Ступень третья. Часть вторая

Интерлюдия 13

Роман Глазьев влетел к отцу, горя от злости, стукнул по столу кулаком так, что на столешнице тут же появилась глубокая вмятина с подпалинами по краям, и заорал:

— Я теперь что, никто? Со мной не надо больше считаться? Мое мнение никому не интересно? Так, что ли?

Был он бордовый от злости и слюнями брызгался во все стороны, ничуть себя не контролируя.

— А ну остынь! — рявкнул его отец. — Постельная игрушка — не такая великая ценность, другую найдешь. У меня твоя Ермолина как бельмо на глазу была.

— Может и постельная игрушка, но моя. Не твоя. Какого черта ты ею распорядился? Я к твоим любовницам не лезу.

— Роман, какие у меня любовницы, ты что? — фальшиво засмеялся Глазьев-старший надеясь успокоить сына и свести разговор к шуткам.

— Я не мама, на твою игру не куплюсь, — зло выдохнул Роман. — Уж для меня не секрет и кто у тебя сейчас любовница, и кто была перед ней, и перед-перед ней…

— Роман, это мое дело, — даванул голосом Глазьев-старший. — Ни одна моя любовница не стоила столько для клана, как твоя Ермолина. Ни в деньгах, ни в репутации.

— Ты обязан был со мной посоветоваться!

— Я тебе неоднократно говорил: сними ей квартиру. Так? — грозно сказал Глазьев-старший.

Теперь уже он стукнул по столу, и не думая сдерживаться: стол все равно был уже испорчен сыном, так что можно было отвести душу если не на отпрыске, так на мебели.

— Так, — неохотно признал Роман.

— Неоднократно говорил, что она меня здесь раздражает. Так?

— Так.

— Какого черта ты ее не убрал. Ты — мой сын, да. Но кто тебе сказал, что ты не обязан выполнять требования главы клана? Ты вообще в последнее время ведешь себя по-хамски, как будто уже сидишь в моем кресле и ни от кого не зависишь. Но глава клана — это прежде всего самоограничение!

Последнее слово Глазьев проорал прямо в лицо Роману, наклонившись к нему через стол.

— Я признал, что был неправ! — не менее громко проорал ему в ответ Роман. — По всем пунктам признал! Но мои вещи — это мои вещи, и ты не имеешь права ими распоряжаться без моего разрешения. Точно так же, как я всегда спрашиваю, когда беру что-то твое личное.

— Елисеев отказался ее брать без ее личного согласия. Ермолина согласилась, — ехидно сказал Глазьев-старший. — Значит, не считала себя твоей.

— Знаю я, как она согласилась, — зло оскалился Роман. — Не без твоего участия.

Глазьев опять лупанул по столу, на этот раз настолько сильно, что вся середина рассыпалась в труху, а две половинки отлетели каждая в свою сторону. Это главу клана привело в чувство настолько, что он почти успокоился и даже начал прикидывать, не было ли каких ценных вещей в уничтоженной части стола.

— Если она тебе так дорога, можешь продолжить с ней встречаться на нейтральной территории, — почти спокойно предложил он.

— Не могу. Я ей позвонил, и она меня послала, — ничуть не успокоился Роман. — Сказала, что сыта мной по горло и видеть не хочет, сука!

— И на ней ты хотел жениться? Замечательно, что мы от нее отделались. Роман, я ничуть не жалею о своем поступке. И ты, если немного успокоишься и поразмыслишь на трезвую голову, поймешь, что все было сделано, как надо.