Страхи мудреца. Книга 1

ГЛАВА 66 ПОД РУКОЙ

В тот же вечер я сидел в одиночестве там, где, по идее, была моя гостиная. Или салон. По правде говоря, я так и не понял, в чем разница.

Я с изумлением обнаружил, что на новом месте мне изрядно нравится. Не потому, что тут просторнее. Не потому, что из окон открывался куда лучший вид на сад. Не потому, что мозаика на мраморном полу была приятнее для глаз. И даже не потому, что в этих апартаментах имелся свой собственный бар с приличным набором вин, хотя это, конечно, было приятно.

Нет. Новые апартаменты были лучше потому, что тут было несколько мягких стульев без подлокотников, идеально подходящих для игры на лютне. Подолгу играть в кресле с подлокотниками неудобно. В прежних своих комнатах я в конце концов усаживался на пол.

Я решил, что комната, где стоят удобные стулья, будет моим залом для репетиций. Или моей лютневой… Я пока не нашел достаточно подходящего названия.

Нет нужды говорить, что я был очень рад тому, как все обернулось. Чтобы отпраздновать новоселье, я откупорил бутылку хорошего темного фелорского вина, расслабился и достал свою лютню.

Я решил начать с чего-нибудь быстрого и проворного и сыграл «Тим-тиририм», чтобы размять пальцы. Потом заиграл что-то нежное и легкое, мало-помалу заново осваиваясь с лютней. К тому времени, как я уговорил примерно полбутылки, я сидел, задрав ноги на стол, и музыка, льющаяся с моих струн, звучала разнеженно, как кот, греющийся на солнышке.

И тут я услышал у себя за спиной какой-то шум. Я резко оборвал мелодию и вскочил, ожидая увидеть Кавдикуса, или стражу, или еще какую-нибудь смертельную опасность.

Но это был всего лишь маэр. Он смущенно улыбался, точно ребенок, только что разыгравший шутку.

— Я так понимаю, на новом месте вам нравится?

Я взял себя в руки и отвесил небольшой поклон.

— Для такого, как я, эти апартаменты, пожалуй, чересчур роскошны, ваша светлость.

— Они довольно скромны, учитывая, чем я вам обязан, — возразил Алверон. Он уселся на ближайший диван и любезным жестом дал понять, что я тоже могу садиться. — Что это вы сейчас играли?

Я снова сел на стул.

— Да так, ничего, ваша светлость. Я просто развлекался.

Маэр приподнял бровь.

— Так вы это сами сочинили?

Я кивнул, и он махнул рукой.

— Простите, что прервал. Продолжайте, прошу вас.

— А что вам угодно послушать, ваша светлость?

— Мне известно из надежных источников, что Мелуан Лэклесс обожает музыку и красивые слова, — сказал он. — Вот что-нибудь в этом духе.

— Красота бывает разной, ваша светлость, — сказал я. И заиграл вступление к «Верной Виолетте». Мелодия лилась легко, нежно и печально. Потом я перескочил на «Песнь о сэре Савиене». Мои пальцы ловко брали сложные аккорды, не скрывая, как это трудно.

Алверон кивал, отвечая собственным мыслям, выражение его лица с каждой нотой становилось все более довольным.

— А вы и сами сочинять можете?

Я уверенно кивнул.

— Могу, ваша светлость. Только, чтобы написать достойную вещь, требуется время.

— И много ли времени на это требуется?

Я пожал плечами.

— День, два, три. Смотря какую песню вы хотите. Письма-то писать проще.

Маэр подался вперед.

— Я рад, что похвалы Трепе не были преувеличенными, — сказал он. — Должен признаться, что я переселил вас в эти комнаты не только из благодарности. Тут есть ход, ведущий в мои покои. Нам нужно будет часто видеться, чтобы обсуждать мое сватовство.

— Да, ваша светлость, это будет очень кстати, — сказал я, а потом добавил, тщательно выбирая слова: — Ваша светлость, я ознакомился с историей семьи невесты, но в таком деле, как ухаживание за дамой, от этого не так уж много проку…

Алверон хмыкнул.

— Вы, должно быть, принимаете меня за глупца, — беззлобно сказал он. — Я понимаю, что вам нужно встретиться с ней. Через два дня она будет здесь, она должна прибыть с визитом вместе со множеством других знатных господ. Я объявил месячные празднества в честь моего выздоровления от длительной болезни.

— Весьма умно придумано! — похвалил я его.

Он пожал плечами.

— Я постараюсь свести вас как можно быстрее. Вам что-нибудь требуется для упражнений в вашем искусстве?

— Главное — побольше бумаги, ваша светлость. И еще перья и чернила.

— Как, и все? Мне рассказывали про то, что поэтам, чтобы слагать стихи, требуются всякие странные вещи.

Он сделал неопределенный жест.

— Какой-нибудь напиток особенный или обстановка… Я слышал о поэте, довольно знаменитом у себя в Ренере, который держит под рукой кадку с гнилыми яблоками. И когда его покидает вдохновение, он открывает эту кадку и вдыхает пары, которые исходят от яблок.

Я расхохотался.

— Я ведь музыкант, ваша светлость! Предоставьте эти зубодробительные суеверия поэтам. Мне ничего не надо, кроме инструмента, пары проворных рук и знания темы.

Это, похоже, смутило Алверона.

— И ничего, что помогало бы вам поддерживать вдохновение?

— Ваша светлость, я хотел бы получить разрешение свободно бродить где вздумается, по всему дворцу и по Северену-Нижнему.

— Ну конечно!

Я беспечно пожал плечами.

— Ну, в таком случае у меня под рукой есть все, что требуется для вдохновения.

Едва успев ступить на улицу Жестянщиков, я увидел ее. После всех этих бесплодных поисков в течение предыдущих нескольких месяцев мне теперь казалось странным, что я так легко ее отыскал.

Денна двигалась сквозь толпу с медлительной грацией. Не с той напряженностью, что сходит за изящество при дворе, но с природной легкостью движений. Кошка не думает о том, как потянуться, она просто потягивается. Дерево же не делает и этого. Оно просто раскачивается, не тратя на это никаких усилий. Денна двигалась именно так.

Я поспешно догнал ее, стараясь, однако, не привлекать ее внимания.

— Простите, барышня!

Она обернулась. Когда она увидела меня, лицо ее просияло.

— Да?

— Я бы нипочем не стал так запросто обращаться к женщине, но я невольно приметил, что у вас глаза совсем как у той дамы, которую я однажды безумно любил.

— Вы любили лишь однажды? Какая жалость! — сказала она, обнажая зубы в коварной ухмылке. — Я слышала, некоторым мужчинам это удается дважды, а то и больше!

Я не обратил внимания на эту шпильку.

— Я всего лишь один раз выставил себя глупцом. Я никогда не полюблю снова.

Лицо ее смягчилось, и она легонько коснулась моей руки.

— Бедняжка! Должно быть, она нанесла вам чудовищную рану.

— Еще бы! И не одну.

— Но этого следовало ожидать, — сказала она таким тоном, словно это само собой разумеется. — Как же может женщина не влюбиться в такого завидного мужчину, как вы?

— Не знаю, право, — скромно отвечал я. — Но мне кажется, она не любила меня, ведь она покорила мое сердце небрежной улыбкой, а потом сгинула прочь без единого слова. Как роса в бледном сиянии рассвета.

— Как сон поутру, — с улыбкой добавила Денна.

— Как эльфийская дева, что скрылась в лесу.

Денна помолчала.

— Должно быть, она и впрямь была прекрасна, если покорила вас столь невозвратно, — сказала она, глядя на меня серьезным взглядом.

— Она была несравненна.

— Ах, оставьте! — ответила она, сделавшись игривой. — Все мы знаем, что, когда погасишь свет, все женщины одного роста!

Она грубовато хохотнула и многозначительно ткнула меня локтем.

— Это неправда! — ответил я с твердой убежденностью.

— Ну… — помедлив, ответила она. — Я так понимаю, в этом вопросе мне придется поверить вам на слово.

Она взглянула на меня.

— Быть может, со временем вы меня и убедите.

Я заглянул в ее глубокие карие глаза.

— Я всегда на это надеялся.

Денна улыбнулась, и сердце у меня в груди сбилось с ритма.

— Что ж, надейтесь и дальше!

Она взяла меня под руку и пошла со мной в ногу.

— Ведь если мы лишимся надежды, что нам останется?