8

Агнес больше не выходила из дома.

Погода была плохой. На маленьком острове дул такой сильный ветер, что ее буквально сбивало с ног. Трижды в день она выпускала погулять Доффена. Псу тоже не нравилась погода, и каждый раз, когда он скребся у двери, она бывала неимоверно рада. Что было бы, если бы он не вернулся?

Доффен был единственным утешением в ее беспросветном существовании.

Дрова кончились, и ей приходилось укрываться ночью всеми имевшимися в доме одеялами. Она спала, как принцесса на горошине, подложив под себя столько же перин, сколько и сверху. А днем она сидела на стуле, закутавшись в одеяла, напоминая большой куль. Видны были только ее растрепанные волосы да покрасневший от холода нос, да еще посиневшие от мороза руки, обнимающие Доффена. У нее болела спина, ее лихорадило, наверняка начинается грипп.

Еда тоже кончилась. Осталось только несколько ванильных кексов, которые Агнес никогда не любила, и вода. Слава Богу, что вода была, по крайней мере, от жажды они с Доффеном не страдали.

Теперь у нее было достаточно времени, чтобы подумать о своей жизни. О своей неудавшейся жизни, могла бы она сказать. Чего она добилась? Девочкой, она уже потерпела в жизни фиаско. Ее родители постоянно твердили, что хорошие девочки так себя не ведут! Держитесь с сестренкой подальше от мальчишек! И когда она спрашивала, откуда берутся дети, ее немедленно ставили в угол. Говорить о таких вещах было неприлично!

Олава была не чужда эротики и ухитрилась попробовать все за спиной у родителей. У нее был даже жених, приказчик из магазина, но родители отказали ему из-за низкого заработка. Такие, как он, не подходили их дочерям! Олава все равно продолжала встречаться с ним и забеременела. Ничего не зная об этом, Агнес сначала не поняла, что означают окровавленные спицы…

Олава долго и тяжело болела после этого, зато родители ни о чем не узнали. Сославшись на ангину и закутав шею шерстяным шарфом, Олава лежала в постели с высокой температурой, а в мусорном ящике лежал маленький, окровавленный сверток из старых газет. Агнес тайком подсмотрела, что положила туда Олава. Оказалось — маленький сгусток крови, и в течение нескольких лет потом Агнес размышляла, что бы это могло быть. В конце концов она это поняла.

По вечерам Олава делилась с ней своими переживаниями. Но Агнес не желала ее слушать, закрывая уши ладонями.

Эротические мысли никогда не посещали Агнес. Родители убили в ней подобные устремления своим бесконечным одергиванием, напоминаниями о грехе, блуде и небесной каре. Ее родители не были слишком религиозными, хотя и посещали церковь, но в моральном отношении они были чересчур богобоязненными.

Они вытравили у чувствительной Агнес все мысли о мужчинах. В глубине души ей очень хотелось быть рядом с человеком, для которого она бы что-то значила, хотелось иметь ребенка. Но при одной только мысли о постели она отказывалась от своих устремлений.

Кстати, никто за ней и не ухаживал. Агнес никого не интересовала. Она была со всеми милой и приветливой, всегда готова была прийти на помощь, но ее забитость отпугивала людей. Кто обратит внимание на человека, старающегося держаться от всех подальше?

И вот однажды они встретились, Агнес Йохансен и Лавиния Дален. И не поняли, что они очень похожи друг на друга, и что Винни ждет такая же как у Агнес судьба. В эти викторианские десятилетия в Норвегии было великое множество подобных одиноких женщин. Множество жизней оказалось загублено, потому что личная свобода считалась чем-то ужасным. Во всех сферах общественной жизни женщины должны были отступать, как правило, кто-то помыкал ими. В случае с Винни это была Камма, а с Агнес — еще хуже. Сначала родители подавили в ней волю к жизни, потом Олава нашла в ней ту покорную душу, которой могла помыкать, как хотела. Свари кофе, Агнес! Сходи за почтой, Агнес! Прогуляй Доффена, Агнес!

Это был последний приказ, который Олава дала своей сестре.


Вернувшись в полицейский участок для того, чтобы начать операцию «Святой Храм пастора Прунка», Рикард нашел на своем письменном столе записку.

«В погребе была найдена замерзшая насмерть женщина. Не ее ли вы искали?»

Храм Прунка мог подождать. Рикард немедленно вызвал того, кто принял эту записку.

Это был пожилой полицейский. Его никогда не повышали в чине, но, тем не менее, он был доволен своим местом.

— Мы только что получили известие об этом, — сокрушенно произнес он. — Ее обнаружили соседи. Кстати, они все еще здесь. Хочешь поговорить с ними?

Конечно, Рикард хотел!

Ожидавшая в другой комнате супружеская пара не понравилась ему. Женщина с кислым, унылым видом облокотилась на плюшевые подушки, муж же ее принадлежал, по определению Рикарда, к типу «старых свиней».

— Вы сказали, что нашли вашу соседку мертвой. Расскажите-ка все по порядку!

— Дело в том, что мы не видели сестер Йохансен уже несколько дней. И Доффена тоже.

— Доффена?

— Их собаку, — пояснила женщина. Рикарда тут же осенило:

— Белого терьера?

— Да. Почти белого. У него несколько бурых пятен.

— Хорошо, говорите дальше!

— Тем не менее, на кухне у них горел свет. И в первые дни слышался стук. Рикард нахмурился.

— Да, мы слышали, как кто-то стучит в доме, похоже было, что по трубе.

Поэтому мы решили, что они дома. Но потом стук прекратился…

— Вы долго ждали после того, как прекратился стук?

— Нет, всего лишь один день… Или два, — сказал мужчина.

— Доктор сказал, что она умерла несколько дней назад, — вставила его жена.

— Боже мой… — произнес Рикард.

— Нам показался странным это стук, но мы не из тех, кто вмешивается в чужие дела. Но еще более странным нам показалось то, что свет на кухне по-прежнему горел, хотя сестры были на редкость экономными. Поэтому мы решили открыть окно и залезть в дом. Сначала мы никого не обнаружили, потом нашли в погребе Олаву. Она свалилась с лестницы и сломала себе ребро, а потом замерзла насмерть. Так сказал нам доктор, которого мы сразу же вызвали. Кстати, кто будет платить за это?

— Можете об этом не беспокоиться. Но мне хотелось бы узнать побольше об этой Олаве Йохансен. Она была маленькой и тонкой?

— Маленькой и тонкой? Нет, такой была Агнес, ее сестра, — пояснил мужчина. — Олава была жирной, страдала одышкой и никогда раньше не спускалась в погреб.

— Но где же тогда Агнес? и собака?

— Понятия не имеем. Мы их давно не видели.

Рикард попытался выяснить у них, когда они в последний раз видели Агнес и собаку и когда слышали стук по трубе. Оба в один голос заявили, что труба эта вела в погреб, и стучала по ней наверняка Олава, поскольку труба эта проходила как раз возле нее. «Бедняга…» — подумал Рикард. Но, вникая в их рассказ, он начал понимать, что умерла она довольно быстро. Скорее всего, она просто заснула и замерзла во сне.

Но его больше интересовала Агнес. Складывалось впечатление, что она исчезла почти одновременно с появлением Вилли Маттеуса.

— Известно ли вам, как одевались сестры? — спросил он.

— Я могу точно сказать, как они одевались, — без малейшего смущения заявила жена.

— Агнес обычно ходила в сером пальто и серой шляпе, не так ли?

— Агнес? Нет, она никогда так не одевалась. Олава выбирала для нее одежду, и бедная Агнес вынуждена была ходить в омерзительной красной шляпе и своем старом коричневом пальто. Пальто это было настолько старым, что расползалось по швам.

Рикард несколько раз кивнул. Забыв о присутствии супружеской пары, он мысленно вернулся к тому вечеру, когда помог подняться маленькой, растерянной даме в красной шляпе и коричневом пальто. Перед этим дама звала тоненьким голосом Доффена, и Рикард краем глаза увидел маленького терьера. Многие из опрошенных говорили о даме в красной шляпе и с терьером.

Но после этого она исчезла бесследно. А та женщина, что помогала Вилли Маттеусу, была одета в серое, это подтверждали все, в этом не было никаких сомнений, и никакой собаки при ней не было.

Так что Агнес Йохансен была явно не той дамой, которую искали.

Но ведь должна же она где-то находиться! И ее следовало оповестить о смерти сестры.

Ладно, пусть его коллеги займутся этим. У него же самого есть другие дела.

Поблагодарив супружескую чету, он отправился в Храм пастора Прунка.


Рикарду хорошо было известно, где находится старая заброшенная шахта. Никому не было до нее дела уже много лет, поэтому пастор и устроил там себе убежище, чтобы спокойно дождаться конца света. Рикард взял с собой и двух своих коллег: полицейского агента и стажера. Всех людей, находящихся в шахте, следовало препроводить в изолятор.

Больничное руководство было уже предупреждено о том, что, возможно понадобится еще один корпус под изолятор, поскольку ожидается поступление большого количества зараженных.

Но тридцать два человека сразу?.. Для больницы это была большая проблема.

Снаружи Храм вовсе не напоминал рай. Просто ржавые ворота в скале. Рай мог бы выглядеть и более привлекательным.

Рикард постучал в ворота. Никто не открывал.

— Это полиция. Именем закона, откройте!

Все было по-прежнему тихо. Может быть, там никого не было? Он надавил на ворота. Они были заперты изнутри.

Не случилось ли там чего? Не произошло ли отравления углекислотой, не погибли ли они от недостатка кислорода или от обморожения? Не собираются ли они устроить массовое самоубийство?..

Наконец из пещеры послышался голос пастора:

— Подите прочь, полицейские! Вы не имеете права вторгаться в наше священное убежище. Настал Судный день, и только нам удастся выжить в нашем убежище и стать хозяевами земли! Мы будем находиться здесь вплоть до самого решающего часа.

— Не болтайте чепухи, откройте ворота и впустите меня! Это серьезно!

— Ни один неверующий не войдет сюда. Поздно просить о пощаде! Врата Рая навеки закрыты для вас!

Рикард и его товарищи растерянно переглянулись. Ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не прийти в ярость.

— Пастор Прунк, все это очень серьезно! Мы свели на нет всякий риск дальнейшего распространения оспы. (Это было не совсем так, поскольку исчезнувшую женщину пока не нашли.) И нам пока не известно, есть ли в вашем убежище смертельный вирус. К тому же большинство из вас не имеет прививок. Понимаете вы это или нет? Гибель поджидает людей не за пределами вашего убежища, а как раз наоборот, внутри него!

Последовало длительное молчание.

— По крайней мере, выпустите детей! — призывал Рикард.

Истерический крик какой-то женщины был прерван словами пастора:

— Неужели не понятно, что сам Господь защитит нас? Мы не можем заразиться этой мирской чумой!

Полицейские посовещались между собой. Железные ворота были прочными, но взорвать их они не решались. Никто из находящихся внутри не должен был пострадать. К тому же все эти люди не представляли собой опасности для окружающих, пока находились взаперти.

Наконец Рикард крикнул:

— Вы еще слушаете меня, пастор Прунк?

— Пастор Прунк слушает, — ответил тот с достоинством.

— Мы можем пойти на компромисс, если вы пожелаете. Вы утверждаете, что сегодня мир должен погибнуть. Прекрасно! Значит, у вас до утра будет время на раздумья. Если мы, находящиеся снаружи, будем завтра живы, вы все выйдете отсюда и добровольно отправитесь в больничный изолятор.

— Я с радостью пойду на это, — с триумфом произнес пастор. — Посмотрим, кто из нас выиграет!

Полицейские ушли, из пещеры слышалось пение аллилуйи.

— Времени у него не так уж много, — заметил полицейский. — Уже темнеет.

Сурово улыбнувшись, Рикард сказал:

— Он придумает те же оправдания, к которым прибегали многие до него в подобных случаях: что это его молитвы спасли мир от гибели. Все эти проповедники скользкие, как угри.

— Меня мучают угрызения совести, — сказал стажер. — Мы перепугали их до смерти, особенно детей.

— Да, это так, — согласился Рикард. — Но у нас нет другой возможности вызволить их оттуда, пока ими управляет этот фанатик. Хорошо еще, что он считает Судным днем сегодняшний день. Было бы гораздо хуже, если бы все это растянулось на несколько недель. Тогда нам пришлось бы взрывать ворота.

— Не сходить ли нам пока на набережную? — предложил молодой стажер. — Может быть, нам удастся напасть на след исчезнувшей женщины?

— Маловероятно. Но давайте сходим! Кстати, как обстоит дело с командой «Фанни»?

— Они выражают недовольство, разумеется, — сказал полицейский. — Проклинают всех нас. Но у нас нет выхода.

— Их можно понять. Не слишком-то приятно сидеть, словно под арестом, на борту этой маленькой посудины несколько недель и терять при этом свои заработки. Никаких признаков заболевания пока нет?

— Пока нет. А ведь они должны были заразиться первыми, поскольку Маттеус находился на борту судна до того, как попал к нам.

— В первые дни он вряд ли представлял собой опасность заражения.

Но… давайте лучше подумаем о тех, кто укрылся в пещере. Не поставить ли нам на ночь охрану? Чтобы никто не смог улизнуть оттуда и распространить заразу дальше. Конечно, я не думаю, что кто-то из них заражен, все-таки они получили заразу, так сказать, из третьих рук, от Винни Дален, прикасавшейся к Маттеусу, от Каммы Дален, которая чистила одежду Винни. Большого риска, конечно, нет. Но мы не должны закрывать глаза и на самый малый риск.

— Охрану поставить нужно, — согласился полицейский. — Вечером я дам распоряжение об этом.

— Нужно послать туда по меньшей мере двоих, — сказал Рикард. — Если все тридцать человек будут ломиться в ворота, их не так-то легко будет усмирить.

Они направились дальше по улицам Хальдена, к центру. Под ногами у них был твердый, хрустящий наст. Над Фредрикстеном поднималась луна. На морозе у всех замерзли уши.

Вздохнув, Рикард сказал:

— Еще сегодня я думал, что знаю имя исчезнувшей женщины. Все свидетельствовало в пользу того, что это была Агнес Йохансен… Но это оказалось не так!

— Да, здесь есть какая-то тайна, — согласился полицейский. — Кстати, я забыл тебе сказать, Рикард, что эта молодая женщина из больницы, Винни Дален, звонила сегодня во второй половине дня и хотела поговорить с тобой.

— Неужели? — удивленно произнес Рикард и остановился. — Наверняка я отсутствовал в это время. Ты случайно не знаешь, о чем она хотела со мной поговорить?

— Она была чем-то напугана и плакала. Она говорила о Судном дне. Я пытался успокоить ее, сказав, что пастор просто шарлатан, но она была очень взволнована и хотела поделиться с тобой чем-то.

— Бедняжка, — вздохнул Рикард. — В изолятор мне уже сегодня не попасть, но позвонить туда я могу.

— Позвони, конечно, я думаю, ее что-то тревожит.

— Если бы так!

Молодой стажер, в спешке забывший надеть униформу, теперь прикрывал уши концами ярко-красного шарфа.

— «Мы призваны унаследовать после вас землю…» — вспомнил он слова пастора. — Это же чистейшее надувательство!

— Надувательство самого худшего сорта, — согласился Рикард.

Они направились к причалу. Снег казался голубоватым в свете луны, земля была покрыта инеем. Суровая картина зимы.


Пастор был в приподнятом настроении.

В этот день весь мир должен был прийти в изумление, услышав его пророчества, которые с такой неумолимостью сбывались. Его слава должна была затмить все и вся…

А впрочем, мало кому придется увидеть его триумф после свершения пророчества! Только этой жалкой толпе прихожан. Как жаль!

Ему следовало заранее возвестить о приходе Судного дня. И он сделал это, и теперь шла завершающая стадия этого великого события.

Прихожане были заметно взволнованы, их поведение отличалось почти экстатической нервозностью. Настроение их следовало поддержать молитвами и подбадривающими призывами.

Прунку уже начинало казаться, что Господь слишком медлит с трубами архангелов. Что же касается присутствия бацилл, то это мало что меняло. Пастор ждал какого-то особого знамения. По радио ничего не сообщали о катастрофах и массовой гибели людей. Диктор, как обычно, говорил о рыболовном промысле. Неужели эти тупицы не понимали, что их ожидает? Миру осталось существовать всего каких-то несколько часов, а они говорят о ловле сельди у Склиннабанкена!

Ему следовало попасть в радиостудию — вот куда ему было нужно! Но, с другой стороны, ему вовсе не хотелось, чтобы люди, масса людей, бросились спасать свои ничтожные жизни — спасены должны были быть только те, кто верил ему, Прунку!

Пастор не понимал, что уподобляет себя самому Христу. Все его мысли были теперь привлечены к дилемме: лишить всех Благодати или прославиться в качестве величайшего из пророков?

Он знал, что среди его прихожан много сомневающихся, тех, кто больше боялся эпидемии оспы, чем гибели в Судный день.

И все это происходило из-за того, что эти чертовы бабы Дален занесли в убежище заразу! Мерзкие, гадкие, презренные!

Но… о чем он только что думал? О том, что все, кто здесь находился, были под его, пастора Прунка, защитой, так что никакое зло им не угрожало…Он был избранником Господа, и что значили для него эти жалкие бактерии?

Прунк на задавался вопросом, в чем разница между бактерией и вирусом — он был выше этого.

К нему подошла женщина с ребенком.

— У девочки жар, пастор, — сказала она. — Может быть, мне показать ее врачу?

Свысока посмотрев на нее, он сказал:

— Твоя вера ослабла? Ты же знаешь, что я призван вести вас всех в Рай!

— Значит, мы не умрем сегодня?

— Конечно, нет! Сначала земля должна стать нашей. Затем к нам должны снизойти с небес ангелы во всем своем великолепии.

— Я часто думаю о своих родителях… Неужели они погибнут? Неужели для них нет никакого спасения?

— Они не доверяли мне и поплатились за это.

Всхлипнув, женщина отправилась на свое место. В спешке пастор Прунк забыл, положить руку на голову девочки и сказать: «Выздоравливай!» Но в этом теперь не было необходимости. Скоро только они останутся на земле.

Он озабочено посмотрел на часы. До полуночи осталось еще три часа!

«Сделай же что-нибудь, Господи! Ударь своим молотом по наковальне! И пусть этот страшный грохот возвестит нам, собравшимся здесь, о конце мира!»


Трое полицейских шли вдоль набережной. Большие корабли, стоящие у причала, уже ушли. Новых еще не было. Никому не хотелось быть в Хальдене в эти дни.

Они подошли к переправе на остров Сау. Ступени, ведущие к воде, были тщательно продезинфицированы, так же как и паром Петтерсена. Теперь паром находился на острове Сау, вместе с остальными лодками.

Никто не переправлялся в Хальден без крайней на то необходимости. Ночной жизни в городе больше не существовало.

Кусочки льда сталкивались друг с другом, ударялись о край набережной. Был промозглый зимний вечер, не располагающий к прогулкам.

— Разве может человек исчезнуть бесследно? — спросил полицейский. — Ведь должна же она была услышать по радио или прочитать в газетах об эпидемии оспы. Или она из тех, кто прячет голову в песок, и поэтому изо всех сил старалась забыть о том, что помогала этому больному? Или же она настолько боится полицейских, что не решается обратиться к ним?

— Вряд ли она была нелюдимкой, судя по тому, с какой готовностью, она бросилась помогать взрослому мужчине залезть в лодку, хотя сама была хрупкой и пожилой, — сказал Рикард. — Трудно себе представить, как все это происходило!

— Может быть, она и не живет в Хальдене? — предположил стажер.

Взглянув на него, Рикард сказал:

— Где бы она ни жила, она должна читать газеты и слушать радио.

Наморщив лоб, он снова взглянул на юношу.

— В чем дело? — с вопросительной улыбкой спросил тот. — Почему ты так смотришь на меня?

— Насколько я помню… Нет, я могу поклясться, что только что видел на тебе красный шарф! — воскликнул Рикард.

Стажер взглянул на свой шарф.

— Да, но…В чем же дело? — удивленно произнес он.

Ничего не понимая, полицейский произнес:

— Но ведь он теперь совершенно серый! Взглянув на фонарь, Рикард сказал:

— Желтый свет! Как мы раньше не подумали об этом? Желтый свет изменяет красный цвет на серый! Наверняка коричневый цвет тоже превратился в серый, да, посмотри на свои перчатки, они же были коричневого цвета!

— В самом деле, — подтвердил юноша. — А теперь они серые!

Некоторое время все стояли молча.

— Значит, это все-таки Агнес Йохансен! — сказал полицейский.

— Теперь осталось только найти ее — и ее собаку. А они как сквозь землю провалились! Но теперь, мы, по крайней мере, знаем, кого искать!

Загрузка...