Сообщество и Земля

19. Радиоактивна?

"Далекая Звезда" тихо взлетела, оставив под собой темный остров. Несколько слабых огоньков внизу потускнели и исчезли, а когда в высоте атмосфера стала разреженной, скорость корабля увеличилась, и огоньки в небе над путешественниками стали яркими и многочисленными.

Наконец они увидели планету Альфа лишь в виде освещенного серпа, и серп этот большей частью был покрыт облаками.

— Полагаю, у них нет космических кораблей, — сказал Пелорат, — и они не могут погнаться за нами.

— Мне от этого не легче, — угрюмо сказал мрачный Тревиц. Я заражен.

— Вирус не активирован, — сказала Блисс.

— Но его можно активировать. У них есть метод. Что это за метод?

Блисс пожала плечами.

— Хироко сказала, — заметила она, — что неактивированный вирус в конце концов погибнет в вашем теле.

— Да? — сердито сказал Тревиц. — Откуда она знает? Кстати, я не знаю, не лгала ли Хироко, чтобы утешить меня. И не может ли этот вирус активироваться естественным образом? От какого-нибудь вещества или излучения, или… или… мало ли от чего еще? Я могу неожиданно заболеть, и тогда вы трое заразитесь и тоже умрете. Или, если мы заболеем после того, как достигнем населенной планеты, вспыхнет разрушительная эпидемия, а люди, спасающиеся от нее бегством, разнесут болезнь на другие планеты.

Он посмотрел на Блисс.

— Вы можете что-нибудь с этим сделать?

Блисс медленно покачала головой.

— Это трудно, — сказала она. — В составе Геи есть паразиты — микроорганизмы, черви. Они неопасная часть экологического баланса. Они живут, вносят свой вклад в планетарное сознание, но не размножаются чрезмерно. Вся беда, Тревиц, в том, что вирус в вашем организме не является частью Геи.

— Вы сказали "трудно", — хмуро сказал Тревиц, — не можете ли вы все-таки взять на себя этот труд — обнаружить во мне вирус и уничтожить его? Или хотя бы укрепить мой иммунитет?

— Вы не представляете, о чем просите, Тревиц. Я не знакома с микроскопической флорой вашего организма. Мне трудно отличить вирус от нормальных генов ваших клеток. Еще сложнее отличить все населяющие ваши клетки вирусы, к которым ваш организм привык, от вируса, которым вас заразила Хироко. Я, конечно, попытаюсь, но у меня уйдет много времени и может так и не получиться.

— Пусть уйдет много времени, — сказал Тревиц. Постарайтесь.

— Конечно, — ответила Блисс.

— Если Хироко сказала правду, Блисс, — заметил Пелорат, ты, возможно, найдешь вирусов, теряющих жизнеспособность, и ускоришь их конец.

— Это уже легче, — сказала Блисс. — Хорошая мысль.

— Вы не считаете это преступлением? — спросил Тревиц. Когда вы будете убивать этих вирусов, вам придется уничтожать драгоценные частички жизни.

— Вы иронизируете, Тревиц, — серьезно сказала Блисс, — но вы указываете на действительные трудности. Однако, думаю, мне удастся поставить вас выше вирусов. Не бойтесь, я убью их, если смогу. В конце концов, если я не смогу помочь вам, — видно было, что она сдерживает улыбку, — то ведь Пел и Фоллом тоже под угрозой, и, может быть, вы с большим доверием отнесетесь к моему чувству к ним, чем к вам. Можете даже вспомнить, что и для меня самой тоже есть угроза.

— Я не считаю вас эгоисткой, — пробормотал Тревиц. — Вы вполне способны отдать жизнь из высших побуждений. Однако я признаю вашу заботу о Янове. — Потом он добавил: — Что-то не слышно флейты Фоллом. С ней что-нибудь не в порядке?

— Все в порядке, — сказала Блисс, — она спит. Сон естественный, я не имею к нему отношения. И я предлагаю, после того как вы рассчитаете Прыжок к звезде, которую считаете солнцем Земли, поспать нам всем. Я отчаянно хочу спать, предполагаю, что и вы, Тревиц.

— Да, если удастся заснуть… Вы оказались правы, Блисс.

— В чем?

— Насчет изолятов. Новая Земля вовсе не рай, как бы она ни была на него похожа. Это гостеприимство, все это льющее через край дружелюбие нужно было, чтобы усыпить нашу бдительность и легко заразить одного из нас. А потом все эти фестивали разыгрывались, чтобы удержать нас до прибытия рыболовной флотилии и активировать вирус. И если бы не Фоллом со своей музыкой, им бы это удалось. И в этом вы тоже правы.

— Насчет Фоллом?

— Я не хотел, чтобы мы ее брали с собой, я не радовался ее присутствию на корабле. Но благодаря тому, что вы ее взяли с собой, Блисс, она оказалась с нами и спасла нас, не сознавая того… И все-таки…

— И все-таки?

— Ее присутствие меня беспокоит. Не знаю, почему.

— Если вам от этого станет легче, могу вам сказать, что еще неизвестно, только ли Фоллом нас спасла. Хироко выдвинула музыку Фоллом как оправдание своему проступку, может быть, она сама в это верила, но я прочла в ее разуме кое-что еще. Нечто трудно уловимое, чего она, возможно, стыдилась и не допускала в сознание. Она ощущала теплоту к вам и не согласилась бы, чтобы вы умерли, независимо от Фоллом и ее музыки.

— Это правда? — сказал Тревиц, и на лице его впервые после того, как они улетели с Альфы, появилась слабая улыбка.

— Я так думаю. Вы, должно быть, умеете обращаться с женщинами. Вы убедили министра Лизалор разрешить нам забрать корабль и улететь с Компореллона. И вы повлияли на Хироко, чтобы она спасла нам жизнь. Заслуги налицо.

Тревиц улыбнулся шире.

— Ну, если вы так говорите… Тогда отправляемся к Земле. Он ушел в каюту пилота почти бодрой походкой, расправив плечи.

— Ты его все-таки успокоила, Блисс? — спросил Пелорат.

— Нет, Пел, я не прикасалась к его разуму.

— Но ты определенно успокоила его, так ловко льстя мужской гордости.

— Исключительно косвенно, — сказала Блисс, улыбаясь.

— Все равно, спасибо тебе, Блисс.

Звезда — предполагаемое солнце Земли — после Прыжка еще находилась в одной десятой парсека. Она светилась на экране ярче всех, но пока оставалась звездой.

Тревиц внимательно разглядывал ее — через фильтр, чтобы не повредить глазам.

— Это действительно почти двойник Альфы, — сказал он. — И все же Альфа есть на компьютерной карте, а этой звезды нет. У нас нет ее названия, нет справочных данных, нет сведений о ее планетной системе, если таковая имеется.

— Этого следовало ожидать, если это солнце Земли, — сказал Пелорат. — Это согласуется с тем, что вся информация о Земле тщательно уничтожена.

— Да. Но это может оказаться солнце еще одной планеты космитов, которую почему-либо не внесли в список на стене мельпоменийского здания. Мы не знаем, полным ли был список. Или, может быть, у этой звезды нет планет, поэтому ее не занесли в карту, которая нужна главным образом для военных и торговых целей… Янов, нет ли какой-нибудь легенды, в которой говорится, что солнце Земли находится всего в парсеке от своего близнеца?

Пелорат покачал головой.

— Я сожалею, Голан, но не припоминаю такой легенды. Впрочем, моя память не идеальна, я поищу.

— Неважно, Янов. А есть ли какое-нибудь название, которое приписывается солнцу Земли?

— Приписывается несколько различных названий. Я думаю, что свое название было в каждом из языков Земли.

— Я все время забываю, что Земля имела много языков.

— По-видимому, имела. Только этим можно объяснить некоторые легенды.

— Что же нам сейчас делать? — раздраженно сказал Тревиц. С этого расстояния мы ничего не можем узнать о планетной системе, и нам придется подойти ближе. Мне хотелось бы проявить осторожность, но излишняя осторожность только мешает, и я не вижу признаков потенциальной опасности. Можно предположить, что нечто, сумевшее стереть информацию во всей Галактике, способно уничтожить нас на этом расстоянии, если не хочет, чтобы мы его обнаружили. Ведь неразумно торчать здесь вечно только потому, что может что-то случиться, если мы подойдем ближе.

— Я так понимаю, что компьютер не обнаруживает ничего похожего на опасность, — сказала Блисс.

— Когда я сказал, что не вижу признаков потенциальной опасности, я имел в виду компьютер. Конечно, я ничего не вижу невооруженным глазом. Я на это и не рассчитывал.

— Значит, — сказала Блисс, — вы просто ищете поддержки в рискованном, по-вашему, решении. Хорошо. Я с вами. Раз уж мы забрались так далеко, не поворачивать же назад без видимой причины.

— Верно, — сказал Тревиц. — А вы что скажете, Янов?

— Я готов двигаться дальше, — ответил Пелорат. — Даже из любопытства. Вернуться, не узнав, действительно ли мы нашли Землю, просто невозможно.

— Значит, — резюмировал Тревиц, — все согласны.

— Нет, — сказал Пелорат, — есть еще Фоллом.

— Вы что, — удивился Тревиц, — предлагаете советоваться с ребенком? Если даже у нее есть мнение, какое оно может иметь значение? И потом, она может желать только возвращения на свою родную планету.

— В этом она не виновата, — сказала Блисс.

И при упоминании Фоллом Тревиц обратил внимание на то, что слышит ее флейту, наигрывающую бравурный ритмичный марш.

— Послушайте ее, — сказал он, — где она могла слышать маршевые ритмы?

— Может быть, Джемби ей играл марши?

Тревиц покачал головой.

— Сомневаюсь, — сказал он. — Танцевальные, пожалуй, колыбельные… Знаете, Фоллом меня беспокоит. Она учится слишком быстро.

— Не забывайте, что я ей помогаю, — сказала Блисс. — Она очень умна, и за то время, что она с нами, на нее воздействовали очень сильные стимулы. Ее разум затопили новые впечатления, она увидела космос, разные планеты, множество людей, и все впервые.

Марш Фоллом стал более буйным и совершенно варварским.

— Что ж, — сказал со вздохом Тревиц, — она с нами и творит переполненную оптимизмом и восторгом музыку. Я бы признал это голосом в пользу приближения к звезде. Приблизимся осторожно и проверим планетную систему этого солнца.

— Если она есть, — сказала Блисс.

— Есть планетная система, — Тревиц слабо улыбнулся. Назначайте сумму, держу пари.

— Вы проиграли, — рассеянно сказал Тревиц. — Сколько вы решили поставить?

— Нисколько. Я не заключала пари, — сказала Блисс.

Они находились примерно в десяти миллиардах километров от солнца. Оно пока еще выглядело как звезда, но уже имело яркость почти в одну четырехтысячную яркости обычного солнца, если смотреть на него с поверхности обитаемой планеты.

— Пока при увеличении видны две планеты, — сказал Тревиц. Судя по их размерам и спектрам отраженного света, это газовые гиганты.

Корабль находился довольно далеко от эклиптики, и Блисс с Пелоратом, глядя на обзорный экран через плечо Тревица, увидели два крошечных серпа, светящихся зеленоватым светом. Меньший серп был чуть полнее.

— Янов! — сказал Тревиц. — Правда ли, что в планетной системе земного солнца предполагаются четыре газовых гиганта?

— Да, если верить легендам, — ответил Пелорат.

— Ближайший к солнцу самый большой, а второй имеет кольца, так?

— Да, Голан. Очень большие кольца. Хотя, старина, нужно допускать возможность преувеличений при пересказах легенды. Так что если мы не найдем планеты с необыкновенно большой системой колец, это еще не доказательство, что перед нами не солнце Земли.

— Две планеты, которые нам видны, могут оказаться самыми далекими от солнца, а две более близких — по другую сторону солнца, и мы их не видим на фоне звезд. Придется подойти еще ближе… И на другую сторону, за солнце.

— Разве можно совершать Прыжок рядом с массой звезды?

— Я уверен, что компьютер может это сделать с разумной осторожностью. Но если он решит, что это слишком опасно, он откажется нас туда подкинуть, и мы двинемся осторожными маленькими шажками.

Тревиц мысленно приказал компьютеру, и звездное поле на экране изменилось. Звезда сразу вспыхнула ярче, а затем уехала с экрана, когда компьютер, следуя указаниям Тревица, начал обшаривать небо в поисках другого газового гиганта. И преуспел.

Все трое вытаращили глаза, а Тревиц от изумления невнятно велел компьютеру дать большее увеличение.

— Невероятно, — выдохнула Блисс.

Перед ними под углом, при котором большая часть его освещалась солнцем, красовался газовый гигант. Вокруг него изгибалось великолепное широкое кольцо. Оно было ярче самого гиганта, и узкая разделяющая линия разрезала его по всей окружности на два кольца; одно занимало две трети ширины, другое — одну треть.

Тревиц запросил максимальное увеличение, и кольцо стало множеством узких концентрических колечек, сиявших в свете солнца. На обзорном экране уместилась лишь часть кольцевой системы, а сама планета ушла за край экрана. Еще одно указание Тревица — угол экрана отгородился, и в нем возникло целиком изображение планеты с кольцевой системой при меньшем увеличении.

— Такие явления часто встречаются? — с благоговением в голосе произнесла Блисс.

— Нет, — ответил Тревиц. — Кольца из осколков есть почти у всех газовых гигантов, но, как правило, узкие и бледные. Однажды я видел газовый гигант с довольно яркими, но узкими кольцами. Но я никогда не видел ничего подобного этому. И не слышал о таком.

— Это, очевидно, тот окольцованный гигант, о котором говорилось в легенде, — сказал Пелорат. — Если это действительно уникально…

— Действительно уникально, насколько знаем мы с компьютером, — сказал Тревиц.

— Значит, это та планетная система, в которой находится Земля. Конечно, никто не мог выдумать такую планету. Чтобы ее описать, надо было увидеть.

— Теперь, — сказал Тревиц, — я готов поверить во все, о чем рассказывают ваши легенды. Это шестая планета, а Земля должна быть третьей?

— Да, Голан.

— Это значит, что мы находимся менее чем в полутора миллиардах километров от Земли, а нас не остановили. Гея остановила нас, когда мы приблизились к ней…

— Когда вас остановили, вы были ближе к Гее, — сказала Блисс.

— Да, — сказал Тревиц, — но я считал, что Земля могущественнее, чем Гея. Это добрый знак. Раз нас не остановили, значит, возможно, Земля не возражает против нашего приближения.

— Или, возможно, никакой Земли нет, — сказала Блисс.

— На этот раз вы рискнули бы заключить пари? — без улыбки спросил Тревиц.

— По-моему, — вставил Пелорат, — Блисс хочет сказать, что Земля радиоактивна, как все нам говорили, и что нас не останавливают потому, что на Земле нет жизни.

— Нет, — с яростью сказал Тревиц. — Я верю всему, что сказано о Земле, кроме этого. Мы подойдем поближе к Земле и посмотрим. И у меня предчувствие, что нас не остановят.

Газовые гиганты остались позади. Внутри орбиты ближайшего к солнцу газового гиганта лежал пояс астероидов, (этот газовый гигант оказался самым большим и массивным, как и говорилось в легендах).

За поясом астероидов оказались четыре планеты.

Тревиц внимательно изучил их.

— Третья — самая большая, — сказал он. — Размер и расстояние от солнца подходящие. Она могла бы оказаться пригодной для обитания.

Пелорат уловил неуверенность в словах Тревица.

— Есть у нее атмосфера? — спросил он.

— И более того, — ответил Тревиц, — атмосферы есть у второй, третьей и четвертой. И, как в старой детской сказке, у второй она слишком плотная, а у четвертой — слишком разреженная. Зато у третьей в самый раз.

— Значит, вы думаете, она и есть Земля?

— Думаю? — Тревиц внезапно взорвался. — Думаю! Я просто должен считать ее Землей! У нее есть гигантский спутник, о котором вы говорили.

— Есть? — Лицо Пелората расплылось в счастливой улыбке.

— Безусловно! Вот, посмотрите при максимальном увеличении.

Пелорат увидел два серпа, один заметно больше и ярче другого.

— Меньший — это спутник? — спросил он.

— Да. Он намного дальше от планеты, чем можно было ожидать, но, несомненно, обращается вокруг нее. По размеру это почти малая планета, но он меньше любой из остальных четырех планет. И все-таки, для спутника он слишком велик. У него диаметр, по крайней мере, две тысячи километров, то есть он попадает в диапазон размеров больших спутников, обращающихся вокруг газовых гигантов.

— И только? — казалось, Пелорат разочарован. — Значит, это не гигантский спутник?

— Гигантский, гигантский, Янов. Одно дело — спутник диаметром две-три тысячи километров на орбите вокруг газового гиганта, и совсем другое дело — такой спутник вокруг малой, твердой, пригодной для обитания планеты. Диаметр у этого спутника больше четверти диаметра Земли. Вы когда-нибудь слышали, чтобы у обитаемой планеты имелся подобный двойник?

— Я очень мало разбираюсь в таких вещах, — осторожно сказал Пелорат.

— Тогда поверьте моему слову, Янов, — сказал Тревиц_ Перед нами практически двойная планета. Это уникально. На свете очень мало даже таких обитаемых планет, на орбите которых обращается что-то чуть больше булыжника… Так что, Янов, если учесть газовый гигант с огромной кольцевой системой на шестом месте и эту планету со спутником на третьем, и что это предсказали ваши легенды до того, как мы увидели, — перед нами несомненно Земля. Ничего другого предположить невозможно. Мы ее нашли, Янов, мы ее нашли!

Шел второй день их осторожного приближения к Земле. За обедом Блисс зевала. Она сказала:

— Мне кажется, больше всего времени мы тратим на сближения и удаления. Целые недели уходят.

— Отчасти это потому, — сказал Тревиц, — что Прыжки опасны слишком близко от звезды. А сейчас мы движемся медленно, потому что я не хочу влететь в какую-нибудь опасность на большой скорости.

— Мне показалось, вы сказали, что у вас предчувствие, будто нас никто не остановит.

— Предчувствие у меня есть, но я не хочу целиком на него полагаться. — Тревиц посмотрел на свою ложку, перед тем как поднести ее ко рту, и сказал: — А знаете, мне жаль, что мы ели на Альфе только три раза. Там была очень вкусная рыба.

— Прискорбно, — согласился Пелорат.

— Да, — сказала Блисс. — Мы побывали на пяти планетах и со всех удирали в такой спешке, что не могли пополнить припасы. Даже когда на планетах, как, например, на Компореллоне и Альфе, имелось продовольствие… и даже…

Она не закончила, так как Фоллом, подняв глаза, закончила за нее:

— На Солярии? Разве там нельзя было запастись продовольствием? Там полно еды. Не меньше, чем на Альфе. И вдобавок лучше.

— Я знаю, Фоллом, — сказала Блисс. — Просто было некогда.

— Я когда-нибудь снова увижу Джемби, Блисс? — грустно спросила Фоллом. — Скажи мне правду.

— Возможно, — ответила Блисс. — Если мы вернемся на Солярию.

— А мы когда-нибудь вернемся?

Блисс была в замешательстве.

— Пока не могу сказать, — произнесла она.

— А сейчас мы летим на Землю? Это та планета, с которой, ты говоришь, мы все происходим?

— С которой происходят наши прародители, — сказала Блисс.

— Я могу сказать "предки".

— Да, мы летим на Землю.

— Зачем?

— Разве не интересно, — бодро сказала Блисс, — увидеть планету своих предков?

— Мне кажется, дело не только в этом. Вы все чем-то озабочены.

— Ну, мы же там никогда не были. Мы не знаем, чего ожидать.

— Мне кажется, не только поэтому.

Блисс улыбнулась ей.

— Ты уже поела, детка, почему бы тебе не пойти в каюту и не сыграть нам на флейте небольшую серенаду? Ты играешь с каждым разом все красивее. Иди, иди, — Она ласково шлепнула Фоллом, и та вышла, оглянувшись на Тревица.

Тревиц недовольно посмотрел ей вслед.

— Это существо, что, читает мысли? — спросил он.

— Не называйте ее "существом", Тревиц, — резко сказала Блисс.

— Так читает она мысли? Вы ведь в состоянии это определить.

— Нет, не читает. Как и Гея. Как и люди Второго Сообщества. Буквальное чтение мыслей, вроде подслушивания разговора, в настоящее время неосуществимо. Как и в обозримом будущем. Мы можем истолковывать эмоции и до некоторой степени управлять ими, но это совсем не то же самое.

— Откуда вы знаете, что она не может того, что для вас предположительно невозможно?

— Как вы только что заметили, я в состоянии это определить.

— Возможно, она манипулирует вами так, что вы не способны определить, что она умеет.

Блисс возвела глаза кверху.

— Не говорите чепухи, Тревиц. Даже, если бы у нее были необыкновенные способности, со мной она ничего не смогла бы сделать, потому что я не только Блисс, но и Гея. Вы все время забываете об этом. Вы представляете себе ментальную силу целой планеты? Неужели вы думаете, что один изолят, каким бы он ни был талантливым, может эту силу побороть?

— Не будьте такой самоуверенной, Блисс, — неприязненно сказал Тревиц. — Вы не можете знать всего. Это сущ… она недавно с нами. Я бы за это время выучил только начатки языка, а она уже свободно говорит на галактическом, использует практически полный словарь. Да, я знаю, вы ей помогаете, но мне хотелось бы, чтобы вы перестали.

— Дело не в том, что я помогаю. Она очень умная. Настолько умная, что мне хочется сделать ее частью Геи. Если окажется, что она еще достаточно молода, и это возможно, мы сможем изучить солярийцев, чтобы со временем вобрать всю их планету. Фоллом может оказаться очень полезной для нас.

— А вы не подумали о том, что солярийцы даже по моим стандартам патологические изоляты?

— Если они станут частью Геи, они перестанут быть изолятами.

— Я не согласен с вами, Блисс. Солярийский ребенок кажется мне опасным. Я думаю, нам надо от него избавиться.

— Как? Вытолкнуть через шлюз? Или убить, разрубить на кусочки и пополнить ею наши продовольственные запасы?

— Ох, Блисс, — сказал Пелорат.

— Фу, я ничего такого не думал, — сказал Тревиц. Он прислушался. Флейта звучала без сбоев и дрожи. Они говорили полушепотом. — Когда кончится наш поиск, надо будет вернуть ее на Солярию, и надо устроить, чтобы Солярию отрезали от остальной Галактики. Мне кажется, что Солярию надо просто уничтожить, я боюсь этой планеты и не доверяю ей.

— Тревиц, я знаю, что у вас талант приходить к правильным решениям, — сказала Блисс после некоторого раздумья. — Но я знаю также, что вы с самого начала были настроены против Фоллом. Может быть, из-за того, что на Солярии вас унизили, вы злитесь на эту планету и на всех ее обитателей. Поскольку я не могу вмешиваться в ваш разум, наверняка я этого не знаю. Но помните, пожалуйста, что мы сейчас были бы мертвы и, я думаю, похоронены на Альфе, если бы не взяли Фоллом с собой.

— Знаю, Блисс, но все равно…

— Ее умом надо восхищаться, а не завидовать.

— Я ей не завидую. Я ее боюсь.

— Ее ума?

— Нет, не совсем. — Тревиц покусал губу.

— Так чего же вы боитесь?

— Не могу сказать, Блисс. Если бы я знал, чего боюсь, я бы, возможно, не боялся. Это нечто, чего я не понимаю. — Голос Тревица стал тише, он как будто говорил сам с собой. — В Галактике много такого, чего я не понимаю. Почему я выбрал Гею? Есть ли в психоистории пропущенный постулат? Если есть, то какой? И кроме всего этого, почему меня так беспокоит Фоллом?

— К сожалению, — сказала Блисс, — я не могу ответить на эти вопросы. — Она встала и вышла из кают-компании.

Пелорат посмотрел ей вслед и сказал:

— Все не так уж плохо, Голан. Ведь мы нашли Землю и приближаемся к ней. Может быть, на Земле разрешатся все загадки. И пока ничто не пыталось остановить нас на пути к Земле.

— Мне это не нравится, — тихо сказал Тревиц.

— Не нравится? Почему? — спросил Пелорат.

— Честно говоря, я был бы рад проявлению признаков жизни.

Пелорат поднял брови.

— Значит, вы обнаружили, что Земля все-таки радиоактивна?

— Не совсем. Но она теплая. Немного теплее, чем можно ожидать.

— Это плохо?

— Необязательно. Может быть, там просто жарко, но, несмотря на это, можно жить. Облачный слой толстый и определенно состоит из водяных паров. И эти облака вместе с обширным океаном могут сохранять условия, пригодные для обитания, несмотря на температуру. Я пока что не уверен. Только…

— Да?

— Если бы Земля была радиоактивной, этим вполне можно было бы объяснить, почему она теплее, чем ожидалось.

— Но ведь это не является обратным аргументом? Если она теплее, чем ожидалось, это еще не значит, что она должна быть радиоактивной.

— Нет. Не значит. — Тревиц вымученно улыбнулся. — Нет смысла расстраиваться заранее, Янов. Через пару дней я смогу сказать наверняка.

Фоллом, глубоко задумавшись, сидела на койке. Когда вошла Блисс, Фоллом быстро взглянула на нее, затем снова опустила глаза.

— Что случилось, Фоллом? — спокойно спросила Блисс.

— Почему Тревиц меня не любит, Блисс?

— Почему ты думаешь, что он тебя не любит?

— Он смотрит на меня нервно… можно так сказать?

— Может быть.

— Когда я рядом, он смотрит на меня нервно, его лицо немного морщится.

— Тревицу сейчас тяжело, Фоллом.

— Потому что он ищет Землю?

— Да.

— Он особенно нервничает, — подумав, сказала Фоллом, когда я что-нибудь двигаю мыслями.

Блисс поджала губы.

— Я же просила тебя не делать этого, особенно при Тревице!

— Ну… Это было вчера здесь, в каюте, и он стоял в дверях и видел. Я не знала, что он смотрит. И вообще, я лишь старалась поставить на ребро фильмокнигу Пела. Я ничего не ломала.

— Это его нервирует, Фоллом, и я хочу, чтобы ты этого не делала ни при нем, ни вообще.

— А он нервничает, потому что сам так не может?

— Возможно.

— А ты так можешь?

Блисс медленно покачала головой.

— Нет, не могу.

— Но ты не нервничаешь, когда я это делаю? И Пел не нервничает.

— Люди отличаются друг от друга.

— Я знаю, — сказала Фоллом с таким напряжением, что Блисс удивилась и нахмурилась.

— Что знаешь, Фоллом?

— Что я отличаюсь.

— Конечно. Я же сказала. Люди отличаются друг от друга.

— Я иначе устроена. Я умею двигать вещи мыслями.

— Верно.

— Я должна двигать вещи, — упрямо сказала Фоллом. — И пусть Тревиц за это не сердится, а ты не мешай.

— Почему должна?

— Для практики. В качестве тренирования. Я правильно говорю?

— Не совсем. Тренировки.

— Да. Джемби всегда говорил, что я должна тренировать свои… свои…

— Трансдукторы?

— Да. И делать их сильнее. Тогда, когда я вырасту, я смогу снабжать энергией всех роботов. Даже Джемби.

— А кто снабжал всех роботов, Фоллом?

— Бандер, — равнодушно произнесла Фоллом.

— Ты знала Бандера?

— Конечно. Я его много раз видела. Я должна была стать правителем имения после него. Это сказал Джемби.

— Ты хочешь сказать, что Бандер заходил к тебе?

Фоллом была шокирована. Ее рот округлился. Она выговорила с трудом:

— Бандер никогда бы не пришел в… — она задохнулась и несколько секунд часто дышала. — Я видела изображение Бандера, — сказала она наконец.

— Как Бандер к тебе относился? — нерешительно спросила Блисс.

Фоллом была озадачена.

— Ну… он спрашивал, не нужно ли мне чего, удобно ли мне. Но со мной всегда был Джемби, так что мне никогда ничего не было нужно и всегда мне было удобно. — Она склонила голову и уставилась в пол каюты. Потом закрыла глаза руками и сказала: Но Джемби остановился. Я думаю, это потому, что Бан… тоже остановился.

— Почему ты так думаешь? — спросила Блисс.

— Я об этом думала. Бандер снабжал энергией всех роботов. И если остановился Джемби и все остальные роботы, значит, остановился Бандер. Так?

Блисс промолчала.

— Но когда вы вернете меня на Солярию, — сказала Фоллом, я стану снабжать энергией Джемби и всех роботов. И я снова буду счастлива.

Она всхлипывала.

— А с нами ты можешь быть счастливой, детка? — спросила Блисс. — Хоть немножко? Иногда?

Фоллом подняла к Блисс залитое слезами лицо и сказала дрожащим голосом:

— Я хочу к Джемби.

Полная мучительной жалости, Блисс обняла ребенка.

— Ах, Фоллом, как бы я хотела, чтобы я могла вернуть тебе Джемби. — И вдруг поняла, что тоже плачет.

Вошел Пелорат и застал их в слезах. Он остановился на полушаге и спросил:

— Что случилось?

Блисс отпустила Фоллом и полезла за маленьким кусочком ткани, чтобы вытереть глаза. Она молча покачала головой, и Пелорат с возросшей тревогой повторил:

— Что же случилось?

— Фоллом, — сказала Блисс, — тебе просто нужно отдохнуть. Я что-нибудь придумаю, чтобы тебе стало легче. Помни: я люблю тебя точно так же, как тебя любил Джемби.

Она взяла Пелората за локоть и поспешно вывела его в кают-компанию.

— Ничего, Пел, ничего… — сказала она.

— Дело в Фоллом? Я думаю, она по-прежнему скучает по Джемби?

— Ужасно. И мы ничем не можем ей помочь. Я могу сказать ей, что люблю ее, и это действительно так. Как можно не любить такого умного и доброго ребенка?… Ужасно умного. Тревиц думает, чересчур умного. Знаешь, она, оказывается, встречала Бандера. Точнее, видела его голографическое изображение. Однако эти воспоминания ее не беспокоят, к Бандеру она холодна и равнодушна. Их связывало только то, что Бандер владел имением, которое должно было потом перейти к Фоллом. Никаких отношений между ними не было.

— А Фоллом понимает, что Бандер ее отец?

— Ее мать… Если мы согласились, что Фоллом девочка, то Бандер — женщина.

— Пусть так, дорогая. Фоллом знает о родительских отношениях?

— Не уверена, что она понимает, что это такое. А может быть, и знает, но мы об этом не говорили. Пел, она догадалась, что Бандер умер, потому что поняла, что отключение Джемби и всех роботов было результатом потери энергии. И поскольку энергией снабжал Бандер… Это меня пугает.

— Почему пугает? — задумчиво спросил Пелорат. — В конце концов, это лишь логический вывод.

— Потому что следующий логический вывод она сделает о смерти Бандера. Солярию населяют долгоживущие космиты, и случаи смерти там должны быть редки. Для солярийского ребенка возраста Фоллом, возможно, это вообще первое столкновение со смертью. Если Фоллом и дальше будет размышлять о смерти Бандера, она может задуматься над вопросом, почему он умер и почему как раз в этот момент на Солярии появились пришельцы, что приведет ее к пониманию причины и следствия.

— Что мы убили Бандера?

— Не мы убили, Пел. Я убила.

— Она ни за что не догадается.

— Мне придется ей сказать. Она и так обижена на Тревица. Он очевидный руководитель экспедиции, и она, конечно, решит, что в смерти Бандера виноват он. Не могу же я допустить, чтобы на него пало несправедливое обвинение.

— Так ли уж это важно, Блисс? Ребенок не любил своего… своей матери. Она любит только Джемби.

— Но смерть Бандера повлекла за собой смерть Джемби. Я чуть не сказала ей. Мне этого очень хотелось.

— Почему же не сказала?

— Я хотела объяснить ей по-своему. Чтобы она не пришла к каким-то выводам и чтобы не пришлось потом, объясняя, оправдываться.

— Но оправдание у нас есть. Это была самозащита. Мы погибли бы через мгновенье, если бы…

— Я именно это хотела ей рассказать, Пел, но не решилась. Я боялась, что она мне не поверит.

Пелорат покачал головой.

— Но ты не думаешь, — со вздохом сказал он, — что нам не следовало брать ее с собой? У тебя такой несчастный вид.

— Нет, — сердито сказала Блисс. — Не говори так. Я была бы бесконечно несчастнее, если бы сидела сейчас и думала, что мы оставили несчастного ребенка, чтобы его безжалостно убили из-за того, что натворили мы.

— Но это обычай Солярии.

— Ну, Пел, не начинай рассуждать, как Тревиц. Для изолятов такие вещи приемлемы. Однако Гея привыкла спасать жизнь, а не уничтожать, или наблюдать, ничего не делая, как жизнь гибнет. Да, мы знаем, что жизнь постоянно гибнет, чтобы уступить место новой жизни, но это происходит не бессмысленно. Хотя смерть Бандера и была неизбежной, это трудно перенести, а смерть Фоллом просто не укладывалась ни в какие рамки.

— Ну ладно, — сказал Пелорат, — ты, наверное, права. Но я пришел поговорить с тобой не о Фоллом, а о Тревице.

— А что с Тревицем?

— Он меня беспокоит, Блисс. Он медлит с приближением к Земле и установлением фактов, и я боюсь, что он не выдержит напряжения.

— Ну, за него я не боюсь, — ответила Блисс. — Я считаю, что разум у него крепкий и стойкий.

— У всего есть пределы. Видишь ли, Земля оказалась теплее, чем он ожидал. Так он мне сказал. Я думаю, что для жизни там может оказаться слишком жарко, но он убеждает себя, что это не так.

— Возможно, он прав. Возможно, там не слишком жарко для жизни.

— Кроме того, он признался, что тепло может быть вызвано радиоактивностью на поверхности Земли, но поверить в это он тоже отказывается… Через пару дней мы настолько приблизимся к Земле, что увидим истину. Что, если Земля действительно окажется радиоактивной?

— Тогда ему придется признать этот факт.

— Но… я не знаю, как это сказать, или как выразить в ментальных терминах… Что если у него…

Блисс подождала, а потом сказала издевательски:

— Крыша поедет?

— Да. Не следует ли тебе как-нибудь его укрепить? Поддержать его равновесие и держать все время под контролем?

— Нет, Пел. Я не могу поверить, что он такой слабак. И Гея твердо решила, что в его разум вмешиваться нельзя.

— Не в этом дело. У него необычный талант "правоты", как вы это назвали. Потрясение от крушения надежд, когда поиск уже близок к завершению, может быть, и не повредит его мозгу, но может разрушить талант "правоты". Это ведь необычное свойство. Возможно, оно необычно хрупкое?

Блисс подумала и пожала плечами.

— Ладно, — сказала она, — я, пожалуй, понаблюдаю за ним.

В последующие тридцать шесть часов Тревиц смутно осознавал, что Блисс и Пелорат (в меньшей степени) ходят за ним по пятам.

Но на таком маленьком корабле это могло быть естественным, а голова Тревица была занята другим.

Садясь за компьютер, он заметил, что Блисс и Пелорат стоят у двери. Он вопросительно посмотрел на них.

— Да? — его голос был абсолютно ровным.

— Как дела, Голан? — фальшивым голосом спросил Пелорат.

— Спросите у Блисс, — ответил Тревиц. — Она несколько часов пристально рассматривала меня. Наверное, проникала в мой разум… Верно, Блисс?

— Нет, — спокойно возразила Блисс. — Но если вы чувствуете, что вам нужна помощь, я могу попробовать… Нужна?

— Нет. Зачем? Оставьте меня в покое. Оба.

— Пожалуйста, расскажите нам, что происходит, — попросил Пелорат.

— Догадайтесь.

— Земля оказалась…

— Да, оказалась. Все, о чем нам упорно твердили, — чистая правда. — Тревиц указал на экран. Экран занимала Земля, повернутая ночной стороной и заслоняющая солнце. На фоне звездного неба она выглядела плотным черным кругом, очерченным неровной оранжевой каймой.

— Вот это оранжевое и есть радиоактивность? — спросил Пелорат.

— Нет. Оранжевое — это преломленный атмосферой Земли солнечный свет. Если бы атмосфера не была такой облачной, оранжевая линия была бы ровной. Радиоактивности не видно. Все виды радиации, даже гамма-лучи, поглощаются атмосферой. При этом они порождают вторичное излучение, довольно слабое, но компьютер его улавливает. Для наших глаз оно все равно невидимо, но компьютер может каждую частицу или волну радиации заменить фотоном видимого света и раскрасить Землю в условные цвета. Смотрите.

И черный круг засветился пятнистым бледно-синим светом.

— Насколько велика там радиоактивность? — тихо спросила Блисс. — Достаточно ли, чтобы не сомневаться, что человеческой жизни там нет?

— Там не может быть никакой жизни, — ответил Тревиц. Земля абсолютно непригодна для обитания. Последняя бактерия, последний вирус там давно погибли.

— А высадиться мы можем? — спросил Пелорат. — Я хотел сказать, в скафандрах?

— Если больше чем на пару часов, то получим неизлечимую лучевую болезнь.

— Что же нам делать, Голан?

— Делать? — Тревиц посмотрел на Пелората без всякого выражения. — Сказать вам, что я хотел бы сделать? Я хотел бы отвезти вас и Блисс с ребенком на Гею и оставить там навсегда. После этого я хотел бы вернуться на Терминус и сдать корабль. Потом я ушел бы из Совета, чем осчастливил бы Мэра Бранно. Потом я хотел бы уйти на пенсию, предоставив Галактике катиться… куда она хочет. И не было бы мне дела ни до Плана Селдона, ни до Сообщества, ни до Второго Сообщества, ни до Геи. Пусть Галактика сама выбирает путь, на мою жизнь хватит, а что случится в будущем, мне наплевать.

— Вы это несерьезно, Голан? — умоляюще сказал Пелорат.

Тревиц взглянул на него и глубоко вздохнул.

— Да, — сказал он, — несерьезно. Но как бы мне хотелось, чтобы я смог все это проделать.

— Забудьте. А что вы собираетесь делать в действительности?

— Оставлю пока корабль на орбите вокруг Земли, отдохну, приду в себя, потом подумаю, что делать дальше, только…

— Что?

И Тревиц выкрикнул:

— Что, что мне делать дальше! На что надеяться? Что искать?

20. Соседняя планета

После этого Пелорат и Блисс видели Тревица только за едой. Остальное время он проводил в своей каюте или в каюте пилота. За едой он молчал.

За четвертой после того разговора трапезой Пелорат увидел, что Тревиц вроде уже не так мрачен. Пелорат дважды откашлялся, как будто хотел что-то сказать, но не решался.

Тревиц поднял на него глаза и сказал:

— Ну?

— Вы… вы что-то придумали, Голан?

— Почему вы так решили?

— У вас сейчас не такой мрачный вид.

— Неправда, мрачный. Но я действительно думал. Изо всех сил.

— А вы не расскажете нам, о чем? — спросил Пелорат.

Тревиц бросил быстрый взгляд на Блисс. Она, не отрываясь, смотрела в тарелку, как будто понимала, что в такой драматический момент лучше предоставить вести разговор Пелорату.

— Вам тоже интересно? — спросил Тревиц.

— Да, конечно, — взглянув на него, ответила она.

Фоллом лягнула ножку стула и спросила:

— Мы нашли Землю?

Блисс сжала плечо ребенка. Тревиц не обратил на Фоллом внимания.

— Мы должны начать с основного факта, — сказал он. Информацию о Земле уничтожили на всех планетах. Вывод из этого неизбежен: на Земле что-то спрятано. Но мы видим, что Земля смертельно радиоактивна. Это значит, что спрятанное там недоступно. Никто не может высадиться на Землю, а мы сейчас близко к внешнему краю магнитосферы Земли и ближе подойти не рискуем.

— Вы в этом уверены? — тихо спросила Блисс.

— Все это время я за компьютером анализировал Землю всем и доступными способами. Там ничего нет. И, более того, я чувствую, что там ничего нет.

Но если так, зачем надо было уничтожать сведения о Земле? Ведь если там что-то скрыто, оно и так совершенно недоступно. Зачем наносить позолоту на золотую монету?

— Может быть, — сказал Пелорат, — это что-то спрятали, когда Земля еще не была такой радиоактивной. Тогда и уничтожили сведения. И мы теперь имеем дело с рудиментом эпохи опасений.

— Не думаю, — сказал Тревиц. — В Транторской Библиотеке информацию удалили совсем недавно. — Он неожиданно повернулся к Блисс и спросил: — Я прав?

— Так я-мы-Гея поняли тревожные мысли члена Второго Сообщества Спикера Гендибала, когда он, вы и Мэр Бранно встречались около Геи.

— Следовательно, — заключил Тревиц, — то, что требовалось спрятать, спрятано и сейчас, и, наверно, возможность найти это тоже существует, несмотря на радиоактивность Земли.

— Каким это образом? — нетерпеливо сказал Пелорат.

— Рассмотрим вот какой вариант, — сказал Тревиц. Предположим, что спрятанное на Земле вывезли, когда возникла радиоактивная опасность. И хотя тайна не на Земле, есть вероятность, что, найдя Землю, мы догадаемся, куда перевезли тайну. В этом случае местонахождение Земли все равно бы скрывалось.

Внезапно зазвенел голос Фоллом:

— Блисс говорит, что, если мы не сможем найти Землю, вы вернете меня назад, к Джемби.

Тревиц побагровел и повернулся к Фоллом, а Блисс тихонько сказала ей:

— Я сказала, "возможно", Фоллом. Мы поговорим потом. Иди, детка, в нашу каюту, почитай или поиграй на флейте, или займись, чем хочешь. Иди… иди.

Нахмурившаяся, недовольная Фоллом вышла из-за стола.

— Странно вы рассуждаете, Голан, — сказал Пелорат. — Мы нашли Землю. Мы здесь. И как нам теперь искать неизвестно что неизвестно где, если его нет на Земле?

Тревиц еще не остыл от раздражения, которое вызвала Фоллом. Наконец он успокоился и продолжил прерванные рассуждения:

— А почему бы и нет? Представьте себе: радиоактивность постепенно усиливается, население уменьшается вследствие гибели и эмиграции, и тайна находится во все возрастающей опасности. Кто останется, чтобы ее охранять? Пришлось, вероятно, перенести ее на другую планету. Я подозреваю, что переносили ее неохотно и в последнюю минуту. Так вот, Янов, помните вы старика на Новой Земле, который заговаривал вам зубы своей версией истории Земли?

— Моноли?

— Да, Моноли. Разве он не сказал, что на Новую Землю перевезли последние остатки населения Земли?

— Вы хотите сказать, — произнес Пелорат, — что то, что мы ищем, перевезли на Новую Землю?

— А разве так не могло случиться? Новая Земля почти так же неизвестна в Галактике, как и Земля. А ее жители просто одержимы желанием не допускать инопланетян.

— Мы были там, — прервала его Блисс, — и мы там ничего не нашли.

— Мы и не искали ничего, кроме сведений о Земле.

— Но мы ищем, — сказал Пелорат, — нечто связанное с прогрессивной технологией, нечто, способное стереть информацию под носом у Второго Сообщества и даже под носом — прости меня, Блисс, — у Геи. Эти люди могут контролировать погоду, у них есть биотехнология, но в целом уровень технологии у них очень низок.

— Мы судим по немногим наблюдениям, — сказал Тревиц. — Мы не видели мужчин, ушедших с рыболовной флотилией. Из всего острова мы видели только клочок, на котором сели. Неизвестно, что мы могли найти, если бы внимательно исследовали? В конце концов, даже о флюоресцентных лампах мы узнали только после того, как их при нас включили. И если их технология казалась отсталой, я говорю, казалась…

— Да? — Блисс явно не была убеждена.

— Может быть, это была маскировка, чтобы скрыть истину.

— Немыслимо, — сказала Блисс.

— Немыслимо? Ведь это вы рассказали мне на Гее, что еще более крупная цивилизация на Транторе специально удерживается на низком уровне, чтобы в тени фермерского мира скрыть ядро Второго Сообщества. Разве нельзя ту же тактику применить на Новой Земле?

— Значит, вы предлагаете вернуться на Новую Землю и снова встретиться с инфекцией, на этот раз активированной? Несомненно, вас заразили очень приятным способом, но есть, вероятно, и другие способы.

Тревиц пожал плечами.

— Я вовсе не стремлюсь вернуться на Новую Землю, но, может быть, придется.

— Может быть?

— Может быть. Есть и другой вариант.

— Какой?

— Новая Земля находится на планете, которая обращается вокруг Альфы. Но Альфа — часть двойной системы. Что, если у Компаньона Альфы тоже есть пригодная для обитания планета?

— Мне вторая звезда показалась слишком тусклой, — покачав головой, сказала Блисс. — Яркость Компаньона составляет всего лишь четверть яркости Альфы.

— Тусклая, но не слишком. Если найдется планета достаточно близко к звезде, она может подойти.

— А что об этом сообщает компьютер? — спросил Пелорат.

Тревиц улыбнулся с долей злорадства.

— Там есть пять планет среднего размера. Газовых гигантов нет.

— А среди этих пяти есть пригодные для обитания?

— У компьютера нет сведений о планетах, кроме того, что их пять и что они невелики.

— А-а, — разочарованно протянул Пелорат.

— Это ничего не значит, — сказал Тревиц. — В компьютере вообще нет данных ни об одной планете космитов. О самой Альфе информация минимальна. Все это умышленно скрывалось. И то, что о Компаньоне Альфы ничего не известно, можно считать хорошим признаком.

— Значит, — деловито сказала Блисс, — вы планируете слетать к Компаньону, и, если там ничего не найдется, вернуться на Альфу.

— Да. И на этот раз, добравшись до острова, мы хорошо подготовимся. Перед посадкой мы тщательно обследуем весь остров, и я ожидаю, Блисс, вы примените свои ментальные способности, чтобы защитить…

"Далекая Звезда" вдруг вздрогнула, как будто весь корабль икнул, и Тревиц растерянно и гневно воскликнул:

— Кто за пультом?!

Вопрос был чисто риторическим.

Фоллом за пультом компьютера не замечала ничего вокруг. Длинные пальцы ее маленьких рук были широко расставлены, чтобы попасть на темные контуры на столе. Фоллом почувствовала, что ее руки как будто провалились в глубину, хотя на вид стол был твердым и скользким.

Она не раз видела, как Тревиц держал руки таким образом, и, хотя он при этом ничего не делал, она не сомневалась, что так он управлял кораблем.

Иногда Тревиц сидел за пультом с закрытыми глазами. Фоллом тоже закрыла глаза. Она услышала неясный и далекий голос. Далекий, но звучащий прямо у нее в голове через (как она смутно ощутила) трансдукторы. Они оказались даже важнее, чем руки. Она напрягла внимание, чтобы понять слова.

— УКАЗАНИЯ, — сказал голос почти умоляюще. — КАКОВЫ ВАШИ УКАЗАНИЯ?

Фоллом ничего не сказала. Она никогда не видела, чтобы Тревиц что-то говорил компьютеру. Но она знала, чего хочет всей душой. Она хотела вернуться на Солярию, к уюту огромного имения, к Джемби, к Джемби, к Джемби…

Она хотела туда, и, когда она подумала о любимой планете, она представила ее себе на обзорном экране такой, какими она видела чужие, ненужные планеты. Она открыла глаза и посмотрела на обзорный экран, желая, чтобы на нем появилась ее планета, а не эта ненавистная Земля. Потом она смотрела на то, что появилось на экране, воображая, что это Солярия. Она ненавидела Галактику, с которой ее познакомили против воли. Ее глаза наполнились слезами, и корабль вздрогнул.

Она почувствовала это и тоже слегка качнулась в ответ.

А потом она услышала громкие шаги взрослых, и перед ней появилось искаженное гневом лицо Тревица, заслонившее обзорный экран, на котором находилось единственное дорогое для нее. Тревиц что-то кричал, но она не обращала внимания. Это он оторвал ее от Солярии, убив Бандера, и не давал ей вернуться, думая только о Земле, и Фоллом не собиралась его слушать. Она собиралась привести корабль на Солярию, и от силы ее решимости корабль снова вздрогнул.

Блисс как безумная вцепилась в руку Тревица.

— Не надо! Не трогайте ее!

Она изо всех сил потащила Тревица назад. Пелорат в замешательстве стоял как вкопанный.

Тревиц кричал:

— Убери руки от компьютера!… Блисс, не мешайте мне, я не хочу причинять вам боль.

— Не кричите на ребенка, — слабым голосом сказала Блисс, или вопреки инструкциям мне придется причинить боль вам.

— Тогда уберите ее отсюда сами! Быстрее! — Глаза Тревица перебегали с Фоллом на Блисс.

С неожиданной силой Блисс оттолкнула его (впоследствии он думал, что эту силу она почерпнула у Геи).

— Фоллом, — сказала Блисс, — подними руки.

— Нет! — закричала Фоллом. — Я хочу, чтобы корабль летел на Солярию! Я хочу на Солярию! Туда! — она кивнула головой в сторону обзорного экрана, не желая снимать руки с контактов.

Но к плечам ребенка протянулись руки Блисс, и когда они коснулись Фоллом, та задрожала.

— Ну, детка, — голос Блисс был ласков, — скажи компьютеру, чтобы он вернулся к своим делам, и идем со мной. — Руки Блисс гладили ребенка, скорчившегося в отчаянных рыданиях.

Руки Фоллом оторвались от стола, Блисс подхватила ее под мышки и поставила на ноги, затем прижала к своей груди и дала выплакаться.

— Отойдите с дороги, Тревиц, — сказала Блисс, — и не вздумайте прикоснуться к нам.

Тревиц быстро отступил в сторону.

Проходя мимо него, Блисс на секунду задержалась и сказала:

— Мне пришлось вмешаться в ее разум. Если я что-нибудь повредила, я вам этого никогда не прощу.

Тревицу хотелось ответить, что его ни на кубический миллиметр вакуума не волнует разум Фоллом, он опасался за компьютер. Однако перед концентрированным сиянием Геи благоразумнее было помолчать. (Он ощутил ужас, конечно, не от выражения лица Блисс.)

После того как Фоллом и Блисс скрылись в своей каюте, он еще порядочное время стоял молча и неподвижно. До тех пор, пока Пелорат не спросил:

— Голан, с вами все в порядке? У вас она ничего не повредила?

Как бы стряхивая оцепенение, Тревиц решительно покачал головой.

— Я в порядке, — ответил он, — в порядке ли компьютер, вот в чем вопрос.

Тревиц сел за пульт и положил руки на контакты, которые совсем недавно накрывали руки Фоллом.

— Ну? Что? — нетерпеливо спросил Пелорат.

Тревиц пожал плечами.

— Реагирует как будто нормально. Может быть, позже обнаружатся поломки, но пока все в порядке. — Затем он сердито добавил: — Эффективно компьютер соединяется только с моими руками. Но в случае с этой гермафродиткой дело не только в руках. Я уверен, что работали трансдукторы…

— А почему корабль тряхнуло? Ведь этого не должно быть?

— Не должно. Корабль гравитический, и мы не должны ощущать инерционных эффектов. Но эта монстриха… — Он сердито замолчал.

— Да?

— Я подозреваю, что она поставила компьютер перед двумя противоречивыми требованиями, причем каждое выразила так сильно, что компьютер должен был попытаться выполнить сразу оба. Пытаясь сделать невозможное, компьютер, наверное, на мгновение ослабил контроль за освобождением корабля от инерции. По крайней мере, так я объясняю происшедшее.

Но при этих словах лицо Тревица почему-то разгладилось.

— И, возможно, все к лучшему, — сказал он, — потому что теперь до меня дошло, что все мои построения насчет Альфы Центавра и ее Компаньона были ерундой. Я понял, куда Земля перенесла свою тайну.

Пелорат помолчал, потом решил не придавать значения последним словам, а вернуться к предыдущему вопросу.

— В каком смысле Фоллом предъявила противоречивые требования?

— Она сказала, что хочет, чтобы корабль летел на Солярию.

— Да, конечно, она хотела вернуться на Солярию.

— Но что она имела в виду под Солярией? Она никогда не видела Солярию из космоса и не может ее узнать. Когда мы улетали с Солярии, Фоллом спала. И хотя она читала ваши книги, Янов, и кое-что объяснила ей Блисс, вряд ли она представляет себе подлинную Галактику с миллионами планет. Она выросла в подземелье в одиночестве, она могла понять только общую концепцию о том, что планет много. Но сколько? Две? Три? Четыре? Ей любая планета может показаться Солярией. Да еще Блисс, чтобы успокоить ее, обещала, что после Земли мы сразу вернемся на Солярию. Фоллом могла считать, что Солярия где-то рядом.

— Откуда вы все это взяли, Голан?

— Да ведь она нам почти сказала это, когда мы на нее обрушились. Она кричала, что хочет на Солярию, а потом, кивая на экран, сказала "туда!" А что мы видим на экране? спутник Земли. Когда я оставил приборы, там была Земля. Но Фоллом, наверно, представила себе спутник, когда требовала Солярию, и компьютер навела на спутник. Уж поверьте мне, Янов, я-то знаю, как работает этот компьютер.

Пелорат задумчиво посмотрел на толстый светящийся серп на обзорном экране.

— По крайней мере, на одном из языков Земли он называется "Луна", — сказал он, — а на другом — "Селена". Возможно, существовало и много других названий… Представьте себе путаницу, старина, на планете с многочисленными языками: сколько недоразумений, сколько осложнений, сколько…

— Луна? — повторил Тревиц. — Что ж, это достаточно просто… Начав думать о ней, ребенок с помощью своих трансдукторов попытался передвинуть корабль, используя корабельный источник энергии. Возможно, это и вызвало мгновенный инерционный сбой… Но это неважно, Янов. Важно, что при этом компьютер вывел на экран Луну — мне нравится это название, — увеличил ее и оставил на экране. И вот я смотрю на Луну и думаю.

— О чем же, Голан?

— О величине Луны. Мы привыкли игнорировать спутники, Янов. Это такая мелочь! Но этот — другое дело. Целая планета. У него диаметр около тридцати пяти сотен километров.

— Какая же это планета? Для обитания она непригодна. Даже тридцати пяти сотен километров в диаметре слишком мало, чтобы удержать атмосферу. Это видно и так: облаков нет совсем, линия окружности на фоне космоса резкая и ясная, так же как и линия, разделяющая полушарие на темную и светлую стороны.

— Вы становитесь опытным космическим путешественником, Янов. Вы правы. Воздуха нет. Воды тоже нет. Но это значит только, что для обитания непригодна поверхность Луны. А как насчет подземелья?

— Подземелья? — сомневаясь, протянул Пелорат.

— Да, подземелья. Это ведь вы рассказали, что города Земли находились в подземелье. Мы знаем, что Трантор был подземным. На Компореллоне значительная часть столицы под землей. Солярийские замки тоже под землей. Это в Галактике обычное дело.

— Но, Голан, все эти планеты пригодны для обитания. Там люди могут жить и на поверхности, там есть атмосфера, океаны. Разве возможна жизнь под землей, когда нет атмосферы и воды?

— Ну, Янов, подумайте! Где мы живем в настоящее время? "Далекая Звезда" — маленький мирок с непригодной для обитания поверхностью. Снаружи нет ни воздуха, ни воды, но мы живем внутри со всеми удобствами. В Галактике полно космических станций, различных космических поселений, не говоря уже о космических кораблях. Считайте Луну гигантским космическим кораблем.

— И внутри — команда?

— Да. Может быть, там миллионы людей. А также животные, растения и передовая технология… По-вашему, это неразумно, Янов? В свои последние времена Земля послала колонистов на Альфу Центавра, и, если с помощью Империи она могла терраформировать планету Альфа и построить там участок суши, почему бы она не смогла послать колонистов на Луну и терраформировать ее изнутри?

— Пожалуй, — неохотно согласился Пелорат.

— Они должны были так поступить. Если Земля хотела что-то скрыть, зачем посылать это за парсек, когда рядом есть планета? И с психологической точки зрения Луна более эффективный тайник. Никому не придет в голову связать спутник с жизнью. Я, например, об этом не думал. Ведь Луна была у меня под носом, а мои мысли унеслись на Альфу… Если бы не Фоллом… — Он сжал губы и покачал головой. — Наверно, я должен приписать эту заслугу ей. Если не я, то это сделает Блисс.

— Но послушайте, старина, — сказал Пелорат, — если что-то прячется под поверхностью Луны, как мы это найдем? Там, наверное, миллионы квадратных километров поверхности…

— Примерно сорок миллионов.

— И нам придется всю ее осматривать в поисках чего? Входа? Шлюза?

— Ну, если так сформулировать, — сказал Тревиц, — то задача кажется трудной. Но мы ищем не предметы, а жизнь, вдобавок разумную. И у нас есть Блисс. И она может ощущать разумы, верно?

Блисс говорила обвиняющим тоном.

— Я ее в конце концов усыпила, но мне было очень трудно. Она просто разбушевалась. К счастью, я, кажется, ей не повредила.

— Вы вообще-то, — холодно сказал Тревиц, — могли бы попытаться убрать ее фиксацию на Джемби, поскольку я не намерен когда-либо возвращаться на Солярию.

— Просто взять и убрать, да? Что вы в этом понимаете, Тревиц! Вы никогда не ощущали разум, вы не представляете себе его сложности. Если бы вы что-нибудь об этом знали, вы не говорили бы "убрать фиксацию", как будто это так же просто, как вычерпать джем из банки.

— Ну хотя бы ослабьте.

— Возможно, я и ослаблю фиксацию на Джемби за месяц осторожной размотки.

— Как это — размотки?

— Нельзя объяснить тому, кто с этим не знаком.

— Что вы собираетесь делать с ребенком?

— Пока не знаю. Надо как следует подумать.

— Ладно. Давайте теперь я расскажу вам, что собираемся делать мы с кораблем.

— Я знаю, что вы собираетесь делать. Вы собираетесь вернуться на Новую Землю и снова попытать счастья с прекрасной Хироко, если она пообещает на этот раз не заражать вас.

Тревиц сохранил бесстрастное выражение лица.

— Нет, — сказал он, — я передумал. Мы летим на Луну — так, согласно Янову, называется спутник.

— На спутник? Потому что это первое, что подвернулось под руку? Вот не подумала бы!

— И я не подумал. Никто из нас не подумал. Во всей Галактике нет спутника, о котором стоило бы думать, но этот уникальный. Он очень большой. Кроме того, неизвестность Земли относится и к нему. Раз нельзя найти Землю, то и Луну нельзя найти.

— Разве она обитаема?

— На поверхности нет. Но она не радиоактивна. Так что для жизни она пригодна. Под ее поверхностью жизнь, может быть, кипит. И когда мы подлетим поближе, это, конечно, скажете нам вы, Блисс.

Блисс пожала плечами.

— Попробую… А почему это вы вдруг решили попытать счастья со спутником?

— К этому решению, — спокойно сказал Тревиц, — нас привели кое-какие действия Фоллом, когда она сидела за пультом.

Блисс подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, и, не дождавшись, снова пожала плечами.

— Наверно, — сказала она, — вас бы не осенило, если бы вы поддались своему порыву и убили ее.

— Я не собирался ее убивать.

Блисс махнула рукой.

— Хорошо. Согласна. Мы уже летим на Луну?

— Да. Из осторожности я двигаюсь не очень быстро, но, если все будет хорошо, через тридцать часов мы достигнем Луны.

Луна была пустыней. Тревиц рассматривал проплывающие под ними освещенные ярким солнцем участки поверхности. Внизу двигалась однообразная панорама кратерных колец и горных районов, чередование черных теней и освещенных скал. Освещенные участки немного различались по цвету, изредка попадались огромные равнины с небольшими кратерами кое-где.

Когда корабль приблизился к ночной стороне, тени удлинились, потом слились вместе. Над черными горами еще сияли освещенные солнцем вершины, подобно ярким звездам, затмевавшим своим сиянием звезды в небе. Потом вершины исчезли, и внизу остался лишь слабый отсвет Земли, которая висела над Луной в виде голубовато-белого шара, освещенного более чем наполовину. Наконец корабль обогнал и Землю, она исчезла за горизонтом, под ними стлалась сплошная чернота, а над — ними бледная звездная пыль, которая Тревицу, выросшему на беззвездном Терминусе, всегда казалась чудесным зрелищем.

Потом впереди в виде ярких звезд вновь показались освещенные солнцем вершины, сначала одна-две, потом еще, расширяясь, утолщаясь и наконец сливаясь, и тут корабль пересек терминатор и вылетел на дневную сторону. Взошло адски ослепительное солнце, и обзорный экран немедленно отвернулся от него и поляризацией устранил отблеск, отражаемый лунной поверхностью.

Тревиц прекрасно понимал, что бессмысленно и пытаться найти какой-нибудь вход внутрь этого огромного мира.

Он оглянулся на Блисс, сидевшую рядом. Она не смотрела на экран, ее глаза были закрыты. Она как будто не сидела в кресле, а провалилась в него.

Не заснула ли она, подумал Тревиц и спросил:

— Вы уловили еще что-нибудь?

Блисс легонько качнула головой.

— Нет, — прошептала она. — Только то слабое дуновение. Лучше вернуться. Вы отметили то место?

— Компьютер отметил.

Их движение напоминало пристрелку к цели сдвигами туда и обратно, пока. Наконец, цель не нашлась.

Этот район находился далеко на ночной стороне, только низко над горизонтом светила Земля, придавая поверхности Луны призрачный вид; различить что-нибудь было невозможно, несмотря на то что они выключили освещение в пилотской каюте.

Подошел Пелорат и остановился в дверях.

— Нашли что-нибудь? — нетерпеливо спросил он хриплым шепотом.

Тревиц поднял руку, призывая к молчанию. Он смотрел на Блисс. Он знал, что солнечный свет придет сюда через много дней, но для Блисс это не имело значения.

— Здесь, — сказала она.

— Вы уверены?

— Да.

— Это единственная точка?

— Единственная, которую я уловила. А мы облетели всю поверхность?

— Мы облетели значительную часть.

— Значит, в этой значительной части это единственная точка, в которой я что-то засекла. Сейчас оно усилилось, как будто само нас засекло, и от него не исходит угрозы. Я ощущаю приветливость.

— Это точно?

— Я ее ощущаю.

— А оно не может притворяться? — спросил Пелорат.

— Будь спокоен, Пел, — с некоторым высокомерием сказала Блисс, — притворство я бы заметила.

Тревиц пробормотал что-то насчет самонадеянности, затем сказал:

— Надеюсь, вы обнаружили разум?

— Я обнаружила сильный разум. Только… — ее голос прозвучал удивленно.

— Что?

— Ш-ш-ш. Не отвлекайте меня. Дайте сосредоточиться. Последние слова она произнесла одними губами. — Это не человек, — вдруг сказала она с радостным изумлением.

— Не человек? — с еще большим изумлением спросил Тревиц. Опять роботы? Как на Солярии?

— Нет. — Блисс радостно улыбалась. — Это и не робот.

— Но это должен быть либо человек, либо робот.

— Ни то ни другое. — Блисс продолжала улыбаться. — Разум не человеческий и все-таки не похож на разумы роботов, с которыми я имела дело до сих пор.

— Интересно будет посмотреть, — сказал Пелорат. Он энергично кивнул, глаза его блестели. — Всегда хорошо увидеть что-то новое.

— Что-то новое… — пробормотал Тревиц и вдруг почувствовал душевный подъем. Вспышка неожиданного озарения сверкнула в его мозгу.

Они снижались к поверхности Луны в праздничном настроении. Даже Фоллом, обхватив себя за плечи, стояла здесь и с отходчивостью ребенка радовалась, будто бы действительно возвращалась на Солярию.

Тревиц все же ощущал в себе остатки здравого рассудка, твердившего, что было бы странно, если бы Земля — или ее часть на Луне, — предпринимавшая такие усилия, чтобы никого не допустить, теперь предпринимала усилия, чтобы зазвать их. Какая цель тут преследовалась? Может, это был случай типа "не можешь сдержать — замани и уничтожь"? Тогда тайна Земли останется в неприкосновенности.

Но эта мысль побледнела, ее погасил поток радости, усиливающийся по мере того, как они приближались к поверхности Луны. При этом Тревицу удавалось удержать в памяти вспышку озарения, которая поразила его перед тем, как они начали плавно снижаться на поверхность спутника Земли.

Тревиц не задумывался над тем, куда движется корабль. Они снизились уже к самым вершинам покатых гор, и Тревиц, сидя за компьютером, понимал, что не должен ничего делать. Он и компьютер оказались ведомыми, и Тревиц чувствовал лишь неимоверную радость от того, что груз ответственности с него снят.

Они скользили параллельно поверхности. На их пути стеной встала скала, слабо отсвечивавшая в свете Земли и луче прожектора "Далекой Звезды". Это стена ничуть не встревожила Тревица, и он не удивился, когда увидел, как часть скалы впереди отъехала в сторону и перед ними открылся ярко освещенный коридор.

Корабль затормозил, самостоятельно снизился и аккуратно прицелился в коридор… вошел… заскользил… Вход закрылся за ними, и впереди открылся другой.

Корабль прошел через второй вход в гигантский зал, казавшийся внутренностью пустотелой горы.

Корабль остановился, и они все нетерпеливо поспешили к выходу.

Никому из них, даже Тревицу, не пришло в голову проверить, есть ли снаружи атмосфера, пригодная для дыхания, или вообще какая-нибудь атмосфера.

Воздух действительно был. Пригодный для дыхания и приятный. Они огляделись с чувством людей, наконец-то попавших домой, и только тогда заметили человека, вежливо дожидавшегося, пока они подойдут.

Это был высокий мужчина с серьезным лицом. Его волосы с бронзовым отливом были коротко острижены. У него были широкие скулы, яркие глаза, и его одежда напоминала ту, которую можно увидеть в книгах по древней истории. Он казался суровым и твердым, но при этом в нем чувствовалась усталость. Она не то чтобы отражалась на его внешности, но как-то улавливалась шестым чувством.

Фоллом отреагировала первой. Размахивая руками и громко протяжно крича: "Джемби! Джемби!", она побежала к этому человеку.

Она налетела на него с размаху, а человек поймал ее и поднял высоко в воздух, потом прижал к себе, а она обняла его за шею и повторяла, всхлипывая: "Джемби!".

Остальные подошли спокойнее, и Тревиц медленно и отчетливо (понимал ли мужчина галактический?) сказал:

— Мы просим прощения, сэр. Этот ребенок потерял своего защитника и отчаянно хочет найти его. Для нас загадка, почему он побежал к вам, так как он ищет робота, механического…

Человек заговорил обычным, не слишком музыкальным голосом, в его речи слышалась некоторая архаичность, но он свободно владел галактическим.

— Дружески приветствую вас всех, — сказал он, и вид у него был дружелюбный, несмотря на то что лицо его сохраняло строгое выражение. — Что касается этого ребенка, то она проявила больше проницательности, чем вы думаете, потому что я — робот. Меня зовут Дэнил Оливо.

21. Поиск заканчивается

Тревиц снова насторожился. Он очнулся от странной эйфории, владевшей им во время посадки на Луну. Он начал подозревать, что весь восторг был внушен ему этим странно одетый роботом, стоявшем теперь перед ними.

Причем ни в речи, ни в манерах последнего ничто не выдавало робота, и это совершенно сбивало Тревица с толку.

Неудивительно, подумал Тревиц, что Блисс уловила что-то необычное, что-то не являвшееся ни человеком, ни роботом, а Пелорат говорил о "чем-то новом".

Это соображение повернуло мысли Тревица в другое, более перспективное, русло, но и эти мысли отодвинулись на задворки его сознания.

Блисс и Фоллом отошли, чтобы осмотреть окрестности. Отойти предложила Блисс, но Тревицу показалось, что перед этим она обменялась с Дэнилом молниеносным взглядом.

Фоллом отказалась и попросила разрешения остаться с мужчиной, которого упорно называла Джемби. Но оказалось достаточно одного строгого слова и поднятого пальца со стороны Дэнила, чтобы она послушно пошла с Блисс. Тревиц и Пелорат остались.

— Они не из Сообщества, сэры, — сказал робот, как будто это что-то объясняло, — одна Гея, а другая космит.

Тревиц молча прошел с Пелоратом и Дэнилом к дереву, под которым стояли незамысловатые кресла. По приглашающему жесту робота они сели. И когда робот совершенно по-человечески сел тоже, Тревиц спросил:

— Вы действительно робот?

— Действительно, сэр, — ответил Дэнил.

Пелорат просто светился от счастья.

— В старых легендах, — сказал он, — упоминается робот по имени Дэнил Оливо. Вас назвали в его честь?

— Я тот самый робот, — ответил Дэнил, — это не легенда.

— Не может быть! — воскликнул Пелорат. — Если бы вы были тем самым роботом, вам, должно быть, тысячи лет отроду.

— Двадцать тысяч, — спокойно ответил Дэнил.

При этих словах Пелорат ужасно смутился и взглянул на Тревица, который сказал с некоторым раздражением:

— Если вы робот, я приказываю вам говорить правду.

— Незачем приказывать, сэр. Я просто не способен говорить неправду. Так что, сэр, перед вами три альтернативы. Либо я человек, который лжет вам, либо я робот, запрограммированный так, чтобы верить, что мне двадцать тысяч лет, либо я робот, которому двадцать тысяч лет. Вам решать, что выбрать.

— Может быть, по ходу дела этот вопрос решится сам собой, сухо сказал Тревиц. — Между прочим, трудно поверить, что это внутренность Луны. Ни освещение… — При этом он посмотрел вверх, потому что освещение казалось мягким рассеянным солнечным светом, хотя солнца на небе не было, да и само небо невозможно было разглядеть, — ни тяготение совершенно не соответствуют. Притяжение у этой планеты должно быть меньше, чем 0,2 g.

— Нормальное тяготение на поверхности Луны около 0,16 g, сэр. Но здесь работают те же силы, какие создают нормальное тяготение на вашем корабле, даже когда вы в свободном падении или ускоряетесь. Все потребности в энергии, включая освещение, мы удовлетворяем при помощи гравитики, хотя там, где это удобно, мы используем солнечную энергию. Наши материальные потребности удовлетворяет лунный грунт, за исключением легких элементов водорода, углерода и азота, которыми Луна не располагает. Для того, чтобы их получить, мы ловим пролетающие кометы. Одной такой поимки нам хватает на сто лет.

— Как я понимаю, Земля не годится для добывания ресурсов.

— К сожалению так, сэр. Наши позитронные мозги так же чувствительны к радиации, как человеческий белок.

— Вы используете множественное число, и это имение выглядит ухоженным — по крайней мере, на первый взгляд. Значит, на Луне есть другие обитатели? Люди? Роботы?

— Да, сэр. Это обширная и разветвленная полость, и в ней создана полная экология. Однако все разумные существа — роботы, более или менее похожие на меня. Впрочем, вы с ними не встретитесь. Это имение принадлежит лично мне, и оно — точная копия того, в котором я жил на Авроре двадцать тысяч лет назад.

— И вы помните его во всех подробностях?

— Совершенно верно, сэр. Я был изготовлен и некоторое время существовал — каким коротким кажется это время теперь — на планете космитов Авроре.

— Это планета с теми… — Тревиц запнулся.

— Да, сэр, с теми собаками.

— Вы об этом знаете? Как же вы попали сюда, если жили на Авроре?

— Я прибыл сюда, сэр, в самом начале колонизации Галактики с задачей предотвратить образование радиоактивной поверхности на Земле. Со мной был другой робот по имени Жискар, он мог читать мысли и управлять разумами.

— Да? Как Блисс?

— Да, сэр. Но мы в некотором роде потерпели неудачу, и Жискар перестал функционировать. А перед этим он передал мне свой талант. Он оставил Галактику, и в особенности Землю, на мое попечение.

— Почему в особенности?

— Отчасти из-за человека по имени Илайджа Бейли, землянина.

— Это тот легендарный герой, — возбужденно вставил Пелорат, — о котором я вам говорил, Голан.

— Легендарный герой, сэр? — спросил Дэнил.

— Доктор Пелорат имеет в виду, — пояснил Тревиц, — личность, которой приписываются разные подвиги и которая, возможно, вбирает в себя истории многих людей, но сама может оказаться выдуманной.

— Это не так, сэры, — после некоторого раздумья совершенно спокойно сказал Дэнил. — Илайджа Бейли был реальным человеком, и это был один человек. Не знаю, что о нем говорят ваши легенды, но в реальной истории без него, возможно, люди не заселили бы Галактику. В память о нем я предпринял огромные усилия, чтобы спасти все что можно на Земле после того, как она начала становиться радиоактивной. Мы разослали моих товарищей-роботов по всей Галактике, пытаясь повлиять в разных местах на разумы отдельных людей. Удалось добиться начала регенерации грунта Земли. Потом, гораздо позже, терраформирования планеты, обращавшейся вокруг ближайшей звезды, Альфы Центавра. Но в обоих случаях я не добился окончательного успеха. Изменить человеческие разумы совершенно так, как мне нужно, никогда не удавалось, потому что всегда оставался риск повредить людям в результате этих изменений. Видите ли, я всегда был, и сейчас остаюсь, связанным Законами роботехники.

— Да? — сказал Тревиц.

Для того, чтобы уловить в этом односложном вопросе незнание и интерес, не требовалось ментальных способностей Дэнила. Он начал объяснять:

— Первый Закон гласит, сэры: "Робот не может причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред". Второй Закон: "Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону". Третий Закон: "Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму Законам". Естественно, я привел эти законы в приблизительной передаче посредством языка. В действительности, они представлены сложными математическими конфигурациями позитронных траекторий в наших мозгах.

— А вам не трудно следовать этим законам?

— Я не могу иначе, сэр. Первый закон имеет абсолютный приоритет и почти запрещает мне использовать ментальные возможности. От этого всегда могут пострадать какие-то люди, и роботу приходится выбирать минимальный вред. Возможностей так много и они так сложны, что выбор занимает очень много времени. И все равно потом остается неуверенность.

— Понятно, — сказал Тревиц.

— На протяжении всей истории Галактики я пытался смягчить самые страшные аспекты войн и разрушений. Возможно, до некоторой степени мне это иногда удавалось, но если вы знаете историю Галактики, вы поймете, что мои успехи не слишком велики.

— Настолько я знаю историю, — сказал Тревиц, иронически улыбаясь.

— Перед своим концом Жискар открыл закон роботехники, стоящий даже выше Первого. Мы назвали его "Нулевым Законом", не сумев придумать более подходящее название. Нулевой Закон гласит: "Робот не может причинить вред человечеству, или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинен вред". Из-за этого Первый Закон надо было модифицировать так: "Робот не может причинить вред человеку, или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, кроме тех случаев, когда это противоречит Нулевому Закону". Второй и Третий Законы модифицируются аналогично.

— Как же вы можете определить, — Тревиц нахмурился, — что причиняет, а что не причиняет вред человечеству в целом?

— Вот именно, сэр, — сказал Дэнил. — Теоретически Нулевой Закон решал все проблемы, практически ни одного решения мы не могли принять. Человек — объект конкретный. Вред, причиненный личности, можно определить и взвесить. Человечество — это абстракция, как с ним работать?

— Не знаю, — сказал Тревиц.

— Подождите, — сказал Пелорат, — можно превратить человечество в единый организм. В Гею.

— Я пытался, сэр. Я организовал создание Геи. Если бы удалось сделать человечество единым организмом, оно стало бы конкретным объектом, и с ним можно было бы работать. Однако, создать суперорганизм оказалось не так-то просто. Во-первых, это невозможно устроить, пока люди не начали ценить суперорганизм больше, чем свой индивидуальный. Мне пришлось искать склад ума, который это допускал. Далеко не сразу я подумал об использовании Законов роботехники в этой области.

— Так значит геяне все-таки роботы! Я с самого начала это подозревал.

— В таком случае, ваши подозрения ошибочны, сэр. Они люди, но в их мозги прочно внедрены эквиваленты Трех законов Роботехники. Они должны ценить жизнь, действительно ценить ее… Но даже после того, как это было организовано, остался серьезный порок. Суперорганизм, состоящий из одних людей, нестабилен. Его нельзя зафиксировать. Необходимо включить других животных, затем растения, затем неорганический мир. Простейший суперорганизм должен охватывать целую планету, достаточно большую и сложную, чтобы экология была стабильной. Мне потребовалось много времени, чтобы это понять. И только в этом веке Гея полностью развилась и утвердилась, и смогла двинуться в направлении Галаксии. Но и это, в свою очередь, заняло много времени, впрочем, не так много, как уже пройденная дорога, поскольку теперь мы знаем законы.

— И чтобы принять за вас решение, вам понадобился я, верно?

— Да, сэр. Закон Роботехники не позволял мне, как и Гее, принять решение с риском причинить вред человечеству. А между тем, пять веков назад, когда мне казалось, что трудности, мешавшие установлению Геи, я вообще не смогу преодолеть, не найду методики для этого, я обратился к менее привлекательному средству, помог созданию науки психоистории.

— Я мог бы догадаться, — пробормотал Тревиц. — Знаете, Дэнил, я начинаю верить, что вам двадцать тысяч лет.

— Благодарю вас, сэр.

— Подождите, — сказал Пелорат, — я, кажется, что-то понял. Вы ведь сами часть Геи, Дэнил? Иначе, как вы узнали о собаках на Авроре? Через Блисс?

— До некоторой степени вы правы, сэр, — сказал Дэнил. — Я ассоциирован с Геей, хотя не являюсь ее частью.

Тревиц поднял брови.

— Так называет себя Компореллон, — сказал он, — планета, на которой мы побывали сразу после Геи. Они говорят, что не являются членами Конфедерации Сообщества, а только ассоциированы с ней.

Дэнил медленно кивнул.

— Полагаю, что ваша аналогия уместна, сэр. Я могу как ассоциированный член Геи узнавать то, что знает Гея — хотя бы от Блисс. Однако, Гея не может узнать то, что знаю я, так что я сохраняю свободу действий. Свобода действий необходима, пока не будет установлена Галаксия.

Тревиц пристально посмотрел на робота и произнес:

— А вы не пользовались своей осведомленностью, чтобы через Блисс вмешиваться в события во время нашего путешествия сюда и направлять их в нужную для вас сторону?

Дэнил вздохнул удивительно по-человечески.

— Много я сделать не мог, сэр. Меня всегда сдерживают законы Роботехники… И все же я облегчил груз, лежавший на душе Блисс, взяв часть ответственности на себя, чтобы она могла бороться с волками на Авроре (которых вы приняли за собак), и с космитом на Солярии с большей сноровкой и меньшим вредом для себя. Еще я через Блисс повлиял на женщин на Компореллоне и Новой Земле, чтобы они благосклонно отнеслись к вам и не помешали вашему путешествию.

Тревиц невесело улыбнулся.

— Мне следовало догадаться, что моей заслуги тут нет.

Дэнил не принял горького сожаления, прозвучавшего в словах Тревица.

— Напротив, сэр, — сказал он, — ваша заслуга очень существенна. Эти женщины с самого начала смотрели на вас благосклонно. Я лишь усилил имевшийся порыв, насколько мог в рамках ограничения Законов роботехники. Из-за этих ограничений, и по другим причинам, мне с большим трудом и только кружным путем удалось привести вас сюда. Мне не раз грозила серьезная опасность потерять вас.

— Ну вот, я здесь, — сказал Тревиц. — Чего же вы от меня хотите? Чтобы я подтвердил решение в пользу Галаксии?

Лицо Дэнила, все время бесстрастное, необъяснимым образом помрачнело.

— Нет, сэр. Простого решения уже недостаточно. Я в своем нынешнем состоянии, как мог, привел вас сюда по гораздо более серьезной причине. Я умираю.

Возможно, дело было в бесстрастном тоне, каким Дэнил это произнес, возможно, смерть после двадцатитысячелетней жизни не кажется трагичной тому, кто обречен прожить меньше половины процента этого периода, как бы то ни было, сочувствия у Тревица не возникло.

— Умираете? — спросил он. — Разве машина может умереть?

— Называйте это как хотите, сэр. Я могу перестать существовать. Я стар. В Галактике больше нет ни одного разумного существа, жившего в то время, когда я впервые обрел сознание. Ни органического, ни роботехнического. Да я и сам не вполне непрерывен.

— В каком смысле?

— В моем теле, сэр, нет ни одной физической части, которая избежала бы замены. И даже мой позитронный мозг заменялся пять раз. Каждый раз содержимое прежнего мозга до последнего позитрона переписывалось в новый. Емкость и сложность каждого нового мозга превышала емкость и сложность старого и создавалась возможность для новых воспоминаний и более быстрых решений и действий. Но…

— Но?

— Чем сложнее и совершеннее мозг, тем он нестабильнее и тем быстрее изнашивается. Мой теперешний мозг в сто раз чувствительнее первого и обладает в десять миллионов раз большей емкостью. Но если первый прослужил десять тысяч лет, то нынешнему всего шестьсот лет, и он уже явно состарился. В нем записан опыт двадцати тысяч лет, и он заполнен. Способность к принятию решений стремительно суживается, еще стремительнее уменьшается способность к изучению разумов и воздействию на них через гиперпространственные расстояния. Я не могу разработать шестой мозг, так как дальнейшая миниатюризация наталкивается на тупик принципа неопределенности, и дальнейшее усложнение приведет к немедленному разрушению мозга.

Пелорат казался страшно озабоченным.

— Дэнил, — спросил он, — разве Гея не может продолжать без вас? Теперь, когда Голан выбрал Галаксию…

— Процесс слишком затянулся, сэр, — все также спокойно, ответил Дэнил. — Мне пришлось ждать, когда Гея полностью разовьется. Когда нашли человека, способного принять ключевое решение, мистера Тревица, оказалось слишком поздно. Однако не думайте. Я принял меры к продлению своей жизни. Я постепенно сузил свое поле деятельности, чтобы сохранить то, что можно, для чрезвычайных надобностей. Когда я больше не смог принимать активные меры для поддержания изоляции системы Земля-Луна, я прибег к пассивным мерам. В течение нескольких лет я отозвал, работавших со мной человекоподобных роботов. Последней их задачей было удалить все сведения о Земле в архивах планет. А без меня и моих товарищей-роботов Гея лишится жизненно важных средств для формирования Галаксии за разумный период времени.

— И вы знали об этом, — сказал Тревиц, — когда я принимал решение.

— Задолго до того, сэр, — ответил Дэнил. — Гея, конечно, не знала.

— Но тогда, — сердито сказал Тревиц, — для чего понадобился этот спектакль? Какой прок от него? Все время после принятия решения я мотался по Галактике в поисках Земли и ее "тайны", не зная, что этой тайной являетесь вы, для того, чтобы подтвердить это решение. Ну вот, я его подтвердил. Я теперь знаю, что Галаксия абсолютно необходима. Но, оказывается, все это ни к чему. Почему вы не оставили в покое Галактику? И меня?

— Потому, сэр, — ответил Дэнил, — что все это время я искал выход и надеялся, что найду его. И, кажется, нашел. Я могу вместо того, чтобы заменять свой мозг новым позитронным мозгом, слить его с человеческим, с мозгом, не связанным Тремя Законами. Это не только увеличит емкость моего мозга, но и придаст ему дополнительные способности. Вот зачем я привел вас сюда.

Весь вид Тревица выражал отвращение.

— Так вы хотите присоединить человеческий мозг к вашему? Чтобы человеческий мозг потерял индивидуальность и получилась Гея, состоящая из двух мозгов?

— Да, сэр. Бессмертным я от этого не стану, но может быть, получу достаточно времени, чтобы развить Галаксию.

— И для этого вы привели сюда меня? Вам нужна моя независимость от Трех Законов и моя интуиция в принятии решений? Вы хотите, чтобы они стали вашими ценой моей индивидуальности?… Нет!

— Но ведь только что вы утверждали, что Галаксия необходима для благополучия человека…

— Если и так, — перебил Тревиц, — Галаксия будет развиваться долго, и я в течение своей жизни останусь индивидуумом. Если же Галаксия разовьется быстро, я потеряю индивидуальность вместе со всеми людьми Галактики. Но я ни за что не соглашусь на потерю индивидуальности, пока люди в остальной Галактике ее сохраняют.

— Вы подтверждаете мои предположения, — сказал Дэнил. — Ваш мозг не смог бы хорошо слиться с моим, и в любом случае, вы представляете большую ценность, оставаясь индивидуумом, способным к независимым суждениям.

— Как это вы быстро передумали. Вы ведь сказали, что привели меня сюда для слияния.

— Да, для этого, и с трудом, полностью напрягая свои страшно уменьшившиеся силы. Но я сказал: "Вот зачем я привел вас сюда". Не забывайте, сэр, что на галактическом слово "вы" означает и множественное число. Я имел в виду вас всех, сэр.

Пелорат вытянулся в своем кресле и напряженно застыл.

— Вот как? — сказал он. — А скажите, Дэнил, разделит ли мозг, слившийся с вашим, все ваши воспоминания за двадцать тысяч лет?

— Безусловно, сэр.

Пелорат глубоко вздохнул.

— Это было бы завершением поиска всей моей жизни и я охотно отдал бы за это индивидуальность. Пожалуйста, окажите мне милость, слейте ваш мозг с моим.

— А Блисс? О ней вы не подумали? — тихо спросил Тревиц.

Пелорат колебался не больше секунды.

— Блисс поймет, — сказал он, — все равно в дальнейшем ей будет лучше без меня.

Дэнил совсем по-человечески покачал головой.

— Это благородное предложение, доктор Пелорат, но я не могу принять его. Ваш мозг стар, он проживет не больше двух-трех десятилетий, даже слитый с моим. Мне нужно другое… Смотрите! Он показал на Блисс и Фоллом и сказал: — Я позвал ее.

Блисс возвращалась счастливой танцующей походкой. Пелорат в волнении вскочил.

— Блисс! О, нет! — воскликнул он.

— Не волнуйтесь, доктор Пелорат, — сказал Дэнил, — Блисс мне не подходит. В этом случае я стал бы частью Геи, а я вам уже объяснял, что мне нужна независимость.

— Но тогда, кого же… — начал Пелорат.

А Тревиц, глядя на худенькую фигурку, вприпрыжку бегущую вслед за Блисс, сказал:

— Этому роботу с самого начала нужна была Фоллом, Янов.

Подошла Блисс, довольная, улыбающаяся.

— Мы не дошли до границ имения, — сказала она, — но мне оно очень напоминает Солярию. Фоллом, конечно, убеждена, что мы вернулись на Солярию. Я спросила ее, не кажется ли ей, что Дэнил внешне отличается от Джемби — в конце концов, Джемби был металлический — а она ответила: "Нет, в общем-то". Не знаю, что она подразумевала под "в общем-то".

Они посмотрели туда, где в отдалении Фоллом играла на флейте, а Дэнил серьезно слушал и кивал в такт головой. Звуки тонкой и нежной мелодии долетали до них.

— А вы заметили, что она взяла флейту с собой, когда мы выходили из корабля? — спросила Блисс. — Я подозреваю, что нам не скоро удастся оторвать Фоллом от Дэнила.

Мужчины встретили это замечание тягостным молчанием, и Блисс посмотрела на них с тревогой.

— В чем дело?

Тревиц вяло махнул рукой в сторону Пелората. Этот жест, казалось, говорил: пусть он объяснит. Пелорат, откашлявшись, сказал:

— Собственно, Блисс, мне кажется, что Фоллом останется с Дэнилом.

— Вот как? — Блисс нахмурилась и шагнула в сторону Дэнила, но Пелорат поймал ее за руку.

— Не надо, дорогая. Он даже теперь могущественнее Геи, и если Галаксия должна осуществиться, Фоллом должна остаться с ним. Позволь, я объясню. Пожалуйста, Голан, поправьте меня, если я в чем-нибудь ошибусь.

Блисс слушала рассказ, и на ее лице все явственнее проступало отчаяние. Пытаясь рассуждать здраво, Тревиц заметил:

— Видите, как все получилось, Блисс. Этот ребенок космит, а Дэнила разработали и создали космиты. Ребенка растили роботы, и никого другого он не видел в таком же пустынном, как это, имении. У ребенка есть трансдукторы, которые, возможно, понадобятся Дэнилу, и ребенок проживет три-четыре века, которые нужны для построения Галаксии.

Щеки у Блисс пылали, а в глазах стояли слезы.

— Этот робот, — сказала она, — наверное специально подстроил, чтобы мы залетели на Солярию и для его надобностей забрали там ребенка.

Тревиц пожал плечами.

— Может быть, он просто использовал подвернувшийся случай. Не думаю, что сейчас он так силен, чтобы превратить нас в полных марионеток на гиперпространственном расстоянии.

— Нет. Он сделал это умышленно. Он устроил, чтобы я привязалась к этому ребенку, чтобы я взяла ее с собой, и даже чтобы защищала ее от вас, Тревиц, в то время как вас она только раздражала и беспокоила своим присутствием на корабле.

— Это вполне объясняется и вашей геянской этикой, — ответил Тревиц. — Разве что Дэнил ее немного усилил. Послушайте, Блисс, все равно другого выхода нет. Допустим, вы можете увезти Фоллом. Куда? Где она была бы так же счастлива, как здесь? Разве вы вернули бы ее на Солярию, где бы ее безжалостно убили? Или на какую-нибудь густонаселенную планету, где она бы заболела и умерла? Или на Гею, где ее сердце разрывалось бы от тоски по Джемби? Или в бесконечное путешествие по Галактике, в котором она принимала бы за Солярию все встречные планеты? И разве вы нашли бы для Дэнила кого-нибудь подходящего вместо Фоллом, чтобы могла осуществиться Галаксия?

Блисс печально молчала.

Пелорат робко протянул к ней руку.

— Блисс, — сказал он, — я предложил Дэнилу слить свой мозг с его мозгом. Он не согласился, сказал, что я слишком стар. Я хотел бы, чтобы он согласился, если бы это вернуло тебе Фоллом.

Блисс взяла руку Пелората и поцеловала ее.

— Спасибо тебе, дорогой. Но это слишком высокая цена даже за Фоллом. — Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. Когда мы вернемся на Гею, возможно, в глобальном организме найдется место и для моего ребенка… Я включу "Фоллом" в слоги его имени.

И тут, как будто зная, что дело утряслось, Дэнил направился к ним. Рядом с Дэнилом семенила Фоллом. Потом она перешла на бег и подбежала раньше Дэнила. Она сказала:

— Блисс, спасибо тебе, что вернула меня домой к Джемби и что заботилась обо мне на корабле. Я тебя никогда не забуду. Она бросилась к Блисс и они крепко обнялись.

— Я надеюсь, ты всегда будешь счастлива, — сказала Блисс, я тоже не забуду тебя, дорогая детка. — Она неохотно выпустила Фоллом из своих объятий, а Фоллом повернулась к Пелорату и сказала:

— Тебе тоже спасибо, Пел, за то что давал мне читать твои фильмокниги.

Потом, молча, Фоллом повернулась к Тревицу и тонкая рука протянулась к нему. Он быстро пожал ее и отпустил.

— Удачи, Фоллом, — пробормотал он.

— Благодарю вас, сэры и сударыня, — сказал Дэнил, — за все, что сделал каждый из вас. Вы свободны, потому что ваш поиск закончен. Теперь я довольно скоро закончу свою работу, и на этот раз успешно.

— Подождите, — сказала Блисс, — мы еще не все выяснили. Мы не знаем, по-прежнему ли Тревиц считает, что Галаксия для человечества предпочтительнее, чем конгломерат изолятов.

— Он уже решил это в свое время, — сказал Дэнил. — Он выбрал Галаксию.

Блисс поджала губы.

— Я предпочла бы услышать это от него… Так как же, Тревиц?

— А чего хотите вы? — спросил Тревиц. — Если я решу против Галаксии, вы, возможно, вернете Фоллом.

— Я Гея. Мне нужно знать ваше мнение и его причину только ради истины.

— Скажите ей, сэр, — попросил Дэнил. — Насколько мне известно, Гея не читает ваш разум.

— Я решил в пользу Галаксии, — твердо сказал Тревиц. Я больше не сомневаюсь.

Блисс стояла неподвижно в течение времени, за которое можно было со средней скоростью досчитать до пятидесяти, давая этой информации достичь всех частей Геи. И только после этого спросила:

— Почему?

— Послушайте, — сказал Тревиц. — Я знал, что у человечества два возможных пути развития — Галаксия или Вторая Империя по Плану Селдона. И мне всегда казалось, что эти пути взаимно исключают друг друга. И Галаксия неосуществима, если только в плане Селдона не содержится какой-то фундаментальный порок. К сожалению, я ничего не знал о Плане Селдона, кроме двух аксиом, на которых он основан. Во-первых, должно участвовать большое количество людей, чтобы можно было применить статистические законы, и во-вторых, человечество не должно знать результатов предсказаний психоистории до того, как они осуществятся.

Когда я сделал вывод в пользу Галаксии, я подсознательно знал, что в Плане Селдона есть порок. И этот порок мог быть только в аксиомах, потому что только аксиомы я и знал. И не мог найти ошибки в аксиомах. Потом я отправился на поиски Земли, чувствуя, что Земля не должна так тщательно скрываться без причины. Мне надо было выяснить эту причину.

У меня не было оснований считать, что как только я найду Землю, я пойму, какой порок заключается в аксиомах Плана Селдона, но я был в отчаянии и не мог придумать ничего другого… Ну и, может быть, меня подталкивало желание Дэнила получить солярийского ребенка.

Как бы то ни было, мы в конце концов добрались до Земли, а потом и до Луны, здесь Блисс уловила разум Дэнила, который он, умышленно, конечно, направил к ней. Она описала этот разум как не вполне человеческий, но и не совсем разум робота.

Это предположение подтвердилось, поскольку разум Дэнила далеко превосходит разумы роботов когда-либо созданных, и не воспринимается как разум робота. Однако и как человеческий он не ощущался. И Пелорат сказал, что это "что-то новое". Это выражение как будто освободило во мне спусковой механизм, возникли новые мысли.

Подобно тому, как когда-то Дэнил и его коллега увидели Четвертый Закон Роботехники, оказавшийся более фундаментальным, чем три остальные, я неожиданно увидел третью базовую аксиому, более фундаментальную, чем две другие. Настолько фундаментальную, что никто никогда не думал о ней.

Вот она. Две первые аксиомы оперируют с людьми и основаны на том, что люди являются единственным разумным видом в Галактике, и только они влияют на развитие общества и истории. То есть несформулированная аксиома заключается в том, что в Галактике есть только один разумный вид — Ноmо Sарiеns. Если бы нашлось что-то новое — другой разумный вид, психоистория не смогла бы описать поведение этого вида и План Селдона не имел бы смысла. Это понятно?

От глубокого желания быть понятым Тревиц весь дрожал.

— Понятно? — повторил он.

— Да, я понимаю,- сказал Пелорат, — но как адвокат дьявола, старина…

— Продолжайте, Янов.

— Ведь люди действительно единственные разумные существа в Галактике.

— Роботы? — спросила Блисс. — Гея?

— Со времени существования космитов, — нерешительно сказал Пелорат, — роботы не играли существенной роли в Галактике. Гея до недавнего времени тоже. Роботы созданы людьми, Гея создана роботами; и те и другие подчиняются Трем Законам и не могут не подчиняться воле человека. Несмотря на двадцатитысячелетние усилия Дэнила и долгое развитие Геи, одно слово человека — Тревица — может положить конец этим усилиям и этому развитию. Значит, человечество — единственный значимый вид разумных существ в Галактике, и законы психоистории применимы.

— Единственный разумный вид в Галактике, — медленно повторил Тревиц. — Согласен. И мы так часто говорим о Галактике, что не способны понять, что этого мало. Галактика — это еще не вся Вселенная, есть и другие галактики.

Пелорат и Блисс беспокойно переглянулись, Дэнил слушал бесстрастно, а его рука медленно гладила волосы Фоллом.

— Дальше, — сказал Тревиц, — рядом с нашей Галактикой находятся Магеллановы Облака, туда еще ни разу не проникал человеческий корабль. За ними есть другие малые галактики, а за ними не так уж далеко расположена гигантская Галактика Андромеда, превосходящая нашу. Еще дальше есть миллиарды галактик.

В нашей Галактике лишь один разумный вид, построивший технологическую цивилизацию, но что нам известно о других галактиках? Возможно, наша нетипична. А, возможно, в некоторых других, или даже во всех, развились конкурирующие разумные виды, которые борются друг с другом. И мы о них ничего не знаем.

Может быть, они заняты своей борьбой, но что если в одной из галактик один вид обретет преимущество над другими и у него появится время, чтобы подумать о проникновении в другие галактики?

В гиперпространственном отношении Вселенная, как и отдельная Галактика, является точкой. Мы пока не посещали другие галактики и никто из других галактик не посещал нас, но это положение может когда-нибудь измениться. И если завоеватели нагрянут, они, конечно, найдут способы столкнуть людей друг с другом. Мы так долго дрались друг с другом, что привыкли к ссорам.

Если завоеватель найдет нас разобщенными, он быстро подчинит и уничтожит нас всех.

Единственной реальной защитой нам может стать создание Галаксии, ее нельзя поссорить саму с собой и она сможет отразить завоевателей с максимальной силой.

— Вы нарисовали страшную картину, — сказала Блисс. — Успеем ли мы построить Галаксию?

Тревиц посмотрел вверх, как бы проникая сквозь толстый слой лунной скалы, словно видя эти дальние галактики, медленно движущиеся в невообразимых просторах космоса.

— За всю историю человечества, — сказал он, — другой разум не сталкивался с нами, насколько известно. Если это положение продержится еще несколько веков — может быть, не больше одной десятитысячной того времени, которое существует цивилизация мы будем в безопасности. — И неожиданно Тревиц почувствовал вспышку тревоги, которую он постарался проигнорировать, сказав: — В конце концов, враг пока далеко.

Произнося эти слова, он все еще смотрел вверх и не заметил, что задумчивый взгляд Фоллом, взгляд бесполый, трансдуктивный непостижимо странный, остановился на нем.

КОНЕЦ