Сообщество на краю

7. Фермер

Стор Гендибал бежал трусцой по сельской дороге в окрестностях Университета. Обычно жители Второго Сообщества не вторгались на территорию фермерского мира Трантора, а при необходимости вторгались недалеко и ненадолго.

Гендибал был исключением, и раньше он сам себя спрашивал почему. Спрашивал в том смысле, что исследовал свой разум; это занятие рекомендовалось Спикерам. Их умы были одновременно и оружием и мишенью и надо было держать их хорошо отточенными как для нападения, так и для защиты.

К собственному удовлетворению он решил, что причина в том, что его родная планета массивнее и холоднее среднестатистической обитаемой планеты. Его нашли через тайную сеть агентов, искавших таланты по всей Галактике. И когда его мальчиком привезли на Трантор, он оказался в более слабом гравитационном поле, в приятном мягком климате. Поэтому от прогулок по открытой местности он получал большее удовольствие, чем многие другие. В первые годы жизни на Транторе он осознавал свою хрупкость и маленькие рост и боялся, что в условиях удобной, мягкой планеты станет вялым и бесхребетным.

Поэтому он составил себе режим и серию развивающих упражнений, роста они ему особенно не прибавили, но сделали его крепким, жилистым, с хорошим дыханием.

Частью его режима были бег трусцой и дальние прогулки. Из-за этого кое-кто за Столом Спикеров ворчал, но Гендибал не обращал на них внимания.

Он вел себя независимо, несмотря на то что был членом Второго Сообщества в первом поколении. Остальные Спикеры за Столом имели родителей и прародителей из Второго Сообщества. И вдобавок все они были старше Гендибала. Чего же, кроме ворчания, можно было ожидать?

По древней традиции за Столом Спикеров все умы были открыты (предполагалось, что целиком, хотя редкий Спикер не хранил где-то тайный личный уголок, как правило лишь до поры до времени), и Гендибал знал, что их чувством по отношению к нему была зависть.

Итак, они завидовали, в то время как Гендибал сознавал, что его защитной эмоцией был гонор, и они это знали.

Детство Гендибала прошло на большой, просторной планете с разнообразными природными ландшафтами. Он жил в плодородной долине, окруженной горами, по его мнению, самыми прекрасными в Галактике. Они были особенно красивы суровой зимой. Он помнил планету своего детства и часто видел ее во сне во всем великолепии. Разве мог он ограничить свой мир несколькими десятками квадратных километров старинной архитектуры?

Он бежал, рассеянно поглядывая вокруг. Трантор был приятной планетой с мягким климатом, но не было на нем прекрасных гор. Хотя хозяевами на Транторе были фермеры, он не стал плодородной планетой, да и не был никогда. Возможно, из-за этого он стал административным центром сначала большого Союза планет, а затем Галактической Империи. Видимо, ни для чего другого Трантор не подходил.

После Великого Разгрома Трантор поддерживали запасы металла. Он стал большим рудником и снабжал десятки планет готовыми сплавами стали, алюминия, меди, магния и титана, возвращая то, что было накоплено в течение тысяч лет, со скоростью, в сотни раз превышающей темпы накопления.

Под поверхностью еще оставались огромные запасы металла, но, хотя они и были доступными, добывать их становилось все труднее. Стрынские фермеры никогда не называли себя транторцами, они считали это название зловещим (но члены Второго Сообщества сохранили его за собой). Фермеры теперь неохотно имели дело с металлом. Предрассудок, конечно. Глупо с их стороны. Возможно, металл, оставшийся под почвой, отравлял ее и еще больше снижал плодородие. Но плотность населения была невелика, и планета могла всех прокормить. Да и продажа металла понемногу продолжалась.

Взгляд Гендибала был устремлен к плоскому горизонту. Геологически Трантор был живой планетой, как почти все обитаемые миры, но со времени последнего горообразовательного периода прошло не меньше сотни миллионов лет. Все высоты выветрились до пологих холмов, да и те срыли во времена, когда создавалась металлическая оболочка.

Далеко на Юге, за пределами видимости, лежал берег Восточного Залива, а за ним был Восточный Океан; они восстановились после того, как были разрушены подземные резервуары.

На севере возвышались башни Университета, заслонявшие широкую, но приземистую Библиотеку (большая ее часть была под землей), а еще дальше на севере были развалины Императорского Дворца.

По сторонам дороги виднелись фермы, среди них заброшенные строения.

Гендибал миновал группу коров, коз и кур — такое разнообразие домашних животных было характерно для транторских ферм. Ни одно животное не обратило внимания на Гендибала.

У Гендибала мелькнула мысль, что на любой планете Галактики он бы увидел тех же животных, хотя на разных планетах — разные породы. Он вспомнил коз на родине и свою ручную козу, которую когда-то доил. Они были крупнее и подвижнее, чем маленькие и меланхоличные экземпляры, привезенные на Трантор и прижившиеся здесь со времени Великого Разгрома. На любой планете находились охотники расхваливать свою любимую породу и спорить по поводу мяса, молока, яиц, шерсти и прочего, что получали от животных этой породы.

Как всегда, ни одного стрынца не было видно. У Гендибала было чувство, что фермеры избегали попадаться на глаза тем, кого они называли «мучеными» (неправильное, возможно умышленно, произношение слова «ученый» в их диалекте). Тоже предрассудок.

Гендибал взглянул на солнце. Оно было довольно высоко, но не слишком припекало. На этой широте тепло было мягким, а холод никогда не был сильным. (Гендибал иногда тосковал по жгучему морозу, или ему так казалось.) Он никогда больше не бывал на родной планете. Возможно, признавался он себе, из-за того, что боялся разочароваться.

Он почувствовал приятную усталость в мышцах, решил, что бежал достаточно, и, глубоко дыша, перешел на шаг.

Он готов к предстоящему заседанию Стола и последнему толчку, который изменит политику. Новый подход заставит их признать растущую опасность со стороны Первого Сообщества и кого-то еще и положит конец губительному доверию к «совершенной» работе Плана. Когда только они поймут, что само совершенство и есть вернейший признак опасности?

Если бы это предложил кто-нибудь, кроме него, все прошло бы без затруднений. Как повернется теперь, он не знал, но все равно дело будет, потому что старый Шандес его поддержал, поддержит и дальше. Не хотел бы он войти в историю как Спикер, при котором Второе Сообщество угасло.

Стрынец!

Гендибал вздрогнул. Он почувствовал отдаленный завиток разума до того, как смог увидеть стрынца. Разума стрынца, фермера — вульгарного и грубого. Гендибал осторожно отодвинул свой разум, оставив такое легкое прикосновение, какое нельзя обнаружить.

Политика Второго Сообщества была в этом отношении очень тверда. Фермеры, сами того не зная, были щитом Второго Сообщества и трогать их запрещалось.

Туристы и торговцы, прилетавшие на Трантор, никогда никого, кроме фермеров, не видели, разве что нескольких незначительных, живущих прошлым ученых. Если устранить фермеров или даже только оказать тайное давление на их разумы, ученые сразу станут более заметными, и последствия будут катастрофическими. (В Университете было классическое упражнение для новичков: когда умы фермеров чуть-чуть подвергались давлению, на Прим-радианте появлялись огромные Девиации).

Гендибал увидел его. Это был фермер, стрынец до мозга костей, почти карикатура. Высокий, широкоплечий, загорелый, в грубой одежде, черноволосый и темноглазый, с неуклюжей походкой. Гендибалу показалось, что он чувствует запах хлева. (Не надо слишком ухмыляться, подумал он. Прим Палвер сам играл роль фермера, когда это было нужно для его планов. Ну и фермер из него — маленький, толстенький, рыхлый! Только своим разумом он мог обмануть девчонку Аркади, уж никак не видом.)

Фермер приближался, тяжело, вразвалку ступая по дороге и уставясь прямо на Гендибала. Ни один стрынец или стрынка никогда на него так не смотрели. Даже дети обычно убегали и выглядывали из-за прикрытия.

Гендибал не замедлил шага, места хватало, чтобы пройти мимо фермера без разговора и взгляда, это было лучше всего. Он твердо решил не касаться разума стрынца.

Гендибал стал обходить Фермера, но тот не собирался его пропускать. Он остановился, широко расставил ноги, растопырил свои большие руки, как будто хотел загородить проход, и сказал:

— Хо! Вы иди в город мученых?

Как ни старался Гендибал, он не мог не заметить вихрь задиристости в приближающемся разуме. Он остановился. Стало невозможно пройти мимо без разговора.

Утомительная задача. Привыкшему к тонкой игре звука, жестов и мыслепередач, при помощи которых общались между собой люди Второго Сообщества, прибегнуть к комбинации слов было все равно, что поднимать груз руками, в то время, как рядом лежит вага.

Гендибал сказал, спокойно, без эмоций:

— Да. Я иду в город ученых.

— Вы иду в город мученых? Мы говори по-инострынному? Неужто я не знай, вы иди или вы иду? — Он быстро наклонил голову в шутовском поклоне. — Иди тут всякие мелкие, сморщенные, бледные и курносые!

— Что вам от меня надо, стрынец? — спросил, не двигаясь, Гендибал.

— Я величай Руфирынт. А первое имя Каролл. — Стрынский акцент стал еще заметнее в раскатистом гортанном «р».

— Что вам от меня надо, Каролл Руфирант? — повторил Гендибал.

— А как вы величай, мученый?

— Это неважно. Можете называть меня "ученый".

— Если я спрашивай, важно мне отвечай, мученишка курносый!

— Ну хорошо. Меня величают Стором Гендибалом. А теперь я пойду по своим делам.

— А что такое вы делай?

Гендибал почувствовал, что волоски у него сзади на шее становятся дыбом. За спиной появились другие разумы, и ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, что это трое стрынцев. В отдалении были еще трое. Фермерский запах стал сильнее.

— Мои дела вас никак не касаются, Каролл Руфирант.

— Вот вы как говори? Голос Руфиранта повысился. — Други, он говори, его дела нас не касайся!

За спиной Гендибала послышался смех, голос сказал:

— Он верно говори, потому что его дела — чисти книги и протирай компутеры, а это не дело для настоящих мужчин.

— Какими бы ни были мои дела, — твердо сказал Гендибал, — я займусь ими.

— И как вы сделай это, мученишка? — сказал Руфирант.

— Пройдя мимо вас.

— Попробуй! Не побойся наткнуться на руку?

— Вашу руку? Или всех ваших друзей? Или только вашу? — Неожиданно Гендибал перешел на грубый стрынский диалект: — Один страшись?

Конечно, дразнить фермера не следовало, но нельзя было допустить группового нападения, иначе ему пришлось бы совершить более грубые нарушения.

Это сработало. Лицо Руфиранта потемнело.

— Если кто здесь трусь, книгарь, так это ты трясись. Не трогай его, пусть попробуй пройти и посмотреть, стрышись ли я один.

Руфирант развел свои здоровенные руки. Гендибал не опасался борцовской техники фермера, хотя и был некоторый риск, что какой-нибудь удар попадет в цель.

Гендибал приближался, работая с разумом Руфиранта осторожно, быстро и тонко. Чуть-чуть, только неощутимые прикосновения, достаточно, чтобы замедлить рефлексы. Потом он оставил разум Руфиранта и занялся остальными, их собиралось все больше. Разум Генди6ала виртуозно сновал по их разумам, ни в одном не оставаясь настолько, чтобы остались следы, стараясь только обнаружить что-нибудь полезное в этой ситуации. К фермеру он приближался крадучись, по-кошачьи, с облегчением чувствуя, что никто из остальных не двинется с места, чтобы вмешаться.

Руфирант сделал неожиданный выпад, но Гендибал увидел этот выпад в уме Руфиранта еще до того, как напряглись его мышцы, и легко отклонился в сторону. Кулак просвистел в миллиметре от Гендибала, а сам он стоял по-прежнему. Послышался общий вздох остальных.

Гендибал не пытался парировать или вернуть удар. Это не имело смысла, фермер легко выдержал бы ответный удар, а Гендибал рисковал сломать об него руку.

Гендибал мог только обманывать фермера, как быка, заставляя его промахиваться. Это деморализовало фермера сильнее, чем ответные удары.

Подобно быку, да еще и рыча при этом, Руфирант бросился на Гендибала, но Гендибал был готов и отклонился ровно настолько, чтобы фермер не смог схватить его. -Еще бросок — и снова промах.

Гендибал почувствовал, что дышит тяжело. Он не напрягался физически, но ментальные усилия, которые ему приходилось прилагать, чтобы только контролировать, не подчиняя, были тяжелы, и долго он бы не продержался.

Слегка ослабляя механизм, подавляющий страх, и стараясь вызвать в минимальных размерах ужас фермера перед ученым, он сказал как можно спокойнее:

— Теперь я пойду по своим делам.

Руфирант замер на месте, и его лицо исказилось от гнева. Гендибал слышал его мысли: «маленький мученый испаряйся как по волшебству», — страх фермера рос и на мгновенье… Но стрынский гнев забурлил сильнее и утопил страх. Руфирант воскликнул:

— Други! Мученый — танцор. Он подпрыгивай на носках, он издевайся над честными стрынскими прывилами! Хватай его, держи! Мы его научим поединку по прывилам! Я дарю ему первый удар. А за мной будь последний.

Гендибал искал щели между теми, кто его окружил. Это был один единственный шанс — проскочить и убежать, полагаясь на свое дыхание и на то, что воля фермеров слегка ослаблена.

Он озирался по сторонам, а его ум трещал от перегрузки.

Ничего не выйдет. Их было слишком много, а правила поведения на Транторе ограничивали его.

Он почувствовал, что его держат за руки. Чтобы освободиться, ему пришлось бы вмешаться в несколько разумов. Это было неприемлемо, его карьера была бы погублена. Но разве не была в опасности сама его жизнь?

Как это могло случиться?

На заседании Стола присутствовали не все. Не в традициях Стола было ждать опоздавших. Да и в любом случае, думал Шандес, Стол не настроен ждать. Стор Гендибал был самым младшим, но плохо помнил об этом. Он вел себя так, будто все знает лучше, чем зрелые Спикеры.

Он был непопулярен среди Спикеров, да и сам Шандес относился к нему без особой любви, но сейчас дело было не в популярности Гендибала.

Мысли Шандеса прервала Делора Деларми. Она смотрела на него большими голубыми глазами, а ее круглое лицо выражало невинность и дружелюбие — маска, под которой скрывались (ото всех, кроме Спикеров одного с ней уровня) острый ум и безжалостная целеустремленность. Улыбаясь, она спросила:

— Долго будем ждать, Первый Спикер?

Заседание формально еще не было открыто, поэтому она могла позволить себе начать диалог, хотя могла бы и подождать, пока Шандес по праву своего титула не заговорит первым.

Несмотря на ее бестактность, Шандес взглянул на нее приветливо.

— В обычное время мы не стали бы ждать, Спикер Деларми. Но Стол собрался специально, чтобы выслушать Спикера Гендибала, так что уместно нарушить правило.

— Так где же он, Первый Спикер?

— Этого, Спикер Деларми, я не знаю.

Деларми обвела взглядом прямоугольник лиц. Перед ней были Первый Спикер и остальные десять Спикеров. Спикеров всегда было двенадцать. За пять веков Второе Сообщество сильно расширило свою власть и ответственность, но все попытки увеличить число Спикеров Стола провалились.

После смерти Селдона второй Первый Спикер (сам Селдон считался первым) основал Стол с двенадцатью Спикерами, и так оно и оставалось до сих пор.

Почему же именно двенадцать? Это число легко разбивалось на группы. Стол был достаточно малым, чтобы работать как одно целое, и в то же время мог работать подгруппами над разными задачами. Больший был бы плохо управляемым, меньший — негибким.

Таково было официальное объяснение. На самом деле никто не знал, почему было выбрано число двенадцать и почему оно оставалось неизменным. Видимо, даже Второе Сообщество могло иногда оказываться рабом традиций.

Об этом мельком подумала Деларми, пока она скользила взглядом по лицам, а разумом по разумам, и злорадно остановилась на пустом месте самого молодого из Спикеров.

Ей было приятно, что сочувствия к Гендибалу не ощущалось. Этот молодой человек ей не нравился, остальные относились к нему аналогично. Только благодаря неоспоримым способностям и таланту Гендибала, никто не решался открыто поставить вопрос о его исключении. (За полутысячелетнюю историю Второго Сообщества только два Спикера подверглись импичменту, но не были осуждены.)

Однако отсутствие Гендибала на заседании Стола вызывало явное недовольство, и Деларми с радостью почувствовала, что шансы в пользу разбирательства заметно возросли.

— Первый Спикер, — сказала она, — если вы не знаете, где находится Спикер Гендибал, я буду рада сообщить вам.

— Да, Спикер?

— Мы все знаем, что этот молодой человек, — (она не употребила почетного звания, что, конечно, все заметили), — часто бывает среди стрынцев. Чем он там занимается, я не знаю, но он находится среди них, Наверно, дела со стрынцами важнее заседания этого Стола.

— Я думаю, — сказал другой Спикер, — что он просто гуляет или бегает трусцой.

Деларми снова улыбнулась. Ей нравились собственные улыбки, они ей ничего не стоили.

— Нам принадлежат Университет, Библиотека, дворец и весь окружающий район. Это, конечно, мало по сравнению со всей планетой, но неужели здесь недостаточно простора для физкультурных упражнений? Первый Спикер, не можем ли мы начать?

Ни один Первый Спикер не мог выполнять свои обязанности беспрепятственно, если его не поддерживали другие Спикеры, и раздражать их было неразумно. Даже Приму Палверу случалось их уговаривать, чтобы добиться своего. Кроме того Первого Спикера тоже раздражало отсутствие Гендибала — молодому человеку следовало понять что он должен считаться с другими.

Поэтому он наконец заговорил первым, как положено Первому Спикеру:

— Начнем. Спикер Гендибал представил мне неожиданные выводы из данных Прим-радианта. Он считает, что существует некая организация, которая работает над Планом Селдона эффективнее нас. И что она это делает, преследуя свои цели. Следовательно, с его точки зрения, мы должны в порядке самозащиты выяснить об этой организации как можно больше. Вы все получили информацию об этом, и наше заседание созвано для того, чтобы вы могли расспросить Спикера Гендибала и прийти к какому-то заключению по нашей дальнейшей политике.

Говорить так много было необязательно. Шандес держал свой разум открытым, они все могли прочесть, слова были просто данью вежливости.

Деларми быстро огляделась. Остальные десять, казалось, согласились предоставить ей роль оппонента Гендибала.

— Но Гендибал, — сказала она опять без почетного титула, — не знает сам, что это за организация и кто ее члены.

Она сформулировала это утверждение почти грубо. Она как бы говорила: можете не трудиться объяснять, я читаю ваш разум.

Первый Спикер осознал эту грубость, но решил пока ее игнорировать.

— То, что Спикер Гендибал, — (он пунктуально произносил почетное звание, даже не подчеркивая это ударением), — не знает, какова эта организация, не означает, что ее нет. Народ Первого Сообщества на протяжении почти всей своей истории практически ничего не знал о нас. Можно сказать, и сейчас не знает. Вы не ставите под сомнение наше существование?

— Отсюда не следует, — сказала Деларми, — что если мы неизвестны, но существуем, то чему угодно достаточно быть неизвестным, чтобы существовать. — И она легко рассмеялась.

— Верно. Именно поэтому мы должны тщательно проверить утверждения Спикера Гендибала. Эти утверждения базируются на математических выкладках, которые я рассмотрел сам и призываю рассмотреть вас. Они, — (он поискал наиболее подходящую для его взглядов мыслепередачу), — убедительны.

— А Голан Тревиц, человек из Первого Сообщества, о котором вы не упоминаете, но который занимает ваши мысли, — (еще одна грубость, на этот раз Первый Спикер покраснел), — при чем тут он?

— Спикер Гендибал считает, — ответил Первый Спикер, — что Голан Тревиц является орудием — возможно бессознательным — этой организации и что мы должны им заняться.

— Если, — сказала Деларми, откидываясь в своем кресле и встряхивая головой, чтобы убрать со лба седеющие волосы, — такая организация существует и если она так ментально могущественна и скрытна, возможно ли, чтобы она открыто манипулировала столь заметным человеком, как сосланный член Совета Первого Сообщества?

— На первый взгляд, — серьезно сказал Первый Спикер, — кажется, что невозможно. Но я заметил нечто весьма тревожное. Нечто, чего я не понимаю. — Почти невольно он спрятал мысль в своем разуме, стыдясь перед другими.

Все Спикеры заметили это, но, как строго предписано правилами, проявили уважение к стыду. Деларми тоже, но с раздражением. В соответствии с установленным порядком она произнесла:

— Можем ли мы попросить вас позволить нам прочитать ваши мысли, поскольку мы понимаем и прощаем любой стыд, который вы чувствуете.

— Я, — ответил Первый Спикер, — как и вы, не знаю, из чего можно заключить, что Тревиц — орудие этой организации, и как он может послужить ее цели. Но Спикер Гендибал в этом уверен, а интуицией человека, получившего звание Спикера, нельзя пренебрегать. Поэтому я попытался применить к Тревицу План.

— К отдельному человеку? — вполголоса удивленно сказал один из Спикеров. И тут же мысленно извинился за то, что в уме его мысль сопровождалась выражением «какой дурак».

— К отдельному человеку. И вы правы, это глупость. Я прекрасно знаю, что План нельзя применять к индивидууму или даже к малой группе индивидуумов. Тем не менее, мне было любопытно. Я экстраполировал межличностные взаимодействия далеко за пределы разумного. Я проделал это шестнадцатью разными способами и выделил скорее область, чем точку. Затем я использовал все имеющиеся у нас сведения о Тревице (член Совета Первого Сообщества действительно заметная фигура) и о Мэре Бранно. Затем я свел все вместе, боюсь, довольно сумбурно. — Он остановился.

— И что же? — спросила Деларми. — Насколько я понимаю, результат… неожиданный?

— Не было никакого результата. Ничего нельзя сделать с отдельным индивидуумом. И все же… все же…

— И все же?

— Я сорок лет занимаюсь анализом результатов. Я привык предчувствовать результат еще до того, как анализ проведен, и я редко ошибался. В данном случае, несмотря на отсутствие результата, предчувствие говорит мне, что Спикер Гендибал прав и Тревица нельзя оставлять без надзора.

— Почему же, Первый Спикер? — спросила Деларми, явно смущенная эмоциональностью в разуме Первого Спикера.

— Мне стыдно, — сказал Первый Спикер, — что я поддался искушению использовать План для цели, для которой он не годится. Кроме того, мне стыдно, что я позволил влиять на себя чему-то интуитивному… Но я должен сказать, потому что мое ощущение очень сильно. Если Спикер Гендибал прав и нам угрожает опасность, то именно у Тревица будет в руках решающая карта, когда разразится кризис.

— На чем основано ваше ощущение? — Деларми была шокирована. Первый Спикер с несчастным видом оглядел Стол.

— Оснований нет. Психоисторическая математика ничего не дает, но, пока я наблюдал взаимодействие связей, я пришел к мысли, что Тревиц — ключ ко всему. Нам следует обратить внимание на этого молодого человека.

Гендибал уже понял, что опоздает на заседание Стола. Могло случиться так, что он вообще не доберется до города.

Его крепко держали, и он отчаянно проверял разумы вокруг себя, в поисках лучшего способа заставить их отпустить его.

Возбужденный Руфирант стоял перед ним.

— Вы подготовились, мученый? Поединок — удар за удар. По-стрынски. Тогда давай, как ты меньше. Бей первый.

— Тогда будь ли кто держать тебя, как держи меня? — сказал Гендибал.

— Отпустите его, — сказал Руфирант. — Не-не, одни руки. Но крепко держите ноги. Не надо танцы.

Гендибал почувствовал себя пришпиленным. Руки его были свободны.

— Бей, мученый, — сказал Руфирант. — Покажи нам удар!

И тут ищущий разум Гендибала обнаружил что-то, что откликнулось гневом и жалостью. У Гендибала не было выбора, приходилось идти на риск неправомерного вмешательства. И затем импровизировать на этой основе…

Уже не нужно! Он еще не тронул этот разум, а тот уже реагировал, как надо. В точности.

Он неожиданно заметил фигурку небольшого роста, с длинными спутанными черными волосами и раскинутыми руками, вбегающую, не разбирая дороги, в его поле зрения и яростно наступающую на стрынского фермера. Фигурка была женская. Гендибал мрачно подумал, в каком же напряжении он был, если осознал, что это женщина, только, когда увидел ее.

— Каролл Руфирынт! — пронзительно кричала она на фермера. -Ты хулиган и трус! Удар за удар по-стрынски? Ты вымахал в два рыза больше мученого! Тебе опасней напасть на меня. Ты слыхал про обижай маленьких? Быть позору, я думай. Кругом тыкай пальцем и говори: вон Руфирынт, который нападай на маленьких. Будь смех, я думай, и ни один порядочный стрынец не станет пей с тобой. И ни одна порядочная стрынка не пойди с вами.

Руфирант, умоляюще бормоча: «Ну, Сура», — пытался уклониться от ударов, которыми она его осыпала.

Гендибал почувствовал, что его больше не держат, что Руфирант на него не смотрит, что остальные больше не думают о нем.

Сура тоже не думала о нем, вся ее ярость была сосредоточена на Руфиранте. Гендибал, приходя в себя, посмотрел, что можно сделать, чтобы поддержать эту ярость и усилить тяжелый стыд, заливавший Руфиранта. Причем сделать так легко и искусно, чтобы не оставить следов вмешательства. Опять оказалось, что ничего не было нужно.

— Вы все — шаг назад! — сказала женщина. — Слушай, Если мало того, что Кароллище просто великан рядом с этим мученым, так вас еще здесь пять или шесть корешей, чтобы вместе опозориться и, вернувшись на ферму, похваляться битьем малышей. «Я держал его за руки, — скажи ты, — а великан Руфирынтище ударил его по лицу, зная, что ему не отвечай»'. А ты скажи: «А я держал его за ногу, я тоже прославился». А Руфирынтюга скажи: «Я бы не спрывился с ним один, так вот мои дружаны его держали, и вшестером помогли мне его одолеть».

— Но, Сура, — чуть не хныча, сказал Руфирант, — я сказал мученому, что он может ударить первым.

— Эх, и боялся же ты страшных ударов этих тонких ручек, Руфирынт-дурынт. Слушай, пусть он иди, куда шел, а вы все ползи домой, если дома вас еще принимай. И надейся, что про наши подвиги никто не узнай. Но если вы еще хоть немного рызозлите меня, то я всем рысскажи.

Они тихо ретировались опустив головы и не оглядываясь.

Гендибал посмотрел им вслед, затем перевел взгляд на женщину. Она была в брюках и блузе, обута в грубые ботинки. Она тяжело дышала, и лицо ее было мокрым от пота. У нее был довольно большой нос, обнаженные мускулистые руки, тяжелые груди (насколько Гендибалу позволяла заметить свободная блуза)… Но ведь стрынские женщины работают на полях наравне с мужчинами.

Она стояла, подбоченясь, и строго смотрела на него.

— Ну, мученый, что вы не иди в свой мученый город? Вы бойся? Мне пойти с вами?

Гендибал чувствовал запах пота от ее давно не стиранной одежды, но показать отвращение при данных обстоятельствах было бы крайне невежливо.

— Я благодарю вас, мисс Сура…

— Меня зови Нови, — резко сказала она. — Сура Нови. Вы говори Нови. Это достаточно.

— Я благодарю вас, Нови. Вы очень помогли. Вы приглашайся идти со мной не от страха, а порадовать меня вашей компанией. — И он грациозно поклонился, как мог бы поклониться молодой женщине в Университете.

Нови покраснела и неуверенно попыталась повторить его жест.

— Рыдовайся. Я, — сказала она в поисках культурных слов, выражающих ее радость.

Они пошли вместе. Гендибал знал, что опаздывает на заседание Стола. Надо было подумать о случившемся, и он холодно решил — пусть опоздание увеличивается.

Когда впереди показались здания Университета, Сура Нови остановилась и робко сказала:

— Мастер мученый…

Очевидно, подумал Гендибал, приблизившись к тому, что они называли «Город мученых», она стала вежливей. Ему хотелось сказать: «Это вы зови «бедного малыша», но он не стал ее смущать.

— Да, Нови?

— Крысиво и богато в городе мученых?

— Там замечательно, — ответил Гендибал.

— Я мечтала, что я будь в городе… и я будь мученой.

— Когда-нибудь я покажу тебе город, — вежливо сказал Гендибал. Ее взгляд ясно показал, что она приняла это всерьез.

— Я умей писать, — сказала она. — Меня учил учитель. Если я напиши тебе письмо, — она попыталась говорить небрежно, — как надписать его, чтобы оно дошло до тебя?

— Укажи только — дом Спикеров, квартира 27 — и оно попадет ко мне. Я должен идти, Нови.

Он снова поклонился и она снова постаралась воспроизвести его поклон. Они разошлись в разные стороны, и Гендибал сразу выбросил ее из головы. Он подумал о заседании Стола и о Спикере Делоре Деларми. Мысли эти были невеселые.