Клод снова выругался, по его прыщавым щекам текли слезы нестерпимого ужаса. Его сильно толкнули сзади, и он споткнулся, едва не упав. Не было никакой возможности выбраться отсюда, и крестьянин снова обругал себя глупцом. Он-то думал, что был таким умным, догадавшись искать убежища среди пилигримов, но теперь видел, что сам обрек себя на смерть.
Он оказался посреди толпы яростных фанатиков, зажатым со всех сторон, и никак не мог выбраться — что, собственно, он сейчас тщетно пытался сделать.
Клод с удовольствием пользовался гостеприимством пилигримов и неожиданным уважением с их стороны с тех пор, как «чудесно исцелился» от симулированной слепоты. Он питался лучше, чем когда-либо, и с радостью рассказывал о своем «исцелении» в обмен на еду и дешевое вино. С готовностью он принял и тяжелую шипастую дубину, которую ему вручили, решив, что если она и не пригодится, ее можно будет потом продать или обменять на что-нибудь.
И уж конечно он не ожидал, что эти гостеприимные пилигримы потащат его в бой. Они были безумцами — так он думал. Настоящие сумасшедшие, одержимые желанием хоть немного заслужить одобрение своего кумира. Они с радостью бросились бы на клинки врага, если бы рыцарь Грааля лишь кивнул им, и действительно, Клод видел, что некоторые из них так и сделали.
Пилигримы были готовы на все, чтобы рыцарь Грааля их заметил. Они готовили для него, восхищались каждым его словом, чистили его доспехи и сапоги под внимательным наблюдением оруженосцев, следивших, чтобы они ничего не испортили. Пилигримы бросали цветы на дорогу перед ним и громко восхваляли его подвиги повсюду, куда бы он ни поехал. Они обессмертили его имя в песнях и запоминали как святое писание каждую его фразу, какой бы мирской и обыденной она ни была.
Рыцарь Грааля в лучшем случае терпел их и обычно просто не замечал. Но в тот день он появился перед пилигримами и сказал:
— Вооружайтесь. Сегодня мы сразимся с врагами Бретонии.
Пилигримы встретили эти слова с пылким энтузиазмом и фанатическим рвением.
Клод никогда раньше не бывал в настоящей схватке, и сейчас бой напугал его до паники. Вопли умирающих, грохот и лязг оружия, оглушительный рев зверолюдов и безумные крики пилигримов — все это наполняло его ужасом.
Низкорослый даже для крестьянина, что еще более усугублялось горбатой спиной, Клод едва мог разглядеть что-то кроме спин пилигримов, которые были впереди него. Врага он не видел, но слышал совсем близко дикий рев и жуткое рычание зверолюдов, и без особого стыда почувствовал, как его мочевой пузырь опорожнился, и теплая жидкость потекла по ногам.
Пилигримы отталкивали друг друга, яростно пытаясь прорваться вперед и схватиться с врагом. Клод отчаянно пытался протиснуться назад, подальше от врага, но, несмотря на все усилия, толпа тащила его вперед, все ближе и ближе к ужасному шуму бойни.
Брызги крови попали на его лицо. Толпа снова бросилась вперед, и Клоду пришлось наступить на упавшего человека, который кричал и тянулся к нему. Боясь упасть самому и быть затоптанным, Клод рукоятью дубины отбросил руки человека, сломав ему пальцы.
А потом Клод увидел врага, и подумал, что сейчас умрет на месте от одного лишь ужаса. Зверолюды были гораздо выше любого из крестьян, с головами, похожими на козлиные, и звериными мордами, мутировавшими в адские, демонические лики. Из их блеющих и мычащих пастей торчали острые клыки.
Они сражались топорами и мечами, с дикой яростью рубя на куски пилигримов. Клод видел, как один зверолюд упал — сломанный меч вонзился в шею твари, и окровавленные пилигримы набросились на монстра, нанося удары ножами и топорами.
Но на каждого сраженного зверолюда приходилось трое или больше убитых фанатичных крестьян. Враг прорубался сквозь плотные ряды пилигримов, словно коса сквозь колосья, и Клод изо всех сил пытался пробиться назад.
Вот уже лишь несколько человек остались между ним и зверолюдами, но как ни пытался Клод, пробиться назад не удавалось. Выкрикивая имя Реола или просто неразборчиво вопя, пилигримы снова бросились вперед, и движение толпы потянуло Клода еще ближе к врагу.
Топор просвистел в воздухе, врубился в шею человека впереди и в лицо Клода брызнула струя крови. Он чувствовал вкус горячей крови на губах и ощущал ее запах. Сраженный пилигрим упал. Зверолюд не сразу успел вытащить топор, глубоко застрявший между позвонками, и пилигрим рядом с Клодом всадил свой ржавый меч в брюхо твари.
Еще один клинок вонзился в мускулистое бедро зверолюда, и тот с силой ударил рукой со щитом по лицу одного из нападавших, сломав челюсть пилигриму и едва не оторвав ее.
Клода сильно толкнули сзади прямо к зверолюду, как раз в тот момент, когда монстр вырвал топор, застрявший в трупе. С воплем ужаса Клод схватил обеими руками свою шипастую дубину и изо всех сил ударил по голове твари. Зверолюд рухнул на колени, но был все еще жив и опасен, и крестьянин еще раз ударил его дубиной по лицу, опрокинув назад.
Клод трясся от ужаса, его лицо было залито кровью. Толпа пилигримов снова рванулась вперед, гоня его перед собой, и голос Клода утонул в хоре безумных воплей.
Дитер Вешлер, капитан государственной армии Рейкланда и троюродный племянник Императора Карла Франца, успел возненавидеть Бретонию. Но он был здесь по долгу службы, и этот долг требовал от него хотя бы соблюдать вежливость. Сам Император поручил ему эту задачу, и нельзя было позволить своим чувствам и предвзятости подвести его.
«Продемонстрировать солидарность двух соседних государств» — так сказал Карл Франц.
Дворяне этой страны были невероятно спесивы и высокомерны, а их крестьяне, забитые и униженные, прозябали в страшной нищете. Как могли бретонцы так хвалиться своей честью и благородством, когда налицо была столь вопиющая порочность — этого Дитер не мог понять.
За блестящим фасадом рыцарского благородства эта страна гнила и разлагалась в своем самодовольстве и самовосхвалении.
Что еще хуже, вероятно, сегодня ему придется погибнуть, сражаясь за бретонцев. Это была весьма прискорбная мысль.
Пистолет в руке Дитера громыхнул выстрелом, когда колесцовый механизм высек искры, воспламенившие черный порох. Голова зверолюда взорвалась брызгами крови и осколками костей. Быстро спрятав в кобуру ценное оружие, имперец достал другой пистолет.
Сотни рыцарей увязли в жестоком бою за рядами кольев, и Дитер видел, что если их не поддержать, зверолюды окружат и быстро вырежут их всех. Имперский капитан выругался, проклиная глупость и высокомерие рыцарей. Неужели они не понимали, что как только их атака потеряет порыв, они увязнут в массе зверолюдов, будут окружены и перебиты?
Боевые инстинкты, отточенные за годы службы сержантом в пехоте, пока он не был повышен в звании до капитана, подсказали, что надо делать.
— Труби наступление, — приказал он крестьянину, державшему ржавый горн в трясущихся руках. Бедняга стал горнистом буквально только что, после того, как голова прежнего музыканта слетела с плеч. Дитер сразил зверолюда, убившего горниста, и вручил горн этому безмозглому мужику.
— Труби наступление! — повторил капитан.
Крестьянин тупо посмотрел на него, и лишь потом поднял горн к губам. Его лицо покраснело от напряжения, но результат совсем не соответствовал приложенным усилиям. Звук, исходящий из горна, был больше похож на пускание слюны ребенком.
— Ох, Зигмар милостивый… — прорычал Дитер. Он выхватил саблю и поднял ее над головой.
— Вперед! — закричал он. Его громкий голос, натренированный на парадах, на мгновение заглушил шум боя. Дитер шагнул вперед, направляясь за ряды кольев, туда, где враг собирал силы, готовясь к новой атаке.
Никто не последовал за ним, и имперец выругался. Глупые пейзане не понимали рейкшпиля, языка Империи. Дитер повторил приказ на бретонском языке.
Это были наихудшие солдаты, когда-либо оказывавшиеся под его командованием, куда хуже, чем даже упрямые мидденландцы. Те, по крайней мере, умели сражаться. Бретонские же ратники были недисциплинированны, скверно вооружены, а подготовку явно имели самую поверхностную. По мнению Дитера, они вообще не годились для военной службы, но тут он не был удивлен. Бретонские рыцари помышляли только о конном бое, и едва ли всерьез думали о пользе пехоты, вне зависимости от условий поля боя и того, какой враг им противостоит.
— Вперед, черт бы вас побрал! — заорал Дитер, теряя терпение.
Наконец, ратники начали наступать. Они двинулись между рядами наклонных кольев, обходя десятки трупов зверолюдов, пронзенных кольями. Враг атаковал такой плотной массой, что десятки зверолюдов в давке сами насаживали себя на острые колья, закаленные на огне. Дитер ударом сабли по хребту добил корчившуюся тварь с козлиной головой, пытавшуюся слезть с кола.
Примерно в полусотне шагов впереди два отряда рыцарей увязли в жестоком бою, тщетно пытаясь прорваться сквозь массу врагов. Но их атака уже потеряла порыв, и все больше зверолюдов окружали их, стаскивая с седел и добивая могучими ударами.
— В атаку! — закричал Дитер, и бросился вперед, моля Зигмара, чтобы ратники последовали за ним.
Монкадас явно был встревожен, когда Дитер просил разрешения сражаться вместе с бретонской пехотой. Было очевидно, что барон вообще не хотел, чтобы Дитер участвовал в бою, опасаясь политических осложнений в том случае, если имперский посланник погибнет, будучи в Бретонии.
— Император хотел бы, чтобы я сражался вместе с нашими бретонскими братьями, — сказал Дитер. — И я уверен — если бы Империи понадобилась помощь, Бретония поддержала бы нас.
В действительности Дитер считал политику скучным и утомительным делом, мечтая вернуться к прежней жизни офицера государственной армии Рейкланда. Эти ратники были, конечно, далеко не те дисциплинированные алебардщики, которыми он когда-то командовал, но что делать, не всегда есть выбор.
Глупые крестьяне боялись его огнестрельного оружия и в страхе шарахались от него, когда он стрелял из своего мушкета, изготовленного лучшими инженерами Нульна. Невежественные дикари явно считали это какой-то разновидностью колдовства.
Дитер бросился на громадную толпу свирепых тварей, со всех сторон окруживших рыцарей. Подняв один из своих пистолетов, имперский капитан выстрелил. Ближайший зверолюд рухнул, когда свинцовая пуля пробила его череп. Достигнув рядов врага, Дитер с криком рубанул саблей по груди одного из огромных монстров.
За ним врага атаковали ратники, нанося удары своими алебардами, проявляя больше отчаянной злости, чем выучки. Дитер заметил, что несколько зверолюдов упали, но многие отразили неуклюжие удары ратников своими клинками и щитами, и сами набросились на крестьян с бешеной свирепостью, рубя несчастных на куски.
Однако в отряде было более сотни ратников, и они храбро продвигались вперед, продолжая рубить и колоть своими алебардами.
Вероятно, на каждого убитого зверолюда погибало трое бретонских пехотинцев. Их подготовка никуда не годилась, но все же атака возымела желаемый эффект.
Пока ратники отвлекли на себя часть зверолюдов, рыцари сумели вырваться из смертельной мясорубки, хотя земля была усыпана трупами тех, кому не так повезло.
Ратники остались без поддержки, и Дитер знал, что они могут побежать в любой момент. Они были в лучшем случае плохими бойцами, и свирепые чудовища забивали их словно скотину. Имперец начал постепенно отступать назад, отбивая саблей удары зверолюдов, бросившихся вперед.
Он понимал, что возможности отступить в порядке не будет, и видел в глазах ратников страх и панику. В любой момент они могут утратить последние остатки решимости. Стоит лишь одному человеку повернуться и побежать, как все подобие порядка будет потеряно.
Уклоняясь от удара топора, нацеленного ему в голову, Дитер споткнулся о крестьянина, и едва не упал. Мелькнул зазубренный наконечник копья, направленного в его черную лакированную кирасу, и имперец отбил его ловким парированием. Молниеносным ответным выпадом Дитер всадил клинок в пах зверолюда. Хлынула кровь.
Над и без того ужасным шумом битвы разнесся оглушительный рев, и Дитер увидел громадных мускулистых рогатых тварей, пробивавшихся сквозь массу зверолюдов к едва державшемуся строю ратников.
В полтора раза выше самого высокого из крестьян, эти гиганты, охваченные жаждой убийства, отбрасывали с пути меньших зверолюдов. Они ломали конечности и дробили кости, их огромные топоры и тесаки рубили все, что не успевало убраться с их пути.
Фыркая и топая, минотавры опустили рогатые головы и бросились в самую гущу боя, давя тела своими мощными копытами, поддевая других зверолюдов на рога и перекидывая их через спину.
Решимость ратников разбилась, словно тонкий хрустальный кубок под ударом молота. Крестьяне-пехотинцы повернулись и побежали, сбивая с ног друг друга в слепой панике.
Дитер не был дураком, и не собирался отдавать жизнь ради бессмысленной демонстрации храбрости. Хотя глупые бретонские рыцари сочли бы это страшным позором, Дитер тоже повернулся и побежал.
Лорд Реол опустил свое сияющее копье и поскакал в атаку.
Копыта его коня грохотали по неровной земле, глаза паладина Владычицы сверкали священной яростью, устремив взгляд на фалангу быкоголовых монстров.
Он нацелил наконечник своего освященного копья Арандиаль в шею ближайшего из минотавров, ворвавшегося в ряды бретонской пехоты.
Чудовище, наклонив голову, насадило одного человека на свои рога, окованные бронзой, и дернуло шеей. Несчастный ратник кувырнулся в воздухе, словно тряпичная кукла. Когда бедняга упал на землю, огромный топор минотавра рассек ему хребет, разрубив человека пополам.
Чудовищный зверь алчно схватил верхнюю половину трупа и, подняв ее к своей пасти, начал пить кровь, лившуюся из ужасной раны.
Горячие алые ручьи хлынули по шее и груди минотавра, его язык, извиваясь подобно страшному червю, облизывал внутренности жертвы. Увлекшись кровавым пиром, чудовище слишком поздно заметило приближение Реола и его рыцарей.
Арандиаль был нацелен в толстую шею минотавра, но быкоголовый монстр с нечеловеческой скоростью увернулся и поднял топор, чтобы перерубить копье. Отреагировав с быстротой атакующей змеи, Реол сделал движение рукой, и наконечник его копья описал круг, уклонившись от удара топора и оставляя мерцающий след в воздухе.
Копье вырвало глотку минотавра, нечистая кровь зверя Хаоса вскипела, соприкоснувшись со святым оружием.
Разорванные артерии, подобно гейзерам, извергали кровь из смертельной раны. Минотавр рухнул на колени, схватившись за разорванное горло, и Реол ударом меча в левой руке размозжил череп чудовища.
Рыцари с грохотом мчались дальше. Другие минотавры повернулись, чтобы встретить новую угрозу. Чудовища Хаоса были столь огромны, что смотрели на рыцарей почти сверху вниз, хотя те сидели на массивных боевых конях. С ревом минотавры бросились навстречу атакующим рыцарям.
Один из минотавров, словно не замечая копье, глубоко вонзившееся в его массивную грудь, с сокрушительной силой нанес удар топором по шее рыцарского коня. Топор, рассекая броню, плоть и кости позвоночника, начисто отрубил голову коня, закувыркавшуюся в воздухе. Рыцарь, сидевший в седле, оказался придавлен телом своего обезглавленного скакуна.
Еще один минотавр схватил своей мощной рукой за шею другого коня, и с презрительной легкостью отбросил его в сторону. В следующее мгновение минотавр был пронзен сразу двумя копьями и рухнул под копыта скачущих коней.
Еще два чудовища нашли свою смерть под ударами сияющего оружия Реола. Кровь врагов заливала его сверкающую броню и табард, но тут же стекала с него подобно маслу, оставляя его незапятнанным, словно боясь осквернить святого паладина. Рыцари вокруг него погибали один за другим, выпадая из седел. Страшные удары отсекали руки от плеч, и люди падали с предсмертными криками.
Дубины размером с человека разбивали головы, и кони жутко кричали, когда тяжелые топоры врубались глубоко в их тела.
Но ни одно оружие врага не коснулось лорда Реола. Он был подобен богу войны, сражавшему все на своем пути.
Однако он был лишь один.
Словно не замечая острых деревянных кольев перед ними, трое минотавров, охваченные жаждой крови, гнались за убегавшими ратниками. Реол сразил одного из них, копье Арандиаль разорвало мощные мышцы бедра, и чудовище рухнуло на землю. Другой минотавр бросился прямо на частокол, напоровшись на один из кольев, в то время как люди, будучи гораздо меньше, проскальзывали между кольями. Минотавр в безумной ярости продолжал стремиться вперед, топая могучими ногами и все глубже загоняя толстый кол себе в брюхо.
Последний из минотавров разрубил колья ударами своего топора и помчался дальше, наслаждаясь бойней, которую он учинил среди ратников. Сквозь брешь в частоколе с воем и рычанием хлынули зверолюды, преследуя охваченных паникой бретонских пехотинцев и рубя их на куски свирепыми ударами.
Сражаясь с яростным упоением, Реол убивал каждого зверолюда, оказавшегося в пределах досягаемости его смертоносного оружия. Он бился словно одержимый, но масса врагов вокруг была слишком велика даже для него.
Сотни человек погибли, прежде чем порядок был восстановлен.
Все товарищи Реола были убиты, его конь мертв, пронзенный дюжиной клинков. Рыцарь Грааля стоял один в бреши в бретонских оборонительных линиях, убивая всякого зверолюда, осмелившегося приблизиться.
Барон Монкадас возглавил контратаку против вражеской орды, прорвавшей оборону бретонских ратников. Покрытый шипами моргенштерн барона без устали разил врагов. Сам Монкадас тоже мог погибнуть, когда отряд его рыцарей был окружен огромными толпами врага, если бы Дитер Вешлер не сумел остановить бегущих ратников и снова бросить их в атаку. Наконец зверолюды, прорвавшиеся в лагерь, были все перебиты, хотя опустошение, которое они успели учинить за несколько этих безумных минут, было ужасным.
С хладнокровной эффективностью имперский капитан смог быстро реорганизовать ратников и лично возглавил контратаку, отбросившую зверолюдов от того пункта, где они окружили рыцаря Грааля Реола.
Но как только положение было восстановлено, зверолюды прорвали линию бретонцев в двух других местах, врываясь за частоколы и вырезая ратников, отчаянно пытавшихся сдержать нескончаемый поток врага.
Барон Монкадас понимал, что бретонцы не смогут удерживать холм бесконечно. Они и так уже держались куда дольше, чем ожидалось, настолько велика была численность врага. Конец был близок.
Анара позволила своему духу воспарить, оставив земную оболочку и наслаждаясь знакомым чувством свободы. Она ощущала, как порывы ветров магии хлещут ее, но сосредоточив свой разум, обрела власть над ними, и вознеслась в этих эфирных ветрах, словно птица в воздушных потоках.
Когда она поднялась в ночное небо, поле битвы простерлось перед ней будто карта. Сражавшиеся люди и чудовища мелькали внизу, подобно крошечным муравьям, и Анара смотрела на зачаровывающие узоры, образуемые течением боя.
Она ощущала каждую смерть, словно колющую боль в груди. Эмоции людей текли к ней, и она отчетливо чувствовала воодушевление, страх, отчаяние и жестокую радость рыцарей, когда они убивали и умирали.
Своим духовным взором Анара видела серебристое сияние гордости и веры, окружавшее их, и возблагодарила Владычицу за дарованную Ею защиту. Рыцарь Грааля Реол сиял ярко, словно солнце, сила его веры была ослепляющей, и враги в страхе сторонились его, ибо, даже будучи смертными и слепыми к магии, чувствовали его силу.
Со стороны врага Анара ощущала лишь ярость, жажду крови и глубокую всепоглощающую ненависть. Эта ненависть была столь ошеломительной, что обрушилась на Анару, будто удар меча, и ее сосредоточенность на секунду поколебалась. На секунду фрейлина Владычицы увидела поле боя своими смертными глазами, но снова восстановила контроль над ветрами магии, и окружила себя исцеляющим светом своей богини.
На ее глаза навернулись слезы, она чувствовала страдания леса, оскверненного врагами, чувствовала его боль и отчаяние.
Вдруг что-то привлекло внимание, и ее дух полетел над полем боя.
Ужас, отвращение и жалость смешались в ней. Она приблизилась к краю леса, туда, где стоял вражеский предводитель. Подлетев ближе, Анара окинула его духовным взором, видевшим куда больше, чем глаза из плоти и крови.
Его слуги несли к нему пленных людей, словно жертвоприношения некоему жестокому первобытному божеству. Чудовище подносило к глазам каждую из жертв, внимательно вглядываясь в них, нюхая их запах. Похоже, однако, что ни один из людей не был тем, кого искало дьявольское создание. Оно озлобленно вонзало в шею каждому из пленных длинный изогнутый кинжал, и отбрасывало их в сторону, словно мусор. Рядом с чудовищем уже высилась целая гора мертвых и умирающих, а к нему несли новые десятки жертв…
Тьма клубилась вокруг этого существа, словно живое порождение бешеной ненависти, излучаемой им. Анара, испытывая ужасное отвращение, с трудом подавила желание бежать подальше от него.
Она всмотрелась глубже, сквозь стену лютой злобы, хотя это причиняло ей боль.
Она увидела, что это существо испытывало отвращение к себе и страх, но было и еще что-то, что составляло истинную суть могущества этого создания: чувство предательства, покинутости, и мучительная, всепоглощающая потребность отомстить.
Анара ощутила жалость к этому существу, осознав, что месть — это все, ради чего оно живет. Месть тому, кто так поступил с ним.
Было и еще кое-что: жажда освобождения. Оно хотело освободиться.
Внезапно существо подняло взгляд, и Анара потрясенно отшатнулась, поняв, что оно увидело ее. Глаза чудовища блеснули синим колдовским огнем, и оно потянулось к ней своей волей — извивающейся массой черных щупальцев, видимых лишь тем, кто смотрел глазами духа.
Одно из черных маслянистых щупальцев коснулось ее призрачной руки, и эфирная конечность онемела. Чудовище схватило ее с невероятной силой, и Анара, охваченная внезапным ужасом, закричала. Масса черных щупальцев метнулась к ней.
В отчаянии Анара нанесла удар вслепую, сверкнула вспышка белого света. Щупальце отпустило ее руку, и Анара бросилась прочь, пролетев над полем боя обратно к своему физическому телу, чувствуя, как черная воля ужасного существа преследует ее.
Когда ее душа вернулась в тело, Анара вдохнула полную грудь воздуха, едва не упав со своей величественной белой лошади.
— Госпожа Анара, вы в порядке? — обеспокоенно спросил барон Монкадас.
Она не ответила и подняла рукав своего платья. На ее безупречной белоснежной коже распухал страшный красный рубец. Анара зашипела от боли. Казалось, будто кожу обожгли раскаленным железом.
Словно во сне она слышала, как барон приказывает слугам принести воды и позвать лекаря.
Она знала, что чудовище не успокоится, пока не свершит свою месть, и настолько могущественна была воля этого существа, что оно было способно подчинять себе иных, более слабых лесных тварей, и повелевать ими. Пока оно живет, зверолюды не перестанут терзать Бретонию своими нападениями.
Чудовище могло даже повелевать самим лесом, подчиняя его своей злой воле. Но оно повелевало лесом совсем не так, как феи, обитавшие в священном лесу Лорена. Их магия была чистой и существовала в гармонии с природой. Колдовская сила же этого существа была страшной и жестокой, наполненной яростью и злобой.
Видение пришло к ней внезапно. Она вдруг увидела земли, захваченные оскверненным колдовским лесом. Они были преисполнены скверны, словно пузыри, наполненные гноем, гниющие мертвецы, распростертые на земле, служили пищей корчившимся в мучениях корням. Она увидела замки и огромные города, разрушенные и дымящиеся, заросшие терниями, и черепа в шлемах ухмылялись ей. Страна была мертва, и Владычица исчезла в небытие…
Наконец видение начало меркнуть, и Анара открыла глаза. Все, что она увидела, станет реальностью, если Зверь не свершит свою месть.
Или…
— Зверь должен умереть, — прошептала она.
Донегар облизал губы, заметив тот самый красно-синий табард и щит с драконом, означавший его цель.
— Случайная стрела, попавшая не туда в пылу боя, — говорил рыцарь, вручив Донегару монету. — Трагическая случайность, но такое бывает.
Никто не будет обвинять тебя, даю слово. Никто даже не узнает, из чьего лука выпущена эта стрела.
Лица рыцаря не было видно под шлемом, а табард на нем был из простой некрашеной ткани. Ничто в этом рыцаре не могло указать на то, откуда он и кому служит — кроме голоса, который, хоть и был приглушен, но имел заметный бастонский акцент.
— Красный и синий с белым драконом, — повторил рыцарь, указав на Донегара пальцем в латной перчатке. — Когда дело будет сделано, получишь еще монету. Какая трагедия, — насмешливо добавил он, — молодой рыцарь убит случайной стрелой.
Рыцарь ушел, а Донегар в молчании уставился на монету. На такие деньги он мог кормить своих голодающих детей целый год.
Он все-таки надеялся, что тот рыцарь в красно-синем табарде погибнет в бою. Конечно, тогда Донегар не получит вторую обещанную монету, но тогда ему и не придется становиться убийцей.
Однако молодой рыцарь до сих пор не погиб. Может быть, его защищает сама Владычица? Лучника охватили сомнения. Он не хотел, чтобы богиня бретонской знати прокляла его.
Но мысль о второй монете не уходила из головы. С ней он сможет заплатить знахарке, чтобы вылечить его жену, умирающую от чахотки.
Виллан, командовавший лучниками, прокричал приказ, и отряд снова поднял луки, полсотни стрел было наложено на тетивы. Последние стрелы подходили к концу. Еще пара залпов, и стрелять будет нечем.
Донегар натянул тетиву к щеке, готовясь выстрелить.
Он прицелился ниже, наводя в группу рыцарей, вырвавшихся из боя и скакавших обратно к холму. Он снова облизал губы, чувствуя тошноту, но думая только о своей семье.
Тяжело дыша, Калар прорвался сквозь массу врагов и выехал на открытое пространство. Его доспехи были помяты и пробиты в десятке мест, а после удара по голове, деформировавшего шлем так, что сквозь прорези почти невозможно стало видеть и шлем пришлось сбросить.
Кольчуга свисала рваными лохмотьями, звенья были расколоты ударами клинков и топоров, а красно-синий щит с его личным гербом весь избит и изрублен. Гренголэ получил десятки ран, но ни одна не была глубокой, пластинчатая и кольчужная броня скакуна приняла большую часть повреждений, хотя богатый красно-синий чепрак был весь изорван.
Бертелису досталось не меньше, кровь текла из раны в предплечье — удар пробил пластинчатую броню. Сражение бушевало уже несколько часов, и Калар видел, как десятки молодых дворян погибли, так и не успев стать полноправными рыцарями.
В их отряде из рыцарей, вместе с которыми Калар начинал бой, сейчас оставалось не более полудюжины. К ним присоединились уцелевшие из других таких же обескровленных отрядов. Многих этих рыцарей Калар не знал, и у одного из них — странно — даже не было герба. Его щит был окрашен в простой белый цвет, и он не снимал с головы закрытый шлем, даже в короткие мгновения отдыха. Другого рыцаря Калар, однако, узнал, со злостью посмотрев на Малорика из Сангасса, присоединившегося к их отряду.
Стройный молодой рыцарь явно тоже был недоволен, но никто из них не хотел спорить с начальниками. К еще большему раздражению Калара, Малорик хорошо держался в бою, убивая врагов с хладнокровной быстрой эффективностью. Присутствие наследника Сангасса заставило Калара сражаться с новым рвением, чтобы не позволить сопернику затмить его.
— Как я рад, что ты еще жив, Гарамон, — сказал Малорик, откинув забрало, когда они вырвались из боя. Его голос сочился сарказмом.
— Слава Владычице, тебя все-таки не выбили из седла, дорогой Сангасс, — в том же тоне ответил Калар. Натянув поводья Гренголэ, он направил коня в арьергард отряда. Его мысли были мрачны.
Бертелис, ехавший рядом, хотел повернуть за ним, но Калар остановил его.
Ему ужасно хотелось зарубить сангассовского ублюдка, и Калар сомневался, что сможет удержаться, если будет ехать поблизости от него. Барон Монкадас отдал строгий приказ, и молодой рыцарь не хотел, чтобы его горячность заставила его нарушить слово и навлечь бесчестье на свой род.
Он не заметил стрелу, просвистевшую в воздухе. Стрела попала ему в плечо, как раз над щитом, и выбила Калара из седла.
Он ударился о землю с такой силой, что воздух вышибло из легких.
Древко стрелы, пробившей латы, торчало из плеча, и Калар застонал от боли.
Рыцари впереди ехали дальше, не заметив его падения.
Рыцарь без герба повернулся в седле и увидел Калара, неподвижно лежавшего на земле. Серый конь тыкался мордой в его тело. Рыцарь усмехнулся.
Она будет довольна. Он почувствовал воодушевление от этой мысли.
Как давно он желал ее, а она лишь дразнила его, держа на расстоянии. Теперь он выполнил ее желание, и она будет принадлежать ему. Таково было обещание.
Его улыбка померкла, когда он увидел, как Калар сумел подняться на колени, обхватив одной рукой древко стрелы, торчавшей из плеча.
Рыцарь выругался. Выстрел не был смертельным.
Дернув поводья, он отделился от отряда и поскакал к упавшему.
Подумав, что рыцарь едет ему на помощь, Калар махнул рукой и попытался подняться на ноги.
Рыцарь зарычал и, пришпорив коня, перевел его в галоп, крепко сжав рукоять меча.
Калар увидел, что рыцарь скачет к нему, и поднялся на ноги.
Рана от стрелы дьявольски болела, и он поморщился от боли.
Посмотрев на рыцаря, Калар заметил, что тот взмахнул мечом и перевел коня в галоп.
Решив, что сзади приближается враг, Калар обернулся, но зверолюдов поблизости не было. Повернувшись обратно, молодой рыцарь застыл на мгновение, не понимая, что происходит.
Рыцарь без герба, не замедляя коня, скакал прямо на него, и Калар почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он бросил взгляд налево и направо в поисках укрытия, но никаких укрытий поблизости не было. Он чувствовал себя беспомощным — меч он выронил, когда стрела попала в плечо. От грохота копыт содрогалась земля под ногами.
Занесенный меч сверкнул над ним, и Калар в отчаянии бросился в сторону, сморщившись от боли в плече, когда наконечник стрелы царапнул кость. Меч просвистел в воздухе, лишь в дюйме от него.
Резко развернув коня, рыцарь дал шпоры и помчался в новую атаку.
Калар знал, что ему должно очень повезти, чтобы избежать следующего удара.
Пошатнувшись, Калар шагнул назад, не отводя взгляда от рыцаря-предателя. «Не иначе, какой-нибудь сангассовский вассал», с бессильной злобой подумал он.
Вдруг мимо него проскакали двое рыцарей. Калар узнал их гербы и цвета: Бертелис и… Гюнтер!
Рыцарь без герба осадил коня, повернув голову в закрытом шлеме в поисках пути к спасению. В это время орда зверолюдов снова рванулась вперед, бросившись к рыцарям по взрытой копытами земле. Бежать было некуда.
Бертелис и Гюнтер скакали прямо на предателя, и тот пришпорил коня, чтобы встретить атаку атакой.
Удар его меча был нацелен в голову Гюнтера, и Калар успел лишь увидеть, как сверкнул клинок рыцаря-ветерана. Рыцарь без герба рухнул с коня, а Гюнтер проскакал мимо. Калар даже не увидел удара, так быстро он был выполнен.
Гренголэ ткнулся мокрым носом в руку Калара.
— Молодец, дружок, — сказал молодой рыцарь.
Гюнтер подъехал к Калару и откинул забрало. Лицо рыцаря-ветерана было бледным, глаза полны тревоги. Зверолюды были уже не более чем в сотне шагов и быстро приближались.
— Можешь ехать верхом? — спросил Гюнтер, и Калар кивнул.
Преодолевая боль, молодой рыцарь забрался в седло.
— Бертелис! — крикнул Гюнтер. — Брось его! Пора убираться отсюда!
Бертелис не обратил внимания и, охваченный яростью, спрыгнул с седла. Он подошел к упавшему рыцарю, который пытался отползти назад, оставляя на земле кровавый след. Рана, которую Гюнтер нанес предателю, была смертельной, но рыцарь еще не умер.
— Предательское отродье шлюхи! — прорычал Бертелис. Ударом ноги он отбросил подальше меч рыцаря и приставил острие своего клинка к его шее.
— Покажи хотя бы свое лицо перед смертью, трусливый пес! — потребовал брат Калара.
Рыцарь не двинулся. Тогда Бертелис, перехватив рукоять меча, вонзил его в бедро предателя. Рыцарь закричал от боли, и Бертелис улыбнулся.
Когда крик затих, Бертелис услышал, как Гюнтер снова зовет его.
Оглянувшись, он увидел, что зверолюды быстро приближались.
Опустившись на колени, он вцепился в шлем рыцаря без герба. Если удастся доказать, что это один из вассалов Сангасса, барон Монкадас, несомненно, накажет Малорика.
Бертелис сорвал шлем и изумленно воззрился на знакомое лицо.
— Танбурк… — потрясенно выдохнул он. Пошатнувшись, Бертелис шагнул назад, на его лице отразился ужас и смятение.
— Убей меня! — в отчаянии взмолился Танбурк. — Не оставляй меня зверолюдам!
Бертелис не обратил внимания на его мольбы и сел в седло.
— Убей меня! — взвыл Танбурк.
Орда зверолюдов была уже совсем близко, и, оглянувшись в последний раз, Бертелис поскакал прочь от Танбурка. Он слышал вопли рыцаря-изменника, когда волна тварей Хаоса нахлынула на него. Бертелис лишь сильнее погонял коня, догоняя Калара и Гюнтера.
Отряд рыцарей промчался мимо него по склону холма, направляясь в контратаку, но Бертелис едва заметил их.
Танбурк был фаворитом его матери, это не было секретом ни для кого. Бертелис знал, что Танбурк готов ради нее на все. И если бы он убил Калара, то Бертелис, как единственный сын леди Кэлисс, стал бы наследником Гарамона.
Его разум был охвачен смятением. Неужели его мать могла пасть так низко? Она могла быть упрямой и язвительной, но не была убийцей.
Или…?
— Кто это был? — спросил его Гюнтер немного позже.
— Я не узнал его, — солгал Бертелис.