Стрелы степных владык

Глава 9. Яньчжи

Казалось, что пролитая в этот день кровь выплеснулась на закатное небо. Когда длинный утомительный день закончился, а солнце зашло, Модэ впервые выполнил ритуал поклонения луне. У себя в юрте он поужинал, не замечая вкуса пищи, и вышел, встав у входа.

Ставку шаньюя по-прежнему усиленно охраняли. Тишину то и дело нарушали голоса стражников, лай собак, пахло дымом костров.

В прежнем становище Модэ псов было меньше. Неужели лиса не сможет к нему прийти из-за собак? Это опасно. Модэ страстно желал увидеть Шенне, но пусть она не рискует собой и не приходит этой ночью.

Молодой шаньюй остался у себя в юрте. Идти к Чечек не хотелось: неловко будет смотреть в чистые глаза жены и, быть может, увидеть в них презрение к отцеубийце.

Модэ отдавал себе отчёт в том, что совершил. Да, смерть отца стала искупительной жертвой Великому Небу за будущую удачу в войне. Можно сказать, что Небо избрало Модэ покарать слабого духом, недостойного правителя и принять у него власть, но Тумань был его отцом.

Прежде Модэ ожесточал себя, растравляя саднящие воспоминания: обиды и смерть матери, плен у юэчжей, пренебрежение и потворство Туманя врагам сына.

Теперь, когда всё кончилось, Модэ вспоминал редкие моменты из своего раннего детства, как отец брал его на руки и подкидывал вверх. Тот смеющийся мальчуган взлетал к дымнику юрты, зная, что сильные отцовские руки подхватят, не дадут упасть.

«Хорошо, что люди не могут предвидеть будущее», — с горечью подумал Модэ. Отец свернул бы ему шею ещё в колыбели, если бы знал, что всё кончится вот так — свистом стрел и неприметной могилой у соснового леса. А ещё хорошо, что у него самого дочь, а не сын. Милую черноглазую малышку можно качать на коленях, не страшась будущего, ведь дочь не станет претендовать на власть отца.

Сыновья у него обязательно родятся. Он станет любить их и постарается воспитать преданными помощниками, не обижать, не пренебрегать ими.

Дав себе такую клятву, Модэ подумал о младшем брате. Увы, пока тот жив, враги могут надеяться устранить Модэ и возвести на престол малолетнего послушного Ушилу.

Придётся вновь запачкать руки и пожертвовать младшим братишкой ради себя и будущих сыновей.

Из-за дверного полога раздался голос. Модэ позволил войти стражнику, сообщившему, что к шаньюю рвётся какая-то рабыня, якобы с новостями о яньчжи Сарнай.

— Пропусти, — велел Модэ.

В юрту ввели худую девчонку лет тринадцати-четырнадцати. Она упала на колени, а когда подняла голову, Модэ пробрала дрожь возбуждения — с грязного лица девчонки на него смотрели такие знакомые, отливающие зеленью глаза. Он велел стражнику выйти.

Девчонка поднялась с колен плавным движением. Эту грацию хищного зверя нельзя было спутать ни с чем, и Модэ шагнул к гостье со словами:

— Любимая! Хорошо, что ты пришла в этом облике. Собаки здесь злые.

У него на глазах девчонка стала выше ростом, округлилась в груди и бёдрах, её грязная одежда заблистала огненным шёлком. Шенне упала в объятия Модэ. Тот стискивал её, шептал:

— Я боялся за тебя сегодня. Беркуты легко ломают хребты лисицам. Ты такая храбрая, летела, как молния!

— Я решилась на эту игру со смертью ради тебя, любимый, — отвечала ему Шенне. — У нас всё вышло, как задумывалось. Басан мёртв?

— Да, его казнили. Он признался в том, что отравил мою мать.

— А его дети?

— Погиб самый младший сын, глупый мальчишка. Наследник Басана признал мою власть, но за ним придётся следить. Сарнай сидит у себя под стражей.

— Что ты хочешь с ней сделать?

— Она должна умереть, как и её сын.

— Любимый, отдай их мне. Считай, что это награда для меня.

Отстранившись, Модэ посмотрел Шенне в лицо.

— Зачем они тебе?

— Слушай, — и лиса зашептала в ухо любовнику что-то такое, отчего тот хищно усмехнулся.

— Мне нравится, — заметил Модэ. — Так и поступим.

Выглянув из юрты, он распорядился привести к нему Сарнай. Пока они ждали, Шенне сказала возлюбленному:

— Модэ, только дай слово, что не будешь смотреть, как именно я это проделаю.

Он пообещал. Сарнай ввели в юрту. Модэ велел стражникам уйти, а сам встал у ложа, разглядывая мачеху. Та стояла, гордо подняв голову и смотрела на пасынка.

Её фигура начала расплываться, но Сарнай ещё оставалась желанной для мужчин: крутобёдрая, пышногрудая, с величавой осанкой и тонкими чертами лица. Как только она вошла, в юрте повеяло запахом дорогих привозных благовоний, на которые яньчжи не жалела серебра.

Наконец Сарнай прервала молчание, сказав:

— Модэ, скажи, как умер Тумань?

— Его покарало Небо.

— Ты приложил к этому руку?

— Меня избрало Небо, чтобы я выполнил его волю.

Сарнай закрыла руками лицо, и её плечи вздрогнули. Она сумела быстро справиться с собой, опустила руки и произнесла:

— Боги явили свою волю. Раз теперь ты шаньюй, я признаю твою власть. Ты силён, так прояви милосердие ко мне и маленькому Ушилу. Позволь нам уехать к моему брату. Мы не станем досаждать тебе. Ушилу так любит тебя, о Модэ, он всегда будет тебе предан.

Голос Сарнай дрожал, она опустилась на колени и с надеждой заглядывала в лицо Модэ. Тот думал: «Неужели она считает, что я поверю этой лжи?».

Глаза мачехи оставались холодными, хотя она и пыталась изобразить смирение, даже воздела в мольбе руки с драгоценными перстнями. Самоцветы блестели в свете горевшего в центре юрты огня.

Модэ рассматривал две толстые чёрные косы мачехи, спускающиеся на округлые плечи, её золотые серьги с розовыми жемчужинами, стройную шею, грудь, колыхавшуюся под золотистым шёлком платья, а в это время Сарнай обещала ему обеспечить поддержку своего рода.

— Мои братья любят меня и поддержат тебя, дорогой Модэ, если ты отпустишь меня с сыном в их удел. Я успокою их, — тут мачеха запнулась.

Ей уже рассказали о казни отца, а теперь она вынуждена лебезить перед тем, кто послал Басана на муки и смерть. Лживые речи надоели Модэ, и он резко сказал:

— Ты сделаешь всё, что обещала. А сейчас помолчи немного.

Сарнай удивлённо округлила глаза, когда из тёмного угла юрты выскользнула гибкая женская фигура в алом шёлке.

Шенне взмахнула рукой, и глаза Сарнай остекленели. Лиса провела пальцами по щеке Сарнай, потрогала её грудь, затем произнесла:

— Милый, прошу тебя, отвернись.

Модэ так и сделал, но успел заметить, как лиса приникла к полным губам Сарнай, слившись с ней в поцелуе. За его спиной Сарнай сдавленно охнула, и настала тишина.

Через десяток ударов сердца Модэ не выдержал, повернулся и уставился на мачеху. Лиса исчезла, а Сарнай стояла, опустив голову, бессильно свесив руки.

Вот она посмотрела на Модэ, и тот отшатнулся — так неожиданно было видеть на лице мачехи сверкающие колдовской зеленью глаза лисы.

Улыбаясь, Сарнай приблизилась и опустилась перед Модэ на колени. Её руки справились с завязками его штанов… Сощурив глаза, Модэ наслаждался видом стоящей на коленях Сарнай, её теплым влажным ртом и умелыми ласками.

Потом Сарнай танцевала перед ним, покачивая бёдрами, поочередно снимала с себя украшения, и наконец, избавилась от платья. К этому времени Модэ передохнул и завалил голую мачеху на ложе. Под его неистовым натиском Шенне позволила себе кричать от страсти.

Эти крики уж точно достигли ушей стражников, и теперь по ставке пойдут слухи, что и нужно было любовникам.

Лёжа в постели, они беседовали, и Модэ с радостью убедился в том, что голосом Сарнай говорит его любимая лиса. Как она объяснила ему, душа Сарнай сейчас ютится глубоко, чуть ли не в пятках, и будет оставаться там до тех пор, пока лиса не захочет выйти из этого тела.

Шенне со смехом пообещала, что обеспечит любимому поддержку рода Лань, раз уж братья Сарнай высоко ценят её советы.

Модэ признался лисе, что её настоящее тело гораздо красивее.

— Хотя и эта пышная задница хороша, — заметил он, ущипнув Шенне за ягодицу.

Лиса громко взвизгнула и засмеялась. Её счастливый смех слышали стражники, и теперь все узнают о том, что Сарнай легла с пасынком охотно и по своей воле.

Перед рассветом Шенне оделась, нанизала перстни на пальцы, Модэ поцеловал её и проводил наружу. Там он велел стражникам со всем почтением отвести Сарнай в её юрту, а старшему из них сказал, что госпожа вольна ходить куда угодно и делать что угодно.

— Только Ушилу не выпускайте никуда, — велел он.

— Я сама прослежу за ним, любовь моя, — громко пообещала Сарнай.

Услышав это, начальник стражников вытаращил глаза и открыл рот. Он не сразу справился с изумлением, но склонил голову и ушёл отдавать распоряжения.

Стоя у юрты, Модэ видел, как Сарнай, точнее Шенне, величественно шествует к своей юрте, словно императрица Цинь.

Когда рассвело, Модэ впервые поклонился Солнцу. Пока он с чашей молока в руках шёл вокруг священного огня по ходу светила, и произносил предписанные слова, в голову лезли воспоминания о том, как это делал отец, роились мысли, не связанные с ритуалом, и от них не удавалось избавиться. Оставалось надеяться, что Солнце простит молодому шаньюю эту небрежность.

Потом Модэ быстро поел, поговорил со своими тысячниками, удостоверился, что в ставке спокойно, дал им указания, затем вызвал к себе и выслушал людей, присматривавших за имуществом шаньюя. Старшему из них Модэ приказал разместить в жилищах охраны своих людей, а также расчистить в центре ставки место для новых юрт Чечек, дочери и их прислуги.

После отца осталось шесть наложниц. По обычаю они стали собственностью нового шаньюя. Этих женщин Модэ приказал поселить всех вместе, и объявить им, что если они найдут себе мужей в течение года, то шаньюй одарит их скотом и другим имуществом. Среди воинов нашлось бы немало желающих жениться на таких условиях.

Подумалось, что по меньшей мере трёх наложниц, или даже всех, убили бы и положили в могилу Туманя, если бы покойного правителя хоронили как полагается. Но отец уже лежит в земле, и тревожить его, а заодно дать возможность людям вновь взглянуть на изуродованное тело Модэ позволить не мог.

Затем он в сопровождении телохранителей проехался по ставке, убедился в том, что волнений нет, и направился к жене.

Люди бросали на молодого шаньюя настороженные, боязливые взгляды, кланялись и спешили побыстрее исчезнуть с его глаз. Ничего, всё изменится. Когда Модэ выполнит свои обещания, народ станет уважать его, а не только бояться.

У жилища Чечек было многолюдно. Кроме её собственной прислуги здесь толпились люди из свиты князей Сюйбу. Видимо, сюда пожаловала Солонго, главная жена Пуну. Неудивительно, ведь для рано осиротевшей Чечек княгиня Солонго с детства была вместо матери.

Модэ знал, что старый князь Пуну уважает любимую жену и ценит её советы. Преподнося подарки главе рода Сюйбу, Модэ никогда не забывал и о Солонго.

Пообщавшись с Пуну, послушав свою супругу и её брата, Модэ уяснил, что Солонго, пожалуй, была прекрасной женой правителя — мать нескольких сыновей, умная, расчётливая, рачительная хозяйка огромного удела. Она взяла на себя часть дел предводителя рода: заботилась о том, чтобы сироты и вдовы не оставались без пропитания, устраивала выгодные брачные союзы для членов княжеской семьи, следила за сохранением запасов, за многочисленной прислугой, наказывала рабов за незначительные проступки и разбирала мелкие споры.

Хорошая, рассудительная жена, на которую спокойно можно оставить детей и хозяйство, когда уходишь на войну, нужна каждому мужчине, тем более правителю.

Достойная воспитанница Солонго, Чечек уже доказала, что может справиться с властью и обязанностями хозяйки десятитысячного удела наследника, восточного чжуки.

Эти обязанности могли быть обременительны для Шенне, которая всегда жила вольно, и Модэ сомневался, что лиса вообще способна справиться с ними, пока не привыкнет существовать среди людей. Не хотелось возлагать на Шенне обычные, нескончаемые и нудные заботы — пусть она наслаждается лишь приятными сторонами её нового высокого положения.

Чечек ещё и залог верности Сюйбу. Союз с этим родом уже оправдал себя, и на него можно опираться и впредь. Недаром княжеская семья Лань притихла и не предпринимает враждебных действий, раз уж на стороне шаньюя сильные, многочисленные Сюйбу и Хуань.

Пуну не потерпит, если его племяннице и приёмной дочери выкажут неуважение, и ей нельзя просто отдать приказ, как любой другой женщине. Значит, Чечек нужно улестить, уговорить терпеть рядом лису, ведь Модэ нужны они обе.

В конце концов, у человека две руки, так почему нельзя любить и ценить двух жён, каждую по-своему?

Думая об этом, Модэ спешился и вошёл в юрту супруги. Радостно встрепенувшаяся при его виде Чечек была не одна. Княгиня Солонго, грузная, с лицом, подобным полной луне, густыми чёрными бровями и проницательными тёмными глазами, поклонилась шаньюю. Каждое её движение сопровождалось тихим позвякиванием серег, браслетов, многочисленных серебряных и золотых подвесок, бусинок и бляшек на высоком головном уборе и платье из расшитого золотом лилового шёлка. Пухлые пальцы княгини были унизаны перстнями с зелёными и синими камнями.

Сегодня наряд Чечек тоже был роскошным: её красивую грудь и тонкий стан облекал шёлк брусничного цвета, платье украшали золото, бусины из сердолика, красной яшмы и рубинового стекла, в ушах блестели тончайшей работы серьги с яшмовыми подвесками. Красный цвет одежды и головного убора подчёркивал нежный румянец на щёках Чечек и её сочные, яркие губы. От обеих женщин пахло привозными благовониями.

Понятно, к чему готовилась жена — Чечек вправе ожидать, что сегодня её представят народу как новую яньчжи, главную и любимую супругу шаньюя. Модэ предстояло страшно разочаровать её.

Когда Чечек поздоровалась с мужем, Солонго почти пропела:

— О, великий шаньюй, приветствую тебя. Не только мы, но и Солнце и Луна возрадовались, видя тебя на престоле. Да хранит тебя Небо! Я заехала узнать, как чувствует себя твоя яньч…

Солонго осеклась и не закончила фразу, когда Модэ выразительно посмотрел на неё. Она не имела права титуловать кого-то яньчжи, пока сам шаньюй не назовёт так жену. Видимо, Солонго очень хотелось закрепить успех и положение приёмной дочери, присутствовать при её торжественном выходе к народу.

Модэ улыбнулся княгине и сказал:

— Благодарю, мудрая госпожа, за добрые пожелания. Надеюсь, ты и твои родичи здоровы и благополучны. Ты же не станешь возражать, если я воспользуюсь правом мужа и поговорю со своей женой наедине?

— Конечно, я оставлю вас, повелитель, — с улыбкой ответила Солонго и неспешно, с достоинством покинула юрту. За ней торопливо выбежали служанки.

— Как дочка? — спросил Модэ и услышал ответ жены:

— Она здорова и весела. Как ты сам?

Показалось, что в словах Чечек есть намёк на осуждение, и шаньюй сухо продолжил:

— Лучше, чем можно было ожидать. Ты знаешь о казни Басана. Он признался, что отец приказал тайком прикончить меня во время охоты. Боги рассудили иначе. Я успел первым.

Лучше раз и навсегда избавиться от сомнений и поговорить с женой откровенно. Модэ задал вопрос:

— А что ты думаешь об этом?

Чечек на миг прикусила нижнюю губу, вскинула подбородок и ответила, смотря прямо в глаза мужа:

— Ты объявил, что принёс жертву Великому Небу. Я верю тебе. Если бы ты не сделал этого, убили бы тебя самого. Боги сочли, что выжить должен достойнейший, и это ты, муж мой. Я твоя жена, я клялась перед Солнцем и Луной быть с тобой вместе. Я всегда буду на твоей стороне и стану помогать чем смогу.

Эти слова ласкали слух, и Модэ тепло улыбнулся жене, привлёк ее к себе и обнял. Чечек спрятала лицо у него на груди и притихла, словно пытаясь укрыться в его объятиях от того, что ждало их снаружи. Той страшноватой действительности, в которой Модэ отцеубийца, а она его супруга, мать его ребёнка, и на них ещё может обрушиться гнев богов.

Да, недаром Чечек воспитана как жена правителя. Как Модэ стало понятно из обмолвок старого Пуну и его жены, Чечек с детства предназначали в супруги старшему сыну Туманя, как самую подходящую ему из девушек Сюйбу по возрасту и красоте. Конечно, существовала вероятность того, что Модэ не дадут повзрослеть и жениться, но раз уж он вырос, то планы Сюйбу осуществились.

О таком возвышении мечтал каждый из трёх сильнейших хуннских родов: почётно, когда главной женой шаньюя и матерью его наследника становится женщина твоей крови. Если преемником Модэ станет сын Чечек, он тоже будет править, опираясь на родичей по матери, и Сюйбу сохранят своё привилегированное положение.

Ради такого почёта и будущих привилегий покойный Басан пошёл на преступление, приказал отравить мать Модэ, и отдал свою дочь в жёны Туманю.

Если Чечек сочтёт себя обиженной возвышением лисы и пожалуется родичам, то Шенне может грозит опасность. Надо действовать очень осторожно.

Модэ разжал объятия, заглянул в глаза жены и произнёс:

— Я люблю тебя, Чечек, мой нежный цветок, сильная, храбрая госпожа. Ты меня понимаешь, как никто другой. Верю, что ты поймёшь меня, даже если мне придётся сделать то, что тебе может не понравиться.

Чечек удивлённо распахнула глаза.

— И что же мне может не понравиться?

Вздохнув, Модэ начал:

— После казни Басана правители Лань возненавидели меня ещё больше. Они способны развязать кровавую войну между родами на радость нашим врагам. Представляешь, как порадуются нашим усобицам юэчжи и дунху? От вооружённого выступления братьев Лань удерживает только то, что в моих руках их сестра.

Модэ прошёлся по юрте, продолжая объяснять:

— Сарнай моя заложница, но держать её бесправной пленницей долго нельзя. Это опорочит мою и рода Лань честь. Мне придётся жениться на Сарнай.

Чечек тихо ахнула, но признала:

— Обычай это позволяет. Но ведь ты и Сарнай ненавидите друг друга?

Усмехнувшись, Модэ ответил:

— Любовь в браке не обязательное условие.

Услышав это, Чечек вновь прикусила губу.

Модэ продолжал:

— Мы с Сарнай поженимся, и её братья будут вынуждены соблюдать мир. Честь рода Лань ущемлена казнью Басана. Если я хочу покорности от Лань, мне придётся восстановить их честь, окружив почётом жену из их рода.

Тихо и осторожно шаньюй продолжил:

— Мне придётся назвать Сарнай своей яньчжи.

Чечек отшатнулась. Она на миг отвернулась, её карие глаза повлажнели. Она явно готова была расплакаться и крепилась из последних сил. Нежный, но сильный цветок.

Модэ привлёк жену к себе и обнял, нашёптывая:

— Так надо. Чтобы избежать междоусобной войны, я и волчицу ублажил бы. Милая, это ненадолго. Сарнай станет только называться моей яньчжи, а настоящая власть будет у тебя. Только ты сможешь распоряжаться моим имуществом, быть хозяйкой моих владений. Я доверяю только тебе. У нас есть дочь, а потом родятся сыновья.

Модэ хотел пообещать, что его наследником станет сын Чечек, но вовремя прикусил язык: не стоило так забегать вперёд. Сына может родить ему и Шенне.

Чечек выскользнула из объятий мужа, смахнула с щеки всё-таки пролившуюся слезинку и глубоко вздохнула, прежде чем произнести:

— Я поняла тебя, Модэ. Ты поступишь, как пожелаешь, во имя мира в стране.

Я обещаю сохранить мир в нашей семье и попытаюсь ужиться с Сарнай, хотя это будет трудно. Только предупреждаю, я стану терпеть её лишь до тех пор, пока она не попытается унизить меня или обидеть нашу дочь!

— Я объясню ей, как следует себя вести, — пообещал Модэ, едва сдерживая радость.

Кажется, обошлось без рыданий и воплей. Какое счастье иметь умную жену!

Модэ повторил, что у Сарнай будет только титул, а истинной повелительницей владений шаньюя станет Чечек.

Он вынул из-за пазухи и вручил супруге кожаный мешочек с китайским бронзовым зеркалом и горстью доставленных издалека драгоценных камней: бирюзы и нефрита. Пусть она закажет украшения с этими самоцветами по своему вкусу. Чечек приняла подарок равнодушно, сухо поблагодарила.

На прощание Модэ поцеловал жену, пообещал, что скоро она сможет перебраться в новое жилище в центре ставки и вышел. На пороге он оглянулся и успел заметить, как Чечек схватила со столика мешочек с подарками и с размаху швырнула в стену. Модэ счёл за лучшее побыстрее опустить за собой дверной полог и уйти — пусть жена справится со своим гневом сама.

Уезжая, шаньюй увидел, как ожидавшая неподалёку княгиня Солонго ринулась в юрту к Чечек. Несомненно, женщины обсудят новость, всласть перемоют кости ему и Сарнай, выговорятся, могут поплакать.

Модэ не сомневался в том, что Чечек сдержит обещание и будет соблюдать приличия, смирится с решением мужа жениться на мачехе.

Вот бы ещё и Пуну принял это решение, не обиделся бы. С ним Модэ предстояло увидеться очень скоро, во время застолья с избранными главами родов.

Ближе к вечеру шаньюй и лиса встретились вновь у её юрты. Модэ пришёл сообщить, что по сведениям его прознатчиков, люди рода Лань составляют заговор, хотят выкрасть Ушилу и увезти его. Заговор нужно пресечь в зародыше, лишив род Лань всякой надежды заполучить власть.

— Я поняла тебя, мой шаньюй, — промурлыкала Шенне.

Она надела новое роскошное платье лазурного шёлка и важно выступала в сопровождении покорных рабынь.

— Сегодня я проведу ночь у себя, — сказала она, подарив Модэ ослепительную улыбку.

Между полными розовыми губами Сарнай блестели белые зубы. Прежде они не казались такими острыми и опасными.

Ночью Модэ долго не мог уснуть, думая о том, что может произойти в юрте Сарнай. Под утро ему приснился кошмар: он бежал по пустому становищу, среди разбросанных костей животных, а за ним гнался скелет.

Откуда-то Модэ знал, что если скелет догонит его, то высосет из него жизнь, заберёт вместе с дыханием. Издалека доносился звонкий голос младшего брата, звавшего мать и отца, потом его, Модэ.

— Брат, помоги, спаси меня! — кричал Ушилу.

Модэ проснулся в поту, твердя себе, что наяву братишка не звал бы его на помощь.

Утром, едва шаньюй закончил ритуал поклонения Солнцу, ему сообщили о том, что прошедшей ночью Ушилу занемог и неожиданно скончался. В сопровождении князя Пуну, Гийюя и других свидетелей, Модэ пошёл в юрту яньчжи Сарнай.

Та убивалась от горя, рыдала, рассказывала, как внезапно заболел её дорогой мальчик, а она всю ночь не отходила от него.

Лекари уже осмотрели умершего, и на вопрос Пуну старший из них ответил прямо:

— На теле ребёнка нет повреждений, господин. Это болезнь. Порой случается такая скоротечная лихорадка.

Стоя у постели, шаньюй смотрел на мёртвого Ушилу. Тонкие руки и ноги делали мальчика похожим на жеребёнка, на круглощёком лице застыло удивлённое выражение. Таким Модэ запомнит брата навсегда — ещё одну жертву ради великой цели.