Столичный доктор. Том IV

Глава 10

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Приводимъ со словъ газетъ описанiе вновь учреждаемаго ордена св. Николая. Знакъ этого ордена предположено сдѣлать изъ бирюзовой эмали съ бѣлымъ кантомъ. Сверху креста — восьмигранная серебряная звѣздочка, въ серединѣ - медальонъ съ изображенiемъ иконы св. Николая; орденская лента бѣлаго цвѣта съ бирюзовыми полосками, по рисунку Станиславской ленты.

Хорошо иметь дело с грамотными, а, главное, хладнокровными людьми. Да еще при этом желающими тебе только хорошего. Потому что первым делом Николай Васильевич пожелал узнать, на чем основаны мои утверждения.

— Ни один из присутствующих этот орден получить не может. Статут там другой. Но я готов выслушать историю, которая привела вас обоих в столь заметное возбуждение. Прошу, — он показал направление движения.

Тут я собрался. Начинается серьезный разговор — специалистам туфту не впаришь. Такие как Склиф видят на два метра под землей!

— Помните, Манассеин обвинил меня в воровстве его трудов? — спросил я, когда мы расселись в профессорском кабинете.

— Да, он потом дезавуировал обвинения и просил прощения за свою горячность, — закивал хозяин.

— Так вот, мы получили подобное вещество, — выставил я склянку на стол. — Его удалось очистить, стабилизировать, и довести до возможности промышленного производства.

На склянку Николай Васильевич глянул с интересом, но трогать не стал. И правда, он такой посуды в своей жизни видел много.

— Это у вас письмо от помощников? Позвольте полюбопытствовать, — протянул он руку.

Не только выдал послание Славки, но и отметил карандашом нужные места.

— Сейчас собирался телеграфировать, чтобы привезли недостающие документы, — сказал я, когда Склифосовский отложил в сторону листик.

— Если всё так, то позвольте поздравить. Это... — задумался Николай Васильевич. — Тут одним памятником не обойдется. Список микробов внушает, знаете ли, почтение. Но какова моя роль? Я никоим образом в разработке не участвовал, а к чужим достижениям примазываться не имею обыкновения.

— Внедрение, — сказал я. — Проведем испытание на базе клиники вашего института. Отберем несколько десятков участников, у каждого будет засвидетельствовано наличие той или иной патологии, бактериальной инфекции. Добавим контрольную группу с теми же поражениями. Результаты сравним. Заодно определим минимально необходимую дозировку. Понимаю, черновой вариант, требует доработки, проверки, но...

— Я вас понял... Но никто так не делал... — Склифосовский запустил пятерню в бороду, довольно смешно ее при этом всклокочив. — Кто придумал? — посмотрел он на нас, как на студентов, сдающих ему экзамен.

— Мы с Дмитрием Леонидовичем много обсуждали...

— Он, — тут же сдал меня Романовский.

— Я так и думал. Очень хороший метод, я считаю.

Ага, наплачетесь еще от доказательной медицины. Слова про систематическое использование лучших из существующих доказательств эффективности при выборе метода лечения хороши, а сколько же за ними яда скрывается... Но это — проблемы следующих поколений, не наши. Вот пусть и думают. Критерий Стьюдента и прочие способы калибровки распределений, что называется, в помощь.

— Я согласен, — припечатал Склифосовский конверт. — Верю вам. В такое, — он взял наконец в руки склянку, — верить очень хочется. Как приедет помощник с бумагами — давайте его ко мне. Дам команду, чтобы начали подбор как можно скорее. Привлечем студентов и ординаторов к черновой работе. Насчет орденов... — задумался он. — Вот я сейчас напишу свой прогноз на бумаге, спрячу в сейф, а потом проверим.

Он пододвинул к себе листок, быстро написал там несколько слов карандашом, и начал складывать.

— Ну что за детские игрушки, Николай Васильевич? Покажите, мне интересно, чего мы достойны, по вашему мнению, — попросил я, пока он не успел спрятать его.

— Ну смотрите, — подвинул он бумагу к нам.

Мы с Романовским склонились над прогнозом оценки наших трудов. «ЕА (лек) АН, ДЛ (сиф) БО, пом В3, я — таб», — прочитал я.

— И это значит...

— Тебе за лекарство Александра Невского, мне за сифилис — Белого орла, помощнику Владимира третьей степени, А Николаю Васильевичу — табакерку? — Романовский посмотрел на своего учителя. — Так?

— Да, — кивнул Склифосовский.

— Но ведь Невского дают только третьему классу, а Орла — не ниже четвертого!

— Присвоят, не сомневайтесь. За такое и в действительные тайные возведут. И сделают это очень быстро, пока от других государств награды не пойдут.

— Так, хватит мечтать, — прекратил я дискуссию. — Этот медведь еще из берлоги не вылез, а мы шкуру делим. Давайте работать.

Но пока потом шел к себе, всё прикидывал, как ко мне будут обращаться «Ваше превосходительство». Чертово тщеславие.

***

Неожиданность при звонках по телефону сейчас — дело маловероятное. Связь-то совершается вручную, и барышня видит, откуда звонят, а потом еще и сообщает об этом адресату. Так что я просто поприветствовал своего визави на том конце провода:

— Здравствуйте, герр Гамачек.

Больше я ничего сказать не успел. Ибо папа Агнесс рявкнул в трубку: «Я требую, чтобы вы немедленно явились для объяснений!», и связь разорвал.

Почему бы и не съездить? Что объяснять, правда, пока не знаю. Но скоро выясню. Даже пытаться догадаться не буду. Зачем?

Извозчика опять искать не пришлось. Вышел на Моховую — и пожалуйте. Они тут и раньше паслись — место богатое, живут тут люди серьезные. А уж после появления «Российского медика» я начал подумывать, не достоин ли я постоянной стопроцентной скидки, обеспечивая хороший приработок коллективу нынешних таксеров. Но мне о таких мелочах думать невместно. Будущему тайному советнику — и переживать за какие-то копейки, не рубли даже?

Сорок минут, потому что по дороге пришлось задержаться немного по важному делу, и я уверенно стучу в дверь седьмого номера. Никаких сомнений, как утром. Меня там точно ждут, и явно с нетерпением, если я правильно понял. Так что дождался «Комгерайн!» изнутри, и вошел.

— Добрый вечер, герр Гамачек, — поздоровался я. — Вы меня позвали, я пришел.

Немецкий мой — сугубо утилитарный, а потому слегка похож на протоколы. Никаких словесных кружев я и обычно не плету, неинтересно, а сейчас — и подавно не та ситуация.

— Милостивый государь, ваше поведение переходит все мыслимые границы! — Грегор включил сурового начальника, наверняка от таких интонаций его подчиненные становятся слабы на ноги. — Вы ставите мою дочь в положение, которое роняет ее репутацию!

Что же... Давайте сыграем в эту игру.

— Извините, но я не понимаю, какие мои действия стали основанием для столь веских обвинений.

— Без родительского согласия потащили ее неизвестно куда! Привезли, бросили, как девку, на пороге!

Накрутил себя папаша, вызвал самоподдерживающийся отцовский гнев. Надо бы остудить, а то сейчас наговорит на необходимость ответного шага, а мне этого совсем не хочется делать.

— Герр Гамачек, не забывайте, я дворянин, — как можно спокойнее выдал я в ответ. — А потому давайте сначала всё обсудим, пока вы не сказали лишнего. Первое. Честь Агнесс не пострадала никоим образом. Я пригласил ее на прогулку в присутствии свидетелей, и наедине с ней, что могло бы привести к кривотолкам, не оставался. За время, проведенное нами вместе, она была представлена помощнику министра двора, который разрешил ей посещение императорской резиденции. Поверьте, такие преференции не каждому доступны. После этого ваша дочь была представлена Ее Императорскому величеству, которая удостоила Агнесс своей беседы. И это вы называете бесчестным поведением?!?

Тут то папаша челюсть и уронил. Пока он пребывал в ауте, я решил совершить маневр в стиле «нормальные герои всегда идут в обход».

— Могу ли я объясниться с Агнесс?

Гамачек кивнул в сторону двери в соседнюю комнату. Туда-то я и направился. И, судя по раскрасневшемуся лицу девушки — она все слышала.

— Герр Баталофф, — присела в книксене, нервно улыбаясь и комкая платок. Одета Агнесс была довольно просто — белое приталенное платье в пол, красный поясок. Непослушные волосы фройляйн Гамачек убрала в обычный хвост. Но даже так она выглядела на все сто и у меня сжалось сердце от волнения.

— Дорогая Агнесс... В жизни каждого мужчины случаются такие моменты, когда надо принять решение, которое определит всю его дальнейшую судьбу. И не только его. Я вас люблю, прошу оказать мне честь и стать моей женой!

Девушка еще больше покраснела, задышала. Пауза затягивалась, наконец, Агнесс справилась с собой, улыбнулась:

— Я... я согласна!

— Прошу принять в честь этого события небольшой подарок.

Особо выбирать не было времени. Я заехал всего лишь к одному ювелиру, который, мне на радость, а кошельку на беду, не считал зазорным работать вечером в пятницу. Плевать, что с заходом солнца начинается шабат, помочь счастью молодого человека — гораздо богоугоднее. Тем более, что почти без торга. Особенно если к полуторакаратному бриллианту удалось впаять довеском простое золотое колечко, прикрыв это легендой о какой-то королеве, которой на помолвку именно такое и подарили. Мол, бриллиант — это чистота намерений, а золото — твердая решимость.

Легенду я повторил, посчитав, что это прозвучит красиво. Агнесс подарки приняла, при этом явно сдерживала попытки начать прыгать от радости. Признаюсь, погорячился, согласившись на самый здоровенный булыжник. Да ладно, камень симпатичный, пусть будет. Зато я был удостоен поцелуя. Настоящего, долгого.

— Что же... Дело сделано наполовину, — я глубоко вздохнул успокаиваясь. — Надо получить согласие вашего батюшки.

Я вернулся в кабинет Гамачека. Тот уже справился с собой, открыл рот, чтобы продолжить отповедь, но я ему не дал такой возможности

— Грегор! — я опять пошел в атаку, обратившись к Гамачеку по имени. — Как по-немецки «отец жены»?

— Швигарфатер, — сказал слегка охреневший виноторговец.

— А по-чешски?

— Невластный отец.

Бедный Гамачек даже привстал на стуле, намереваясь что-то сказать. И тут в комнату заглянула Агнесс, показала мне свою руку с кольцом. Село как влитое! Угадал с размером...

— Дорогой, Грегор! Я только что сделал предложение вашей дочери, и она его приняла.

Виноторговец просто рухнул обратно на стул. Он открывал и закрывал рот словно рыба.

— В-в-в-вы делаете предложение Агнесс?!?

— Йа-йа фатер! — защебетала девушка, бросившись к папе. — Смотри, какое кольцо мне подарил Евгений!

Блеск бриллианта вновь вогнал Грегор в ступор. Лысина виноторговца налилась кровью, покраснела. Как бы его не вдарил инсульт с инфарктом. Оторвется сейчас тромб и получите похороны вместо свадьбы. Надо его как-то перевести на другие рельсы. Деловые?

Я сделал знак Агнесс, чтобы она оставила нас вдвоем, произнес:

— Брак двух людей из разных культур и стран — дело серьезное. И даже рисковое. Понимаю ваши чувства, но вы поймите и наши!

— Это все так внезапно...

— Не сомневаюсь. Готов к серьезному разговору. Давайте обговорим условия.

Такой подход виноторговцу был понятен. Он подобрался — все-таки обсуждает чуть ли не главную сделку в своей жизни — быстро сказал:

— Если все так серьезно, то... Я требую брачный контракт!

Похоже, Гамачек, у себя в голове неоднократно репетировал этот момент, когда какой-то ухарь попробует связать его ненаглядную дочку узами Гименея.

— Абсолютно с вами согласен, — совершенно спокойно ответил я. — Очень трезвый подход к делу.

— Я вызову юристов, они...

— Конечно, без них никак. Думаю, основную мысль я озвучу сразу. Мне от вас не надо ничего. Я не претендую ни на пфенниг приданого, впрочем, как и самую мизерную долю ваших активов. Кроме этого, я обязуюсь обеспечить своей жене уровень жизни, которого она достойна. Минимальный размер ежемесячного содержания определим в результате переговоров, но сразу скажу — ни в чем нуждаться Агнесс не будет.

Хрен с ними, с деньгами, я заработаю. А вина и в лавке могу купить. Но посмотреть на физиономию Грегора Гамачека, когда он это услышал — за такое можно и приплатить. Он краснел и бледнел, на лбу у него собирался пот, нос от бесконечного шевеления чуть не повторил судьбу того же органа некоего майора Ковалева, описанную писателем Гоголем.

— Так нельзя! Приданое должно быть! — воскликнул он, оторвавшись на секунду от борьбы с когнитивным диссонансом.

— Ну пусть возьмет свои платья, перины, что у нее еще есть нужного?

— Как же вопросы религии? Я против, чтобы Агнес переходила в ортодоксальную веру! Вы знаете, что ее крестил сам епископ фон Райссман?!

Ну вот... пошла поехала заруба. Нет, не так я себе представлял сватовство!

***

В клинику Склифосовского я ехал в совершенно разобранном состоянии. Вроде бы и сделал предложение, решился-таки остепениться и окончательно врасти в обычную семейную жизнь, но что это будет стоить столько нервов... Нет, не ожидал.

Так, соберись, Женя! Тебя ждет ночное дежурство на скорой. Обещание Николаю Васильевичу поднатаскать питерских скоропомощников давал? Давал. Ну так и выкинь все из головы! Пациентам плевать — женишься ты с контрактом или без. И какая сумма там будет записана.

Понимаю, когда отец-основатель русской службы скорой помощи в России собирается прокатиться на пару-тройку вызовов, выглядит это как олимпийский чемпион, приехавший провести урок физкультуры в сельской школе. Но, во-первых, мне бронза дышать не мешает, во-вторых, я такие занятия не считаю уроном для престижа. Вот если накосячу где-нибудь, вот как раз это и будет ударом по репутации.

Коллектив подобрали небольшой — три врача, два фельдшера. Вряд ли вызовов будет много. Впрочем, коль скоро дело курируют на самом верху, то и обеспечением нас работой озаботилась Адмиралтейская полицейская часть. Я застал пристава пятого участка Травкина, который проверял телефонную связь между институтом и участком. Это пока учеба, скорая в институте, а потом они поселятся рядом с полицией.

Я становлюсь популярным, однако. Прежде я с этим полицейским знаком не был. Ну поздоровался бы при встрече — серебряная петлица всё же, чин для Петербурга немалый. Но пристав поприветствовал меня по всей форме, обозвал высокоблагородием, доложил, что выполняет указание самого генерала Клейгельса, начальника Адмиралтейской полицейской части. Вот тебе и мастер-класс. Не удивлюсь, если кураторы от августейшей фамилии — Георгий и Михаил Георгиевичи, заедут на огонек.

После расшаркивания с приставом пошел искать медиков. Познакомились, проверили укладку, тонометры с термометрами, и прочие шприцы. Тихо зашел профессор Тилинг и сел в уголке. Я оставил докторов разбираться с оборудованием — список есть, бери да сверяй, ничего сложного, и подошел к Густаву Фердинандовичу. А как же, мы с ним локоть к локтю не один час простояли, копаясь в животе Манассеина.

— Какими судьбами? Время позднее, можно и по домам.

— Да я дежурю в стационаре сегодня, вот и зашел посмотреть. Любопытно же. Это у вас в Москве — скорая помощь год как работает. А у нас только открывается. Может, чаю?

Тилинг родился в Риге, внешне — натуральный викинг с суровым взглядом и шикарной бородой. А чай пьет как замоскворецкий купец, хоть и действительный статский, профессор.

— Сейчас, закончим вводную часть, я подойду.

— Буду рад. Я хотел показать вам наметки по лоскутному доступу к коленному суставу.

— Помилуйте, Густав Фердинандович, где я, а где суставы? Я же полостной хирург, остальное — так, по верхам.

— Во-первых, вы — топограф, а во-вторых — голова у вас светлая. Думаете, я не знаю про вашу операцию на открытом сердце? Вдруг чего-нибудь заметите.

Как и ожидалось, работы много не было. Один экипаж, даже если постоянно занятый, много не накатает. Вызовы от полиции были ожидаемые — драки, поножовщина. Значит нам доставались ушибы и колото-резаные раны. Чтобы не толпиться, я брал врачей по очереди. Претензий почти никаких — люди все опытные, здоровья хватает, притрутся, и будут работать. Накаркал.