в заключении. Как рассказал Данило Задов, знаменитая наколка «не забуду мать родную» непосредственно к маме не имела никакого отношения. Как раз мамой считалась та самая каста «Иванов».

На воле «Иваны» должны были соблюдать правила жизни, которым следовали все «бродяги». Они не имели постоянного жилья, не имели семьи и детей, не становились на учет по месту проживания и вообще не имели никаких документов.

Вплоть до Октябрьской революции «Иваны» в местах заключения имели непререкаемый авторитет и власть. И только с приходом большевиков уголовные традиции получили дальнейшее «развитие». «Иваном» мог стать только выходец из «бродяг» — представителей пропащей для общества категории преступников, которым не светила социализация — профессиональных воров, грабителей, разбойников и убийц.

После указа о артелях и кооперативах Одесса обросла тысячей с лишним артелей, многим крупным артелям государственный банк стал оказывать ссуды деньгами под пятнадцать процентов годовых. Город постепенно богател и криминальный мир также оживился. Целью операции было собрать всех Иванов для обсуждения возможности взятия Банка, раздававшего ссуды. Местные Иваны «забили стрелку» в кооперативном кабаке «Гамбринус», о котором еще писал Александр Куприн в одноименном рассказе, в подвале по адресу Дерибасовская, 32.

Найти его было трудно из-за подземного расположения. Вывески совсем не было, прямо с тротуара входили в узкую, всегда открытую дверь. От неё вела вниз такая же узкая лестница в двадцать каменных ступеней.

Пивная состояла из двух длинных, но чрезвычайно низких сводчатых зал. Вместо столов были расставлены на полу, густо усыпанном опилками, тяжёлые дубовые бочки, вместо стульев — маленькие бочоночки. Направо от входа возвышалась небольшая эстрада, а на ней стояло пианино. Здесь каждый вечер, уже много лет подряд, играл на скрипке для удовольствия и развлечения гостей пьяный музыкант Сашка — еврей. Сашка был лысый, курносый, с приподнятым подбородком и пухлыми щечками, носил маленькие усики и было ему лет 45–50. На коленях у него неизменно сидела маленькая беленькая собачка. Этот безусловно талантливый музыкант играл все, из его скрипки каждый вечер лились украинские, русские, еврейские, молдавские, грузинские, итальянские, греческие и еще Бог знает какие мелодии. Сашка удовлетворял любые вкусы. Oн был явным лидером в трио, которое в течение долгих лет составляли, помимо Певзнера, братья Вересковские — Игнат и Константин (баян и фортепиано).

Вечером кабак закрылся на «спецобслуживание», сначала его наводнили бойцы авторитетов, которые начали подтягиваться после девяти вечера на пролетках, с шиком отдавая извозчикам щедрые чаевые. Вот и музыкантов попросили на выход, в кабаке остались только «свои». Ожидали прихода гастролеров, поселившихся в самой шикарной гостинице города «Бристоль», открывшейся вновь после закрытия в семнадцатом году. Однако вместо них кабак окружили пара тачанок и рота внутренних войск. У входа в кабак смолили папироски пятеро бандитов.

Для их ликвидации привлекли троих ухарей из махновцев, которых Задовы использовали для тихой ликвидации часовых. Махновцы, одетые с шиком в солдатские галифе и офицерские шикарные бекеши с башлыками, шли в ряд, заставляя встречных прохожих прижиматься к стене домов.

— А вот и пивная! — указал пальцем один из махновцев, ставших сотрудниками НГБ.

Троица дружно шагнула ко входу, но дорогу им загородили урки — Кабак закрыт, гуляйте мужики в другое место!

Со стороны никто не увидел как за пару секунд были убиты пятеро бандитов, но их трупы тут же оттащили в сторону. Эти трое, зачисленные в отдел ликвидации Задова, из-за пазухи достали по паре гранат и спустились вниз. Через пару минут в помещении начали рваться гранаты. Решив не рисковать, приняли решение для начала угостить урок гранатами. А после них не понадобились даже контрольные выстрелы. Внутри стены и потолок были в крови и в мозгах.

Заглянувший внутрь Наум, выскочил наружу, едва сдерживая рвоту — Кошмар какой-то! Большинство просто размазало по стенам.

После ликвидации Иванов ночные патрули в одночасье исчезли с улиц города. Началась вторая фаза операции под названием «Маскарад». Наш расчет строился на том, что остатки криминального мира захотят воспользоваться отсутствием патрулей. Поздно вечером по Одессе начали гулять бывшие махновцы и офицеры, переодевшись в дорогие шубы и пальто, посещая рестораны и засвечивая в них толстые портмоне, набитые деньгами. Соответственно вся одесская шпана начала ночную охоту за «бобрами».

У каждого участника операции «Маскарад» были по два заряженных револьвера. При малейшей опасности, при требовании «прикурить» сотрудники тут же открывали огонь на поражение. Затем перешагивали трупы и шли дальше, не забыв дозарядить свое оружие. За ночь было убито около семисот человек, среди которых были и двести малолеток. Малолетние банды были самые жестокие, они почти всегда убивали своих жертв, зарезать могли даже за краюху хлеба..

В восемнадцать лет Кровавая Маргаритка узурпировала власть в самой известной одесской банде «Коршуны», ей подчинялись и одесские жиганы, и амурские душегубы. Дочь бывшего инженера была сначала на положении рабыни у одного из босяков. Харлам Антонов, вожак шайки, принимал молодого, но уже прославившегося налетчика Кривицкого, вожака банды знаменитых «Коршунов». Эту «малину» от многих отличало присутствие девушки. Хрупкая маленькая девчушка, явно не маруха, тихо сидела в углу. Кривицкий с удивлением увидел, что она привязана веревкой к своему месту. Харлашка похвастался, что смог приручить девку злее зверя. Харлашка в вожаки банды продвинулся уже при Советах, а до того был мелочью — босяк босяком. И банда, понятное дело, была босяцкой. И девок на Сахалинчике портили толпой, как настоящие звери. Маргарита тоже попала в его лапы после такого «рейда» — но выжила и была вывезена с улицы Водопроводной в «малину» Харлашки. Девушка иногда даже думала, что ее отец погиб от рук этого упыря.

Кривицкий под чистую разделал Харлашку в карты. Кривицкий был, к слову, вором непростым: в свою банду он подбирал людей подобных себе, образованных, тех, что теперь называли «из бывших». Были среди его людей даже поэты.

Итак, атаман «Коршунов» взял выигранные деньги и направился к выходу. Харлашка лебезил и угрожал одновременно, просил позволить отыграться. Но Кривицкий умел держать фасон. Он был уже почти у самой двери, когда услышал долгожданное: «Девку ставлю на кон».

В ответ Кривицкий поставил все деньги и право воровать и грабить в районе вокзала. И, конечно, выиграл.

Так Марго избавилась от ужасного положения «подстилки». Теперь она была среди «Коршунов», самой богатой и даже изысканной шайки Одессы. Она стала жить в старом доме — усадьбе Кривицких на Киевской дороге. Под его крышей сам атаман собрал банду молодых «лишних» людей. Банда, впрочем, больше напоминала поэтический клуб, чем бандитскую шайку. «Коршуны» грабили скорее для проформы. Ну и чтобы показать себя «крутыми» — деньги-то у богатых наследников водились. Днем они «трудились», избавляя ротозеев от лишних средств, а по вечерам посещали кафешантаны и театры, слушали Шаляпина и Вертинского. Маргарита со временем отогрелась, пришла в себя и, конечно, влюбилась в своего спасителя.

Это был налет на дом сахарозаводчика, где отмечали день рождения жены хозяина. «Коршунов» было пятеро вместе с Марго, но этого вполне хватило, чтобы собрать гостей в одном зале и потребовать пятьдесят тысяч рублей «в пользу анархистов-эгоистов». Кривицкий вел себя слишком интеллигентно, а хозяин умел торговаться. И в результате мужчины сошлись всего на двух тысячах. Это «игрушечное» ограбление всерьез разочаровало Маргариту. Уж слишком все это было не похоже на другую, настоящую, по мнению девушки, жизнь — с насилием, убийствами, неизбывным, никогда не прекращающимся страхом за собственную жизнь.

Верная себе, девушка решительно сорвала с ближайшей дамы ожерелье, а ее спутнику выстрелила в ногу, как только он попытался заступиться за нее. Ошалевшие «Коршуны» стояли столбом и пришли в себя только после выстрела в воздух и крика девушки: «Чего стоите? Забирайте камни!»

Налетчики быстро обобрали гостей, с женщин сняли драгоценности. В конце Кривицкий бросил на стол половину суммы, которую чуть ранее дрожащими руками вручил ему сахарозаводчик, — на извозчиков.

Это был красивый, но глупый, с точки зрения девушки, жест. Утром газеты писали не о простреленной ноге, а об этой самой тысяче, красиво брошенной на стол. Таки красота!

Марго взяла ситуацию в свои руки вполне сознательно. Пусть впереди ее ждало нелегкое объяснение, но терпеть этот фарс она уже была не в силах. Да и гнева Кривицкого она особенно не боялась. Похоже, она уже вообще устала бояться…

Так все и произошло — Кривицкий, вернувшись, действительно устроил объяснение, даже пообещал убить Маргариту, если она еще раз сунется вперед. Но Марго молчать не стала — более того, она набросилась с упреками не только на вожака, но и на всех остальных «Коршунов». Дескать, то, что вы делаете, это просто театральная постановка. Почему умные и смелые «Коршуны» тратят свои силы на сущую ерунду, хотя способны на многое?

По югу бывшей империи колесили банды самых разных политических взглядов, а чаще и вовсе без таковых. Особенно знаменитыми стали дружины Нестора Махно. К несчастью для жителей Одесской губернии, подругу Махно звали Марией, Маруськой. Это натолкнуло Кровавую Маргаритку на интересный способ грабить тех, у кого еще что-то осталось, — деревенских жителей.

За небольшие отступные Марго-Маруська обещала деревенским старостам отговорить батьку от посещения именно этой деревни. Отступные, в общем, были вполне подъемными и находились всегда — кому охота оказаться на мушке у безумной подруги батьки Махно или у его веселых гайдуков?

Всего шестерым налетчикам — именно столько «Коршунов» брала на дело Марго — удавалось достаточно долго и успешно терроризировать жителей местечек.

Промышляя таким нехитрым образом, «Коршуны» протянули до 1920 года, пока на их след не вышли наши сотрудники. Движимая звериным чутьем, Марго увела свою банду на Херсонщину, где продолжала держать в страхе и обирать села и городки. Здесь банду настигли конные отряды ЧК, но Кровавой Маргаритке удалось обвести их вокруг пальца: разделившись на мелкие группки, налетчики просочились назад, в Одессу. Здесь их никто не ждал.

Город, очищенный нами от бандитов всех мастей, стал легкой добычей для Кровавой Маргаритки и ее «амурских тигров». Банда возобновила свою кровавую деятельность. «Работы» было много, ведь чекисты смогли перебить всех конкурентов. Марго с подельниками грабила государственные организации, склады Консервтреста и Всеукрспилки, нападала на инкассаторов. Главным оружием «Коршунов» оставалась необыкновенная бесстрашная наглость Марго вместе с ее поистине нечеловеческим чутьем.

Через неделю работы в городе под видом «залетной банды» мы задержали наводчика «Коршунов», затем взяли еще двоих. Под давлением и обещанием применить пытки бандиты признались, что Кривицкий планирует последнее дело перед уходом в Румынию. Марго, с ее звериным чутьем, предложила ему немедленно покинуть Одессу. Но Кривицкий хотел совершить последний налет на скрытого миллионера, проживавшего на Екатерининской площади. Негодуя, что Кривицкий не слушает ее, Марго на этот налет не пошла. Это был смертельный просчет. Кривицкий с двумя подельниками пришел на место сбора, где его должен был ожидать наводчик. Но вместо него «Коршунов» ждала засада. Наум навел оружие на Кривицкого, однако наган дал осечку. Кривицкий же выстрелил в ответ четыре раза, почти в упор. И отчего-то промахнулся…

Взятые в кольцо бандиты открыли беспорядочный огонь, бросили три самодельные бомбы. Ни одна из них не взорвалась. Тем временем сотрудники НГБ хладнокровно, словно в тире, стали расстреливать «Коршунов». Наум двумя пулями прострелил Кривицкому грудь. Один из раненых бандитов выдал адрес дома, где скрывалась Марго. Так в считанные минуты закончилась история легендарных кровавых «Коршунов», которые годами наводили ужас на Одессу.

Наши сотрудники оцепили дом, где пряталась Маргарита Дмитриевская. Ей крикнули в окно, сообщив о смерти Кривицкого. Кровавая Маргаритка вышла без оружия и безропотно позволила себя арестовать. После состоявшегося вскоре суда Дмитриевскую и оставшихся «Коршунов» расстреляли. На момент казни одному из самых безжалостных убийц Одессы едва исполнилось восемнадцать лет.