Стрелы степных владык

Глава 22. Тени за пологом

— Мне нужно новое тело, — сказала Шенне, когда они с Модэ лежали в постели тёплой весенней ночью.

Она произнесла это так, как другие женщины требовали бы у мужей новое платье или украшение.

Невольно оглянувшись на бесчувственную Алтынай, вытянувшуюся на ковре у очага, Модэ отметил, что на её лице появились первые морщинки.

— Принцессу ещё не скоро доставят сюда, — заметил он.

— Неважно, можно взять другую девушку. Эта мне надоела. К тому же пошёл слух о том, что я отравила динлинку. Лучше если Алтынай умрёт, а я займу тело твоей новой жены с незапятнанным именем.

— Мне нравился твой облик, — задумчиво проговорил Модэ, вспоминая первую брачную ночь с Алтынай.

Тогда юная дочь и внучка казнённых князей рода Лань опрометчиво попыталась заколоть ненавистного мужа. Выкрутив тонкую девичью руку, шаньюй отобрал у дерзкой нож, впился поцелуем в её нежные губы, а затем толкнул Алтынай в объятия Шенне. Потом ему пришлось отвернуться и подождать, пока лиса овладеет телом девушки и позовёт Модэ к себе.

— Ты же говорил, что предпочитаешь моё истинное обличье?

— И сейчас я так считаю. Всё-таки немного жаль Алтынай. Скажи, может она стать прежней?

— Нет, никогда. Это как с очагом: пепел в нём может ещё не остыть, но искры пламени уже погасли. Если я долго пребываю в чужом теле, его душа не выдерживает соседства со мной и может уйти.

— Понятно. Есть у тебя на примете подходящая девушка? — спросил Модэ.

Шенне проговорила ему в ухо имя, и шаньюй одобрил её выбор. Они договорились о том, что Алтынай тихо умрёт вскоре после отъезда шаньюя на войну с юэчжами, Шенне порезвится на свободе, а по возвращении из похода Модэ женится вновь.

На войне Гийюй не щадил себя и всё-таки выходил из очередной схватки почти невредимым. Ему везло как заговорённому — он сам этому удивлялся. Юэчжи упорно сопротивлялись, но хунну основательно потрепали их и отбросили до предгорий Тянь-Шаня.

В конце лета Модэ увёл основную часть войска домой, оставив на отвоёванных землях тумэны родов Ливу и Сюйбу, чтобы те разорили отдалённые владения одного из князей юэчжей. Гийюй остался с людьми своего рода, которыми командовал младший брат князя Увэя. Сестру с детьми хорошо охраняют, его подчинённые знают свое дело, значит, можно отлучиться.

Честно говоря, Гийюю не особенно хотелось возвращаться в ставку, погружаться в интриги и разбор мелочных женских склок. На войне проще: здесь мужчины противостоят мужчинам и убивают, глядя в лицо врагу.

Воины Сюйбу отправились домой в середине осени. По дороге Гийюй услышал новости из ставки шаньюя: оказалось, что в начале лета умерла яньчжи — просто не проснулась утром. По ней особо не горевали: по кочевьям ходили слухи о том, что Алтынай была колдуньей.

Гийюя эта новость обрадовала, ведь шаньюй освободился от оборотня. А другому известию радовались все воины рода Сюйбу — вернувшись из похода, Модэ женился вновь на пятнадцатилетней Айго, дочери Увэя, и назвал её яньчжи.

Гийюю стало обидно за Чечек, ведь сестре опять предпочли совсем юную девушку. С другой стороны, добросердечную Айго любили все родичи, и немудрено, что шаньюй тоже оценил её обаяние.

Надо было преподнести новой яньчжи достойные подарки, и Гийюй решил добавить к золотым украшениям и свёрткам ярких тканей случайно попавшую в его руки редкую вещь — статуэтку из чёрного, отполированного до блеска камня в виде лежащей собаки. Таких длинноухих псов с узкими, точёными мордами он не видел вживую. Айго любит собак, ей тоже будет интересно взглянуть на старинную иноземную безделушку.

Своим родным Гийюй тоже привёз подарки. Показалось, что его жена Сайхан больше обрадовалась тому, что он вернулся здоровым, и не привёл с собой молоденькую пленницу. В ночь после его возвращения жена льнула к Гийюю, всячески ублажала его и призналась, что очень хочет ещё ребёнка. Гийюй постарался быть нежным с Сайхан, но не верил в то, что рано постаревшей жене удастся родить.

Князь Увэй устроил пир в честь вернувшихся с войны, а через два дня Гийюй уехал в ставку шаньюя. Он побывал у Модэ и поздравил его, затем поговорил с сестрой, которая не выказывала обиды и хвалила Айго:

— Она молода, нравится народу. Модэ от неё без ума. Думаю, нам с ней будет легче найти общий язык, чем с Алтынай. Жаль покойную, она умерла бездетной так внезапно, а отчего — неизвестно.

Потом Гийюй направился к яньчжи, а за ним шагал раб с подарками. В юрте яньчжи не оказалось — она ушла прогуляться. Пришлось подождать, к счастью, недолго.

Между юртами показалась Айго, за ней спешили четыре служанки и пятеро стражников. Новая яньчжи двигалась легко и плавно в своей роскошной рысьей шубе, её шапка поверх алого покрывала была отделана тем же мехом. Губы Айго розовели ярче лепестков шиповника, брови изгибались крыльями над блестящими тёмными глазами — её прелестным свежим лицом можно было любоваться бесконечно.

Гийюй с восторгом убедился в том, что Айго подросла и расцвела, из милого ребёнка превратилась в красивую женщину — немудрено, что шаньюй выглядит совершенно довольным и благодушным. Когда она подошла поближе, Гийюй поклонился и приветствовал прекрасную яньчжи.

— Здравствуй, дядя, — почти пропела Айго, и у Гийюя ёкнуло сердце — он с трудом узнавал голос юной родственницы.

«Девочка выросла, вот голос и поменялся немного», — убеждал себя Гийюй.

Он поздравил Айго с вступлением в брак, получил в ответ несколько вежливых фраз и приглашение пройти в юрту.

Внутреннее убранство юрты почти не изменилось с тех пор, как её занимала покойная Алтынай, добавились лишь новые рубиново-алые шёлковые занавеси. Служанки помогли госпоже снять верхнюю одежду. Айго села, изящно скрестив ноги, так, что из-под подола золотистого платья выглядывали вышитые подошвы белых башмачков, и произнесла:

— Всё ли благополучно в твоем жилище, дядя, здоров ли ты сам и твои родные?

— Хвала богам, с моей семьёй всё в порядке, и на здоровье мы не жалуемся. Твой дядя Алдар, с которым мы вместе вернулись домой, и твой почтенный отец со своими домашними тоже благоденствуют.

— Благодарю Великое Небо за ваше счастливое возвращение, — отвечала Айго.

Гийюй отметил, что она повзрослела. Девочка Айго начала бы расспрашивать о походе, о том, что воины видели в чужих краях, а яньчжи после нескольких вежливых фраз выжидающе замолчала, и улыбка исчезла с её лица.

Казалось, что она не рада видеть гостя, и даже не предложила ему угощения, как полагалось в таких случаях. Это была вопиющая грубость по отношению к старшему родичу. Неужели юная яньчжи настолько зазналась и забыла о вежливости? Это так не похоже на неё. Пожалуй, следует сообщить об этом её отцу.

Недоумевая, чем заслужил такую немилость, Гийюй решил не навязываться, а поскорее уйти, и передал Айго подарки. Та равнодушно поблагодарила и мельком осмотрела узорчатый шёлк, золотые браслет и серьги тонкой работы. «Наверное, Модэ уже завалил её дарами до пресыщения», — подумал Гийюй.

Оставалось только отдать статуэтку — Гийюй вытащил её и с поклоном поднёс Айго. Чего он совершенно не ожидал, так это того, что яньчжи ударит его по ладони снизу так сильно, что подарок упадёт на ковёр. Гийюй недоумённо поглядел на Айго и опешил, услышав:

— Опять! Дорогой дядюшка, ты помешался на собаках? — и яньчжи рассмеялась.

Звуки этого смеха показались такими знакомыми — Гийюй онемел. Айго смотрела на него отливающими зеленью глазами и насмешливо улыбалась. Понизив голос, она вызывающе произнесла:

— Собаки и игрушки меня больше не интересуют. Я выросла. Так уж и быть, я ничего не скажу шаньюю. Ты тоже станешь молчать, а иначе люди узнают о твоей глупости. Ступай, дядюшка, и держи язык за зубами. Береги здоровье своё и родных.

Яньчжи вновь рассмеялась, и стало понятно, что она дразнит Гийюя. Он нашёл в себе силы поклониться, подобрать статуэтку и вежливо попрощаться прежде, чем уйти.

Пока Гийюй шёл к себе, в его голове стучало: «Оборотень! Это лиса. Она приняла облик Айго! Нашу девочку убили!».

В юрте он потребовал у слуг принести араки, и, сидя с чашей, мрачно думал о том, что Модэ, несомненно, знает об оборотне рядом с ним. Шаньюй и его лиса погубили ещё одну юную девушку. Тело Айго, наверное, уже обглодали дикие звери в лесу или в степи.

Обхватив руками голову, Гийюй застонал от бессилия. Айго уже не помочь. Даже наказать оборотня нельзя, чтобы не поставить под удар родных, недаром наглая хули-цзин издевалась над Гийюем, угрожала ему. Но Модэ, как он мог так поступить с внучкой старого Пуну?!

Впервые за долгие годы Гийюй подумал о шаньюе с отвращением. Как теперь служить человеку, которого презираешь? Почему боги позволяют своему избраннику творить мерзости в союзе со злобным духом?

Протрезвев, Гийюй вернулся к работе. Он избегал говорить с кем-либо о новой яньчжи, а с шаньюем вёл себя почтительно и отстранённо. Себе Гийюй твердил, что нужно выполнять свой долг, независимо от того, кто сидит на престоле, и с кем спит правитель. Терпеть, надо терпеть и ждать до тех пор, пока не вырастет сын Чечек. Рано или поздно Великое Небо покарает Модэ и его лису.

Закончилась осень, миновала зима, и ранней весной, в месяц Второй луны, у Айго начались преждевременные роды.

Модэ постоял у юрты, полной повитух, и ушёл к себе — невыносимо было слушать крики яньчжи. Он приходил снова, слышал стоны возлюбленной и удалялся, сжимая кулаки от бессилия. В этой изнурительной схватке он не мог помочь Шенне.

Больше суток мучилась яньчжи, а ночью шаньюю сообщили, что так и не разродившаяся Айго зовёт его к себе. В её юрте старшая повитуха со скорбным лицом сказала Модэ, что ребёнок не подаёт признаков жизни, а госпожа потеряла слишком много крови и вот-вот отправится к предкам.

В юрте и впрямь стоял тяжёлый запах, словно на поле боя. Бледная до синевы, с искусанными губами Айго без сил вытянулась на окровавленной постели.

— Муж мой, — слабым голосом позвала Айго. — Я хочу проститься. Пусть все уйдут.

— Все вон! — рявкнул Модэ.

Толкаясь, женщины повалили прочь. Когда за ними опустился дверной полог, Модэ склонился над умирающей. Она шепнула:

— Отвернись. Потом унеси меня отсюда.

Когда шаньюй обернулся и вновь посмотрел на постель, Айго лежала, уставившись в потолок невидящими глазами. Она уже не дышала. Рядом вытянулась лисица, бессильно уронив голову на грудь умершей.

Потрогав рыжий мех, Модэ с тревогой позвал:

— Шенне! Шенне!

Лисица попыталась подняться, но её лапы разъехались от слабости. Модэ закрыл глаза Айго, провёл ладонью по её животу, прощаясь с нерождённым. Потом он распахнул свою волчью шубу, поднял лису, левой рукой прижал её к груди, прикрыл полами и направился к выходу, бережно придерживая пушистое тельце. В ночной темноте или в неровном свете факелов люди не должны заметить его драгоценную ношу.

В своей белой юрте шаньюй опустил лису на постель, погладил и сказал:

— Ты в безопасности, милая.

Она дёрнулась, вытянулась — у Модэ потемнело в глазах, а когда он проморгался, на постели лежала бледная Шенне в человеческом облике.

— Хочу выпить чего-нибудь покрепче, — прошелестел её слабый голос.

По приказу шаньюя принесли рисовое вино, и Модэ сам налил лисе. Сев на постели, она жадно выпила, держа чашку трясущимися руками, попросила ещё. Модэ снова налил ей.

После второй порции вина Шенне всхлипнула и сбивчиво заговорила:

— Он умер! Умер! Он шевелился во мне, бился всё слабее, а потом задохнулся. Так страшно! И больно.

Вздрогнув, Модэ обнял Шенне и прижал к себе. Когда лиса потянулась к кувшину, шаньюй опередил её и налил вина сам. Они пили вместе. По лицу Шенне текли слёзы, капая в чашку. Довольно быстро лиса опьянела и заснула, вновь приняв звериный облик.

Поудобнее устроив лисицу на постели, Модэ прикрыл её одеялом, оставив на виду только острую мордочку, погасил светильник и лёг рядом с Шенне, отгородив её своим телом от входа.

В очаге тлел огонь, за стенами юрты разгулялся ветер. Он завывал так, что казалось, снаружи беснуются злые духи. Ночь выдалась безлунной, и в дымнике не виднелось ни одной звезды. Скверно, когда на небе нет ни Солнца, ни Луны — в такое время людям следует остерегаться тёмных сил.

Модэ вроде бы задремал, а когда открыл глаза, обнаружил, что стоит у входа в юрту. За пологом кто-то топтался, совсем близко, словно подслушивая.

Шаньюй решительно отодвинул дверной полог и замер — за порогом не было стражи, только мрак, в котором ворочался кто-то совсем уж чёрный. Окрик застрял у Модэ в горле, когда он различил очертания крепкого мужского тела, почти сплошь утыканного стрелами.

От ужаса ноги шаньюя словно приросли к ковру, он не мог сдвинуться с места, и, вытаращив глаза, наблюдал, как медленно приближается похожий на огромного ежа призрак отца. Рядом с Туманем появилась фигура потоньше и поменьше ростом, будто женская. В ней тоже торчало множество стрел.

Неимоверным усилием Модэ поборол оцепенение, отшатнулся, выпустил полог. Тот задёрнулся, став тонкой преградой между живым и мёртвыми. Шаги приблизились, и снаружи раздался женский голос:

— Модэ! Муж мой! Иди ко мне. Мы ждём тебя.

Собрав силы, шаньюй грязно выругался. За пологом прозвенел мелодичный смех, и женщина вновь заговорила:

— Ты устал и огорчён. Иди же ко мне, я утешу тебя лучше той, кто спит сейчас в твоей постели.

— Пошла в задницу!

Женский голос всхлипнул:

— Ты никогда меня не любил. А нашего сына ты смог бы полюбить?

— Какого ещё сына?!

— Я забеременела той осенью, только не догадывалась об этом. И посоветоваться мне было не с кем. Ты же казнил мою старую няньку.

Модэ похолодел, к горлу подступил ком — если бы он знал об этом, то не взял бы Жаргал на охоту. Чудовищная ошибка, которую не исправить!

— Ты убил нас, меня и своего сына. Он был такой крошка. Тебе не жаль его, муж мой?

Голос приобрёл угрожающую интонацию, словно это завывал ветер.

— Я отомщу тебе за нашего сына, муж мой. Твоя немёртвая никогда не родит живое дитя.

Еле ворочая языком, Модэ спросил:

— Так это ты убиваешь детей Шенне?

Женщина за пологом тихо рассмеялась и ответила:

— Сколько бы тел ни заняла твоя немёртвая, ей не удастся скрыться от мести. С ребёнком в животе она уязвима, и я могу высосать жизнь из вашего отродья.

За пологом кто-то топнул ногой и глухо промычал что-то нечленораздельное. Женщина продолжала:

— Твой отец жаждет обнять тебя и прижать к груди. Не обессудь, ему трудно говорить со стрелами во рту. Иди же к нам, или мы придём к тебе!

Полог заколыхался, стены юрты затряслись, а Модэ бросился к своему мечу. Схватив его, он обернулся и увидел, как лиса на постели приподняла голову, сверкнула зелёными глазами, и юрту опоясал ручеек огня, пробежавший под стенами.

У входа пламя взметнулось, закрыло проем вместо полога. За огненной завесой угадывались два тёмных силуэта — они помедлили и исчезли.

Выдохнув, Модэ опустил меч. На подгибающихся ногах он подошёл к постели, позвал:

— Шенне!

Ему не ответили — лиса снова спала. Модэ погладил шелковистый рыжий мех на боку лисицы, положил обнажённый меч у изголовья, и лёг рядом с Шенне, стараясь не потревожить её.

Огненное кольцо продолжало гореть, а значит, призраки не пройдут.