Союз Аустерлица

Глава 15

Написание письма затянулось так, что граф и эрцгерцог не выдержали ожидания и куда-то ушли, оставив меня одного. И, когда я все-таки закончил писать, снаружи уже начало смеркаться. Я взглянул в высокое узкое стрельчатое окно, за которым темные силуэты гор, обрамляющих долину, на фоне заката создавали ощущение уединения и покоя. Тогда я перечитал все, что написал. И мне показалось, что в каждом предложении этого письма к Кутузову сквозила тревога за мою собственную судьбу. Внезапно я почувствовал, как на сердце легла тяжесть, и, отложив перо, решил, что прежде, чем продолжить общаться с кем-либо, мне нужно выйти на воздух.

Из кабинета высокая застекленная дверь в стрельчатой нише выводила на балкон. И, распахнув ее, я оказался на высоте одного из верхних этажей башни донжона. Холодный зимний воздух обнял меня, и я подошел к каменной балюстраде, огораживающей балкон по периметру. Пейзаж меня впечатлил. Я смотрел на заснеженный город, спускавшийся от замка вниз по склону уступами террас; на заснеженные просторы долины, которые простирались за пределами этого городка; на горы, где на склонах зимний лес выглядел белым ковром, а на вершинах снег лежал плотными заледенелыми шапками, отражая закатный розовый свет. И причудливые закатные тени рисовали волшебные узоры повсюду, создавая вместе с готическими строениями Здешова атмосферу какой-то нереальности, словно бы я попал не только в другую историческую эпоху, но еще и в сказку про какую-нибудь Золушку.

В этот момент я понял, что, несмотря на мрачные времена войны с Наполеоном, в которые меня занесло, моя жизнь продолжает идти своим чередом, и в ней все же есть место для света и счастья. Я вернулся к письменному столу, вновь взял в руки перо и, вдохновленный увиденным, начал переписывать свой черновик с новой решимостью. Едва я закончил, как вернулся граф Йозеф. Я показал ему свое послание к Кутузову, и граф прочитал его без труда, поскольку все письмо я написал по-французски, которым в 1805 году владел любой уважающий себя европейский аристократ. Хотя за последние полтора десятка лет, после революции во Франции и с воцарением Наполеона в качестве императора, французский и сделался вражеским языком, но деловую переписку многие господа из стран, воюющих против Бонапарта, по-прежнему предпочитали вести именно на французском. И это продолжало считаться признаком образованности.

— Вы верно все изложили, князь. Письмо будет отправлено немедленно, — сказал граф и уже с этим письмом снова вышел из кабинета.

Я же, на всякий случай, прихватил черновик. Аккуратно сложив бумагу и убрав в карман, я спустился обратно в рыцарский зал, где слуги уже занялись уборкой, заодно приканчивая на ходу недоеденные блюда.

Взглянув на их улыбчивые лица, я вдруг подумал, что даже в самые тяжелые времена, когда мир вокруг наполнен войной, и враги уже подошли очень близко к Здешову, эти люди не падают духом, занимаясь привычной работой и находя в ней маленькие радости. И хотя слуги, наверняка, понимали, что впереди каждого ждут тяжелые испытания, если враги атакуют город, они не унывали, готовые, если потребуется, встретить неприятеля с мужеством и решимостью. В этот миг я осознал, что, несмотря на все политические интриги и мятежи этого нелегкого времени, жизнь продолжается, и каждый из людей просто делает свое дело.

Я поинтересовался у слуг, где же хозяева? И мне сразу ответили, указав в угол зала, где возле огромного камина была расставлена легкая ширма, обтянутая красным китайским шелком с вышитыми золотыми драконами, за которой я обнаружил виконта Леопольда Моравского. Толстяк, переодетый во все новенькое и чистенькое, сидел, развалившись в кресле перед отдельным столиком, уставленным разнообразными десертами, которые с большим удовольствием поглощал, громко причмокивая. Его лицо светилось от наслаждения вкусом, когда он пробовал очередное лакомство. Каждый его укус, казалось, был не просто актом питания, а ритуалом, в котором десерты становились жертвами его безудержного аппетита. Я заметил, как на его лбу выступили капельки пота, отражая свет пылающих дров в камине.

В воздухе витал сладковатый аромат пирожных, сдобы, меда и корицы, фруктов и вина, смешивавшийся с дымом от горящих дров, создавая атмосферу домашнего уюта, но одновременно и некоей безмятежной гастрономической распущенности. Я не мог не заметить, как лицо виконта, округлое и красное, отражало ту самую беззаботность, которой он, казалось, наконец-то наслаждался в полной мере, вернувшись к себе домой из трудного похода. Вокруг него, словно стайка воробьев, сновали слуги, поднося новые угощения и подливая вино. Они явно радовались, что хозяин замка наконец-то вернулся в свои покои, всячески проявляя к нему повышенное внимание и заботу.

— Князь Андрей, как же прекрасно, когда жизнь вновь наполняется такими обычными маленькими удовольствиями! — произнес он, увидев меня и салютуя мне, подняв в руке свой большой бокал, сверкающий хрустальными гранями в свете камина и свечных люстр.

Его слова тонули в треске каминных дров и суете слуг в большом опустевшем зале. Я же, наблюдая за ним, задумался о том, как много в этом человеке было противоречий. С одной стороны, он был воплощением богатства и роскоши, с другой — его поведение во время похода выдавало в нем нечто более глубокое и осмысленное, чем простое бездумное наслаждение жизнью. Я должен был признать, что, несмотря на некоторые моменты, когда самодурство все-таки брало верх над его натурой по причине тяги к пьянству, держался виконт Леопольд для гражданского человека, во время нашего опасного военного похода из Гельфа в Здешов, довольно неплохо. Теперь же, когда его глаза снова заблестели от вина, от виконта можно было ожидать любых новых дурацких выходок. Ведь внутри него скрывалась вторая натура избалованного, капризного, хулиганистого, хвастливого и неуравновешенного ребенка, которая вылезала наружу в моменты, когда его разум взрослого человека затуманивался алкоголем.

— Вы не хотите присоединиться ко мне? Присаживайтесь, угощайтесь! — вполне искренне сказал виконт, указывая на свой столик, уставленный сладостями и на второе кресло, поставленное рядом.

Его голос был полон дружелюбия, но в нем звучала нотка настойчивости, как будто он искал в моей компании подтверждения своей значимости в этом мире. Я, не желая отказывать хозяину замка, подошел ближе и сел в кресло напротив, заметив, как пухлая рука Леопольда время от времени дрожит, когда он подносит к губам очередной кусочек торта. Это было нечто большее, чем просто физическое проявление. Это было отражение внутренней борьбы, которая, казалось, терзала его душу. Толстяк явно не желал есть так много сладкого и боролся с собой, но не мог устоять от соблазна.

Хотя меня самого тянуло к десертам, я решил сохранить приличия и взял лишь бокал вина, поданный мне слугой-виночерпием, вооруженным большим хрустальным графином, в котором плескалось красное.

— Спасибо за гостеприимство, виконт. Я вижу, что вы счастливы, вернувшись домой целым и невредимым после опасного приключения. Но, знаете, иногда я думаю, что счастье — это не только домашний уют родного очага, но и служение людям. Умение принести пользу другим, мне кажется, в последнее время, очень важным. И дело не в том, сколько мы имеем материальных ценностей, а в том, сколько мы можем сделать добрых дел на благо Отечества. К сожалению, слишком часто бывает так, что люди, достигнув личного успеха, теряют связь с истинными ценностями, погружаясь в свой замкнутый мирок материального и забывая о долге перед общественным, — произнес я, сам не ожидая, что подобные слова выйдут из моих уст.

Видимо, влияние остатков прежней личности князя Андрея на мое поведение все-таки росло исподволь, незаметно для меня самого. Пригубив вина, я почувствовал, как в воздухе повисло напряжение. Леопольд на мгновение замер, его глаза расширились, и на его лице отразилось недоумение. Я понимал, что в этот момент затронул что-то важное, что-то, что могло снова заставить его задуматься о войне, идущей вокруг, и о более глубоком смысле жизни, чем просто удовлетворение своих плотских желаний.

Он медленно опустил бокал, и, глядя на меня, проговорил:

— Наверное, вы правы. Но как же трудно это осознать, когда вокруг столько соблазнов! Иногда мне кажется, князь, что в нашем мире все сводится к тому, чтобы найти правильный баланс между желанием и действием. Я вот, к примеру, пытаюсь стремиться к гармонии через гастрономию. Люблю вкусно покушать, чтобы успокоить нервы. Но, при этом, понимаю, что слишком обильная пища вредит моему здоровью, как и чрезмерное употребление спиртных напитков. И я борюсь сам с собой. Потому для меня каждый десерт, как и каждый бокал вина — это преодоление самого себя. Помнится, вы не так давно обозвали меня возле переправы свиньей. Но, я не обиделся, потому что вино, действительно, способно довести меня до свинского состояния. И я это хорошо знаю. Поэтому вот сейчас допью этот бокал, и все, конец выпивке! Больше мне не наливать! Эй, вы слышите, слуги? Больше не приносите мне сегодня ни капли вина, даже если я сам буду об этом просить!

В его голосе звучала искренность, и я понял, что, возможно, за этой маской беззаботного безвольного толстяка скрывается человек, который пытается все-таки совладать со своей инфантильной натурой, ставя ее в некие рамки. Слуга с графином, наполненным вином, не совсем понимая, как реагировать на подобное откровение хозяина замка, просто кивнул и ушел. Я же остался сидеть, наблюдая за толстяком дальше на фоне роскошной ширмы, обтянутой красным шелком. В это время другой слуга принес нам новый торт, поверх которого был сделан кондитерами из сахарных фигурок на белой глазури самый настоящий миниатюрный заснеженный городок с домиками и фигурками человечков, настоящее произведение кулинарного искусства. Виконт сразу потянулся к сладким фигуркам, и они исчезали в его пасти, оставляя лишь легкий налет сахарной пудры на его усах и губах.

Заметив мой удивленный взгляд, Леопольд вытер свой большой рот кружевной салфеткой, проговорив:

— Вот, князь, разве этот торт не отражает суть нашей жизни? Мы все в какой-то мере подобны маленьким хрупким сахарным человечкам, которых кто-то когда-нибудь съедает. И лишь немногие задумываются о том, что смерть рано или поздно проглотит каждого из нас.

Не ожидая услышать от него подобное философское измышление, я даже не знал, что и сказать, а виконт продолжал:

— Вы не слышали новостей, князь Андрей? Граф сказал мне после собрания, что от его разведчиков в Вестине получено сообщение, будто бы французы, получив серьезный отпор с нашей стороны возле переправы через Ракитную впервые после своей Аустерлицкой победы, весьма озабочены. Маршал Мюрат понял, что наскоком победить нас не сможет, и потому он не бросил в атаку свою конницу сразу же, опасаясь, что в нашей долине она попадет в ловушку, а попросил Наполеона срочно выделить дополнительные войска, которые сейчас стягиваются к Вестину. К тому же, французы сильно занервничали из-за смерти императора Франца и отмены подписания того предательского мирного договора, который был уже полностью подготовлен в Пресбурге. И теперь враги готовятся к удару на Здешов очень серьезно. Боюсь, что здесь, у стен моего родного города, назревает серьезное сражение, может даже не меньшее, чем при Аустерлице. Темные тучи собираются у горизонта, и, похоже, гроза разразится в самые ближайшие дни.

— Французам нужно время, чтобы подтянуть резервы к Вестину. Но, как я понял, сюда выдвигаются и армии наших союзников: князя Шварценберга и эрцгерцога Карла Австрийского, так что еще неизвестно, кому удача улыбнется на этот раз, нам или французам, — сказал я.

Виконт покрутил пальцами свой длинный ус и проговорил:

— Еще тот монах, который пришел на наше собрание, сказал мне, что на днях в деревне у подножия горы родился двухголовый козел. И старики говорят, что это предвестие конца света. А у настоятеля монастыря Моравских братьев недавно было видение, что французы — это черти, а их Наполеон — антихрист. Значит, надо быть готовыми ко всему! И потому я рад, что граф Йозеф и эрцгерцог Фердинанд собирают союзников. Время действовать пришло, и я надеюсь, что вы будете с нами, князь Андрей.

Я кивнул, осознавая, что очень опасная игра уже началась, и я только что сделал свой первый серьезный политический ход, отправив письмо Кутузову с просьбой о помощи моравским мятежникам.