Союз Преданных (СИ)

19

Переговоров так и не случилось. Это даже было ожидаемо, но Доминика все равно злилась каждой клеткой своего тела. Хотя все условия переговоров были согласованы, и первые дни гонцы сновали между замком и королевским лагерем, растянувшимся в лесу, на сколько хватало взора, все равно, стоило Доминике в сопровождении небольшого отряда показаться за воротами — к ней устремился град стрел. Дубовые, укрепленные железом, ворота тут же обросли пернатыми древками. Принцессу тут же втянули обратно и так началось ее очередное заточение. Естественно, никто этого не говорил вслух, но Доминика чувствовала, как день за днем меняется ее положение. Она ловила на себе настороженные взгляды людей. Если раньше она была южной принцессой-бунтаркой, то теперь она стала дочерью врага. Окружающие благородно закрывали на это глаза или делали вид, что не помнят этого крошечного факта, но Доминика чувствовала себя так, словно ей делают одолжение.

Подготовиться к осаде было верным решением. Монте-Маджи быстро восстановили, но Ладвиг приказал оставить магов в Бернберге, а поселение немного расширить, чтобы разместить там войска, присланные другими княжескими домами. Уже прибыли воительницы из Долины, несколько отрядов из Норпешта, прибывала оставшаяся часть армии Гряды. Там же разместил своих людей Кайрис. Ладвиг приказал Эдвину подготовить бойцов гряды и тренировать их вместе с чародейскими солдатами. Сперва дело шло не очень гладко, люди и маги друг другу не доверяли, но после того, как южане начали обстреливать Бернберг из катапульт и перебрасывать через городские стены бурдюки с горящим маслом, бывшие враги нет-нет, да и сработались. Надо было отдать должное, Эдвин быстро понял, как они могут усилить друг друга, и уже через несколько дней у него получился мощный авангард, который даже несмотря на скромное количество мог перевесить своим потенциалом три сотни вооруженных воинов.

Основная часть чародеев осталась в городе. Они помогали восстанавливать разрушенные после обстрелов дома, лечили раненых, продолжали выращивать продукты в защищенных теплицах. Благодаря ним можно было сказать, что Бернберг находился в хороших условиях. У них была еда, вода, а благодаря целителям пока еще получалось сдерживать эпидемии, которые неизменно следуют за осадами.

Шпионы сновали день и ночь, изучая движения южан. Ладвиг и Эдвин периодически сами отправлялись в леса, чтобы предотвратить заход южан с флангов. Они устанавливали ловушки, рыли ямы и ставили капканы, где непривыкшие к снегам солдаты то и дело оставляли руки, ноги и головы.

Так прошел почти месяц. Хотя зима перевалила за середину, не казалось, что она вообще планирует заканчиваться. Сперва Доминика думала, что каждый день наполнен событиями: то южане пытались выбить городские ворота, то обстреливали город из катапульт, то обманным маневром пытались выманить защитников из города. Доминика жадно следила за всеми новостями, и от имени каждого погибшего и пострадавшего ее сердце сжималось до невыносимой боли, а затем начинало биться раненной птицей. Она навещала каждую пострадавшую семью, чтобы принести соболезнования и разделить их горе. Целыми днями она наравне со служанками раздавала горячую еду то на площади, то во дворе замка, и, заглядывая в глаза каждому, обещала, что скоро все закончится.

Но закончились только силы искренне оплакивать каждого. Вскоре павшие стали лишь числом, следовавшим за количеством разгромленных и восстановленных домов. Доминика слушала эти сводки каждое утро в кабинете Ладвига, после чего князь отправлялся на очередной совет в компании Куно, Эдвина и вернувшихся князей, а Доминике находили очередное занятие, чтобы она помогала людям и успокаивала народ. Она знала, что эта работа была не менее важной, она знала, что Ладвиг прекрасно справляется и без нее, но как же ее все злило. Ее пытались мягко отвадить от участия в советах и решения военных вопросов. Если она пыталась протестовать, то в ход шла избитая фраза: «Подумай о ребенке» и пристальный взгляд на ее живот. Эта аргументация злила ее еще больше. Словно маленькая жизнь, еще никак не проявившая себя жизнь, вдруг затмила ее собственную. Ребенок никак не подтверждал и не опровергал это заявление, так что злиться на него Доминика не могла, а срываться на окружающих не смела. Просто глотала обиды и, вспоминая все уроки Калиссы, старалась вникнуть в дела двора, от которых ее держали подальше. И все же, сколько бы ей теперь с улыбкой ни говорили, что она больше не одна, Доминика еще никогда в жизни не чувствовала себя настолько одинокой.

Возможно, именно это одиночество в конце концов привело ее в утренний час к покоям Эдвина. Живущий под личиной брата, Эд каждый день занимался войсками. Солдаты не только не заподозрили подмены, они даже заобожали предводителя, хотя прежде относились к нему с опаской. Он был уверен, хладнокровен, требователен и справедлив. Но стоило ему оказаться вдали от посторонних глаз, как его начинала сжигать злость. Она отравляла его кровь, пускала по венам едкий стыд. Хотелось взять осколок зеркала и срезать созданные Куно чары, достать собственное лицо из-под маски брата, но в следующую же секунду он останавливался. Ему нравилась власть. Ему нравилось командовать. И даже получать пропитанные обожанием письма из дома, которые составляли жившие под одной крышей дети его брата, ему нравилось. И от этого становилось еще паршивее.

Доминика застала его сидящим неподвижно перед догорающим камином. Он даже не обернулся на звук ее шагов, только сказал:

— Должно быть, совсем дело плохо, раз ты решила поболтать со мной по душам.

— Просто хочу поговорить.

— Ах, да. Дружеские беседы у нас с тобой общее увлечение, и как я мог забыть? Желаешь обсудить погоду или рюшечки?

— А у тебя, я смотрю, очередь из желающих пообщаться под дверью стоит, — хмыкнула Доминика. — Ну так я встану в конец и номерочек возьму, если нужно.

— Кончай паясничать, — фыркнул мужчина и махнул рукой на соседний стул. Как гостеприимный хозяин, Эд положил на сиденье пару подушек и еще одну под спину. Доминика нахмурилась.

— Я беременная, а не немощная.

— Так всяко приятней, чем жопой занозы цеплять, — отрезал Эдвин и повернулся к огню. — Даю руку на отсечение, в твоей голове засела какая-то «гениальная» идея, которую ты почему-то не можешь обсудить ни с Ладвигом, ни с чародеем. А я теперь единственный, кто, по логике, должен тебя остановить.

— Вроде того, — вздохнула принцесса, устраиваясь на стуле.

Несколько минут они сидели молча, то и дело поглядывая друг на друга, будто издалека.

— Ну… — Эд взглядом пытался нашарить достойную тему для разговора.

— Какие новости из совета? Скоро планируют наступление?

— А я наивно полагал, что ты будешь трещать о радостях материнства.

— Меня тошнит. Во всех смыслах и постоянно, — процедила девушка. — Почему-то об этом никого не предупреждают, а от меня теперь все ждут, что я буду пританцовывать, вышивать одеяльца и сочинять колыбельные. Знаешь, сколько детских одеял, пинеток и шапочек мне уже подарили…?

— Я слыхал, что беременность меняет женщин. Но я рад, что твой отвратительный характер все еще при тебе, — хохотнул Эдвин. — Хоть кто-то из вас двоих не превратился в наседку с яйцами.

— Ладвиг пытался сам сделать колыбель, — устало потерла лоб Доминика. — Пришлось в ночи отдавать это недоразумение мастерам, чтобы они к утру сделали что-то нормальное.

— Возможно, поэтому Ладвиг и пытается тебя защитить от всех военных собраний, — подытожил Эдвин. — Ты делаешь все по-своему, а он сейчас изо всех сил пытается доказать князьям, что ты не пересылаешь тайную информацию королю.

Она со стоном откинулась на спинку стула и потерла переносицу. Как же это все надоело. Хотелось просто щелкнуть пальцами, и чтобы все это прекратилось. Чтобы чужая армия обернулась в пыль или просто вернулась восвяси. Жаль, чародеи так и не добрались до таких заклинаний. Хотя… Доминика снова повернулась к Эдвину и спросила:

— Ты тоже думаешь о демоне?

Имя Дария старались не произносить вслух. Он теперь стал «духом», «демоном», «этим». Все прекрасно понимали, о ком речь.

— Постоянно.

Эд набрал полную грудь воздуха, чтобы сказать, что Дарий бродит по его мыслям, словно призрак. Что Эдвин в своих грезах каждый раз приказывает демону призвать многотысячную армию, сделать его князем Гряды. И что он всякий раз до крови прикусывает себе язык, когда с него готово сорваться проклятое имя.

Он взглянул в глаза Доминике и понял, что она знает.

— Я тут слыхал, что женушка Фредерика сбежала вместе с младшим ребенком.

— На Гряду? — со светским любопытством поинтересовалась Доминика.

— Кто знает. Надеюсь, теперь она научилась как следует заметать следы.

***

Дарий занимал мысли Куно. Если раньше чародей опасался его, с замиранием сердца ждал, когда древний дух явится за своей силой, и одновременно боялся и ждал этого дня, то теперь юноша буквально стал одержим им. Он прокручивал в памяти каждую секунду разговора с ним, каждое движение его силы, пытаясь понять, что его кормит, что делает сильнее, а что способно ослабить. Он снова и снова обсуждал это с приехавшими с юга магистрами, которые теперь только и были заняты тем, что разрабатывали новые защитные чары, чтобы предотвратить масштабные разрушения города после очередного обстрела. К сожалению, южане были хороши в изобретении новых чар, но с трудом могли взаимодействовать с чем-то древним. Они словно никак не могли поверить в существование чего-то настолько могущественного, пусть даже им пришлось столкнуться с этой силой лицом к лицу.

Практически сразу начал действовать негласный запрет на призыв Дария. Любое упоминание его имени каралось ударами палкой. Кто-то предложил лишать за это голоса, но Доминика предложила отказаться от этого варианта — к чародеям все равно относились с опаской, и магические наказания не улучшили бы ситуацию, а вот удары палкой были бы одинаково болезненны для всех.

Куно дали одну задачу: найти способ обезвредить Дария до того, как он сможет соблазнить всех князей и погрузить Север в хаос, а затем распространить свое влияние дальше, на весь мир. Стоит ему добраться до Юга и на Запад, где живут чародеи, его уже будет не остановить. И Куно старался, искал ответы в древних книгах и летописях, но имя Дария вычистили оттуда, а упоминания о нем сожгли. Помощь пришла, откуда не ждали.

Как-то вечером, под конец первого месяца осады, он наведался к Доминике. Принцесса часто уходила в свои старые покои. Там не топили и уже давно не зажигали свечей, а она все равно сидела в холодном полумраке, читала и писала, как в самые первые дни своего присутствия в Бернберге, словно пыталась обернуть время вспять и снова оказаться там. Ее можно было понять. В старых покоях ее не разыскивали горничные и приставленные к ней целительницы, обязанные следить за здоровьем и ее, и ребенка. Девушка сидела в кресле, поджав ноги, на коленях у нее лежала толстая истрепанная книга. Карандашом Доминика делала небольшие пометки на полях, а если места было совсем мало, то она вкладывала между страницами небольшие листы с записями. Куно думал, что это очередной политический или философский трактат, но когда он увидел обложку, его брови резко взмыли вверх.

— Сказки? Ты все-таки смирилась и готовишься к материнству? — усмехнулся он. Куно до последнего думал, что новость о беременности Доминики воспримет с умилением, но сейчас это было так невовремя, что у него для неродившегося ребенка и будущей матери находился только едкий сарказм.

— Он дал ее мне, помнишь? — помотала головой Доминика. — В тот день, когда мы оказались заперты здесь.

Куно кивнул и, усевшись рядом, ткнул пальцем в переплет.

— Дай угадаю, тут все о нем?

— Нет. В целом, старинные легенды про всех древних духов, магов, демонов. Но есть неплохие идеи. Тут есть сказка о хитреце, который запер одного нашего знакомого в бутылку из закаленного стекла и утопил в море. Правда, когда бутылку откупорил рыбак через много десятилетий, демон сжил со свету всех потомков хитреца.

— Еще что-то есть в этом духе? — с надеждой в голосе проговорил Куно.

— Да, но все сказки сходятся в одном — любые меры против него временные. Что неудивительно, если мы говорим о бессмертном существе, — покачала головой Доминика. — Но есть кое-что еще. Он очень азартный и принципиальный. Ему очень важно всегда быть самым умным, хитрым и так далее. Не успокоится, пока не докажет, кто тут самый сильный.

— Ты бы с ним подружилась, — усмехнулся Куно. Он протянул к ней руки и бережно, как ребенка, взял книгу, переложил к себе на колени.

— Я думала об этом, — улыбнулась принцесса, уступая ему сказки.

Пока Куно читал, они неторопливо переговаривались о сегодняшних событиях. Чародей снова присутствовал на совете, просчитывал, какие действия северной армии смогут с наименьшей вероятностью привлечь внимание Дария. К сожалению, любая война несет в себе хаос и будет манить кормящихся ею стервятников. Поэтому Ладвиг и остальные князья решили не затягивать и выиграть одним маневром: просто бросить на южан сперва авангард из солдат и чародеев, а затем, ряд за рядом, отправлять войска одного дома за другим. Теперь основным вопросом было, в какой последовательности пойдут армии. Никто не хотел быть первым и вокруг этого вопроса разгорались яростные споры. Ладвиг с Эдвином тщетно пытались объяснить необходимость более сложной стратегии, но Авериа, обладающая самой многочисленной армией, и слушать не хотела. Сиршен, которому Карстан зачем-то дал право голоса на совете, во всем поддакивал старой княгине, а Фредерику вообще, кажется, было все равно, мыслями он преследовал сбежавшую жену и плавно отходившую на тот свет княгиню-мать, назло всем не желавшую расставаться с жизнью.

— А они хотя бы немного понимают, что раз король смог столько лет вести войну против Запада и сохранить многотысячную армию, значит, атака чародеями в лоб не сработает? — насупилась Доминика.

— Ладвиг — да, но не остальные, — тяжело вздохнул Куно. — Иногда мне кажется, что единственное, что поможет Северу — это духи-предки.

— О, если отец узнает, что в мире существует что-то мощнее чародеев, он с ума сойдёт, — усмехнулась принцесса. — Он же уверен, что человек рождён, чтобы контролировать магию и бороться с ней.

— Ему бы экскурсию устроить, — хмыкнул чародей.

— Вы даже не представляете, насколько вы можете быть правы, — раздался голос в дверях. Молодые люди повернулись и увидели Карстана. За месяц князь словно постарел на десять лет. Тяжёлые брови нависли над ямными глазами непосильным грузом, щеки впали, плечи опустились. Его словно сжирала неведомая болезнь, но что-то подсказывало, что ответ кроется в заледеневших взглядах, которые Сиршен теперь бросал на отца.

Доминика поднялась со своего места и предложила князю присесть. Куно сделал то же самое. Мужчина прошел в покои и запер за собой дверь. Затем, не тратя лишних слов, движением руки попросил Куно передать ему книгу. Он любовно провёл пальцами по выцветшим страницам.

— Я думал, она утеряна. Видимо, старый знакомый надеялся, что с ее помощью вы освободите его быстрее, — он прикрыл глаза и по памяти перевернул несколько страниц, пока не остановился на развороте с мрачной иллюстрацией. Там несколько гигантских доисторических зверей собрались вокруг древа, к которому были привязаны двое. Один человек отрешённости смотрел на восходящее солнце, а другой, словно его тень, изогнулся в спазме.

— Это история о том, как его заточили, — с благоговением провёл по гравюре Куно.

— Человеческую жертву вычеркнули из истории, но на иллюстрации она осталась, — кивнул Карстан, указывая на человека, глядевшего на восходящее солнце. — Говорят, то был один из первых потомков духов. Он был хитрецом, каких поискать, не уступал демону, и духи попросили его о помощи, не сказав о цене. На крови его построили и защиту, оберегавшую Север и державшую демона здесь, как в клетке.

— Зачем было это все прятать и скрывать? — простонал Куно.

— Потому что иногда страшная, разрушающая сила должна быть скрыта от неокрепших умов, иначе она разрушит их, — проговорил князь, и на его губах появилась горькая улыбка. — Но сейчас это именно то, что нам нужно. Если все будет сделано правильно, то мы сможем убить двух зайцев одним махом.

Куно и Доминика переглянулись, но все же подались вперед, позволяя старому князю объяснить свою идею.

***

Они надеялись, что у них будет больше времени. Пары недель было бы достаточно, чтобы все подготовить, просчитать, заручиться поддержкой. Но, к сожалению, когда решения принимаются коллективно, часто бывает так, что выигрывают самые неудачные варианты. Так случилось и в этот раз, Доминике с помощью Куно почти удалось убедить военный совет, что лобовая атака с участием чародеев — плохая идея, Ладвиг поддерживал эту позицию, Эдвин поддерживал Ладвига, но остальные князья просто хотели быстро победить и разъехаться по своим княжествам. Их слишком избаловали короткие междоусобные войны, заканчивавшиеся всегда одинаково: каждый оставался при своём, десять лет таил обиду, а потом обе стороны конфликта весело пили на чьей-нибудь свадьбе, как будто ничего не было. Поэтому буквально через несколько дней после того, как Доминика, Куно и Карстан обсудили план, князья объявили о наступлении.

И все.

Бернберг наводнили размещённые в Монте-Марджи воины. Они выстраивались на главных улицах, каждый под стягами своего княжества, а Доминика из своего окна смотрела, как город оперился флагами и знамёнами. Хотелось закрыть глаза, а открыв, увидеть, что ничего этого нет. Что все эти толпы — просто дурной и очень правдоподобный сон. Но ничего подобного.

«Они же все погибнут», — проговорила она, чувствуя, как закипает слепая клокочущая ярость. Принцесса повторяла эти слова снова и снова, пока неслась по коридорам, когда обнаружила Ладвига и начала его трясти, схватив за ремни нагрудника. Князь не сопротивлялся, позволял ей терзать его, и только в его глазах что-то застыло, как талая вода. Он тоже понимал, что потери будут огромными. И знал, что в том числе это будет его вина. И что он скорее всего не переживет это. Доминика видела готовность умереть в его глазах. Также смотрят Сгоревшие, которых король благословлял перед каждым боем, а они молились о быстрой смерти, пока никто не видел. Принцессе хотелось тряхнуть Ладвига еще и еще раз, пока голова не оторвется, пока до его дурьей башки не дойдет, что нужно еще время, пересмотреть стратегию, перераспределить ресурсы, пере…

Но он с тяжелой, невыносимо нежной улыбкой поцеловал ее и попросил беречь себя. И ушел, грохоча и лязгая доспехом. Доминика смотрела ему вслед, а в ушах шумела кровь. Обычно женщины падают на колени, просят не бросать их, орут во все горло, а у Доминики откуда-то проснулось знание всех нецензурных слов. Их набилось во рту так много, что она в первые секунды даже не могла выбрать, с которого начать. А потом Ладвиг обернулся, чтоб бросить на нее тот самый последний взгляд, и единственное слово слетело с ее губ:

«Дарий»