Союз Аустерлица

Глава 19

Мятежное командование совещалось до поздней ночи. Утверждали планы обороны и наступления. А также скрупулезно, со всей немецкой педантичностью, рассчитывали ресурсы, необходимые для ведения боевых действий. Пришли к выводам, что ресурсов в Здешове запасли достаточно. Городские склады ломились от припасов. Да и арсеналы были наполнены боеприпасами, вооружением и амуницией так, что можно было ради усиления обороны города поставить под ружье еще пару полков. Вот только, не нашлось бы нужного количества резервистов среди горожан. Как сказал майор Леонард Моравский, теперь уже начальник штаба мятежников, всех жителей городка насчитывалось не больше шести тысяч. А в Здешовской долине проживали еще три тысячи крестьян. И это, пожалуй, был весь человеческий ресурс, который имелся в распоряжении.

Потому и надеялись мятежники на скорейшее появление и присоединение к восставшим войск князя Шварценберга и эрцгерцога Карла Австрийского. Но, почтовые голуби графа Йозефа приносили неутешительные вести, что Шварценберг напоролся возле Ольмюца на сильный заслон, выставленный генералом Луи Сюше, ввязавшись в сражение, и Карл Австрийский сейчас движется на помощь Шварценбергу. Поэтому в противостоянии с маршалом Мюратом приходилось рассчитывать пока лишь на собственные силы.

В мрачном зале цокольного этажа, освещенном лишь тусклым светом догоравших свечей, мятежное командование собрало свои лучшие военные умы, чтобы обсудить самое ближайшее будущее, которое, казалось, зависело от каждого произнесенного слова. Лица мятежных офицеров были напряжены, а в воздухе витала атмосфера тревоги. Каждый из присутствующих в штабе знал, что на кону стоит не только судьба города Здешов, но и судьбы их собственных семей, владений, а то и жизней.

Граф Йозеф, человек с проницательным умом и обостренным чувством долга, избранный главнокомандующим, стоял у стола, заваленного картами и планами, расписанными по пунктам. Его голос, хотя и звучал уверенно, не мог скрыть сомнений. Он говорил о ресурсах, о стратегиях нападения и защиты, о возможностях атаковать французов и, одновременно, оборонять город, но в его глазах читалась печаль. Он понимал, что, при всем кажущемся изобилии ресурсов, собранных в Здешове заранее, их абсолютно недостаточно для того, чтобы вести затяжные боевые действия против армии Наполеона.

— Мы можем рассчитывать на запасы, собранные в городе. Их хватит нам на первое время, но кто будет сражаться? Весь наш ландштурм и те горожане с крестьянами из долины, которых мы сможем призвать и вооружить, — это не та армия, которая сможет бросить вызов Наполеону. Мы постараемся переиграть маршала Мюрата, но, в случае нашего просчета, французы разорят всю Здешовскую долину и начнут осаду города. И это тоже нужно предусмотреть, как вариант худший, но вполне вероятный, если военная удача оставит нас. Потому все те три тысячи крестьян, живущие в долине, должны быть подготовлены к эвакуации за городские стены. Они простые мирные люди, которые не совсем понимают, что такое война. И наше дело разъяснить им, что их может ждать, если они не подчинятся приказу эвакуироваться, а французы прорвутся, — говорил граф.

В зале раздались недовольные голоса местных баронов. И их предводитель Томаш Моймирович с горячностью в голосе возразил главнокомандующему:

— Но мы должны не прятать людей за стенами, а вдохновлять их на битву! Мы должны показать, что сражаться с неприятелем — это не только долг для каждого мужчины, но и возможность защитить свои дома, свои семьи и прославиться подвигами, черт возьми!

Его глаза горели, но граф и эрцгерцог лишь покачали головами, понимая, что простые крестьяне, никогда не служившие в армии, вряд ли найдут вдохновение в битве с наполеоновскими солдатами. А я, чувствуя нарастающее напряжение, попытался вернуть дискуссию в конструктивное русло, сказав:

— Вряд ли из необстрелянных крестьян и горожан сразу получатся отличные солдаты. Понадобится время, чтобы их обучить. Но, их вполне можно будет использовать при обороне крепости. Что же касается наших наступательных действий, то мы должны быть реалистами. Я бы не стал рассчитывать на то, что откуда-то придет помощь. Даже если предположить, что Кутузов быстро получит мое письмо и добьется выделения войск для Великой Моравии от императора Александра, немедленно собрать войска и прислать их к нам он просто не сможет по той простой причине, что русским солдатам понадобится длительный переход в сотни верст, чтобы добраться сюда. Потому ждать быструю помощь от России не имеет смысла. И, смею заметить, что и князь Шварценберг, и эрцгерцог Карл Австрийский вряд ли смогут появиться возле Здешова в ближайшее время…

— Иными словами, вы считаете, князь Андрей, что мы останемся по-прежнему одни против Мюрата, когда он пойдет в атаку? — перебил меня барон Томаш. Но, я продолжал:

— Да, вы правильно поняли. Я считаю, что нам придется самим сражаться за Здешов. Потому я предлагаю планировать наши действия, не надеясь ни на чью помощь.

Мои слова вызвали тишину. Каждый из присутствующих понимал, что весь замысел мятежа находится словно на краю пропасти, где каждый неверный шаг может стать гибельным, и единственная надежда остается лишь на мужество каждого бойца. Тем не менее, офицеры знали, что необходимо не только защищать долину и город собственными силами, но и постараться атаковать противника эффективно. Поскольку только решительная атака сможет принести победу. Любой из мятежных офицеров чувствовал, что впереди ждет не просто битва, а испытание духа, которое определит, кто они есть на самом деле: мечтатели о Великой Моравии или воины, способные бросить вызов маршалу Мюрату и победить его на поле боя.

Только перед рассветом я наконец-то добрался до той новенькой казармы в конце одной из городских улиц, где разместились мои солдаты. Дорога туда была достаточно долгой и, пока я ехал на коне, в моей голове все еще звенели слова длительных споров и пререканий прошедшего дня и половины ночи. Обсуждение ближайших планов получилось трудным, но командование мятежников, казалось, не оставляло места для сомнений в нашей победе. Но, несмотря на все эти победные планы, в душе моей засела тревога, как будто предчувствие надвигающейся буря.

Уже от входа в караульное помещение до меня донесся богатырский храп Федора Дорохова. Поручик прямо там и заснул, едва его привезли на бричке денщики майора Леонарда Моравского и отдали нашему караулу после попойки в офицерской таверне. И теперь, развалившись на сундуке с боезапасом, он выдавал такие «трели», что караульные не смогли бы заснуть при всем желании. В то же время, будить командира и переносить его на другое место, более подходящее для сна, бойцы не рисковали, зная, что Дорохов, когда пьяный, обладает весьма буйным нравом и легко может пустить в ход кулаки. Слушая громкие переливы храпящих «аккордов», служивые, стоящие на постах, обменивались усталыми взглядами, наполненными иронией.

Они знали, что будить командира и переносить его на другое место — задача неблагодарная: Дорохов, когда пьяный, обладал буйным нравом и легко мог пустить в ход кулаки. Но в этот момент, когда я появился на пороге, солдаты приободрились. Они видели в моем лице справедливое начальство, которое, наверняка, быстро наведет порядок.

— Переносите поручика в офицерскую комнату! — скомандовал я сразу же. Мой голос прозвучал твердо, и солдаты, не раздумывая, взялись за ноги и руки Дорохова. А он, открыв один глаз, посмотрел на меня хмельным взглядом, и пробормотал, улыбнувшись:

— Да вы, ротмистр, как я погляжу, получили уже чин австрийского полковника… Не знаю даже, стоит ли поздравлять… Союзники у нас неважные… Хотя пиво у них отличное…

В его интонациях смешивались недоумение и пьяная пренебрежительность к обстоятельствам. И его слова, полные сарказма, заставили меня усмехнуться. Это был тот самый Дорохов, которого я знал: даже находящийся в состоянии сильного опьянения, он сумел найти повод для шутки. Но мне все-таки стало грустно, что в выпивке Федор не знает меры.

Как только Дорохова уложили в постель, он снова захрапел. Но, закрыв дверь из толстых досок, ведущую в его комнату, мне удалось существенно приглушить звук. После пивного духа, смешанного с запахами лука и чеснока, который распространял вокруг себя пьяный поручик, мне захотелось еще немного подышать свежим воздухом. И я вышел за порог казармы, чтобы постоять на крыльце рядом с часовыми, вдыхая морозный воздух, глядя на декабрьские звезды и внимая ночной тишине. Она окутала заснеженный городок и казарму, словно ватой, в которой потонули перед рассветом все звуки. Возможно, для Здешова заканчивались последние мирные сутки.

А я в этот момент думал об Иржине фон Шварценберг. Мне показалось, что на этот раз баронесса не слишком интересовалась моей персоной, и на ужине у ее тети Радомилы оказывала мне слишком мало знаков внимания. Иржина даже не искала поводов, чтобы выйти вместе со мной, как она, обычно, делала это раньше. Возможно ли, что она меня уже разлюбила? Ведь женщины так часто непостоянны в любви!

Меня охватило чувство одиночества. Я понимал, что впереди ждет не только борьба с врагами, но и мои личные внутренние сражения с самим собой, со своими собственными сомнениями. С другой стороны, я понимал, что настает время, чтобы отбросить все сердечные муки и начинать действовать решительно, чтобы вести за собой других людей и становиться тем, кем я должен был стать здесь, в этой реальности 1805 года. Ведь не просто так же меня забросили в это время некие высшие силы? Я развернулся и направился внутрь казармы, готовясь немного отдохнуть и поспать, чтобы с новыми силами встретить следующий день, полный очередных испытаний.

Постояв несколько минут на воздухе, я вернулся внутрь казармы и вошел в комнату, предназначенную мне, в которой запах свежей побелки смешивался с запахом недавно оструганных новеньких досок пола. Я улегся на койку, но разные мысли не давали мне уснуть сразу. Милый образ молодой вдовы не покидал меня. Я вспоминал, как она смеялась, как ее глаза светились любовью и надеждой, когда мы находились наедине. Но сейчас, казалось, она сделалась недоступной, словно звезда, сверкающая в вышине над облаками.

И я погрузился в размышления о том, что же могло повлиять на отношение Иржины ко мне после всех тех опасностей, которые мы пережили вместе. Возможно, причиной стало недовольство ее тетушки Радомилы? Или что-то иное? Я терялся в догадках. Но, нечто, определенно, охладило наши отношения. Накрывшись одеялом, я по-прежнему чувствовал, как одиночество обвивает меня, словно этот затянувшийся слишком поздний и холодный зимний вечер.

Погружаясь в раздумья о том, что могло повлиять на Иржину, я чувствовал, как холод зимнего вечера проникает не только в мою комнату, но и в саму суть моего существования. Я вспомнил, как баронесса смотрела на меня влюбленными глазами в то время, как я командовал солдатами, когда наш отряд преодолевал опасности, встречавшиеся на пути из Гельфа в Здешов. И мне казалось тогда, что ничего не сможет уменьшить любовь этой женщины ко мне. Но, похоже, я был слишком самоуверен, и теперь, словно мрачная тень, между нами возникла пропасть недопонимания и сомнений, причину возникновения которой я не мог понять.

Недовольство тетушки Радомилы, возможно, действительно, оказало сильное влияние на Иржину. Тетушка, разумеется, была консервативной сторонницей архаичных традиций и устоев, в то время, как сама Иржина вела себя, наверное, слишком даже раскованно для этого времени. И потому недовольство графини Радомилы племянницей могло заставить баронессу усомниться в своих чувствах ко мне. Но, неужели же она настолько слаба, чтобы позволить тетке командовать собой?

Одиночество, словно ледяная паутина, обвивала мою душу, и я понимал, что не могу позволить себе погружаться в эти мысли о своей личной жизни слишком глубоко, ведь это способно привести к унынию и даже к отчаянию. А мне совсем не хотелось впадать в депрессию накануне важных событий. Но, если разобраться, то, по сути, кроме Иржины, у меня в этом мире, куда я так неожиданно попал, до сих пор не имелось ни одного близкого человека.

Я попытался переключиться на другое, вспомнил о своих солдатах и о том, как мы вместе противостояли французам. К счастью, ничего в этом плане не изменилось, солдаты, как и прежде, полагались на меня. И я знал, что должен быть для них и впредь опорой и авторитетом, а не слабым звеном. Я понимал, что надо постараться быть сильным в любых ситуациях, демонстрируя бойцам положительный пример собственного служения Отечеству. И я остро чувствовал бремя ответственности за судьбы этих своих подчиненных из Семеновского полка, которые нежданно-негаданно поступили в мое распоряжение, оказавшись на одном перекрестке жизненного пути со мной, когда они пришли в замок Гельф, ведомые поручиком Дороховым. Лица бойцов, встающие пред моим мысленным взором с выражениями надежды и ожидания моих приказов, вдохновляли. И мои внутренние метания постепенно успокаивались.

Уже все-таки засыпая, я вернулся к своим попаданческим мечтам о прогрессорстве, подумав о том, что мог бы соорудить что-нибудь интересное и полезное уже прямо тут, на этом месте, в Здешове. Ведь в городке имелись не только склады и арсеналы, предназначенные для мятежной армии, но и мастерские оружейников. И, воспользовавшись помощью местных мастеров, можно было бы попробовать соорудить, для начала, хотя бы миномет или огнемет. Вот только, я отдавал себе отчет, что, в таком случае, эти мои «изобретения» сразу окажутся не в России, а в руках мятежников, которые неизвестно еще, чего добьются в своей борьбе за Великую Моравию. Ведь результат этой борьбы вовсе не был пока предопределен. С этой кашей из разных мыслей, крутящихся в моей голове, я и заснул.