— Руку вынь! И покажи мне обе! Плевать, что там Трубецкой про тебя рассказывал, но на моей земле тыкать в меня стволом не позволю! — его ружье тут же взметнулось вверх и для пущей верности он пальнул в воздух.
Из сосновых крон вылетели вороны и с обиженным карканьем унеслись в сторону Клязьмы. Я медленно отпустил рукоять «туляка» и продемонстрировал пустые ладони. То, что при этом меня едва держали ноги, охотник даже не видел. Зато я четко видел пару птиц, перекинутых через плечо на веревке.
На другое плечо он переложил ружье и вальяжно подошел ко мне, а затем вытер подошву сапога о деревянную ступень и присмотрелся:
— Крепко тебе досталось, — оценил он мое состояние. — Идем внутрь, пока ты не замерз совсем! Там и поговорим.
Незнакомец внезапно оказался радушным хозяином. Он провел меня в зал, где уже вовсю трещал огонь в большом камине, усадил меня в кресло, подвинутое чуть ближе к источнику тепла, чем второе, стоявшее через небольшой круглый столик на одной ножке.
Потом вернулся с кухни, где долго гремел стеклом, и принес с собой большое блюдо с остатками целиком зажаренной птицы, пузатую бутылку и два бокала. Щедро плеснул прозрачной коричневой жидкости, вручил мне бокал, после чего уселся во второе кресло и протянул ноги к огню, скинув грязные сапоги.
— Делай то же самое и отогреешься быстрее, — он посмотрел на огонь через бокал и вздохнул. — Говорят, что с утра пьют только дегенераты, — добавил охотник и залпом влил в себя спиртное. — Не хочу показаться настойчивыми, но все же советую, — выпалил он и двузубой вилкой оторвал кусок мяса из птичьей тушки.
Я же замерз настолько, что не чувствовал даже какой температуры алкоголь в бокале. Он оказался теплым и обжег горло так, что я закашлялся. Выдохнув, я последовал примеру хозяина поместья и тоже попробовал дичь.
Оказалась она соленой, суховатой, но при этом на удивление вкусной. Скорее всего, потому что я уже давно не ел.
— А теперь сидим и ничего не делаем, — скомандовал охотник. — Дай организму расслабиться иначе заработаешь себе проблемы со здоровьем раньше времени.
Какие странные правила, подумал я. Но уже через полминуты стало тепло, и я даже ощутил, как жар разливается по телу.
— Чувствуешь, да? — зазвучал довольный голос, не отягощенный хмелем, словно человек не выпил ни капли. — Так гораздо лучше. А теперь рассказывай, кто ты такой и зачем Трубецкой тебя ко мне направил.
— А разве он не рассказывал?
— Ха! Он позвонил мне посреди ночи и сказал — жди гостя. И все. Он не сказал мне ни слова о том, кого ждать и во сколько. Но попросил тебя, хм, припрятать на пару дней.
— Хорошо, что на пару дней, — облегченно вздохнул я. — Мне показалось, что он решил меня вытолкать из столицы на несколько недель. И он точно ничего больше не говорил?
— Нет, а что?
— Я не знаю, насколько я могу тебе доверять.
— Трубецкой доверяет, — снова зазвенели стаканы. — Еще по чуть-чуть. За ссыльных!
— Не смешно.
— Согласен, не смешно ни капли, — он шумно облизнул бокал и со стуком поставил его на столик. — Но мне здесь больше нечего делать. Я не выхожу в свет уже два года, сижу здесь, в этом поместье и разве что только иногда выезжаю в город за продуктами.
— А разве у тебя здесь нет кого-нибудь? Прислуга?
— Зачем они мне?! — расхохотался незнакомец. — Все они — лишние люди. Я и сам могу приготовить себе еды, а если мне лень, то просто куплю готовой. За домом — стойла, лошади. Но знал бы ты, как мне все это осточертело!
— Что — все? — в отличие от него, коньяк, вкус которого в бокале теперь угадывался без труда, сильно ударил в голову, и я вряд ли понимал, что имеет в виду мой собеседник.
— Жизнь такая мне надоела, вот что, — он со злостью ударил по подлокотнику.
Зачем вообще Трубецкой свел меня с таким ненормальным человеком? Ладно бы это оказался кто-то наподобие профессора Подбельского. Или полковника, который был на званом ужине в поместье. Умудренные опытом, спокойные и рассудительные люди. Не то, что этот.
Я тряхнул головой и уставился на стену впереди. Камин, симметрично делящий ее пополам, украшала пара сабель, крест-накрест повешенная на дымоходе. Слева и справа от него на меня грустно смотрели кабанья и лосиная головы соответственно.
Грубовато, но в то же время эффектно. У нас такое жилище назвали бы холостяцкой хатой. Никаких цветочков на обоях. Да что там, тут и обоев не было, только обтесанные бревна.
— А что, здесь довольно неплохо, — оценил я место своего будущего пребывания.
— Мне надоело. Здесь холодно и сыро. Комары, — принялся перечислять незнакомец, а упомянув коварных насекомых, оторвал еще мяса и продолжил говорить, одновременно жуя. — Люди в окрестных деревнях ленивые. Отцовское предприятие прогорело, да с таким треском, что он повесился.
— Сочувствую, — вздрогнул я. Слишком о личном зашел разговор.
— Я бы подался куда-нибудь на юг. Но вот это все оставить просто так не могу. Никак не могу. Хоть личность меняй! Да нельзя, незаконно.
Я услышал, как льется коньяк, и решил, что мне больше не надо, о чем и предупредил.
— Не повредит, — прозвучал ответ и мне все равно добавили. — Вот, собственно, о себе я рассказал. Теперь твой черед.
— Если только кр... кратко, — еле выговорил я.
Неожиданно крепким оказался коньяк. Я приоткрыл рот, стараясь дышать через него, чтобы избавиться от паров, а попутно присоединился к поеданию дичи. И вдобавок расстегнул воротник рубашки.
— А что это вообще?
— Утка. Вчерашняя. Сегодняшние еще не ощипаны.
— М-м... Вот я, как твои утки. Только наоборот.
— Хорошо сказал! Но лучше тогда поподробнее.
— На прошлой неделе я был без ничего, вчера утром — с хорошей работой и перспективами. А вечером — едва живой, без работы и перспектив. Да еще в истории нехорошей.
— Насколько нехорошей? — полюбопытствовал незнакомец, запивая утиное мясо коньяком.
— Настолько, что я вместо столицы сижу у тебя. А сколько времени, кстати? Девять?
— Шесть, — с набитый ртом ответил охотник.
— Мы пьем коньяк в шесть утра? — я резко развернулся в кресле, чтобы посмотреть на столь невозмутимого алкоголика.
Тут же засаднило кожу под бинтами, и я схватился за ребра.
— Что с тобой такое? — он тоже повернулся ко мне.
Я в первый раз внимательно посмотрел на человека, к которому приехал прятаться. Сперва мне подумалось, что коньяк ну очень крепкий. Но убедившись, что никакая алкогольная пелена не застилает мои глаза, я убедился, что охотник очень сильно похож на меня. Нет, не стопроцентное сходство, но настолько большое, что нас легко спутать.
— Я тебе что, картина в галерее? — поинтересовался он не слишком вежливо для прежде гостеприимного хозяина.
— Ты не видишь разве? Сходства между нами.
— Может быть, и чего такого? В Империи наверняка есть с десяток похожих на меня людей.
— Но не настолько, — запротестовал я. Как будто в зеркало глядел! — Я — Максим Абрамов, — и протянул над уткой правую руку.
— Я сейчас же звоню Трубецкому. Это уже не смешно.
Он поставил недопитый коньяк на столик, встал, отряхнув охотничий костюм и посмотрел на меня.
— Ты сейчас не шутишь ведь? — он показал на бинты, видневшиеся из-под воротника.
— Нет. Никаких шуток. Не в моем состоянии.
Охотник поскреб затылок, встал между мной и камином и выбросил вперед ладонь. Я пожал, и он крепко вцепился в нее.
— Раз ты не шутишь, я тоже Абрамов. Только Максимилиан. Максимилиан Бернард.
Теперь уже я поскреб в затылке, догадываясь, что столкнулся с кем-то наподобие себя самого, только из этого мира.
— Но, по сути, я ведь тоже Максим, — ухмыльнулся мой двойник. — А так мне дали имя в честь деда австрийца и прадеда чеха. По-русски матушке не захотелось.
— Ага. Забавно, — отозвался я. — Мне кажется, я знаю как решить обе наших проблемы!