Стрела Кушиэля. Редкий дар

Глава 3

Почему я сбежала накануне назначенной встречи с Анафиэлем Делоне, который когда-то был властелином всего королевского двора, а сейчас — возможным покупателем моего туара?

На самом деле, точно не скажу, но во мне всегда жило стремление к опасностям — просто из любви к замысловатым сюжетам, ради мурашек по коже или воображаемого наказания, кто знает? Я сошлась с одной судомойкой, и та показала мне грушевое дерево в саду за кухней. Оно росло вплотную к стене, и, если забраться на него, оттуда можно было перемахнуть через ограждение.

Я знала, что о встрече уже договорено, так как за день до смотрин дуэйна предупредила меня о предстоящих приготовлениях. О да, как шептались посвященные, меня умастят, словно для принца: вымоют, причешут и украсят.

Конечно, ни один из них мне не объяснил, кто такой Анафиэль Делоне и почему я должна радоваться, что он придет на меня взглянуть. Разумеется, сейчас я не думаю, что кто-то из тех посвященных владел всей правдой. Но дуэйна Дома Кактуса произносила имя моего первого посетителя с неизменным почтением и тем самым задавала тон для всех собравшихся под ее рукой.

Итак, подгоняемая восторгом и испугом, я помчалась прочь.

Задрав юбки до талии, я без труда вскарабкалась на грушевое дерево и ловко спрыгнула с другой стороны стены, не получив ни царапины. Дом Кактуса, как и сейчас, стоял на вершине холма над Городом Элуа. Забор защищал обособленное здание, и ничто, кроме аромата садов, не отличало эту резиденцию от прочих особняков, протянувшихся до самого центра города. Как и у других Домов, на наших воротах имелась неброская эмблема, по которой посетители определяли, куда они пришли. Три года я жила внутри этих стен и теперь, оказавшись снаружи, с разинутым ртом смотрела на открывшуюся в низине чашу Города в кольце отлогих холмов. Река, будто палаш, рассекала долину пополам, а большое строение, поблескивающее в свете солнца, конечно, было Дворцом.

Мимо промчалась карета с задернутыми шторками, но кучер успел мазнуть по мне цепким вопрошающим взглядом. Я поняла, что если и дальше не двинусь с места, кто-нибудь мной заинтересуется: наверное, подозрительное зрелище — одинокая девочка в дамастовом платье с перехваченными лентами темными кудряшками. А едва следующий экипаж остановится, это услышат за стеной, и в мгновение ока кто-то из гвардии дуэйны выйдет, заметит меня и уведет обратно в Дом.

Элуа родился нежеланным ребенком Магдалины, и чем он занимался? Скитался, скитался и скитался по земле. И, решив последовать примеру Благословенного, я начала спускаться с холма.

Чем ближе я подходила к Городу, тем больше, казалось, он от меня отдалялся. Широкие манящие аллеи, вдоль которых тянулись деревья и ворота особняков, мало-помалу сменялись узкими извилистыми улочками. Там обитали люди победнее тех, кого я привыкла видеть. Тогда я не знала, что под Моннуи, горой Ночи, где располагались Тринадцать Домов, находились заведения для развлечений более низкого пошиба: кафе, завсегдатаями которых были поэты и аристократы с плохой репутацией, дешевые бордели, берлоги художников, подозрительные аптеки и конурки гадателей. Этот небезопасный район традиционно придавал остроты визитам знати в Двор Ночи.

Было утро, хотя солнце встало уже высоко. Я жалась к домам, ошеломленная шумом и суетой. Надо мной женщина перегнулась через балюстраду и вылила ведро прямо на улицу. Вода брызнула мне на ноги, и я отпрыгнула, глядя, как она стекает под уклон, образуя ручейки между булыжниками мостовой. Мужчина, спешно покидавший некое заведение без вывески, чуть не налетел на меня и выругался.

— Поберегись, кроха! — резко прикрикнул он и поспешил дальше по улице, стуча каблуками по камням. Я заметила, что его брюки измяты и застегнуты неаккуратно, словно надетые в спешке, а капюшон мантии вывернут наизнанку. Все посетители Дома Кактуса уходили от нас отдохнувшими и ухоженными, выпив напоследок бокал бодрящего вина или наливки; но ни один из завсегдатаев Двора Ночи не пришел бы скоротать досуг в наряде из бумазеи.

За следующим углом обнаружилась небольшая приятно затененная деревьями площадь с фонтаном в центре. Был базарный день, торговцы гомонили, перекрикивая друг друга. Я сбежала, не захватив ни крошки, и от вида и запаха еды желудок мигом напомнил об этом упущении. Я остановилась у лотка торговки сладостями, привлеченная ее драже и марципанами, и рассеянно взяла миндальную конфету.

— Раз потрогала, плати! — раздался резкий голос старухи. Испугавшись, я уронила лакомство и подняла глаза на торговку.

Несколько мгновений она яростно сверлила меня взглядом. Багровое лицо, дюжий крестьянский костяк, скрытый под слоем жира, наверняка наеденного за приготовлением товара. Дрожа, я посмотрела ей в лицо и увидела под суровой массивной оболочкой душу, способную сострадать, и мой страх почти пропал.

Но рассмотрев мои глаза, она переменилась.

— Дьявольское семя! — Старуха вскинула похожую на булку руку и указала на меня пухлым пальцем. — Нечестивый отметил это дитя!

Никто не говорил мне, что жители округи у подножия Моннуи жутко суеверны. Торговцы начали оборачиваться и тянуть ко мне руки, чтобы схватить. В ужасе я ринулась вперед. К несчастью, путь преградил лоток с персиками, который я тут же опрокинула. Спотыкаясь на раскатившихся фруктах, я поползла под навес. Что-то неприятно хлюпнуло под левым локтем, и в воздухе разлился приторный запах раздавленных персиков. Зеленщик гневно завопил, несясь ко мне из-за перевернутого лотка.

— Пст! — из-под соседнего прилавка высунулось маленькое чумазое личико мальчишки примерно моего возраста. Улыбаясь — темная кожа подчеркивала белизну зубов, — он поманил меня смуглой рукой.

Я как могла быстро поползла по усеянной фруктами земле. Почувствовала, как лопнул шов, когда кто-то схватил меня за подол платья, а я вырвалась. Мой юный спаситель не терял времени и шустро торил мне проход, юрко пластаясь под сдвинутыми прилавками. В моих жилах горел азарт, и когда мы наконец вырвались из рынка, поднялись на ноги и припустили прочь, мне казалось, что сердце вот-вот взорвется от восторга.

Несколько мужчин помоложе нерешительно попытались нас преследовать, но сдались, едва мы нырнули в лабиринт узких улочек. Но мы все равно продолжали улепетывать без оглядки, пока мой проводник не решил, что опасность миновала: он шмыгнул в дверной проем и всмотрелся в улицу позади нас.

— Отцепились, — с облегчением выдохнул он. — Они слишком ленивы, чтобы пробежать больше одного квартала или улицы, разве только стащить у них что-то большое, вроде окорока. — Он повернулся ко мне и присвистнул сквозь зубы. — У тебя в глазу пятнышко, как кровинка. Это из-за него раскудахталась та старая квочка?

После трех лет в окружении бледных и томных обитателей Дома Кактуса этот мальчик показался мне привлекательно экзотичным. Его кожа была темной как у бходистанца, глаза — черными и веселыми, а смоляные кудри свисали до самых плеч.

— Да, — подтвердила я и, потому что сочла его красивым, спросила: — Ты из какого Дома?

Он присел на корточки.

— Я живу на рю Куполь, рядом с храмом.

Крыльцо было пыльным, но мое платье испачкалось еще больше, поэтому я собрала подол вокруг колен и села на ступеньку.

— Моя мама происходила из Дома Жасмина. У тебя вроде их цвета, да?

Он коснулся вплетенных в мои волосы лент.

— Милые тряпицы. Можно выручить несколько медяков на рынке. — Тут его глаза чуть не вылезли из орбит. — Так ты со Двора Ночи!

— Да, — кивнула я, но тут же поправилась: — Нет. Из-за пятнышка в глазу меня хотят продать.

— Не свезло. — Мальчик на секунду задумался над моими словами. — Я тсыган, — чуть погодя сказал он, буквально раздуваясь от гордости. — Уж мама-то моя точно тсыганка. Она гадает на площади каждый день, кроме базарных, и берет на дом стирку. Гиацинтом меня кличут.

— Федра, — представилась я.

— Где ты живешь?

Я указала на холм — точнее, туда, где он по моему представлению находился; в лабиринте улочек я совсем заблудилась.

— Ого. — Гиацинт втянул воздух и цокнул языком. От него вполне терпимо пахло немытым телом. — Хочешь, отведу тебя домой? Я знаю все улицы в Городе.

В эту секунду мы оба услышали быстрый и целеустремленный стук копыт, отличающийся от обычного городского шума. Мальчик попытался было удрать, но преследователи уже пустили коней прямо на нас. Двое гвардейцев дуэйны в ливреях Дома Кактуса: сумеречно-синих с легкой позолотой.

Меня поймали.

— Ты, — раздраженно рыкнул один из гвардейцев. Черты лица парня были правильными и красивыми — в гвардию Дома Кактуса зачисляли с оглядкой не только на боевое мастерство, но и на пригожесть. — Ты рассердила дуэйну и обозлила торговцев, дрянная девчонка. — Одной рукой в перчатке он поднял меня за шиворот. Я беспомощно болтала ногами. — Хватит озоровать.

Он усадил меня в седло перед собой и развернул коня. Глянул на напарника и мотнул головой, наверное, в сторону дома. Гиацинт между тем выбрался на мостовую в опасной близости от конских копыт, и второй гвардеец, выругавшись, замахнулся на него кнутом.

— Прочь с дороги, грязное тсыганское отродье.

Мальчик увернулся от удара бича с легкостью, отточенной годами практики, и несколько шагов пробежал за сорвавшимися в галоп лошадями.

— Федра! — крикнул он. — Возвращайся, давай еще встретимся! Помни, рю Куполь!

Я изогнула шею, стараясь высунуться из-за обтянутой синем мундиром груди гвардейца, чтобы в последний раз посмотреть на нового друга — мне было грустно от него уезжать. Несколько счастливых минут тсыган Гиацинт был мне настоящим другом, а ведь до того со мной никто никогда не дружил.

* * * * *

Вернувшись в Дом Кактуса, я обнаружила, что впала в немилость. Меня лишили привилегии прислуживать на вечерних развлечениях и отправили в комнату без ужина, хотя попозже добросердечная Эллин тайком принесла в салфетке кусочек бисквита.

Утром за мной пришла посвященная по имени Сурия. Высокая и светловолосая, именно она взяла меня за руку в тот памятный первый день в Доме Кактуса, и мне нравилось думать, что она мне благоволит. Посвященная отвела меня в купальню, расплела косы и терпеливо и бдительно ждала, пока я плескалась в глубоком мраморном бассейне.

— Сурия, — спросила я, подойдя к ней для проверки, — а кто такой Анафиэль Делоне и зачем я могу ему понадобиться?

— У тебя от волос смердит уличным рагу. — Сурия аккуратно развернула меня и налила на макушку шампунь, пахнущий чем-то неуловимо-сладким. — Милорд Делоне известен при королевском дворе. — Тонкими пальцами она взбила пену, которая чудесным образом остудила кожу головы. — А еще он поэт, и это все, что я знаю.

— Какие стихи он пишет? — Покоряясь Сурии, я нырнула и под водой принялась мотать головой, чтобы смыть пену. Когда я вынырнула, посвященная умело подобрала мои волосы и осторожно отжала лишнюю воду.

— Такие, что любой из Дома Шиповника покраснел бы.

Сейчас я улыбаюсь, вспоминая, как тогда возмутилась. Делоне тоже посмеялся, когда я повторила ему тот разговор.

— Так он сочиняет непотребные вирши? То есть, меня наряжают как гусыню, чтобы продать какому-то заляпанному семенем писаке, который одной рукой держит перо, а другой орудует у себя в штанах?

— Уймись, — остановила меня Сурия и, замотав в полотенце, вытерла досуха. — Откуда ты набралась таких слов? Нет, серьезно, говорят, он великий поэт или был таковым. Но он обидел лорда, возможно, даже члена королевской семьи, и теперь больше не смеет сочинять, а его старые стихи запрещены. В этом, вроде, заключалось основное условие его освобождения, Федра, но я доподлинно не знаю всей истории. Ходят слухи, будто когда-то он был любовником какой-то очень могущественной особы, и его имя до сих пор известно при дворе, многие и теперь его боятся. Вот и довольно с тебя. Обещаешь хорошо себя вести?

— Да. — Я заглянула за ее плечо. Вырез на спине был достаточно глубоким, так что мне удалось увидеть туар — нанесенные иглой туарье затейливые узоры из бледно-зеленых виноградных лоз и темно-синих цветов, спускающиеся по позвоночнику. Рисунок был почти закончен. Еще один-два подарка от поклонников, и все. Вытатуировав последний цветок на затылке в качестве финального аккорда, Сурия завершит обязательное служение. После этого ее долг Наамах и дуэйне сочтется выполненным, и она будет вольна покинуть Дом Кактуса, если пожелает, или остаться, отчисляя часть своих заработков Дому. Ей было девятнадцать, совсем как моей матери, когда та отработала свой туар. — Сурия, а кто такой тсыган?

— Один из бродяг, тсыганского народа. — Проводя гребнем по моим мокрым кудрям, она скорчила презрительную гримасу, такую, при которой не образуются неприятные морщинки. — А тебе-то что?

— Да так. — Я замолчала, отдаваясь ее заботливым прикосновениям. Если гвардейцы дуэйны ничего не рассказали, не стану и я, так как утаивание чего-то от взрослых — почти единственная власть, на обладание которой смеет надеяться ребенок.

В должное время меня привели в порядок и подготовили к встрече с Делоне. Так как я была слишком маленькой, меня, конечно, не стали красить, но чистую кожу слегка припудрили, а вымытые блестящие волосы увили лентами. Отвести меня в приемную явился сам Джарет Моран, заместитель дуэйны. Я благоговейно сжала его руку и засеменила рядом с провожатым. Он даже улыбнулся мне раз или два.

Встреча проходила не во внутреннем дворике, а в гостиной дуэйны — богато обставленной комнате, где было удобно и беседовать, и отдыхать.

Перед двумя креслами на полу лежала молитвенная подушечка. Войдя в комнату, Джарет выпустил мою руку и скользнул на свое место подле кресла дуэйны. Я едва успела мельком взглянуть на две сидящие фигуры, прежде чем принять должное положение — благолепно встать перед ними на колени. Я узнала в одной из фигур дуэйну; что до Анафиэля Делоне, то перед тем, как опуститься на колени со склоненной головой и молитвенно сложенными руками, я успела отметить лишь его высокий рост и каштановые волосы с рыжеватым отливом.

Долгое время в комнате царила тишина. Я сидела на пятках, соединив ладони перед собой, и всеми фибрами души желала поднять голову, но не осмеливалась.

— Милая девчушка, — наконец послышался скучающий голос — насыщенный мужской тенор, поставленный, но без модуляций, которые дозволялось демонстрировать только знатным особам. Теперь-то я это знаю, поскольку Делоне научил меня прислушиваться к таким тонкостям. А тогда мне просто показалось, что я ему не понравилась. — И описанный вами инцидент интригует. Но я не вижу в ней ничего такого, что заинтересовало бы меня сверх обыкновенного, Мириам. У меня уже два года как есть ученик, и второго я не ищу.

— Федра.

Услышав властный голос дуэйны, я вскинула голову и широко распахнутыми глазами уставилась на распорядительницу Дома Кактуса. Она с еле заметной улыбкой смотрела на Делоне, и я тоже перевела взгляд на него.

Анафиэль Делоне сидел в непринужденной позе, томно откинувшись на спинку кресла, и, подперев одной рукой подбородок, задумчиво изучал меня. Он был красив ангелийской красотой, высок и строен, а в опушенных длинными ресницами серых глазах мелькали искорки топаза. Волосы были приятного рыжевато-каштанового цвета, и для визита к нам он выбрал темно-коричневый бархатный дублет. Единственное украшение — витая золотая цепь. В разрезах красновато-коричневых рукавов поблескивал шелк цвета топаза. Длинные ноги, обтянутые коричневой тканью, лениво вытянуты, и пятка одного начищенного сапога опиралась на носок другого.

И при более пристальном взгляде на меня его нога со стуком соскользнула на пол.

— Яйца Элуа! — Делоне хрипло рассмеялся, чем напугал меня. Я заметила, как Джарет и дуэйна обменялись быстрыми взглядами. Одним непринужденным элегантным движением Делоне выпростался из кресла, опустился передо мной на одно колено и взял мое лицо в ладони. — Знаешь ли ты, какой отметины удостоена, малышка Федра?

Его голос стал нежным, а большие пальцы гладили мои щеки в опасной близости к глазам. Я дрожала в его руках как пойманный в капкан кролик, который желает… желает, чтобы пленитель сделал что-то… что-то ужасное, и одновременно боится, что великан так и поступит — и коченеет от раздирающих эмоций.

— Нет, — выдохнула я.

Делоне убрал руки, на секунду ободряюще прикоснулся к моей щеке и встал.

— Стрела Кушиэля, — пояснил он и засмеялся. — Да у вас тут ангуиссетта, Мириам, настоящая ангуиссетта. Посмотрите, как она дрожит даже сейчас, раздираемая страхом и возбуждением.

— Стрела Кушиэля. — В голосе Джарета слышались нотки неуверенности. Дуэйна неподвижно сидела с хитрым выражением лица. Анафиэль Делоне прошел к столику и, не дожидаясь приглашения, налил себе бокал наливки.

— Стоило лучше хранить архивы, — усмехнулся он и более низким голосом зарокотал:

Снова нормальным голосом Делоне добавил:

— Заметки на полях Жития Элуа в пересказе Лесно, конечно.

— Конечно, — сдержанно пробормотала дуэйна. — Премного благодарна, Анафиэль. Жан-Батист Марэ из Дома Валерианы порадуется, узнав об этом.

Делоне приподнял бровь:

— Ни в коем случае не берусь утверждать, что посвященные Дома Валерианы неумехи в искусстве принимать боль, Мириам, но сколько лет под их крышу не ступала нога настоящей ангуиссетты?

— Пожалуй, немало.

Ее голос сочился медом, но было ясно, что так дуэйна дело не оставит. Я наблюдала за ней, завороженная и забытая. Мне отчаянно хотелось, чтобы верх одержал Анафиэль Делоне. Он возложил на меня свои руки поэта и изменил саму мою суть, превратив уничижающий мою жизнь изъян в поистине драгоценную жемчужину. Только Мелисанда Шахризай смогла вот так же с первого же взгляда распознать, кто я на самом деле, но это случилось позже и при других обстоятельствах. И пока я не сводила с Делоне глаз, он небрежно пожал плечами.

— Отдадите ее Марэ, и она пропадет понапрасну, став очередной игрушкой для битья, забавляющей неуклюжих сыновей торговцев. Я же могу создать из нее столь редкий инструмент, что принцы и королевы сочтут за честь играть на ней прелестную музыку.

— Вот только у вас, помнится, уже есть ученик.

— Совершенно верно. — Делоне залпом допил наливку, поставил стакан на стол, прислонился к стене, сложил руки на груди и улыбнулся. — Но я склонен, ради Стрелы Кушиэля, рассмотреть возможность взять еще одного. Вы уже назначили цену ее туара?

Дуэйна облизнула губы, и я возликовала, увидев, что она боится торговаться с ним, совсем как моя мать боялась говорить с ней. На этот раз, озвучивая сумму, голос ее прозвучал неуверенно.

Цена была высокой, выше, чем любой другой выкуп за все мои годы в Доме Кактуса. Я услышала, как Джарет с тихим присвистом втянул в себя воздух.

— Идет, — тут же ответил Анафиэль Делоне и с беспечным видом выпрямился. — Мой слуга завтра же утром подготовит документы. До десяти лет она будет, согласно обычаю, воспитываться здесь, верно?

— Как пожелаете, Анафиэль, — кивнула ему дуэйна. Даже из своего коленопреклоненного положения я заметила, что она гневно прикусила щеку изнутри, наверное, сочтя, что назначила низкую цену, раз Делоне даже не соизволил поторговаться. — Мы пошлем за вами в десятую годовщину ее рождения.

Вот так и решилось мое будущее.