Стрелы степных владык

Глава 15. Поездка на юг

— Жил в царстве Чу поэт, по-нашему сказитель, по имени Цюй Юань. Он был министром при дворе правителя Чу, из-за ложного доноса лишён должности и сослан в ссылку. Когда враги захватили его родной город, Цюй Юань бросился в реку и утонул.

— Он был уже стар? — спросил Модэ.

— Вот этого я не знаю, повелитель, — отвечал Гийюй. — Я упомянул об этом поэте, потому что он писал хорошие стихи. Наставник Ли Сянь читал мне их вслух по памяти. Потом наш родич, князь Сюйбу, подарил мне драгоценный свиток из собрания диковинок своего отца. Не хотите ли послушать, что Цюй Юань писал про разные страны?

— Давай, рассказывай.

Сегодня шаньюй пригласил Гийюя разделить вечернюю трапезу с ним, Чечек и детьми. За стенами юрты выл ветер, зимняя метель разыгралась не на шутку. В такое время хорошо сидеть на мягких кошмах за плотными войлочными стенами, греться у очага, вдыхая привычный запах горящего кизяка, пить подогретое вино и вести неспешную беседу о дальних землях.

По знаку Модэ служанка налила в чашки мужчин рисового вина. Чечек и дети пили тёплое молоко. Уже съели похлёбку и варёное мясо, теперь Чечек намазывала на куски тонких пресных лепешек привезенный издалека золотистый мёд, раздавала детям. Из таких медовых кусочков и ломтиков белого сыра Модэ выстроил перед собой на большом бронзовом блюде цепочку и сказал трёхлетнему сынишке Гийюю младшему, что это караван, который должен попасть домой, то есть к нему в рот.

Сидя на отцовском колене, малыш смеялся, слушая отца, уверявшего, что лакомства очень хотят отдохнуть в его животе. Шаньюй придерживал сынишку и совал ему в рот сладкие кусочки, не забывая угощать и сидевшую справа от него вторую дочку, болтливую шестилетнюю Тананчечек.

Десятилетняя старшая дочь, круглолицая Навчин, брала куски лепёшки у матери, и таскала изюм из расписной миски. Время от времени Гийюй старший тоже закидывал в рот изюминки, перемежая их сыром.

Слушая звонкие голоса ребятишек, Гийюй тихо радовался за сестру, очевидно, наслаждавшуюся покоем и счастьем видеть здоровых, весёлых детей и мужа.

Сама Чечек из нежной тоненькой девушки стала красивой, властной женщиной, хотя на её лбу и появились морщинки. Сейчас она порой придерживала большой живот, ведь вскоре ей предстояло родить ещё одного ребёнка.

Глядя на неё, Гийюй не мог не вспомнить, что яньчжи Алтынай сейчас тоже ожидает дитя. До сих пор жёны Модэ жили в мире, но если у яньчжи появится сын, то не начнётся ли вражда между матерями возможных наследников шаньюя?

Пока об этом рано думать, и не хотелось представлять себя на месте покойного Басана, который пошёл на преступление в интересах дочери.

Отбросив дурные мысли, Гийюй тщательно вытер руки влажным полотенцем и развернул принесённый с собой свиток — читать его обучил беглый южанин, сбежавший на север из империи Цинь, когда там начали преследовать ученых книжников.

Хрупкий с виду Ли Сянь выжил в пустыне, добрался до кочевий хунну, и те приютили его. Поначалу книжник пас скот, пытался возделывать огород, а потом Гийюй отыскал его, накормил, прилично одел и дал ему другое занятие.

Ли Сянь обучил Гиюйя и отобранных им людей грамоте и поведал им немало интересного о жизни на юге. Эти знания могли пригодиться лазутчикам, которых Гийюй по указанию шаньюя отправлял в земли вновь созданной империи Хань.

Устремив сосредоточенный взгляд на свиток, Гийюй начал медленно читать, переводя стихотворные строки на родной язык:

Восточной стороне не доверяйся,

Там великаны хищные живут

И душами питаются людскими;

Там десять солнц всплывают в небесах

И расплавляют руды и каменья,

Но люди там привычны ко всему…

— Десять солнц? — заметила Чечек. — Для того, чтобы выжечь траву в степях летом, хватает и одного. Тяжко там, наверное, жить в жаре, скоту кормиться нечем.

Кивнув, Гийюй продолжал:

И в южной стороне не оставайся!

Узорами там покрывают лбы,

Там человечину приносят в жертву

И стряпают похлебку из костей.

Там ядовитых змей несметно много,

Там мчатся стаи великанов лис;

Удавы в той стране девятиглавы.

Вся эта нечисть там кишмя кишит,

Чтоб пожирать людей себе на радость.

— А они не придут сюда? — робко спросила Навчин.

— Нет, дочка, не придут. У твоего отца лучшее в мире войско, и нечисть об этом знает. Ваш отец никому не даст вас обидеть, — произнеся это, Чечек выразительно глянула на мужа.

Тот охотно подтвердил:

— Не дам в обиду ни вас, ни вашу мать.

Услышав это, Чечек довольно улыбнулась, и сама откусила кусок медовой лепешки.

— Великанов лис, — задумчиво повторил Модэ, отхлебнул вина, спросил:

— Гийюй, ты же был на юге. Видел этих, с расписными лбами?

— Нет, повелитель, не видел.

— А можно мне расписать лоб? — спросила Тананчечек.

— Что ты, дочка, у нас так не делают, — сказала ей мать, а Навчин добавила:

— Станешь некрасивой.

Тананчечек не сдавалась:

— А я угольком, потом всё смоется.

— Вы с Навчин и так самые красивые, не стоит себя разрисовывать, — вмешался Модэ, и дочка надула губы, не осмеливаясь возражать отцу. Навчин смущённо улыбнулась, а Чечек подтвердила, что девочки и так хороши.

Гийюй продолжал:

— Далеко на юг я не заходил, но мне говорили, что там есть дикие леса, в которых живут самые разные звери. На девятиглавого удава я бы сам хотел взглянуть.

Дети наперебой загалдели, представляя, как многоголовый змей пожирает добычу, всеми ртами сразу или по очереди. Улучив момент, Тананчечек ущипнула братишку за ногу, сказав, что так кусаются ядовитые гады. Модэ пришлось напомнить готовому расплакаться сыну, что мужчины должны терпеть боль, а дочке шаньюй велел не трогать малыша.

Когда дети успокоились, Чечек сказала:

— Ясно, что на восход и полдень лучше не соваться, а что на закате и в полуночи?

— На закате вот что:

Про вредоносность запада послушай:

Повсюду там зыбучие пески,

Вращаясь, в бездну льются громовую.

Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда!

А если чудом избежишь несчастья,

Там все равно пустыня ждет тебя,

Где каждый муравей слону подобен,

А осы толще бочек и черны.

Там ни один из злаков не родится,

И жители, как скот, жуют бурьян.

И та земля людей, как пекло, жарит…

Воды захочешь, — где ее найти?

И помощь ниоткуда не приходит,

Пустыне необъятной нет конца…

Хмыкнув, Модэ заметил:

— Изрядно привирает твой поэт. Пустыни на закате есть, но там и плодородных земель хватает. Нам же оттуда зерно и сушёные фрукты привозят.

— А может, Цюй Юань пишет про совсем дальние страны. Я бы проехался на муравье величиной со слона.

— И я, и я тоже! — громко вторили дети.

— Тише вы! Тебе что, брат, лошадей не хватает? — добродушно поддела Гийюя Чечек. — И не хотела бы я встретиться с осой размером с бочку. У неё, наверное, жало как копьё. Расскажи, что там в полуночных странах.

— Про них мало:

На севере не вздумай оставаться:

Там громоздятся льды превыше гор,

Метели там на сотни ли несутся…

Приди обратно, о, приди обратно,

Там долго невозможно пребывать…

— Получается, север самое безопасное место, там нет чудовищ, — улыбаясь, заметил Модэ и добавил: — Хотел бы я сам посмотреть на эти чудеса, но не смогу. Может, наши дети увидят всё это. Но говорят, что на рынках юга можно купить всё. Когда поедешь туда постарайся раздобыть девятиглавого удава.

— Кхм… Ты шутишь, повелитель?

— Да не пугайся ты, шучу я. Вернёшься с новостями, и уже будет хорошо.

Но дети воодушевились и стали упрашивать дядю привезти им девятиглавую змею, хотя бы маленькую. Пришлось Гийюю пообещать им, что если попадётся такое чудо, он его поймает и доставит сюда.

У сонного мальчугана стали закрываться глаза. Видя это, Чечек велела служанкам увести детей и убрать со стола, а Гийюй попрощался и ушёл.

Модэ остался в юрте. Эту ночь он проведёт с женой. Они не занимались любовью, боясь повредить плоду, просто лежали рядом под меховым одеялом, согревая друг друга.

Когда обсудили здоровье детей и дела хозяйства, усталая Чечек заснула, уткнувшись головой в плечо мужа. Модэ лежал, представляя сына, которого скоро родит ему возлюбленная яньчжи, и думал, как сделать так, чтобы все его дети жили в мире между собой.

К великому огорчению Модэ, его яньчжи не доносила дитя до срока, скинула плод. Шаньюй утешал измученную Алтынай, а Гийюй втайне возблагодарил богов.

Яньчжи вскоре выздоровела. Гийюю не хотелось связывать это быстрое исцеление с очередной загадочной смертью одной из юных служанок яньчжи, и он твердил себе, что это всего лишь совпадение.

Всё-таки в глубине души он стал ещё больше опасаться за сестру и её детей, особенно когда Чечек родила здорового сына. По совету Гийюя Чечек усилила свою охрану доказавшими свою преданность воинами.

К счастью, на Чечек и детей не покушались. Видимо, Алтынай хватало благоразумия не посягать на семью шаньюя, либо Модэ держал в узде свою яньчжи.

Весна только началась, и вечера по-прежнему лучше было коротать у очага в юрте. Сейчас Модэ и Гийюй пили молочную водку и слушали старого Ли Сяня. Раскрасневшись от чаши с аракой, тот с воодушевлением рассказывал про знаменитого Бай Ци, полководца княжества Цинь. Он захватил семь десятков городов, одержал множество побед и не потерпел ни одного поражения, а самую известную битву он выиграл при Чанпине.

Слушая велеречивого старика, Модэ выделял для себя самое важное: войску Бай Ци противостояла армия княжества Чжао, численностью в четыреста тысяч человек. Вся эта армия укрывалась в городе Чанпин провинции Шаньси, а их противники, войско Цинь, по численности меньше в два раза, несколько месяцев безуспешно осаждали хорошо укреплённый город.

Когда командующим армией Цинь поставили Бай Ци, это назначение держали в тайне, запретив воинам называть имя своего полководца. Уж очень жуткая репутация была у Бай Ци — его прозвали «Мясником по человечине», за то, что он не щадил пленных, сотни тысяч людей он приказал обезглавить или утопить в реке.

В армии Чжао тоже поменяли командующего: её возглавил человек молодой и неопытный. Прибыв в Чанпин, он вывел свою армию за стены города, чтобы уничтожить врагов. Воины Цинь в страхе бежали на юг.

В провинции Шаньси много гор, так что солдаты Чжао в погоне за противником устремились в горную долину и оторопели, когда внезапно оказались перед возведённым в ущелье укреплением. Взять эту преграду чжаосцы не смогли, а вскоре в тыл им ударил сидевший в засаде двадцатипятитысячный отряд армии Цинь, а во фланг — пятитысячная конница под командованием Бай Ци. Только теперь чжаосцы поняли, что отступление врагов было притворным.

Армия Чжао оказалась запертой в горном ущелье, и вскоре начала страдать от нехватки воды и еды. Сорок шесть дней чжаосцы сидели в ущелье, их попытки вырваться проваливались.

— Воины Чжао от голода дошли до крайности и начали тайком поедать друг друга, — рассказывал Ли Сянь.

Услышав это, Гийюй поморщился, а Модэ остался невозмутимым. Страдания врагов его не трогали. Оба продолжали слушать старика. Командующий армии Чжао погиб в очередной стычке, и тогда обессилевшие чжаосцы, утратив надежду на спасение, сдались. Враги обещали сохранить им жизнь. Несколько десятков тысяч чжаосцев обезоружили, связали, и Бай Ци приказал казнить их — пленных живыми закопали в землю.

Тут проняло даже Модэ. Он нахмурился. Хотя избавиться от пленных разумная идея, нельзя же отпускать их, но способ казни ужасал.

— Проще было бы отрубить им головы, — заметил шаньюй.

— Славный Бай Ци решил иначе, — печально говорил Ли Сянь, помаргивая подслеповатыми глазами. — Он отобрал из пленных двести сорок самых юных и заставил их копать ямы и смотреть на казнь. Потом перепуганных юношей отпустили, дабы они принесли на родину весть о том, как погибла армия Чжао, цвет молодёжи страны.

Жители Чжао содрогнулись от горя и ужаса, рыдали и кричали не только женщины, но и мужи. Ущелье, в котором были казнены пленные, с тех пор зовут Долиной убийств. Княжество Чжао так и не оправилось от страшных потерь, и через три десятка лет пало.

— А ещё через четырнадцать зим другой циньский полководец Мэн Тянь явился с армией в Ордос, — заметил Гийюй и спросил:

— Что стало с Бай Ци?

— Его наградили, но прожил он после этого недолго. Придворные интриганы восстановили правителя против Бай Ци. Полководцу преподнесли в дар дорогой меч и предложили покончить с собой. Говорят, что перед тем, как вонзить меч в свою грудь, Бай Ци воскликнул: «Чем я провинился перед Небом, что дошёл до такого?! Впрочем, я должен умереть, хотя бы за то, что лишил жизни сотни тысяч человек».

По знаку Модэ слуга наполнил чаши, и все выпили. Модэ и Гийюй переглянулись, а потом, как заранее было обговорено между ними, шаньюй обратился к Ли Сяню:

— Почтенный Ли, ты рассказал нам немало поучительных историй. Твоя мудрость внушает уважение. Теперь я желаю отблагодарить тебя. Хочешь ли ты вернуться на родину?

Старик поднял голову, недоумённо поморгал — изумление в его глазах сменилось надеждой, хотя он и не смел верить в такое чудо. Ли Сянь судорожно сглотнул и, запинаясь, ответил:

— Великий шаньюй, твоя милость безгранична! Не смею поверить, правильно ли понял тебя ничтожный Ли Сянь?

— Ты правильно понял, почтенный. Я одарю тебя и отпущу в твою страну. Ты же родом из Сяньяня? Чтобы ты благополучно добрался до родного города, я дам тебе лошадей и охрану. Потом мои люди возвратятся, а ты останешься дома.

Некоторое время Ли Сянь сидел, словно оглушённый, потом упал на колени, воскликнул:

— Великодушный повелитель! — закашлялся и разрыдался.

Когда старик пришёл в себя, Модэ выслушал его цветистые изъявления благодарности и отпустил. Оставшись с Гийюем наедине, шаньюй сказал:

— Остальное объяснишь ему сам, раз уж ты это придумал. Сколько людей возьмёшь с собой?

— Троих, повелитель. Все они знают язык южан.

— Можешь ли ты положиться на старика?

— Ли Сянь сообразителен. Не думаю, что он нас предаст, ему это невыгодно.

— Удачи. Выясни, не намереваются ли южане ввязаться в войну за Ордос. И я хочу больше знать об этом крестьянине Лю Бане, который провозгласил себя императором.

Через три дня Гийюй с тремя подчинёнными и старым Ли Сянем пустились в путь на юг. Старик наконец поверил в свою удачу, в то, что ему посчастливится умереть на родине зажиточным человеком, и ради этого охотно согласился выполнять приказы Гийюя.

В дороге Ли Сянь представлялся отошедшим от дел торговцем лошадьми из северного Шаньси, а сопровождавших его хуннов выдавал за своих слуг.

Они благополучно достигли столицы империи Сяньянь. К этому времени город уже почти отстроили заново после разрушений, которые учинила армия повстанцев, низвергнувших прежнюю династию Цинь.

Гийюй и его люди помогли Ли Сяню поселиться в подходящем доме, старик обзавёлся прислугой и стал искать родных. В столице старик приободрился, повеселел, помог спутникам разузнать новости империи.

Когда хунну уезжали на родину, Гийюй вручил Ли Сяню увесистый мешочек с серебром и взял с него обещание принимать в своём доме других гостей хуннов, которые привезут с собой ещё дары от него — старик поклялся выполнить приказ в точности.

На обратном пути Гийюй и его спутники обсуждали новости. Радовало то, что новоиспечённый император погряз в распрях со своими соратниками, и пока не заходило речи о войне за Ордос.

На спутников Гийюя неизгладимое впечатление произвели не столько города южан, мощные укрепления, тесная застройка, странная еда, не то, что по улицам пришлось непривычно много ходить пешком, и даже не доспехи и оружие императорской армии, а дома с весёлыми девицами. Набеленные, размалёванные, в ярких одеждах, обитательницы этих домов оказались необычайно искусными в постели.

Когда спутники делились приятными воспоминаниями о своих постельных подвигах, Гийюй вяло поддерживал беседу, думая о своём: среди прочего Ли Сянь рассказал немало легенд о лисах оборотнях, хули-цзин.

Особенно Гийюя заинтересовала способность лис принимать человеческий облик или просто вселяться в чужие тела. Лисы крутились вокруг людей, ища себе жертвы — они могли питаться жизненной силой подпавших под их чары.

В преданиях утверждалось, что лисы обожают кур и терпеть не могут собак. Псы тоже не выносили лис. Вспомнилось, что по приказу яньчжи Алтынай специально для семьи шаньюя в его ставке китайцы из беглых разводят кур. Нежное мясо и яйца, конечно, доставались и детям шаньюя, но Чечек с насмешкой говорила, что Алтынай готова есть курятину каждый день. Да и собаки в становище никогда не упускали случая облаять идущую мимо яньчжи.

Подмеченные мелочи складывались в образ, от которого Гийюя передёргивало. Он успокаивал себя, думая, что предполагаемая лиса находится рядом с шаньюем уже несколько лет и до сих пор ему ничем не навредила.

Знает ли Модэ о том, что в облике его любимой жены живет оборотень хули-цзин? Может ли лиса избавиться от детей шаньюя? От этих вопросов у Гийюя пухла голова, но он хотел ещё раз проверить свои подозрения.

Примечания:

В тексте использованы отрывки стихотворения известного китайского поэта Цюй Юаня "Призывание души"