Спанки

Глава 2 Вступление

Все, о чем я расскажу, случилось еще до того, как я заглянул в глаза смерти. Точнее, полтора месяца назад.

В ту пору я жил как самый обычный человек: работал, ходил за покупками, спал, трахался, читал, смотрел телевизор. Впрочем, если бы вы увидели, в каком виде меня принесли сюда, покрытого коркой из черных кровяных струпьев, вы пришли бы в ужас...

Вам, наверное, не по себе от подобных моих слов.

Сказать по правде, они и мне даются нелегко. Почему-то я начал с середины, хотя явно не стоило этого делать. Наверное, таким образом я надеялся возбудить в вас интерес к своей особе. Должен же найтись хоть один человек, который смог бы мне поверить! Очень уж хочется объяснить, как все случилось, и потому я немного забегаю вперед.

Ну ладно, Мартин, успокойся.

Успокойся и возьми себя в руки.

О`кей.

Итак, зовут меня Мартин Росс, мне двадцать три года, и за последние полтора месяца именно мне довелось убедиться в том, что на свете существует гораздо больше оснований для страха, чем я когда-либо мог себе представить.

Но давайте все же вернемся немного назад.

На те самые полтора месяца.

Вторник, утро. За зеркальными панелями окон, увешанных яркими рекламными плакатами, льет дождь. Я сижу в конторе и изучаю каталог, медленно листая страницу за страницей. Ко мне приближается мой босс Макс, как обычно, желающий посмотреть, чем это я тут в данный момент занимаюсь. Я утыкаюсь в каталог и делаю вид, что не замечаю его, а про себя задаюсь вопросом: прекратит он когда-нибудь эти свои попытки застигнуть меня врасплох или нет?! Наконец шаркающие шаги смолкают, и я краем глаза вижу наращенный каблук его левого башмака: одна нога у Макса короче другой, но он категорически отказывается признавать данный факт, а потому нам тоже приходится делать вид, будто мы ничего не замечаем. Я чувствую на себе его взгляд и понимаю, что он ждет от меня объяснений по поводу того, на что я трачу свое рабочее время. Никаких проблем: мысли Макса, как и его походку, я улавливаю на расстоянии, так что уж кого-кого, а его-то обвести вокруг пальца мне ничего не стоит.

— Шанцы, — говорю я, глядя на него. — Псевдоэдвардианские, фасонные, керамические, зубощеточные шанцы.

— Ну и что с ними? — Макс явно опешил, однако все же не собирается пасовать. — Есть у нас такие?

— А я откуда знаю?

— На что они похожи-то? Что это вообще такое — шанцы?

— Держатель. Скоба. Кружок с палочкой, вроде биологического символа женщины. Видите ли, мистер Дикин, у нас на складе должны быть две модели шанцев — “Делавар” и “Рапсодия”, однако такие здесь не значатся.

— Если покупатель сделал заказ, а в каталоге их нет, посмотри по компьютеру и проверь, правильно ли мы обозначили их, когда выписывали из Суиндона. Ну давай, Мартин, не стой как истукан, а иди и посмотри.

Я захлопнул каталог и положил его на свой письменный стол. Изображенный на обложке гроссбуха рельефный логотип был точной копией эмблемы, украшавшей наши фирменные карандаши, шариковые ручки и ластики; она же красовалась на фасаде магазина, на нагрудных карманах наших пиджаков и на броских рекламных объявлениях, помещаемых в цветных газетных приложениях. “Роскошная мебель “ТАНЕТ” — гласила изящная, каллиграфическая надпись, первое слово которой всегда казалось мне излишне претенциозным и раздражающим, подобно обидному прозвищу. К магазину с одной стороны примыкала химчистка, с другой — индийский ресторан, и в жаркий день смесь ароматов моющих средств и карри была способна вызвать у человека приступ эпилепсии.

Я направился к самому дальнему компьютеру, где оказался вне досягаемости всевидящего ока Макса. Обычно я весь день только тем и занимаюсь, что перемешаюсь из одной стратегической точки в другую. Сама по себе моя работа хотя и скучная, но по крайней мере не столь отвратительная, как, например, у лакея или чистильщика канализационных труб. Хотя круг моих обязанностей строго ограничен. Продаваемые нами диваны, кофейные столики и наборы для ванных представляли собой броскую, но довольно дорогую вульгарность, предназначавшуюся для лишенных какого-либо вкуса богачей, а потому в магазине постоянно толпились покупатели. По субботам же в нем вообще яблоку негде было упасть, в результате чего у меня появлялась масса дополнительных убежищ, которыми в обычные дни воспользоваться было непросто. Время обычно ползло как черепаха, а наступавшие в конце концов сумерки навевали такую же тоску, какую испытываешь, слушая шопеновский “Похоронный марш”.

Без пятнадцати три я отговорил одного из покупателей от покупки вращающегося кресла из зернистой кожи буйвола, модель “Девоншир”, — какая никакая, а все же победа хорошего вкуса.

В пятнадцать минут пятого пришла чудаковатая Лотти, которая остановилась рядом и нарочито громко кашлянула в кулачок, явно желая привлечь мое внимание.

Я, как всегда, полностью проигнорировал ее присутствие и продолжал сидеть, уткнувшись в свою писанину. В конце концов, она пропищала что-то насчет намерения сходить за кофе и поинтересовалась, что принести мне.

Я ответил, что давно уже мечтаю выпить стаканчик чая “Гималайский як”, однако принципиально воздерживаюсь от этого до той поры, пока китайцы не уйдут из Тибета.

Девушка стушевалась.

— Я принесу тебе кофе со взбитыми сливками.

Глядя, как Лотти с импровизированным подносом из картонной коробки скользит среди выставленных на обозрение покупателей столовых гарнитуров, я в который уже раз задался одним и тем же вопросом: как долго еще смогу продержаться на этой работе. К сожалению, мой интеллект оказался недостаточно низким, чтобы гармонично вписаться в свою должность, а потому передо мной маячила перспектива неизбежного увольнения. Поддержки со стороны коллег ждать не приходилось — я им явно не нравился, и чувство это, надо сказать, было взаимным.

В шесть часов вечера магазин закрывался и наступала пора благословенного избавления от мрачного педантизма Макса и его чудачки-секретарши Лотти, а заодно и от честолюбивого Дэррила и тупого Доки, постоянно что-то напевавшего фальшивым голосом. При этом он либо ковырял в носу, либо занимался погрузкой мебели. После работы я возвращался домой, запирался в своей комнате и, завалившись на кровать, мечтал о местах, в которых мне никогда не суждено побывать, и о людях, с которыми я так никогда и не познакомлюсь.

На это занятие у меня уходило довольно много времени. Мне казалось, что некая враждебная сила, заключенная во мне самом, неизменно направляет всю мою энергию не туда, куда следует, и в результате — над головой у меня дырявая крыша арендованной квартиры, постылая работа и полное отсутствие друзей. Мне всего лишь двадцать три года, а жизненный путь уже определен раз и навсегда — узенькая колея, проложенная по замкнутому кругу.

Однако вечером во вторник случилось нечто такое, что разорвало этот порочный круг.

Примерно за полтора часа до упомянутого события, когда я, вымыв и вытерев голову полотенцем, проверял, высохли ли висевшие на батарее мои джинсы, раздался стук в дверь. Это был Зак, мой сосед по квартире, смущенно попросивший дать ему причитающуюся с меня часть платы за электричество. Комната Зака была попросторнее моей, но он и платил за нее больше. Точнее, платили его родители, поскольку своей неспособностью устроиться на работу он внушил им комплекс вины, которую они спешили загладить, высылая ему ежемесячно чек на определенную сумму. Сам же Зак терпеть не мог каких-либо разговоров о деньгах, считая их уделом капиталистов и вообще для себя унизительными. Он уже давно оставил всякие попытки найти работу, ибо полностью разочаровался в существующей системе. Вместо этого Зак твердо уверовал в вездесущие заговоры, похищения людей инопланетянами, круги на кукурузных полях, Атлантиду, сатанинскую резню крупного рогатого скота и все прочее, о чем писалось на страницах его обильной коллекции журналов, посвященных проблемам оккультизма. Мне казалось, что и меня-то он недолюбливает именно потому, что у меня была постоянная работа и, следовательно, я являлся, как он любил выражаться, “лишь частью самой проблемы, а отнюдь не ее решением”. Однако даже он вынужден был признать тот факт, что я все же оставался довольно полезным источником наличных денег в конце каждого месяца.

— Собираешься проветриться вечерком? — спросил Зак.

Понимая, что со своей дракульей внешностью он едва ли дождется от меня приглашения зайти в комнату, Зак продолжал торчать в дверях.

— Да вот думаю наведаться в некий клуб, — ответил я, — получил бесплатное приглашение.

— От кого же это?

— От кого! От подруги. — Мне не хотелось признаваться, что бумажку эту мне сунули в руку на Тоттенхэм-Корт-роуд неподалеку от “Бургер-Кинга” — бродя по Вест-Энду, можно было стать невольным коллекционером подобных рекламных листков, приглашавших всех желающих на различные клубные мероприятия. В конце двадцатого столетия появилась масса развлечений на любой вкус.

— А ты почему спрашиваешь? — в свою очередь поинтересовался я. — Тоже хочешь пойти?

— Не-а, — качнул головой Зак, и его прямые темно-русые волосы упали ему налицо, подобно складкам занавеса. — Дэбби должна прийти, мы будем смотреть видео. Знаешь, у тебя на шее вскочил здоровенный прыщ. Хочешь, дам тебе мазь?

— Спасибо, не надо. — Мне уже доводилось видеть ту слизистую дрянь, которую Зак хранил в коричневых стеклянных баночках на полке в ванной. — На всякий случай я оставлю тебе пригласительный билет — если ты вдруг передумаешь и захочешь тоже пойти.

Зак тем временем уже пристально рассматривал концы своих волос.

— Спасибо, мужик.

Чтобы наконец избавиться от него, я осторожно прикрыл дверь, поскольку знал, что Зак может часами стоять на месте, глядя в одну точку — ему были чужды такие понятия, как “спешу” или “мне некогда”.

Надев влажные джинсы и тонкий голубой свитер, я взглянул на себя в зеркало. Было бы неправильно назвать меня несимпатичным; впрочем, я подошел бы под множество определений с частицей “не”: не низкорослый, не толстый, не застенчивый, не тугодум. И вообще, черты моей личности более отчетливо проявлялись как бы is сравнении с противоположным, и все же одно качество было абсолютно бесспорным и непререкаемым, своего рода проклятием — я имею в виду мое чрезмерно богатое воображение. В школе я порой пропускал мимо ушей объяснения учителей по истории или географии, потому что в это время мои мысли блуждали где-то далеко-далеко. Все, что происходило в классе, было скрыто от меня словно туманом; я с увлечением рисовал на обложках учебников эпизоды звездных войн. Сотни раз учителя застигали меня за этим занятием и грозили наказанием. Но — тщетно. Просто я был мечтателем. Кто-то однажды сказал, что мир принадлежит именно таким людям, хотя это не очень-то мне помогало, когда надо было припомнить на экзамене дату битвы при Эджинкорте. Естественно, я с треском проваливал один экзамен за другим. Отец возмущался, мать плакала, после чего приходилось нажимать, и оценки постепенно улучшались. Учителя улыбались и говорили: “Так держать, Мартин, и ты все же сможешь окончить школу”.

И окончил бы, если бы не умер Джои.

Ну ладно, вернемся к тому вторнику. Перед уходом я заправил постель, свалил в бак для прачечной грязное белье, позвонил матери, выпил весьма подозрительно пахнущего молока и проглотил единственное, что удалось найти в холодильнике, — замороженную сосиску, на упаковке которой значилось: “Изготовлено в день продажи” — правда, со вчерашней датой. Затем заглянул к Заку, который, скрестив ноги, сидел перед телевизором, созерцая, как бабуины выковыривают из зубов мясо, кивнул ему на прощание и удалился.

Дождь по-прежнему лил как из ведра, а перед входом в клуб выстроилась длиннющая очередь — судя по всему, устроители торжества раздали слишком много пригласительных билетов. Над входом красовалось оранжевое полотнище с надписью: “БЛЮТОПИЯ”. Я встал в хвост очереди и, медленно подвигаясь вперед, промок до нитки. Мое “бесплатное” приглашение оказалось чушью собачьей: стоявший в дверях орангутанг окинул меня надменным взглядом и содрал десятку, в обмен на водочный талон и пару разменных монет. “Ну что ж, — подумал я, — внутри, по крайней мере, хоть тепло и сухо”. Глянув на собственное отражение в висевшем у лестницы зеркале, я увидел человека, который словно бы только что выбрался из реки. Мои коротко остриженные волосы прилипли к голове, сильно смахивая на дешевый парик, а над курткой уже начинал куриться пар.

Внизу гремела техно-бредово-гаражно-домашняя или как-там-она-называется-в-этом-месяце музыка, завлекавшая публику на танцплощадку. Вообще-то я любил танцевать и, как правило, без особого труда находил себе партнершу. Дуэт получался весьма эфемерный — мы с партнершей двигались автономно, не глядя друг на друга, а когда музыка смолкала, расходились в разные стороны навсегда, и тем не менее я получал от этого занятия определенное удовольствие.

Что касается секса, то я ограничусь информацией о том, что, не имея постоянной подруги и отнюдь не считая себя героем-любовником, я тем не менее не был девственником — опять эти “не”! — и даже нравился женщинам, наверное, потому, что был внимателен к своим подругам, а может, и потому, что они считали меня достаточно честным парнем. Особым умением обращаться с ними я, конечно, не отличался, видимо, из-за отсутствия должного опыта. Мы с сестрой вообще редко обсуждали вопросы, касавшиеся нас самих.

В тот вечер я не танцевал, чувствуя себя довольно неловко в непривычной обстановке — кое-где на стенах еще виднелись пятна непросохшей краски, а судить по первому дню о клубе было попросту невозможно. Я наблюдал, как с кем-то переругивается бармен; как какие-то, видимо, важные гости протискиваются в специально отгороженный для них закуток; как под ноги застигнутых врасплох танцующих вдруг вылетели клубы не вовремя пущенного “дыма” — взирая на все это, я задавался вопросом, зачем я вообще сюда пришел? В своих притязаниях на экстравагантность и некую исключительность этот клуб отнюдь не преуспел и, в сущности, всего лишь пополнил ряды десятков таких же. И я ничем не отличался от других гулен, явившихся сюда в поисках чего-то нового и интересного, а может, и для того, чтобы самому измениться к лучшему.

Помню, я не то что испытывал некий дискомфорт от пребывания там, я попросту чувствовал себя не в своей тарелке. Ветер переменился, и небо приняло странный вид, а я все стоял у танцевальной площадки, пытаясь уловить ритм грохочущей музыки, от которой, казалось, прыгали заклепки у меня на джинсах. Осушив третью бутылку пива, я ощутил, как внутрь меня холодком прокралась непонятная тревога. Я попытался было разобраться в собственных чувствах, но от этого мне стало только хуже.

— Странное ощущение, не правда ли? Как будто вот-вот должно что-то произойти.

Я быстро обернулся, окинув говорящего взглядом. Придвинувшись ко мне почти вплотную, стоял мужчина, и первое, что я увидел, были его глаза — зеленые, лучистые, как у кошки, и одновременно обольстительные. Нижняя половина его лица оставалась в тени.

— Ветер изменил направление. Под воздействием прилива и лунного притяжения. В такие минуты может произойти что угодно.

Человек шагнул вперед и оказался и полосе яркого света. Одну руку он держал в кармане смокинга покроя двадцатых годов, лацканы которого блестели, как черное зеркало. Его одежда находилась в явном противоречии с современным стилем, но, как ни странно, не производила впечатления старомодной. И ростом и телосложением он был примерно как я, а на редкость правильные черты лица, сродни искусно отретушированной фотографии, придавали его облику неповторимое обаяние. К тому же он источал необыкновенный, терпкий аромат.

Я совершенно не представлял себе, как следует реагировать на его слова. Мне доводилось порой заговаривать с одинокими женщинами, но чтобы с мужчинами — такого еще не бывало. Тем более что в заведениях подобного рода мужчины чаше всего оказываются самыми заурядными толкачами наркотиков.

— А знаешь, Мартин, в чем твоя беда? Ты ненавидишь жизнь, поскольку совершенно не умеешь распоряжаться ею. Ты поступаешь так, как тебе говорят, — впрочем, то же самое можно сказать и о других людях. Ты выбираешь из того, что тебе предлагают другие, вместо того чтобы самому поискать что-нибудь новое. А в итоге получается, что все люди действуют на один лад.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — спросил я, сам того не желая, слегка задиристо. — Разве мы с вами знакомы?

Он покачал головой, словно укоряя себя за оплошность.

— Простите великодушно, я не учел, что это и в самом деле может вызвать неудовольствие собеседника. Просто я не мог не обратить внимание на вашу кредитную карточку.

Какое-никакое, а все же объяснение. Карточка лежала в бумажнике, а тот, в свою очередь, в заднем кармане джинсов. Убедившись, что бумажник на месте, я снова внимательно вгляделся в лицо своего собеседника, стараясь угадать, кем он может быть.

— Да кто вы такой?

— Кто я? Укороченный вариант моего имени звучит так: Спансиалозофус Лакримоза. Хотя все равно оно труднопроизносимо, того и гляди, язык сломаешь, поэтому можешь называть меня просто Спанки.

Одарив меня ослепительной улыбкой, он сдержанно пожал мне руку. Вообще-то мне присуще естественное чувство подозрительности по отношению к незнакомым людям, которое сдерживает неуемную жажду общительности. В данном случае, стоя рядом с незнакомцем, я вдруг заметил, что мы как две капли воды похожи друг на друга. Спанки, правда, был чуть старше меня и, в отличие от меня, с черными вьющимися волосами, что же касается осанки и манеры держаться, то они были абсолютно идентичны. Кстати сказать, Спанки был присущ некий особый, не поддающийся описанию магнетизм, вынуждавший проходивших мимо нас девушек невольно замедлять шаг и внимательно разглядывать его.

— Скажи, Мартин, у тебя никогда не возникало ощущения, что ты заблудился на жизненном пути? — спросил он, передавая мне бокал с пивом — именно того сорта, которому я отдаю предпочтение среди прочих. — И что тебе всегда хочется заказать яичницу а-ля МакМаффин, причем именно тогда, когда завтрак уже окончен?

Современная фразеология звучала в его устах слегка искусственно, а вот произношение, хорошо поставленное, истинно английское, было безупречным.

Я уже протянул было руку за бокалом, но потом передумал, задав себе вопрос: не вляпаюсь ли я в очередную историю? В последнее время я то и дело привлекал к себе внимание всевозможных придурков, болтунов и свихнувшихся на религии чудаков, причем происходило это буквально повсюду — в подземке и автобусах, в парках и пивных. Почему они так и липнут ко мне? И как лучше всего вести себя с ними?

— Что-то я ни черта не понимаю, о чем вы толкуете, — ответил я, отводя взгляд.

— Не волнуйся, я не какой-нибудь восставший из гроба мертвец, рыскающий в поисках добычи, а потому не будет ничего плохого, если мы немного потолкуем. Дело в том, что я весьма восприимчив к эмоциональным вибрациям и в данный момент чувствую исходящие от тебя волны мрачной неудовлетворенности.

— Послушайте, я не верю во весь этот псевдонаучный треп, — решительно возразил я. — Ерунда все это, так что лучше вам пойти поискать кого-нибудь другого.

Я собирался было уже удалиться, но он последовал за мной.

— Мартин, но ты ведь не станешь отрицать, что некоторые вещи попросту невозможно объяснить с позиций строго научного знания?

— А вот как раз и стану.

— Иными словами, ты способен дать объяснение всем явлениям?

Я хранил молчание, явно рассчитывая на то, что, не дождавшись ответа, он в конце концов оставит меня в покое.

— И черным дырам, и тайнам человеческого тела, и бесконечности Вселенной, и популярности улицы Коронации?

Незнакомец по-прежнему продолжал улыбаться.

— А как, Мартин, ты объяснишь вот это? Смотри сюда.

Я еще не успел среагировать на слова моего собеседника, как он быстро схватил меня за руки и, сложив их ладонями внутрь, быстро поднял вверх. Потом он немного ослабил хватку, и я ощутил странное покалывание в кончиках пальцев, а когда стал медленно разводить ладони в стороны, увидел вспыхнувшее передо мной бледно-голубое пламя. Оно излучало прохладу и отбрасывало блики на рукава моей куртки.

В самом центре перламутрового сияния я увидел крохотную, полупрозрачную человеческую фигурку — обнаженную женщину, которая со всевозрастающей скоростью вращалась на кончиках пальцев; через некоторое время вместо одного чувственного создания у меня перед глазами уже кружили два, три и, наконец, целых четыре. Потом они сошлись вместе, сливаясь в экстатических объятиях. Откровенная вульгарность их жестов и нарочитая сексуальность самого танца действовали на меня шокирующе и в то же время возбуждающе.

Затем он снова соединил мои ладони — свечение тут же прекратилось, а видение исчезло. Спанки смотрел на меня с торжествующей улыбкой.

— Это всего лишь менады — оргические нимфы, которые, если так можно выразиться, приходят и уходят.

— Но послушайте...

— Пожалуйста, зови меня Спанки.

— ...как вам удалось все это проделать? — изумленно спросил я. — Я воспринимаю это как фокус, нечто, подобное мгновенному гипнозу.

— Скажи, Мартин, ты знаешь, кто такой даэмон?

— Дьявол, наверное.

— Ошибаешься. Даэмон — это связующее звено между Богом и человеком.

— Им-то именно вы и являетесь?

— Точно. О, мы очень благородное племя. Кстати, даже у Сократа был свой даэмон, который носил греческое имя.

— То есть это нечто вроде музы, что ли? Похоже, пиво все же ударило мне в голову, поскольку я заметил, что постепенно все больше втягиваюсь в беседу с этим типом.

— Мы намного более практичны, нежели музы. Однако, как и эти наделенные даром озарения существа, мы имеем обыкновение связывать себя с каким-то человеком, покровительствуя ему и помогая решать все жизненные проблемы.

— Так-так, дайте разобраться. Значит, вы являетесь существом, близким кому-то. Вы чей-то персональный демон, да?

— Я мог бы стать твоим персональным даэмоном — если бы ты захотел воспользоваться моими услугами.

— Слушайте, а вы сами-то хоть отдаете себе отчет в том, насколько по-идиотски все это звучит?

Спанки одарил меня холодным, строгим взглядом.

— Приятель, ты представляешь собой образен человека, который живет самой что ни на есть поганой жизнью. Хорошо, скажи, что ты не нуждаешься в моих услугах, и я немедленно удалюсь.

Это меня уже окончательно взбесило.

— Да, не нуждаюсь. Доволен? Да кто ты вообще такой? Подходишь к совершенно незнакомому человеку и начинаешь ему петь, какая у него, видите ли, поганая жизнь!

Он чуть приблизился ко мне и укоряюще ткнул в меня пальцем.

— Мартин, я знаю о тебе абсолютно все. Ты работаешь в зауряднейшем мебельном магазине, но даже и с этой работой толком не справляешься. Твой босс собирается уволить тебя, а на твое место поставить твоего же напарника, маленького толстяка. Тебя засасывает подобная жизнь. Даже твоя последняя подружка и та сбежала, не дождавшись ни малейшего проявления ответного чувства. Ну, а о твоей семье и вовсе говорить не приходится. И если тебе не требуется моя помощь, что ж, как говорится, прощай. Существуют тысячи других людей, которые с радостью воспользуются возможностью в корне изменить собственную жизнь и реализовать сокровенные мечты. Я способен перенести тебя сквозь бездну звездного мира и окунуть в леденящий мрак Вселенной. Я могу наделить твой разум способностью постигать гармонию окружающего мира, а телу даровать вечное наслаждение. Я продолжал стоять, тупо уставившись на него.

— Ну что ж, давай отвергай подобную возможность, но знай, что если ты потом передумаешь, будет уже поздно и я не смогу тебе ничем помочь.

Он резко повернулся на сверкающих каблуках, юркнул в толпу и быстро затерялся в ней.

Даже при том, что я не верил ни единому его слову, внезапное чувство утраченной возможности оказалось настолько сильным, что я, сам того не желая, бросился его догонять и настиг в тот момент, когда он уже собирался выйти на улицу.

— Послушайте, как вам все же удалось собрать обо мне все эти сведения? Ну признайтесь, что это всего лишь разновидность некого обмана, наподобие продажи акций времени или участков лунной поверхности.

— Ты задаешь мне вопрос или констатируешь факт? Судя по всему, ты уже принял окончательное решение, хотя тебе следовало бы прислушаться к моим словам.

— Поэтому я и догнал вас.

— Ну что ж, Мартин, для начала скажу лишь, что никакой это не фокус. Просто я вижу тебя насквозь и знаю, как тебе помочь. Мне не составляет труда обнаружить людей, которые нуждаются в моей помощи. Похоже, ты кое в чем продолжаешь еще сомневаться и хочешь подучить новые доказательства правдивости моих слов. Удели мне для этого часок.

— Когда?

— А прямо сейчас, пока ты не передумал. “Ну что может случиться за какой-то час?” — подумал я. В клубе мне делать было больше нечего — музыка дрянная, а подвыпившие секретарши уже начали понемногу расходиться. Так что я ничего не терял.

— Годится, — согласился я и, в глубине души противясь подобному решению, последовал за сверкающими черными туфлями. Мне и в самом деле хотелось узнать, где он раздобыл всю информацию обо мне и как ему удалось проделать тот фокус с танцующими в голубом пламени женщинами, поэтому я позволил ему увести меня из клуба.

Ну а теперь скажите, но только положа руку на сердце, вы на моем месте поступили бы иначе?